Елизавета Евгеньевна Аничкова 5 страница

Если в 1923 на Соловках было заключено не более 3 тысяч человек, то к 1930 — уже около 50 тысяч, да ещё 30 тысяч в Ке- ми. С 1928 года соловецкий рак стал расползаться — сперва по Карелии — на прокладку дорог, на экспортные лесоповалы. Во всех точках Мурманской железной дороги от Лодейного Поля до Тайболы к 1929 году уже появились лагерные пункты СЛОНа. К 1930 в Лодейном Поле окреп и стал на свои ноги Свирлаг, в Котласе образовался Котлаг. С 1931 года с центром в Медвежье- горске родился БелБалтлаг, которому предстояло в ближайшие два года прославить Архипелаг во веки веков и на пять материков. А злокачественные клеточки ползли и ползли. С одной сторо-

ны их не пускало море, а с другой — финская граница, — но бес- препятственны были пути на восток по русскому Северу. Доползя до Северной Двины, лагерные клеточки образовали СевДвинлаг. Переползя её, они вскоре дали самостоятельные Соликамлаг и СевУраллаг. Березниковский лагерь начал строительство большо- го химкомбината, в своё время очень восславленное. И на Ухте образовался лагерь, Ухтлаг. Но он тоже не стыл на месте, а быст- ро метастазировался к северо-востоку, захватил Печору — и пре- образовался в УхтПечлаг. Вскоре он имел Ухтинское, Печорское, Интинское и Воркутинское отделения — всё основы будущих великих самостоятельных лагерей.

И тут ещё многое пропущено.

Так из тундренных и таёжных пучин подымались сотни сред- них и маленьких новых островов. Вся северная часть Архипелага рождена была Соловками. Но не ими же одними! По великому

зову советской власти исправительно-трудовые лагеря и колонии вспучивались по всей необъятной нашей стране. Каждая область заводила свои ИТЛ и ИТК. Миллионы километров колючей про- волоки побежали и побежали, пересекаясь, переплетаясь, мелькая весело шипами вдоль железных дорог, вдоль шоссейных дорог, вдоль городских окраин.

А мы в это время — шагали под барабаны!..

 

————————

 

Вся долгая история Архипелага за полстолетия не нашла по- чти никакого отражения в публичной письменности Советского Союза. Здесь сыграла роль та злая случайность, по которой лагер- ные вышки никогда не попадали в кадры киносъёмок, ни на пей- зажи художников.

Но не так с Беломорканалом. В нашем распоряжении есть книга, и по крайней мере эту главу мы можем писать, руково- дясь документальным советским свидетельством.

История книги такова: 17 августа 1933 года состоялась прогулка ста двадцати писателей по только что законченному ка- налу на пароходе. Заключённый прораб канала Д. П. Витковский был свидетелем, как во время шлюзования парохода эти люди в белых костюмах, столпившись на палубе, манили заключённых с территории шлюза, спрашивали, вопросов было много, и все че- рез борт, и при начальстве, и лишь пока шлюзовался пароход. После этой поездки 84 писателя каким-то образом сумели увер- нуться от участия в горьковском коллективном труде, остальные же 36 составили коллектив авторов. Напряжённым трудом осени 1933 года и зимы они и создали этот уникальный труд*.

Книга была издана как бы навеки, чтобы потомство читало и удивлялось. Но по роковому стечению обстоятельств большинство прославленных в ней и сфотографированных руководителей через два-три года все были разоблачены как враги народа. Естествен- но, что и тираж книги был изъят из библиотек и уничтожен. Уничтожали её в 1937 году и частные владельцы, не желая на- жить за неё срока. Теперь уцелело очень мало экземпляров, и нет надежды на переиздание** — и тем отягчительнее чувствуем мы

 

* Беломорско-Балтийский Канал имени Сталина: История строительства / Под ред. М. Горького, Л. Л. Авербаха, С. Г. Фирина. — [М.]: История Фаб- рик и Заводов, 1934. — С. 213, 216.

