Леонтьев А. Н. Психология речи

(неизданная лекция 1935 года)

Леонтьев А.Н. Психология речи // Мир психологии. - 2003. - №2 (34). – С. 31-39

Товарищи, на нашем прошлом занятии я пытался показать, что развитие человеческого сознания начинается вместе с развитием труда, вместе с возникновением человеческого общества. То коренное изменение отношения человека к природе, которое связано с возникновением общественно-трудовой деятельности человека, приводит к тому, что это отношение выступает теперь не как прямое, а как опосредствованное, что это отношение выражается теперь в той системе средств, которая связывает человека и окружающую его действительность, человека и природу.

Таким образом, именно в процессе труда и развития общественных трудовых отношений впервые возникает слово, материальная основа человеческого сознания; вместе с тем и тем самым возникает и значение — предмет, который может быть обозначен, т. е. может получить этим самым своего материального носителя. Развитие речи, развитие слова, как я уже об этом говорил, и является необходимым условием развития человеческого сознания.

Очевидно, что и история развития собственно человеческого сознания, история развития психической деятельности человека (в частности, история развития мышления) может и должна быть понята вместе с развитием речевой деятельности человека, вместе с развитием речи, вместе с развитием слова.

Перед нами стоит задача проследить историю развития мышления, этой своеобразной и тоже специфически человеческой психологической функции, ибо именно мышление и оказывается наиболее интимным, наиболее тесным образом связанным со словом, с речью. Развитие мышления и развитие речи оказываются процессами, которые нельзя рассматривать изолированно один от другого, ибо всякий шаг в развитии мышления вместе с тем оказывается и шагом в развитии речевой деятельности, как и всякий шаг в развитии речевой деятельности является вместе с тем и шагом в развитии мышления.

Прежде чем попытаться изложить историю развития человеческой речи и вместе с тем историю развития человеческого мышления, естественным кажется поставить вопрос о том, что же представляет собою сама речь, как мы можем подойти к изучению этого своеобразного образования формы деятельности, что собою представляет слово, как мы можем исследовать, изучать это слово, предметом какой науки является слово, речь, как известная деятельность, предполагающая слово.

Вот тот необходимый предварительный вопрос, с которого мы должны будем начать наше изложение и которому мы посвятили сегодняшнюю лекцию.

Первое, что мы можем открыть в слове, что мы можем открыть в речи, — это ее внешняя материальная сторона. В самом деле, всякое произнесенное слово предполагает известное движение мышц, речевого аппарата, предполагает, следовательно, известную деятельность тех органов, функция кото­рых и заключается в произношении звуков человеческой речи.

Таким образом, в речи мы можем открыть прежде всего фазическую сторону ее, т. е. мы можем рассматривать речь как систему движений мускулов, как систему известных физиологических процессов. Но если мы представим себе речь только как систему нервно-мышечных движений, то спрашивается — будем ли мы рассматривать речь психологически. Конечно, нет, так рассматривать речь — значит рассматривать ее физиологически.

Понятно, однако, что речь не исчерпывается только этой своей стороной, речь не есть только система движений, и когда мы пытаемся представить себе, чем является слово, то прежде всего открываем, что слово к чему-то относится, слово имеет смысл, имеет значение. Если мы попробуем представить себе с этой стороны историю развития слова, историю развития речи, то мы на основе фактического материала истории развития человеческого языка убедимся в том, что в процессе исторического развития изменяется и эта сторона речи, меняется значение слова.

История языка дает целый ряд примеров таких изменений смысла слова. Например, известно, что слово «сутки» в истории русского языка прежде означало собой соединение двух сотканных между собой кусков ткани, отсюда и само слово «сутки», происходящее от глагола «ткать», «соткать». Что же затем произошло с этим словом? История языка говорит, что этим словом «сутки» стало обозначаться соединение бревен в срубе избы, образующее угол в избе, и это слово, таким образом, приобрело новый смысл. Далее мы знаем, что слово «сутки» стало употребляться для обозначения момента восхода и захода солнца, т. е. для обозначения соединения дня и ночи. Как видите, слово «сутки» приобрело еще одно новое, третье значение.

