Большую часть XX в. языковеды посвятили изучению языка как некоей абстрактной
сущности (языковой системы), имеющей социальную природу. На передний план лингвис-
тических исследований выдвинулась проблема рассмотрения отношений между элементами
языковой системы. Ф. де Соссюр говорил: «Первым универсальным свойством языка
(langage) является то, что он существует посредством различий, одних только различий*
(Соссюр 1990: 198), ставя под сомнение необходимость изучения материальной стороны
языковых знаков. Точно так же предполагалось, что язык представляет собой автономное
образование, существующее в отрыве от человека, его знаний о мире, его повседневной
жизни.
Между тем еще В. Гумбольдт указывал на прочную связь языка с окружающим
человека миром: «Человек преимущественно — да даже и исключительно, поскольку
ощущение и действие его зависят от его представлений, — живет с предметами так, как их
преподносит ему язык. Посредством того же самого акта, в силу которого он сплетает язык
изнутри себя, он вплетает себя в него; и каждый язык описывает вокруг народа, которому он
принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же
вступает в круг другого языка. Освоение иностранного языка можно было бы уподобить
завоеванию новой позиции в прежнем видении мира; до известной степени фактически так
дело и обстоит, поскольку каждый язык содержит всю структуру понятий и весь способ
представлений определенной части человечества» (Гумбольдт 1984: 80). К этому необхо-
димо добавить, что содержание, которое заложено в языковых единицах, отражает не только
предметы, явления и отношения внешнего мира, но и их специфическое преломление в
«речевых представлениях» говорящих и слушающих. А эти представления нередко
существенно отличаются от объективных свойств предметов, явлений и отношений внеш-
него мира (Бондарко 1996: 13).
Разумеется, владение языковой системой еще не обеспечивает полноценности
человеческой коммуникации. Сегодня принято считать, что семантика конкретного речевого
произведения включает в себя несколько слоев, начиная от лексико-грамматических и
семантико-синтаксических значений и кончая коммуникативно-прагматическим и когнитив-
ным содержанием. В соответствии с таким подходом к тексту предметом лингвистического
описания, по мнению некоторых авторов, должно быть «все, что касается живого
функционирования языка» (Галич 1999: 8).
В этом плане большой интерес представляет разграничение языковых и текстовых
знаний, предлагаемое В. Б. Касевичем. По его мнению, существуют знания, закодированные
оппозициями словаря и грамматики, — это языковые знания. В совокупности они
составляют языковую картину мира. Наряду с этим можно говорить о знаниях энциклопе-
дического характера, которые закодированы в совокупности текстов, отражающих все
аспекты познания мира человеком, данным историко-культурным сообществом. В текстах
соответственно отражена текстовая картина мира. Так называемая научная картина мира —
частный случай текстовой. Миф также представляет собой разновидность текстовой кар-
тины мира (Касевич 1996: 179).
Герменевтический «горизонт понимания» определяется не только языком, но и
текстами. По словам В. Б. Касевича, «если развивать метафору горизонта, мы имеем дело с
подлинным горизонтом в том смысле, что последний постоянно отодвигается от нас по мере
нашего продвижения вперед, выражающегося в умножении релевантных текстов. Осмыс-
ленные тексты — горизонт понимания движущегося человека» (там же).
Языковая картина мира, говорит В. В. Касевич, консервативна, как консервативен сам
язык. Текстовая картина мира может эволюционировать достаточно быстро. На опре-
деленном этапе возникают расхождения между консервативной семантической системой
языка и той актуальной ментальной моделью, которая действительна для данного языкового
коллектива и проявляется в порождаемых им текстах, а также в закономерностях его
поведения. В результате традиционные лингвистические типологии оказываются плохо
приспособленными для проведения сопоставительных культурологических исследований, а
учёным приходится искать новые подходы как в области лингвистической типологии, так и
в сфере сравнительной культурологии (Касевич 1996: 211-212).1
С позиций когнитивной лингвистики Г. В. Колшанский дает следующее определение
когерентности как одному из основных свойств текста: «Интерпретатор считает текст с
позиции некоторого лица дескриптивно когерентным, если он в состоянии поставить в
соответствие этому тексту определенный коррелят, являющийся целостным с точки зрения
этого лица. Коррелят понимается как фрагмент мира, который интерпретатор приписывает
интерпретируемому тексту. Более того, это определение определяет, что некоторый текст,
не являющийся когерентным с точки зрения одного лица, может быть воспринят как
когерентный другим лицом» (Колшанский 1990: 56-57). Таким образом, интерпретация
текста зависит прежде всего от его адекватности фрагменту мира.
Понятие пресуппозиции
Теория пресуппозиций используется в современной лингвистике текста для
объяснения того, каким образом фонд внеязыковых знаний используется участниками
коммуникации при формировании содержательной связности (когерентности) текста.
Собственно говоря, в лингвистической семантике под пресуппозицией понимается
«компонент смысла предложения, который должен быть истинным для того, чтобы
предложение не воспринималось как семантически аномальное или неуместное в данном
контексте» (Лингвистический энциклопедический словарь 1990: 396). В современной
лингвистике текста принято более широкое понятие пресуппозиции, чем в лингвистической
семантике.
Свои коммуникативные намерения говорящий субъект реализует, находясь в
конкретных коммуникативных условиях. При этом он учитывает предполагаемую
коммуникативную компетенцию и меру осведомленности реципиента о предмете и
обстоятельствах речи. Такие предположения говорящего относительно фонда языковых и
неязыковых знаний слушающего называются пресуппозициями. Пресуппозиции — это
компонент общих знаний говорящего и слушающего (Kleine EnzyklopSdie Deutsche Sprache
1983: 219).
