Глава восемнадцатая Жизнь и Ложь Альбуса Дамблдора

 

В ставало солнце. Чистая, бесцветная пустота неба раскинулась над Гарри, безразличная к нему и его страданиям. Гарри сел у входа в палатку и глубоко вдохнул свежий воздух. Просто жить, и наблюдать восход солнца над искрящимся снежным склоном – это могло бы быть величайшим сокровищем в мире, но он не мог оценить это: его чувства были исколоты дурными предчувствиями от утраты палочки. Он водил взглядом по долине под снежным одеялом; сквозь пронизанную светом тишину доносился стройный перезвон далёких церковных колоколов.

Не осознавая этого, он сжал кулаки, вдавив пальцы в ладони, словно пытался сопротивляться физической боли. Он проливал свою собственную кровь больше раз, чем мог сосчитать; однажды остался без костей в правой руке; к шрамам у него на лбу и тыльной стороне руки это путешествие уже добавило ему шрамы на груди и предплечье; но никогда до этого он не чувствовал себя таким безнадёжно слабым, уязвимым и оголенным, словно большая часть его магической силы была оторвана от него. Он точно знал, что сказала бы Эрмиона, вырази он всё это вслух: что сильна не палочка, силён волшебник. Но она бы ошиблась, его случай особый. Она не ощущала, как палочка поворачивается в руке компасной стрелкой, чтобы выстрелить во врага золотым пламенем. Он потерял защиту сердцевин-близняшек, и только сейчас, когда её не стало, понял, как сильно он на неё полагался.

Он вытянул куски сломанной палочки из кармана и, не глядя на них, спрятал в Хагридов кошелёк, весящий у него на шее. Мешочек был теперь так полон поломанными и бесполезными вещами, что в нём ни для чего не оставалось места. Рука Гарри нащупала сквозь кожу кошелька старый Снитч, и мгновение он боролся с желанием вытащить этот Снитч и выкинуть вон. Неоткрывающийся, непомогающий, бесполезный, как и всё, что оставил Дамблдор…

И его ярость к Дамблдору залила его, как лава, выжигая его изнутри, стирая всякое другое чувство. Лишь от полного отчаяния они уговорили себя, что Годрикова Лощина содержит ответы, убедили себя, что от них ожидалось возвращение туда, что всё это была часть секретного пути, проложенного для них Дамблдором: но не было ни карты, ни плана. Дамблдор оставил их в темноте наощупь бороться с неизвестными и невообразимыми ужасами, одиноких и беспомощных: Ничего не было объяснено, ничего не доставалось просто так, у них не было меча, а теперь вот у Гарри не было палочки. Вдобавок он выронил фотографию вора, и конечно для Волдеморта не составит труда выяснить, кто же это был…

Волдеморт знал теперь всё…

– Гарри?

Эрмиона выглядела испуганной, словно боялась, что он заклянёт её её же собственной палочкой. Она присела возле него, на лице – дорожки от слёз, в дрожащих руках – две чашки чая, и что-то большое подмышкой.

– Спасибо, – сказал он, беря одну из чашек.

– Ничего, если я с тобой поговорю?

– Давай, – сказал он, не желая обидеть её чувства.

– Гарри, ты хотел узнать, кто тот человек на фотографии. Ну… вот в книге.

Она робко положила на его колени новенький том Жизни и Лжи Альбуса Дамблдора.

– Где… Как?

– Она была в гостинной Батильды, просто лежала там… Эта записка была приколота сверху.

Эрмиона прочитала вслух несколько написанных заострённым почерком ядовито-зелёных строчек:

– Дорогая Батти, спасибо за вашу помощь. Вот эта книга, надеюсь, она вам понравится. Вы рассказали обо всём, даже если не можете этого вспомнить. Рита. Я полагаю, книга наверное пришла, когда настоящая Батильда ещё была жива, хотя, может, и не была уже способна её прочитать.

– Да, наверное не была способна.

Гарри посмотрел на лицо Дамблдора на обложке и ощутил всплеск дикого удовольствия: теперь он – хотел этого Дамблдор или нет – узнает обо всём том, что Дамблдор не считал нужным ему рассказывать.