Наконец, как вы знаете, слово «сутки» обозначает теперь не зарю, а полный суточный оборот. Такова история этого слова.

Вы видите, таким образом, что в процессе развития речи смысл слова оказывается изменяющимся. Сначала слово обозначает одну вещь, затем другую, третью и т. д.

Словом, оказывается, что в процессе исторического развития речь изменяется не только, в сторону все более и более усложняющегося движения речевого аппарата говорящего, но и со стороны как бы внутренней, со стороны того значения, которое это слово имеет.

Что же, спрашивается, в такого рода изменении значения слова, в этом историческом процессе, можем ли мы открыть известное психологическое содержание, т. е., иначе говоря, принадлежит ли исследование этого процесса психологии или оно принадлежит другой науке? Несомненно, такой процесс изменения значения слова должен явиться и фактически является предметом рассмотрения одной из исторических наук, а именно лингвистики, истории языка или, как иногда говорят, палеонтологии речи.

Правомерность рассмотрения этой стороны в развитии речи, и следовательно, этой стороны самого слова в науке исторической, а не в психологии обусловливается раньше всего тем, что самый этот процесс изменения значения слова является процессом в собственном смысле слова идеологическим. Скажем, если мы имеем такого рода изменение значения, как, например, изменение значения слова «труд», раньше обозначавшего собою страдание и лишь впоследствии приобретающего то значение, которое оно имеет на се­годняшний день в русском языке, что, этот факт является идеологическим? Очевидно, да.

В этом процессе изменения значения слова находит свое выражение и осуществление какой-то идеологический процесс, какое-то движение, которое выступает как собственно момент исторического общественного развития.

Позвольте привести еще другой пример: известно, что немецкое слово, обозначающее государство, совпадало со словом, обозначающим богатство. Несомненно, что и этот факт является также выразителем определенного момента общественно-исторического развития, является фактом идеологическим.

Именно поэтому мне кажется правильным требование новейшей лингвистики, которое предъявляется ко всякому лингвистическому исследованию, ко всякому исследованию истории языка и которое может быть выражено так: всякое историческое исследование в области лингвистики должно быть углублено до исследования идеологического.

Таким образом, и с этой своей стороны развитие речи оказывается принадлежащим не психологии, но составляет предмет истории языка.

Однако, рассматривая развитие речи, мы открываем и еще одно содержание этого процесса, которое составляет уже предмет собственно психологического исследования.

Чтобы уяснить себе эту сторону развития речи, обратимся также к рассмотрению конкретного примера.

Представим себе, что ребенок произносит в своей речи слово «кооператив». Это слово употребляется также и мной и, может быть, даже в том же самом разговоре, в котором это слово употребил и ребенок. Чем отличается мною употребленное слово от слова, употребленного ребенком? Отличается ли прежде всего это слово как известная система движений речевого аппарата? Если и отличается, то в несущественном отношении, с несущественной психологически стороны. Отличается ли его слово по тому, к какому предмету оно относится? Нет, так как если бы это было так, если бы я имел в виду, говоря слово «кооператив», нечто другое, чем то, о чем говорит ребенок, то самое общение не могло бы осуществиться, оно так же не могло бы быть, как и в том случае, если бы ребенок говорил на одном языке, а я на другом, значит, отличие, которое разделяет мое слово и то же самое слово в речи ребенка, не есть отличие ни со стороны физиологии слова, ни со стороны того, к чему относится данное слово, потому что, говоря слово «кооператив», и я, и ребенок относим это слово к одной и той же самой вещи. Однако различие между ними существует. В чем же лежит это различие? Это различие, оказывается, лежит в том обобщении, которое лежит за этим словом. Ведь за всяким словом лежит некоторое обобщение, об этом мы уже с вами говорили достаточно подробно. Всякое слово в этом смысле есть обобщение, за всяким словом лежит не единичная вещь, а некоторая мыслительная группа вещей. Вот это-то обобщение, лежащее за словом «кооператив» у ребенка и у взрос­лого, оказывается различным.