** Спустя 64 года, в 1998 году, переиздана факсимильно. — Примеч. ред.

на себе бремя не дать погибнуть для наших соотечественников руководящим идеям и фактам, описанным в этой книге.

Как случилось, что для первой великой стройки Архипелага избран был именно Беломорканал? Понуждала ли Сталина дотош- ная экономическая или военная необходимость? Дойдя до конца строительства, мы сумеем уверенно ответить, что — нет. Стали- ну нужна была где-нибудь великая стройка заключёнными, кото- рая поглотит много рабочих рук и много жизней (избыток людей от раскулачивания), с надёжностью душегубки, но дешевле её, — одновременно оставив великий памятник его царствования типа пирамиды.

«Канал должен быть построен в короткий срок и стоить дёшево! — таково указание товарища Сталина!» (А кто жил тог- да — тот помнит, что значит — Указание Товарища Сталина!) Двадцать месяцев! — вот сколько отпустил Великий Вождь своим преступникам и на канал, и на исправление: с сентября 1931 по апрель 1933. Даже двух полных лет он дать им не мог — так то- ропился. Панамский канал длиною 80 км строился 28 лет, Суэц- кий длиной в 160 км — 10 лет, Беломорско-Балтийский в 227 км — меньше 2 лет, не хотите? Скального грунта вынуть два с половиной миллиона кубометров, всего земляных работ — 21 миллион кубометров. Да загромождённость местности валуна- ми. Да болота. Семь шлюзов «Повенчанской лестницы»*, две- надцать шлюзов на спуске к Белому морю. 15 плотин, 12 водо- спусков, 49 дамб, 33 канала. Бетонных работ — 390 тысяч кубо- метров, ряжевых — 921 тысяча. И — «это не Днепрострой, кото- рому дали долгий срок и валюту. Беломорстрой поручен ОГПУ, и ни копейки валюты!»

Вот теперь всё более и более нам яснеет замысел: значит, так нужен этот канал Сталину и стране, что — ни копейки валюты. Пусть единовременно работает у вас сто тысяч заключённых — какой капитал ещё ценней? И в двадцать месяцев отдайте канал! ни дня отсрочки.

Так торопимся, что эшелоны зэков прибывают и прибывают на будущую трассу, а там ещё нет ни бараков, ни снабжения, ни инструментов, ни точного плана — что же надо делать?

 

 

* Посёлок Повенец — начальный пункт Беломорско-Балтийского канала, связывающего Онежское озеро с Белым морем. В районе Повенца на- чинается «Повенчанская лестница» — 12 км трассы канала, включающей

7 шлюзов и связанные с ними плотины, дамбы и водоспуски. — При- меч. ред.

Так торопимся, что приехавшие наконец на трассу инженеры не имеют ватмана, линеек, кнопок (!) и даже света в рабочем ба- раке. Они работают при коптилках, это похоже на Гражданскую войну! — упиваются наши авторы.

Но вот тут и рассвирепеешь на инженеров-вредителей. Инже- неры говорят: будем делать бетонные сооружения. Отвечают че- кисты: некогда. Инженеры говорят: нужно много железа. Чеки- сты: замените деревом! Инженеры говорят: нужны тракторы, кра- ны, строительные машины! Чекисты: ничего этого не будет, ни копейки валюты, делайте всё руками!

Весёлым тоном записных забавников они рассказывают нам: женщины приехали в шёлковых платьях, а тут получают тачки! И «кто только не встречается друг с другом в Тунгуде: былые сту- денты, эсперантисты, соратники по белым отрядам!» Почти давясь от смеха, рассказывают они нам: везут из красноводских лагерей, из Сталинабада, из Самарканда туркменов и таджиков в бухар- ских халатах, чалмах — а тут карельские морозы! то-то неожи- данность для басмачей!

Тут норма — два кубометра гранитной скалы разбить и вы- везти на сто метров тачкой! А сыпят снега и всё заваливают, тач- ки кувыркаются с трапов в снег. «Человек с такой тачкой был по- хож на лошадь в оглоблях»; даже не скальным, а просто мёрзлым грунтом «тачка нагружается час» (фото 5).