– Ты всё ещё зол на меня, да? – сказала Эрмиона; он посмотрел на неё, увидел в её глазах свежие слёзы, и понял, что, наверное, у него на лице отобразился его гнев.

– Нет, – сказал он тихо. – Нет, Эрмиона, я знаю, что это была случайность. Ты пыталась вытащить нас оттуда живыми, и ты была потрясающей. Я был бы покойник, если бы не было тебя – мне в помощь.

Эрмиона улыбнулась сквозь слёзы, он попытался улыбнуться в ответ, а затем переключил внимание на книгу. Её корешок был жёстким, книгу явно ещё ни разу не раскрывали. Он пролистал страницы, отыскивая фотографии. На ту, что он искал, он наткнулся почти сразу: молодой Дамблдор и его красивый приятель, они хохочут над какой-то давно забытой шуткой. Гарри поскорее прочитал подпись:

Вскоре после смерти матери. Альбус Дамблдор со своим другом Геллертом Гринделвальдом.

На последнее слово Гарри глядел несколько долгих мгновений, рот раскрыв. Гринделвальд. Его друг Гринделвальд. Краешком глаза Гарри взглянул на Эрмиону: та не сводила глаз с имени, словно сама себе не верила. Потом она медленно подняла глаза на Гарри:

– Гринделвальд!

Не обращая внимания на остальные фотографии, Гарри просмотрел ближайшие страницы в поисках этого рокового имени. Вскоре он нашел его упоминание, и принялся жадно читать, но ничего не понял: нужно было начать читать раньше, чтобы разобраться, что к чему; в конечном счёте ему пришлось начинать с главы, озаглавленной «Ради большего блага». Вместе с Эрмионой они начали читать:

На пороге своего восемнадцатилетия Дамблдор покидал Хогвартс в блеске славы – старший ученик, префект, обладатель Приза Барнабуса Финкли за Выдающееся мастерство в заклинаниях, Представитель молодёжи Британии в Визенгамоте, обладатель Золотой медали Международной алхимической конференции в Каире за основополагающие разработки. В дальнейших планах Дамблдора было большое странствие с Элфиасом Доджем, «Верной шавкой» Доджем, туповатым, но преданным дружком, которым он обзавёлся в школе.

Молодые люди пребывали в Дырявом Котле, в Лондоне, собираясь следующим утром отбыть в Грецию, когда прибыла сова с известием о смерти матери Дамблдора. «Верная шавка» Додж, отказавшийся давать интервью для этой книги, представил публике собственную сентиментальную версию того, что за этим последовало. Он рисует смерть Кендры трагическим ударом, а решение Дамблдора отказаться от экспедиции – актом благородного самопожертвования.

Конечно, Дамблдор тут же вернулся в Годрикову Лощину, предположительно чтобы «заботиться» о младших брате и сестре. Но сколь велика была его забота о них на самом деле?

– Он был тяжёлым случаем, этот Аберфорт, – говорит Энид Смик, чья семья жила тогда на окраине Годриковой Лощины. – Просто дикарь. Конечно, его полагалось бы жалеть, всё-таки потерял папу с мамой, да только вот он постоянно кидал мне в голову козьим помётом. Мне не кажется, чтобы Альбус особенно из-за него волновался. Во всяком случае, я никогда их вместе не видела.

Так что же делал Альбус, если не опекал своего дикого братца? Представляется такой ответ: следил, чтобы его сестра оставалась под замком. Хотя её первая тюремщица умерла, в жалком существовании Арианы Дамблдор ничего не переменилось. О самом её существовании было известно лишь тем немногим посторонним, от которых можно было ожидать, что они, подобно «Верной шавке» Доджу, примут на веру историю о «слабом здоровье» Арианы.

Вторым столь же доверчивым другом дома была Батильда Багшот, прославившаяся как историк магии; она проживала в Годриковой Лощине уже много лет. Конечно, когда Батильда первая попробовала поздравить семью с новосельем, Кендра дала ей от ворот поворот. Однако, несколько лет спустя, Батильда, будучи приятно поражена статьей Альбуса о межвидовых Преобразованиях в Трансфигурации сегодня, прислала ему в Хогвартс сову. Этот начальный контакт привёл к знакомству со всей семьей Дамблдоров. Ко времени смерти Кендры, Батильда была в Годриковой Лощине единственной особой, с которой мать Дамблдора разговаривала.