Как формируется значение слова «кооператив» у ребенка? Ребенок выходит вместе со мной на улицу, я предлагаю ребенку зайти со мной в коопера­тив, я осуществляю это намерение. Ребенок связывает слышанное им от меня слово «кооператив» с магазином, куда мы с ним вошли, и теперь словом «кооператив» ребенок будет обозначать не только тот магазин, в котором он со мной был, но это слово он дальше будет обращать и на другие единичные вещи, т. е. употреблять это слово для обозначения всякого магазина, сходного в томили другом отношении с первым.

Если мы спросим у себя, что лежит за словом «кооператив» у ребенка, мы могли бы характеризовать это, причем мы могли бы не только указать, что именно может лежать за этим словом, какие конкретные вещи могут быть обозначены ребенком этим словом, но мы могли бы указать и тот принцип, по которому ребенок обозначает одним и тем же словом различные вещи.

Иначе говоря, мы могли бы указать, какого рода связи соединяют отдельные единичные вещи, которые обобщены, которые лежат за этим словом.

Скажем, наше исследование могло бы нам показать, что слово «кооператив» ребенок употребляет для обозначения всякого магазина, который торгует продовольственными товарами. Спрашивается, то обобщение, которое у меня лежит за этим словом, совпадает с тем обобщением, которое лежит за этим словом у ребенка? Для меня понятие «кооператив» не ограничивается понятием «магазин», т. е. понятием торгующей организации, оно в этом смысле значительно шире, но оно и уже, потому что не всякий магазин, который занимается продажей продуктов, является в действительности кооперативом.

Вы видите, таким образом, что со стороны строения того обобщения, которое лежит за словом в речи взрослого и словом в речи ребенка, они являют­ся существенно отличающимися одно от другого. Вот это-то различие, которое мы открываем здесь, и показывает нам, что же изменяется в процессе психологического развития ребенка. Изменяется, как вы видите, прежде всего строение того обобщения, которое лежит за словом. Это косвенно указывает на то, в чем же мы видим предмет психологического исследования, предмет психологического рассмотрения в речи. Этот предмет, впрочем, выяснится еще больше, когда мы сделаем еще несколько шагов в нашем предварительном анализе слова.

Подходя с другой стороны к нашему вопросу, мы можем спросить себя так: какую роль, какую функцию выполняет эта своеобразная деятельность, именно деятельность речевая, или, говоря совсем просто, — каково назначение речи, слова, когда оно употребляется человеком, какова функция слова.

Здесь анализ позволяет нам прийти к одному очень важному положению, совершенно необходимому для того, чтобы мы могли двигаться дальше.

Слово раньше всего выступает перед нами как средство общения. Ребенок начинает говорить под влиянием потребности что-то передать, как-то воздействовать на других. Вы обращаетесь с речью к другому, очевидно, в том случае и тогда, когда вам нужно что-то передать, что-то сообщить другому человеку. Таким образом, первое, что мы открываем с этой стороны в речи, первая функция, которую мы должны выделить — функция общения, функция сообщения — обычно обозначается иностранным словом коммуникация, т. е. передача, общение.

Что же, слово выступает только как средство общения или оно выступает еще в какой-то иной роли? Мне кажется, нетрудно открыть и эту вторую роль слова. Когда мы думаем, то процесс нашего думания связан со словом. Обычно мы так и говорим: я думаю словами.

За этим утверждением таится та важная мысль, что деятельность нашего мышления протекает вместе со словом, что в деятельности нашего мышления выступает слово, и что слово, которое открывается в мыслительном процессе, в процессах думания — что это слово выполняет особую функцию, а именно, слово выполняет здесь функцию мышления. Функция слова выступает здесь как функция интеллектуальная.

Таким образом, мы открыли две основные функции слова, две основные функции речи. Речь может выступать как средство сообщения, и речь может выступать как внутренний мыслительный процесс. Что, это совмещение двух функций является только совмещением двух разных функций или эти функции слова — функция коммуникации и функция интеллектуальная — связаны одна с другой? Следует с самого начала понять, что эти две функции оказываются не внешне и не случайно связанными, но что они находятся в необходимой внутренней связи друг с другом, и это легко понять, если принять во внимание следующее.