Или более общая картинка: «В уродливой впадине, запоро- шенной снегом, было полно людей и камней. Люди бродили, спо- тыкаясь о камни. По двое, по трое, они нагибались и, обхватив валун, пытались приподнять его. Валун не шевелился...» Но тут на помощь приходит техника нашего славного века: «валуны из котлована вытягивают сетью» — а сеть тянется канатом, а ка- нат — «барабаном, крутимым лошадью»! Или вот другой при- ём — деревянные журавли для подъёма камней (фото 6). Или вот ещё — из первых механизмов Беломорстроя — пять веков назад, пятнадцать назад (фото 7)?

И это вам — вредители? Да это гениальные инженеры! — из Двадцатого века их бросили в пещерный — и, смотрите, они справились!

А как валить деревья, если нет ни пил, ни топоров? И это мо- жет наша смекалка: обвязывают деревья верёвками и в разные стороны попеременно бригады тянут — расшатывают деревья! Всё может наша смекалка! — а почему? А потому что канал стро- ится по инициативе и заданию товарища Сталина! — написа- но в газетах и повторяют по радио каждый день.

Представить такое поле боя, и на нём «в длинных серо-пе- пельных шинелях или кожаных куртках» — чекисты. Их всего 37 человек на сто тысяч заключённых, но их все любят, и эта лю- бовь движет карельскими валунами.

В том-то и величие этой постройки, что она совершается без современной техники и без всяких поставок от страны. Вся кни- га славит именно отсталость техники и кустарничество. Кранов нет? Будут свои! — и делаются «деррики» — краны из дерева, и только трущиеся металлические части к ним отливают сами.

«Своя индустрия на канале!» — ликуют наши авторы. И тачечные колёса тоже отливают из самодельной вагранки.

Так спешно нужен был стране канал, что не нашлось для стро- ительства тачечных колёс! Для заводов Ленинграда это был бы непосильный заказ!

Нет, несправедливо — эту дичайшую стройку Двадцатого ве- ка, материковый канал, построенный «от тачки и кайла», — не- справедливо было бы сравнивать с египетскими пирамидами: ведь пирамиды строились с привлечением современной им тех- ники. А у нас была техника — на сорок веков назад!

В том-то душегубка и состояла. На газовые камеры у нас га- за не было.

 

————————

 

А тем временем в уши неугомонно: «Канал строится по ини- циативе и заданию товарища Сталина!»

«Радио в бараке, на трассе, у ручья, в карельской избе, с гру- зовика, радио, не спящее ни днём, ни ночью (вообразите!), эти бесчисленные чёрные рты, чёрные маски без глаз кричат неустан- но: что думают о трассе чекисты всей страны, что сказала пар- тия». То же — думай и ты! То же — думай и ты! Да здравству- ет соцсоревнование и ударничество! Соревнования между брига- дами! Соревнования между фалангами (250—300 человек)! Сорев- нования между шлюзами! (фото 8).

Как будто всё идёт хорошо. Летом 1932 Ягода объехал трассу и остался доволен, кормилец. Но в декабре телеграмма его: нор- мы не выполняются, прекратить бездельное шатание тысяч лю- дей! Обнаружено: по сводкам уже несколько раз выбрано по 100% кубатуры! — а канал так и не кончен!

В начале 1933 — новый приказ Ягоды: все управления пере- именовать в штабы боевых участков! Работать — в три смены

(ночь-то почти полярная)! Кормить — прямо на трассе (остыв- шим)! За тухту — судить!

В январе — Штурм водораздела! Все фаланги с кухнями и имуществом брошены в одно место! Не всем хватило палаток, спят на снегу — ничего, берём! Канал строится по инициативе...

Из Москвы — приказ № 1: «до конца строительства объявить

сплошной штурм»!

В феврале — запрет свиданий по всему БелБалтлагу — то ли угроза сыпного тифа, то ли нажим на зэков.

