ОСТЕРЕГАЙСЯ СЛИВ-САМОЛЁТОВ

 

Ворота скрипели, когда их открывали. Дорожка к дверям шла зигзагом, и вся заросла самыми диковинными растениями, включая куст, покрытый оранжевыми плодами в форме редиски, которые Луна иногда носила как серьги. Гарри показалось, что он разглядел Ворчливый Арканник, и он постарался обойти сморщенный пень подальше. Две дикие яблони, старые и согнутые ветром, без листвы, но по-прежнему усеянные красными плодами размером с вишню, стояли часовыми по обе стороны входной двери; яблони были все в густых пучках свисающей белой бородой омелы. Маленькая сова со слегка приплюснутой, как у ястреба, головой взирала на них с одной из ветвей.

– Ты бы лучше снял Плащ-невидимку, Гарри, – сказала Эрмиона. – Это тебе мистер Лавгуд хочет помочь, не нам.

Гарри сделал, как она посоветовала, и отдал ей Плащ. Спрятав его в бисерную сумочку, Эрмиона трижды постучала в крепкую чёрную дверь, в которую были густо вколочены железные гвозди с большими шляпками, а дверной молоток был в виде орла.

Через каких-то десять секунд дверь распахнулась, и за ней стоял Ксенофилиус Лавгуд, босиком, и одетый во что-то вроде грязной ночной рубашки. Его длинные волосы, похожие на сладкую вату, были грязные и свалявшиеся. Ксенофилиус на свадьбе Билла и Флёр был против этого настоящим щёголем.

– Что? Что такое? Вы кто? Что вам надо? – заорал он пронзительным недовольным голосом, и посмотрел сперва на Эрмиону, потом на Рона, и наконец на Гарри, и при этом взгляде его рот разинулся в идеальное, комичное «О».

– Здравствуйте, мистер Лавгуд, – сказал Гарри, протягивая руку. – Я Гарри, Гарри Поттер.

Ксенофилиус не принял протянутой руки, но его глаз, тот, что не нацеливался на кончик его собственного носа, метнулся к шраму у Гарри на лбу.

– Ничего, если мы войдём? – спросил Гарри. – Есть кое-что, о чём мы хотели бы у вас справиться.

– Я… я не уверен, что это разумно, – прошептал Ксенофилиус. Он сглотнул и быстро обвёл взглядом лужайку. – Я потрясён… честное слово… я… я боюсь, я не уверен по-настоящему, что мне следует…

– Это ненадолго, – сказал Гарри, несколько разочарованный таким не очень тёплым приёмом.

– Я… ох, тогда всё в порядке. Заходите, быстро, БЫСТРО!

Они едва переступили порог, как Ксенофилиус с грохотом захлопнул за ними дверь. За дверью оказалась самая диковинная кухня, какую Гарри только доводилось видеть. Она была совершенно круглая, так что ему показалось, что он в гигантской перечнице. Чтобы прилегать к стенам, всё в ней было кривое – плита, мойка, полки для посуды, и всё это было разрисовано цветами, насекомыми и птицами, в ярких чистых красках. Гарри решил, что узнаёт руку Луны. В замкнутом пространстве этакое немного ошеломляло.

Посреди пола винтовая лестница, сваренная из железа, вела на верхние этажи. Над головой что-то лязгало и звонко грохало: Гарри подивился, чем таким может быть занята Луна.

– Вам лучше подняться наверх, – сказал Ксенофилиус, по-прежнему выглядящий исключительно неловко, и пошёл впереди.

Комната этажом выше казалась смесью гостиной и мастерской, и, соответственно, беспорядка в ней было ещё больше, чем на кухне. Она, пускай много-много меньшая и совершенно круглая, чем-то напоминала Выручай-комнату в тот незабвенный день, когда та обратилась в гиганский лабиринт, выстроенный за века из всякого спрятанного. На каждом ровном месте стопки книг и бумаг громоздились на стопках книг и бумаг. С потолка свисали модели каких-то зверей, неизвестных Гарри, тонкой работы, все – хлопающие крыльями и клацающие зубами.

Луны здесь не было: то, что производило такой тарарам, оказалось деревянным устройством, сплошь в магически вращаемых колёсах и рычагах; оно выглядело как причудливая помесь верстака с книжной полкой, но Гарри быстро сообразил, что это старомодная печатная машина – она выплёвывала Экивокеры.

– Прошу прощения, – сказал Ксенофилиус и поспешил к машине; на ходу он выдернул грязную скатерть из-под необъятной кучи книг и бумаг (всё грохнулось на пол), и набросил её на свою технику, немножко приглушив грохот и лязг. Потом он повернулся к Гарри.

– Зачем вы сюда пришли? – Но не успел Гарри ответить, как Эрмиона негромко вскрикнула.

– Мистер Лавгуд – что это?

Она показывала на огромный, серый, закрученный винтом рог, не похожий на рог единорога; он был пристроен на стену, и на несколько футов выдавался в комнату.

– Это рог Складкорогого Стеклопа, – объявил Ксенофилиус.

– Ничего подобного! – сказала Эрмиона.

– Эрмиона, – смущённо пробормотал Гарри, – сейчас не время…

– Но, Гарри, это же рог громамонта! Он же из Класса Б разрешённых к продаже товаров, и держать его дома чрезвычайно опасно!

– Откуда ты знаешь, что это рог громамонта?^[5] – спросил Рон, побыстрее отступив от рога как можно дальше, насколько это позволяли завалы хлама в комнате.

– Он описан в Волшебных тварях, и где их искать! Мистер Лавгуд, вам нужно немедленно от него избавиться, вы что, не знаете, что он может взорваться от малейшего прикосновения?