Обычно различают два типа пресуппозиций: ситуативные (gebrauchsgebundene) и
языковые (zeichengebundene).2
Ситуативные пресуппозиции связаны прежде всего с человеческим знанием о
типовых ситуациях общения, происходящего, как известно, в материальной и духовной сфе-
рах, в предметной и интеллектуальной коммуникации. Давайте представим себе ситуацию
беседы двух подруг, одна из которых (Мария) пришла в гости к другой (Анне). Анна, будучи
хозяйкой и готовя нехитрое угощение на кухне, беседует с подругой через открытую дверь
1 Наряду с понятием языковых знаний в лингвистике используется также понятие «языкового сознания»,
введенное В. Гумбольдтом. В рамках изучения языковой картины мира языковое сознание рассматривается
современными авторами как система видения, форма отражения действительного мира посредством языка (см.
(Леонтьев 1988: 105-106; Ростова 1999: 176)).
2 Данная классификация представлена в работе (Linke, Nttssbaumer, Port-mann 1994: 231-235).
кухни. В этой ситуации возможно следующее высказывание: (5ба) Анна: Я закрою на
минуточку дверь. У меня молоко убежало. Установление содержательной взаимосвязи
между двумя фразами примера (56а) основывается на следующей примерной цепи
рассуждений (что человек проделывает без особого труда): (56Ь) Когда «убегает» (т. е.
подгорает) молоко, в кухне распространяется сильный и неприятный запах. Обычно люди
стараются избежать распространения запаха подгоревшего молока по всей квартире. Для
этой цели на время закрывают дверь в кухню и открывают форточку. Именно такие, не
содержащиеся в языковых единицах, но предполагаемые текстом общие знания участников
коммуникации, полученные в процессе жизни и повседневного общения, называются
ситуативными (или прагматическими) пресуппозициями.
Во всех случаях общения партнеры ориентируются не только на свои языковые
знания, но также на общий опыт, общие оценки, общие знания об устройстве жизни и т. п.
Как правило, эти сведения представлены в тексте в виде импликации. Они вербализуются
только в том случае, если у партнера возникают проблемы с правильной интерпретацией
высказывания.
Языковые пресуппозиции, в свою очередь, делятся на референциальные (referentielle)
и семантические (semanti-sche).
Референциалъные пресуппозиции обусловлены самой формой языкового выражения
и большей частью могут быть отнесены к уровню предложения. Классическим примером
таких пресуппозиций могут быть предложения типа Король Франции лыс. Предполагается,
что при «нормальном» произнесении этого предложения, в нем содержится утверждение о
том, что существует король Франции. Такие пресуппозиции иногда называются также
экзистенциальными.
Семантические пресуппозиции связаны с семантикой отдельных слов и выражений. В
данном случае речь идет о своего рода прямо не называемого, но подразумеваемого
значения. (57) Антону удалось достать билеты на концерт Элтона Джона. В примере (57)
семантика глагола «удалось» включает в себя сему «приложить усилия», что влечет за собой
дополнительные, «скрытые» компоненты содержания. Иногда языковые пресуппозиции
выступают в роли так называемой скрытой рекурренции (скрытого повтора) и тем самым
способствуют установлению содержательной взаимосвязанности текста. Например: (58)
Спортсмен снова активно включился в игру. Пауза явно пошла ему на пользу. Семантика
слова «снова» предполагает предшествующий перерыв, поэтому слово «пауза» оказывается
весьма уместным в следующем предложении. Два предложения оказываются связанными
дополнительными (неграмматическими) средствами.
Пресуппозиции нередко оказываются средством создания комического эффекта в
тексте. Рассмотрим, например, следующий анекдот: (59) Сидят Лиса, Волк и Медведь,
играют в карты. Волк говорит: — Кто будет мухлеватъ, тот получит по рыжей морде.
Разговорный глагол «мухлевать» обозначает «ловчить, мошенничать, обманывать».
Известно, что обман в карточной игре считается одним из наиболее тяжких проступков, за
который полагается немедленное наказание. Наши знания о животных и знакомство с
русской словесной традицией подсказывают нам следующие типичные характеристики трех
персонажей: лиса — рыжая и хитрая, волк — серый и кровожадный, медведь — бурый и
сильный. Семантика глагола «мухлевать» и атрибута «рыжая» (морда) в сочетании с
нашими знаниями о мире однозначно указывают на лису как объект предупреждения волка.
Таким образом, прямой смысл волчьей фразы заключается в следующем: «Если ты, Лиса,
будешь мошенничать в игре, то получишь взбучку».
Однако анекдот — это особый жанр словесного творчества, которому не свойственна
примитивная смысловая прямолинейность. Для анекдота характерно неожиданное соедине-
ние казалось бы несоединимых вещей. Так происходит и в примере (59). Реплика Волка
представляет собой сложное «предложение с неориентированной относительной связью»
(Краткая русская грамматика 1989: 548). В предложениях с таким видом связи совмещаются
значения неопределенности, обобщенности и условности (там же: 549-550). Именно этот
случай имеет место в рассматриваемом анекдоте. Нормально такие предложения должны
иметь вид: «Кто будет мухлевать, тот получит по морде», т. е. данное правило относится ко
всем участникам игры в равной степени. Но в нашем примере обобщенный образ
гипотетического нарушителя, представленный в придаточной части, неожиданно обретает
реальные черты в главной части предложения. Возникает своеобразный «эффект обманутого
ожидания». При этом путь от гипотезы к ее разрешению идет через догадку, иницииро-
ванную обозначением только одного семантического признака лица, о котором идет речь.
Этот контраст между обобщенной перспективой первой части реплики и полной
определенностью второй части производит комический эффект.