В апреле — непрерывный штурм сорокавосьмичасовой — ура-а!! — тридцать тысяч человек не спит!

И к 1 мая 1933 нарком Ягода докладывает любимому Учите- лю, что канал — готов в назначенный срок.

В июле 1933 Сталин, Ворошилов и Киров предпринимают прогулку на пароходе для осмотра канала. Есть фотография — они сидят в плетёных креслах на палубе, «шутят, смеются, курят». (А между тем Киров уже обречён, но — не знает.)

В августе проехали сто двадцать писателей.

Обслуживать Беломорканал было на месте некому, прислали раскулаченных («спецпереселенцев»).

Бо´льшая часть «каналоармейцев» поехала строить следующий

канал — Москва—Волга.

 

————————

 

Как ни мрачны казались Соловки, но соловчанам, этапирован- ным кончать свой срок на Беломоре, только тут ощутилось, что шуточки кончены, только тут открылось, что такое подлинный ла- герь, который постепенно узнали все мы. Вместо соловецкой ти- шины — неумолкающий мат и дикий шум раздоров вперемешку с воспитательной агитацией. Даже в бараках Медвежьегорского лагпункта при Управлении БелБалтлага спали на вагонках (уже изобретенных) не по четыре, а по восемь человек: на каждом щи- те двое валетом. Вместо монастырских каменных зданий — про- дуваемые временные бараки, а то палатки, а то и просто на сне- гу. Дни рекордов. Ночи штурмов. В густоте, в неразберихе при взрывах скал — много калечных и насмерть. Остывшая баланда, поедаемая между валунами. Какая работа — мы уже прочли. Ка- кая еда — а какая ж может быть еда в 1931—33 годах? Одежда — своя, донашиваемая. И только одно обращение, одна погонка, одна присказка: «Давай!.. Давай!.. Давай!..»

Говорят, что в первую зиму, с 1931 на 1932, 100 тысяч и вы- мерло — столько, сколько постоянно было на канале. Отчего ж не поверить? Скорей даже эта цифра преуменьшенная: в сходных условиях в лагерях военных лет смертность один процент в день была заурядна, известна всем. Так что на Беломоре 100 тысяч могло вымереть за три месяца с небольшим.

Это освежение состава за счёт вымирания, постоянную заме- ну умерших новыми живыми зэками надо иметь в виду, чтобы не удивиться: к началу 1933 года общее единовременное число заключённых в лагерях ещё могло не превзойти миллиона. Сек- ретная «Инструкция», подписанная Сталиным и Молотовым 8 мая 1933, даёт цифру 800 тысяч *.

Д. П. Витковский, соловчанин, работавший на Беломоре про- рабом, и этою самою тухтою, то есть приписыванием несуще- ствующих объёмов работ, спасший жизнь многим, рисует («Пол- жизни», самиздат**) такую вечернюю картину:

«После конца рабочего дня на трассе остаются трупы. Снег за- порашивает их лица. Кто-то скорчился под опрокинутой тачкой, спрятал руки в рукава и так замёрз. Там замёрзли двое, присло- нясь друг к другу спинами. Это — крестьянские ребята, лучшие работники, каких только можно представить. Их посылают на ка- нал сразу десятками тысяч, да стараются, чтоб на один лагпункт никто не попал со своим батькой, разлучают. И сразу дают им такую норму на гальках и валунах, которую и летом не выпол- нишь. Никто не может их научить, предупредить, они по-деревен- ски отдают все силы, быстро слабеют — и вот замерзают, обняв- шись по двое. Ночью едут сани и собирают их. Возчики бросают трупы на сани с деревянным стуком.

А летом от неприбранных вовремя трупов — уже кости, они вместе с галькой попадают в бетономешалку. Так попали они в бетон последнего шлюза у города Беломорска и навсегда сохранятся там».