Представьте себе, что вы испытываете необходимость передать что-то своему собеседнику. Самый процесс говорения нашей речи оказывается процессом коммуницирующим, передающим, сообщающим, но ведь этот процесс оказывается возможным только в том случае, когда ваши слова имеют значение, когда за вашими великими словами для вашего собеседника лежат известные значения, т. е. только в том случае, если слова оказываются действительно носителями каких-то обобщений.

Таким образом, если вы имеете определенную возможность общения, то всегда эта возможность предполагает и определенную возможность обобщения.

В процессе развития речи, в процессе развития слова обе эти функции чрезвычайно тесно, чрезвычайно интимно связаны друг с другом. При этом следует заметить, что эта связь не остается постоянной, но что она изменяется. Если первоначально слово всегда выступает в форме внешнего знака, в форме внешнего средства и всегда выполняет функции сообщения, то в конце процесса развития, на высшей ступени развития слова, мы видим, что главная функция речи меняется, речь выступает в новой деятельности не только в коммуникативной функции, но и как момент внутреннего интеллектуального процесса.

Из всего, что я говорил, мне кажется, мы можем сделать следующие выводы.

В речи мы можем прежде всего выделить ту ее сторону, которую мы могли бы назвать внешней стороной, формальной стороной. Эту сторону обычно называют фазической стороной.

Итак, слово раньше всего имеет фазическую сторону, внешнюю сторону. Слово «стол» отличается от слова «кафедра» раньше всего фазически, т. е. по своему реальному звуковому содержанию. Слово примитивного, скажем, детского языка, часто сливающего в себе два слова, отличается фазически от слова в речи взрослого или ребенка более старшего возраста, т. е. раньше все­го развивается сторона фазическая, внешняя, слово становится как бы более членораздельным, и это различие тоже есть различие фазическое.

Дальше мы открываем в слове как бы внутреннюю сторону, которую обычно называют стороной смысловой, или семической.

Что это за семическая сторона речи? Очевидно, семической стороной речи и является то, что лежит за словом, то, что передается или может быть передано в слове. Причем если мы отдаем себе отчет о различии двух основных функций — коммуникативной и интеллектуальной, — которые мы открываем в речи, то мы и эту сторону речи, и эту сторону слова можем как-то расчленить, открывать прежде всего в каждом слове момент отнесенности этого слова к означающемуся этим словом предмету, т. е. мы открываем предметную отнесенность слова.

Это есть то, что дает возможность, как я говорил, процесса общения (коммуникации). Это есть самое существенное условие для того, чтобы могла возникнуть речь как средство общения.

Но за словом лежит и известное обобщение. Когда мы называем, т. е. означаем нечто, то тем самым мы обобщаем — означаемый нами предмет входит в целую группу предметов. Например, я говорю: «Это — часы». Что это значит? Это значит, что я данный предмет включаю в определенную мысленную группу, в группу «часов», т. е. я обобщаю, значит, слово не только от­несено к предмету, но и обобщает предмет.

Это не одно и то же. Например, я в разговоре с ребенком употребляю слово «кооператив», имея в виду определенный магазин. Ребенок понимает меня, он относит это слово к той же самой, что и я, вещи и в данном разговоре совершенно правильно его употребляет, значит, по своей предметной отнесенности мое слово и слово ребенка — совпадают. Совпадают ли они, однако, по тому обобщению, носителем которого является данное слово? Очевидно, нет. У ребенка в этом слове обобщен ряд магазинов, например продуктовых магазинов, а у меня слово «кооператив» является носителем гораз­до более сложного обобщения, гораздо более сложного понятия.

Различие моего слова и слова ребенка здесь есть не различие по их предметной отнесенности, а по их значению, т. е. по тому обобщению, носителем которого является слово.

Итак, слово имеет, во-первых, предметную отнесенность, и, во-вторых, оно имеет значение.