– Складкорогий Стеклоп, – раздельно произнёс Ксенофилиус, с выражением ослиного упрямства, – это робкое существо, в высшей степени магическое, и его рог…

– Мистер Лавгуд, я узнала желобки у его основания, это рог громамонта, и он невообразимо опасен… я не знаю, где вы его взяли…

– Я его купил, – назидательно объявил Ксенофилиус. – Две недели назад, у очаровательного молодого волшебника, которому известен мой интерес к прелестным Стеклопам. Сюрприз на Рождество моей Луне. А теперь, – он повернулся к Гарри, – за чем именно вы пришли сюда, мистер Поттер?

– Нам нужна помощь, – сказал Гарри, прежде чем Эрмиона могла продолжить спор.

– А…, - сказал Ксенофилиус. – Помощь, хм-м.

Его нормальный глаз снова вернулся к шраму. Он казался одновременно перепуганным и зачарованным.

– Да. Дело в том, что… помогать Гарри Поттеру… довольно опасно…

– А разве не вы всё время твердите, что помогать Гарри Поттеру – первейший долг каждого? – сказал Рон. – В этом вашем журнале?

Ксенофилиус мельком глянул на печатный станок, продолжавший бухать и лязгать под скрывающей его скатертью.

– Э… да, я выражал эту точку зрения. Однако…

– Она касается всех остальных, кроме вас лично? – спросил Рон.

Ксенофилиус не ответил. Он сглатывал, его глаза метались между ними тремя. У Гарри было впечатление, что в нём идёт мучительная внутренняя борьба.

– Где Луна? – спросила Эрмиона. – Давайте узнаем, что она думает.

Ксенофилиус сглотнул особенно громко. Казалось, он собирается с силами. Наконец он заговорил дрожащим голосом, едва различимым за шумом печатного станка: – Луна ушла вниз по ручью, удить пресноводных плимпов. Она… она будет рада вас видеть. Я пойду позову её, и тогда… да, хорошо, я попытаюсь помочь вам.

Он исчез вниз по винтовой лестнице, и было слышно, как открылась и закрылась входная дверь. Все трое переглянулись.

– Трусливая старая бородавка, – сказал Рон. – У Луны в десять раз больше мужества.

– Наверно, он беспокоится, что случится, если Пожиратели Смерти узнают, что я был тут, – сказал Гарри.

– Знаешь, я согласна с Роном, – сказала Эрмиона. – Старый жуткий лицемер, твердит всем, чтобы тебе помогали, а сам пытается от этого свинтить. И ради всего святого, держитесь подальше от этого рога.

Гарри перешёл через комнату к дальнему окну. Ему был виден ручей, тонкая поблёскивающая лента далеко внизу, у подножия холма. Они были очень высоко: птица, трепеща крыльями, пролетела мимо окна, пока Гарри смотрел туда, где, невидимая сейчас за второй грядой холмов, была Нора. Где-то там была Джинни. После свадьбы Билла и Флёр они в первый раз были так близко друг от друга, но ей и в голову не могло прийти, что он сейчас смотрит в её сторону, думает о ней. Гарри рассудил, что должен этому радоваться: каждый, кто с ним связывается, будет в опасности, Ксенофилиус тому пример.

Он отвернулся от окна, и его взгляд упал на ещё один диковинный предмет в этой комнате, стоящий на поцарапанном, кривом шкафу: каменный бюст красивой, но суровой на вид колдуньи в самом невообразимом головном уборе. Что-то вроде двух слуховых рожков изгибались по бокам её головы; пара голубых крылышек, крошечных и блестящих, была приколота к кожаному ремешку, проходящему через макушку, а ко второму ремешку, через лоб, была приделана оранжевая редиска.

– Только посмотрите, – сказал Гарри.

– Впечатляет, – заметил Рон. – И почему он не надел это на свадьбу?

Они услышали, как хлопнула входная дверь, и через мгновение Ксенофилиус взобрался по винтовой лестнице в комнату. Его тощие ноги были теперь засунуты в резиновые сапоги, а сам он держал поднос с разномастными чайными чашками и чайником, из которого шёл пар.

– А, вы заметили моё любимое детище, – сказал он, всучивая поднос в руки Эрмионе и присоединяясь к Гарри, стоящему перед бюстом.

– Собрано на подобающем ему месте, на голове прекрасной Ровены Рэйвенкло. Ум и талант – совершеннейший бриллиант!

Он показал на штуки вроде слуховых рожков:

– Это Быстроломные насосы – выкачивают все источники помехи из того, что окружает мыслителя. Это, – он показал на крылышки, – возвышающий пропеллер, вызывает взлёт духа. Наконец, – показал на оранжевую редиску, – слива-самолёт, повышает способность воспринимать необычайное.

Ксенофилиус перешёл к подносу, который Эрмиона сумела осторожно пристроить на один из заваленных хламом столов.

– Могу я предложить вам настойку Корешков Гурди? – спросил он. – Самодельная. – Разливая напиток, тёмно-пурпурный, словно свекольный сок, он добавил: – Луна ушла за Нижний Мост, она в восторге, что вы тут. Она скоро будет, она наловила Плимпов достаточно нам всем на уху. Присаживайтесь, сахар кладите сами.

– А теперь, – он снял шаткую стопку бумаг с кресла и уселся, скрестив ноги в высоких сапогах, – чем я могу быть вам полезен, мистер Поттер?

– Ну, – сказал Гарри и мельком глянул на Эрмиону, которая энергично ему кивала, – это насчёт эмблемы, которую вы, мистер Лавгуд, носили на шее, на свадьбе Билла и Флёр. Мы гадаем, что она значит.

Ксенофилиус поднял брови:

– Вы имеете в виду знак Даров Смерти?