 

 

* Инструкция всем партийно-советским работникам и всем органам ОГПУ, суда и прокуратуры (8 мая 1933). (Архив Смоленского обкома ВКП/б/.) // Социалистический вестник: Орган заграничной делегации РСДРП. — Нью-Йорк, 1955, № 4 (681). — С. 52.

** Мемуары Д. П. Витковского впервые, спустя 30 с лишним лет, опублико- ваны в журнале «Знамя» (1991, № 6). — Примеч. ред.

 

* * *

Захотел я в 1966 году, кончая эту книгу, проехать по велико- му Беломору (фото 9), посмотреть самому. Ну, состязаясь с теми ста двадцатью. Так нельзя: не на чем. Надо проситься на грузо- вое судно. А там документы проверяют. А у меня уж фамилия на- клёванная, сразу будет подозрение: зачем еду? Итак, чтобы книга была целей, — лучше не ехать.

Но всё-таки немножко я туда подобрался. Сперва — Мед- вежьегорск. До сих пор ещё — много барачных зданий, от тех времён. И — величественная гостиница с 5-этажной стеклянной башней. Ведь — ворота канала! Ведь здесь будут кишеть гости отечественные и иностранные... Попустовала-попустовала, отдали под интернат.

Дорога к Повенцу. Хилый лес, камни на каждом шагу, валуны. От Повенца достигаю сразу канала и долго иду вдоль него, поближе к шлюзам, чтоб их посмотреть. Запретные зоны, сонная охрана. Но кое-где хорошо видно. Но что так тихо? Безлюдье, никакого движения ни на канале, ни в шлюзах. Не копошится нигде обслуга. Там, где 30 тысяч человек не спали ночью, — те- перь и днём все спят. Не гудят пароходы. Не разводятся ворота.

Погожий июньский день, — отчего бы?..

Так прошёл я пять шлюзов «Повенчанской лестницы» и после пятого сел на берегу. Изображённый на всех папиросных пачках, так позарез необходимый нашей стране — почему ж ты молчишь, Великий Канал?

Некто в гражданском ко мне подошёл, глаза проверяющие. Я простодушно: у кого бы рыбки купить? да как по каналу уехать? Оказался он начальник охраны шлюза. Почему, спраши- ваю, нет пассажирского сообщения? — Да что ты, удивляется он, разве можно? Да американцы так сразу и попрут. До войны ещё было, а после войны — нет. — Ну и пусть едут. — Да разве мож- но им показывать?! — А почему вообще не идут никто? — Идут. Но мало. Видишь, мелкий он, пять метров. Хотели реконструиро- вать, но, наверно, будут рядом другой строить, сразу хороший. Эх, начальничек, это мы давно знаем: в 1934 году, только ус- пели все ордена раздать, — уже был проект реконструкции. Но — куда что возить? Ну, вот вырубили ближний лес — теперь отку- да возить? Архангельский — в Ленинград? Так его и в Архангель- ске купят, издавна там иностранцы и покупают. Да полгода ка-

нал подо льдом, если не больше. Какая была в нём необходи- мость? Ах да, военная. Перебрасывать флот.

— Такой мелкий, — жалуется начальник охраны, — даже подводные лодки своим ходом не проходят: на баржи их кладут, тогда перетягивают.

А как насчёт крейсеров?.. О, тиран-отшельник! Ночной безумец! В каком бреду ты это всё выдумал?!

И куда спешил ты, проклятый? Что жгло тебя и кололо — в двадцать месяцев? Ведь эти четверть миллиона могли остаться жить. Ну, эсперантисты тебе в горле стояли — а крестьянские ре- бята сколько б тебе наработали! Сколько б раз ты ещё в атаку их поднял — за родину, за Сталина!

— Дорого обошёлся, — говорю я охраннику.

— Зато быстро построили! — уверенно отвечает он. На твоих бы косточках!..

Я вспоминаю гордую фотографию беломорского тома: старо- русский крест, взятый опорой электрическим проводам (фото 10).

На ваших бы косточках...