После того как мы подвергли анализу слово, мы можем перейти к рассмотрению вопроса о том, в чем конкретно выражается развитие речи ребенка. Прежде всего мы должны спросить себя, изменяется ли в процессе развития речи ребенка предметная отнесенность слова? Нет, предметная отнесенность слова почти не изменяется. Изменение предметной отнесенности слова не есть главный факт развития. Ребенок, в свое время овладевший словом «брат», продолжает относить это слово к тому же лицу и в 5 лет, и в 10 лет, и в 20 лет. С этой стороны существенного изменения в слове мы не находим. Существенные изменения обнаруживает значение слова.

Писатель Вересаев рассказывает: однажды он спросил ребенка: «Это кто, сын Акулины?» — «Нет, — отвечал ребенок, — он ей больше уже не сын». — «Почему?» — «Какой же это сын — с бородой, с усами».

В этом примере видно, как своеобразно выступает значение слова «сын» для ребенка. За этим словом у ребенка лежит известное обобщение, но это обобщение целиком еще чувственно и конкретно. Для ребенка «сын» — это прежде всего ребенок, мальчик.

Для нашего же взрослого сознания возраст вообще не является признаком, наше обобщение, лежащее за этим словом, построено не как комплекс конкретных признаков, но в его основе лежит известное отношение, именно отношение родства.

То же можно проследить и в отношении значений других слов. «Бабушка» для ребенка это — старуха, седая, добрая или недобрая, злая и т. п. Для нас это — мать матери.

Таким образом, в процессе развития речи ребенка изменяются значения слов. Развитие значения слова есть самый важный центральный процесс в раз­витии речи.

Итак, слово развивается со стороны своего значения. С фазической стороны развивается оно или нет? На первый взгляд кажется, что слово фазически не развивается. Правда, увеличивается словарь ребенка, т. е. ребенок сначала знает десяток слов, а потом знает их несколько сот, но ведь это про­стое накопление слов, в этом нет еще настоящего развития слова. Выходит, что как будто с фазической своей стороны слово не развивается. Давайте, однако, уточним это наше представление.

Слово есть знак, т. е. оно нечто означает, слово имеет значение. Что же, развивается только значение слова, или слово выступает в своей фазической стороне именно как знак? Прежде всего ясно, что первоначально слово для ребенка существует всегда только как внешнее слово, а не как внутреннее про себя сказанное слово. Очень легко экспериментально показать, что слово у ребенка раннего детства всегда есть слово громкое, звучащее, а мы в своей психологической деятельности открываем слово в иной форме, в форме внутреннего слова, причем с самого начала мы должны сказать твердо, что это внутреннее слово является существенно иным и по своей форме, чем слово громкой речи. Когда вы думаете и таким образом в этом мысленном процессе возникают слова, то эти слова возникают не в развернутой своей, а в какой-то совершенно особой форме. Когда у вас мелькает словесно в речевой форме какая-то мысль, то это не значит, что вы говорите эту мысль про себя, полностью развивая каждое слово.

Оказывается, что это словесное мышление лишь превращается в речь, в слово громкой речи, но не совпадает с ней. В начале процесса развития речи ребенка стоит только громкое слово, но затем наряду с этим громким словом возникает слово внутреннее, иное по своей форме. Значит, происходит развитие не только значения слова, но и слова как знака, причем слово как значение и слово как знак, оказывается, развиваются не независимо одно от другого, а развиваются вместе друг с другом.

Развитие значения и развитие слова как знака суть моменты, внутренне связанные между собой. Эта формальная и эта содержательная стороны речи, оказывается, не только неотрывны одна от другой, но, оказывается, как бы следуют одна за другой в развитии и составляют единую линию развития речи, единую линию развития слова.

Это единство развития слова есть вместе с тем единство развития речевой и смысловой деятельности, единство развития знака и значения. Развитие слова как знака и развитие значения слова образуют единство, говорим мы, но именно единство, а не тождество.