В тот день провёл я около канала восемь часов. За это время одна самоходная баржа прошла от Повенца к Сороке и одна, того же типа, от Сороки к Повенцу. Номера у них были разные, и только по номерам я их различил, что эта — не возвращалась. Потому что нагружены они были совершенно одинаково: одина- ковыми сосновыми брёвнами, уже лежалыми, годными лишь на дрова.

А вычитая, получим ноль. И четверть миллиона в уме.

 

 

Г л а в а 4

 

АРХИПЕЛАГ КАМЕНЕЕТ

 

В 1933 году Великий Вождь объявил на январском пленуме ЦК и ЦКК, что так обещанное Лениным и так чаемое гуманистами «от- мирание государства придёт не через ослабление государственной власти, а через её максимальное усиление, необходимое для того, чтобы добить остатки умирающих классов...»* (курсив мой. — А. С.). Вышинский состоял на своём подручном месте и сразу же подхватил: «и следовательно, максимальное укрепление... исправи- тельно-трудовых учреждений»**! — Вступление в социализм через максимальное укрепление тюрьмы! — это не юмористический журнал сострил, это сказал генеральный прокурор Советского Союза!

«В эпоху вступления в социализм роль исправительно-трудо- вых учреждений как орудия пролетарской диктатуры, как органа репрессии, как средства принуждения и воспитания должна ещё больше возрасти и усилиться»***.

Кто упрекнёт нашу Передовую Теорию, что она отставала от практики? Всё это чёрным по белому печаталось, да мы читать ещё не умели. 1937 год был публично предсказан и обоснован. Но что же истинно произошло с Архипелагом в 1937 году?

В согласии с Вышинским, Архипелаг очень «укрепился»: резко умножилось его население. Но вопреки распространённому пред- ставлению это произошло далеко не только за счёт арестованных в 1937 году с воли: обращались в зэков «спецпереселенцы». Это был отжёв коллективизации и раскулачивания, те, кто смогли вы- жить и в тайге и в тундре, разорённые, без крова, без обзавода, без инструмента. По крепости крестьянской породы — ещё и этих невымерших оставались миллионы. И вот «спецпосёлки» выслан- ных теперь целиком включали в ГУЛАГ. Такие посёлки обноси- лись колючей проволокой, если её ещё не было, и стали лаг-

 

* Сталин И. В. Сочинения: [В 13 т.]. М.: 1949 —1955. — Т. 13. — С. 211.

** От тюрем к воспитательным учреждениям / Под общ. ред. А. Я. Вышин- ского; Институт Уголовной и Исправительно-трудовой Политики при Про- куратуре СССР и НКЮ РСФСР. — М.: Советское Законодательство, 1934. — Предисловие А. Я. Вышинского. — С. 7.

*** Там же. — С. 449.

пунктами (весь Норильский комбинат возник таким образом. И вот это добавление — снова крестьянское! — и было главным приливом на Архипелаг в 1937.

Так гигантски возрос Архипелаг — но режим его мог ли ещё ужесточиться? Оказывается, мог. Сшиблены были мохнатой рукой все фитюльки и бантики.

Тряханули Архипелаг — и убедились, что, ещё начиная с Со- ловков и тем более во времена каналов, вся лагерная машина недопустимо разболталась. Теперь эту слабину выбирали.

Прежде всего никуда не годилась охрана, это не лагеря бы- ли вовсе: на вышках часовые только по ночам; на вахте оди- нокий невооружённый вахтёр, которого можно уговорить и пройти на время; фонари на зоне допускались керосиновые; несколько десятков заключённых сопровождал на работу оди- нокий стрелок. Теперь потянули вдоль зон электрическое осве- щение. Стрелки´ охраны получили боевой устав и военную под- готовку. В обязательные служебные штаты были включены охранные овчарки со своими собаководами, тренерами и от- дельным уставом. Лагеря приняли наконец вполне современ- ный, известный нам вид.

 

————————

 

И железный занавес опустился вокруг Архипелага. Никто, кро- ме офицеров и сержантов НКВД, не мог больше входить и выхо- дить через лагерную вахту.

И тогда-то оскалились волчьи зубы! И тогда-то зинули бездны Архипелага!

— В консервные банки обую, а на работу пойдёшь!

— Шпал не хватит — вас положу!

И только с одним приобретением прошлых лет ГУЛАГ не рас- стался: с поощрением шпаны, блатных. Блатным ещё последова- тельней отдавали все «командные высоты» в лагере. Блатных ещё последовательней натравливали на Пятьдесят Восьмую, допускали беспрепятственно грабить её, бить и душить. Урки стали как бы внутрилагерной полицией, лагерными штурмовиками.

Говорят, что в феврале–марте 1938 года была спущена по НКВД секретная инструкция: уменьшить количество заключён- ных! (не путём их роспуска, конечно). Я не вижу здесь невозмож- ного: это была логичная инструкция, потому что не хватало ни жилья, ни одежды, ни еды. ГУЛАГ изнемогал.

Тогда-то легли вповалку гнить пеллагрические*. Тогда-то на- чальники конвоев стали проверять точность пулемётной при- стрелки по спотыкающимся зэкам. Тогда-то, что ни утро, пово- локли дневальные мертвецов на вахту, в штабеля.

На Колыме, этом Полюсе холода и жестокости в Архипелаге, тот же перелом прошёл с резкостью, достойной Полюса.

Вот кареты смерти на ключе Марисном (66-й км Среднекан- ской трассы). Целую декаду терпел начальник невыполнение нор- мы. Лишь на десятый день сажали в изолятор на штрафной паёк и ещё выводили на работу. Но кто и при этом не выполнял нор- мы — для тех была карета: поставленный на тракторные сани сруб 5×3×1,8 метра из сырых брусьев, скреплённых строитель- ными скобами. Небольшая дверь, окон нет и внутри ничего, ни- каких нар. Вечером самых провинившихся, отупевших и уже без- различных, выводили из штрафного изолятора, набивали в каре- ту, запирали огромным замком и отвозили трактором на 3—4 ки- лометра от лагеря, в распадок. Некоторые изнутри кричали, но трактор отцеплялся и на сутки уходил. Через сутки отпирался за- мок и трупы выбрасывали. Вьюги их заметут.

Ожесточение колымского режима внешне было ознаменовано тем, что начальником УСВИТлага (Управления Северо-Восточных лагерей) был назначен Гаранин.

Тут отменили (для Пятьдесят Восьмой) последние выходные, летний рабочий день довели до 14 часов, морозы в 45 и 50 гра- дусов признали годными для работы и «актировать» день разре- шили только с 55 градусов.

Ещё и цинга, без начальства, валила людей.

Но и этого всего казалось мало, ещё недостаточно режимно. И начались «гаранинские расстрелы», прямые убийства. Иногда под тракторный грохот, иногда и без. Многие лагпункты извест- ны расстрелами и массовыми могильниками: и Оротукан, и ключ Полярный, и Свистопляс, и Аннушка, и даже сельхоз Дукча, но больше других знамениты этим прииск Золотистый и Серпантин- ка. На Золотистом выводили днём бригады из забоя — и тут же расстреливали кряду. (Это не взамен ночных расстрелов, те — са- ми собой.) На Серпантинке расстреливали каждый день 30—50 человек под навесом близ изолятора. Потом трупы оттаскивали на тракторных санях за сопку.

 

** Пеллагра (от итал. pelle agra — шершавая кожа) — заболевание, вызы- ваемое авитаминозом, следствие длительного неполноценного питания. — Примеч. ред.

Я почти исключаю Колыму из охвата этой книги. Колыма в Архипелаге — отдельный материк, она достойна своих отдельных повествований. Да Колыме и «повезло»: там выжил Варлам Шала- мов; там выжили Евгения Гинзбург, Ольга Слиозберг и другие — и все написали мемуары. Я только разрешу себе привести здесь несколько строк В. Шаламова о гаранинских расстрелах:

«Много месяцев день и ночь на утренних и вечерних повер- ках читались бесчисленные расстрельные приказы. В 50-градус- ный мороз музыканты из бытовиков играли туш перед чтением и после чтения каждого приказа. Дымные бензиновые факелы разрывали тьму... Папиросная бумага приказа покрывалась ине- ем, и какой-нибудь начальник, читающий приказ, стряхивал сне- жинки с листа рукавицей, чтобы разобрать и выкрикнуть очеред- ную фамилию расстрелянного».