Что это не одни и тот же процесс, можно показать на следующем примере развития речи ребенка. С чего начинается развитие речи ребенка? С называния отдельных изолированных слов. А что происходит дальше? Дальше ребенок переходит от речи отдельными словами к речи фразами, предложениями, т. е. к связанной речи. Так, развитие речи показывает, что речь идет от слова к фразе. С какой точки зрения мы сейчас рассматриваем процесс развития речи, со стороны семической или со стороны фазической?

Итак, с фазической стороны развитие речи идет от слова к фразе.

А как идет развитие речи с семической стороны? Оно идет в противоположном направлении. Что представляет собой первое слово ребенка, что это слово означает? Оказывается, это есть не смысловая единица, а целое предложение. Когда ребенок, способный говорить лишь отдельными словами, произносит слово «мама», то это слово всегда имеет сложное смысловое значе­ние, имеет смысловое содержание. Это слово может значить в устах ребенка: «Мама, дай мне есть», «Возьми меня на руки» и т. д., т. е. в этой фазической единице, в слове заключено целое смысловое предложение.

А что происходит с этой смысловой стороной слова в конце процесса развития? Оказывается, что слово выступает теперь как смысловая единица, т. е. что слово приобретает теперь строго ограниченное значение.

Значит, если с фазической стороны процесс развития речи движется от единицы, от отдельного слова к сложному предложению, то с семической стороны в развитии самого слова заложено обратное движение. Вначале за словом лежит целое предложение, а затем выделяется дифференцированный смысл, т. е. слово выступает как некоторая смысловая единица.

Позвольте теперь перейти к еще более важному отношению, которое также, если вы хотите понять речевую мыслительную деятельность ребенка и взрослого человека, нам совершенно необходимо внимательно рассмотреть.

Мы с вами пришли к тому выводу, что в процессе развития слова мы открываем развитие слова как знака и развитие значения этого знака.

Что же представляет собой развитие знака? Знак, как я уже говорил, есть средство общения и вообще средство какой-то деятельности. Я хотел обратить ваше внимание на то, что всякое средство деятельности определяет собою и самую эту деятельность.

Так, человек, обрабатывающий землю, обрабатывает ее различным образом. Чем же определяется это развитие? От чего зависит различие в обработке земли первобытным человеком и современным человеком? Оно раньше всего определяется тем, что в руках первобытного человека находится мотыга, палка, а в руках современного человека сложные земледельческие орудия, современный плуг, а может быть, и трактор. Иначе говоря, вы видите, что изменение этой деятельности и средства этой деятельности являются внутренне связанными-между собою и, в сущности, история развития деятельности есть в известном смысле история развития средств этой деятельности.

Мы говорим: слово как слово меняется. Обозначает ли это вместе с тем, что изменяется и самая речевая деятельность? Да, конечно. Мыслима ли внутренняя смысловая деятельность, если бы слово как знак в процессе своего развития не превратилось бы в это своеобразное внутреннее слово? — Очевидно, нет. Если бы это и был бы интеллектуальный процесс мышления громкими словами, то он все-таки был бы иной, и деятельность была бы иной, именно внешняя, громкая, а не та внутренняя, крайне экономная, интеллектуальная деятельность, которую мы называем обычно термином «мышление» и которую научно, психологически называют дискурсивной деятельностью, т. е. внутренней мыслительной деятельностью, деятельностью рассуждения.

Вы видите, что вместе с развитием знака развивается деятельность, и это дает нам право сказать, что в процессе развития слова как знака мы имеем и развитие его значения, т. е. того обобщения, того отображения действительности, которое лежит за словом, и вместе с тем мы всегда имеем и развитие соответствующей деятельности, кстати говоря, деятельности, в которой и формируется это обобщение, которая и образует самое значение слова.

Я сформулирую эту мысль: вместе с развитием речевой деятельности в узком смысле развивается и обобщение, т. е. значение, которое лежит за словом.

Чтобы разъяснить и обосновать это положение, я воспользуюсь материалом двоякого порядка. С одной стороны, материалом, который я заимствую в лингвистике, т. е. материалом, который относится к общественной исто­рии развития речи, а с другой стороны — материалом (...)