Так Архипелаг закончил Вторую пятилетку и, стало быть, вошёл в социализм.

 

* * *

С начала войны (вероятно, по мобилизационным предписа- ниям) уменьшились нормы питания в лагерях. Всё ухудшались с каждым годом и сами продукты: овощи заменялись кормовою репой, крупы — викой и отрубями.

Если лагерника военного времени спросить, какова его выс- шая, конечная и совершенно недостижимая цель, он ответил бы:

«Один раз наесться вволю черняшки — и можно умереть». Здесь хоронили в войну никак не меньше, чем на фронте. Л. А. Комо- гор в «слабосильной команде» всю зиму 1941/42 года был на этой лёгкой работе: упаковывал в гробовые обрешётки из четырёх до- сок по двое голых мертвецов валетами и по 30 ящиков ежедён. (Очевидно, лагерь был близкий, поэтому надо было упаковывать.) Семь лагерных эпох будут спорить перед вами, какая из них была хуже для человека, — склоните ухо к военной. Говорят и

так: кто в войну не сидел — тот и лагеря не отведал.

Вот что такое лагеря военных лет: больше работы — меньше еды — меньше топлива — хуже одежда — свирепей закон — строже кара — но и это ещё не всё. Внешний протест и всегда был отнят у зэков — война отнимала ещё и внутренний. Любой проходимец в погонах, скрывающийся от фронта, тряс пальцем и поучал: «А на фронте как умирают?.. А на воле как работают? А в Ленинграде сколько хлеба получали?..» И даже внутренне не- чего им было возразить. Да, на фронте умирали, лёжа и в снегу.

Да, на воле тянулись из жил и голодали. (И вольный трудфронт, куда из деревень забирали незамужних девок, где были лесопо- вал, семисотка, а на приварок — посудные ополоски, стоил лю- бого лагеря.) Да, в Ленинградскую блокаду давали ещё меньше лагерного карцерного пайка. Во время войны вся раковая опухоль Архипелага оказалась (или выдавала себя) как бы важным, нуж- ным органом русского тела — она как бы тоже работала на вой- ну! от неё тоже зависела победа! — и всё это ложным оправды- вающим светом падало на нитки колючей проволоки, на гражда- нина начальника, трясущего пальцем, — и, умирая её гниющей клеточкой, ты даже лишён был предсмертного удовольствия её проклясть.

Для Пятьдесят Восьмой лагеря военного времени были осо- бенно тяжелы накручиванием вторых сроков, это висело хуже всякого топора. Оперуполномоченные, спасая самих себя от фрон- та, открывали в усторонних захолустьях, на лесных подкоманди- ровках заговоры с участием мировой буржуазии, планы вооружён- ных восстаний и массовых побегов. В УхтПечлаге как из мешка сыпались приговоры на расстрел и на 20 лет: «за подстрекатель- ство к побегу», «за саботаж».

Были многие зэки — это не придумано, это правда, — кто с первых дней войны подавали заявления: просили взять их на фронт. Они отведали самого густо-вонючего лагерного зачерпа — и теперь просились отправить их на фронт! («А останусь жив — вернусь отсиживать срок»...) Вот это и был русский характер: луч- ше умереть в чистом поле, чем в гнилом закуте! Уйти от здеш- ней застойной обречённости, от наматывания вторых сроков, от немой гибели. И у кого-то ещё проще, но отнюдь не позорно: там пока ещё умереть, а сейчас обмундируют, накормят, напоят, по- везут, можно в окошко смотреть из вагона. И ещё тут было доб- родушное прощение: вы с нами плохо, а мы — вот как!