К сожалению, блеск ума, который Батильда являла ранее в своей жизни, теперь померк. «Огонь горит, но котёл уже пуст», как представил это мне Ивор Диллонсби, или, как немного приземлённее выразилась Энид Смик, «белка умнее пукнет, чем она слово скажет». Однако, набор испытанных в деле репортёрских приёмов позволил мне намыть достаточно самородков надёжных сведений, чтобы связать воедино всю скандальную историю.

Как и весь волшебный мир, Батильда винит в безвременной смерти Кендры срикошетившее заклятие – история, которую Альбус и Аберфорт повторяли все последующие годы. Батильда также не сходит с семейной дорожки насчёт Арианы, называя ее «слабенькой» и «нежной». Но в одном Батильда вполне оправдала те надежды, которые я возлагала на Сыворотку Правды, поскольку она, и только она, знает полную историю самой глубоко зарытой тайны Альбуса Дамблдора. Ныне, впервые явленная свету, эта тайна подвергает сомнению всё, во что верили почитатели Дамблдора: его предположительную ненависть к Тёмным искусствам, его неприятие притеснения магглов, даже его преданность собственной семье.

В то самое лето, когда Дамблдор, теперь сирота и глава семьи, направлялся домой в Годрикову Лощину, Батильда Багшот согласилась приютить у себя дома своего внучатого племянника, Геллерта Гринделвальда.

Имя Гринделвальда знаменито по праву: он не возглавил список Самых Опасных Тёмных Волшебников Всех Времён лишь потому, что спустя поколение этот титул похитил Вам-Известно-Кто. Однако, поскольку Гринделвальд никогда не распространял свою кампанию террора на Британию, детали его подъема к власти здесь не широко известны.

Обучаясь в Дурмштранге, школе, известной уже тогда за её несчастливую терпимость к Тёмным искусствам, Гринделвальд показал себя столь же одарённым не по летам, как и Дамблдор. Но вместо того, чтобы направить свои способности на достижение наград и признания, Геллерт Гринделвальд посвятил себя иным целям. Когда ему было шестнадцать лет, даже в Дурмштранге уже не могли закрывать глаза на нездоровые эксперименты Геллерта Гринделвальда, и он был исключён из школы.

До сих пор всё, что было известно о последующих действиях Гринделвальда, это что он «несколько месяцев путешествовал». Но теперь можно рассказать, что Гринделвальд решил посетить свою двоюродную бабушку в Годриковой Лощине, и что там, хотя для многих эта новость прозвучит как гром среди ясного неба, он завёл тесную дружбу ни с кем иным, как с Альбусом Дамблдором.

 

«Он казался мне тогда очаровательным мальчиком», кудахчет Батильда, «кем бы он ни стал позже. Конечно, я представила его бедному Альбусу, который скучал без компании ребят своего возраста. Мальчики сразу нашли общий язык».

 

Конечно, так оно и было. Батильда показала мне хранящееся у неё письмо, которое Альбус Дамблдор однажды послал Геллерту Гринделвальду посреди ночи.

«И правда, даже после того, как они весь день проводили в разговорах – оба такие способные мальчики, просто котёл кипящий – порой я слышала, как в окно спальни Геллерта стучит сова, с письмом от Альбуса! Значит, его посетила внезапная идея, и он тут же делился ей с Геллертом!»

И что же это были за идеи? Хотя поклонники Альбуса Дамблдора найдут их глубоко шокирующими, вот мысли их семнадцатилетнего героя, как он излагал их своему новому лучшему другу (Факсимиле оригинального письма можно посмотреть на странице 463):

 

Геллерт,

Твоя мысль о том, что власть волшебников будет ВО БЛАГО САМИМ ЖЕ МАГГЛАМ – это, по-моему, главная мысль. Да, нам дана сила, и, да, эта сила даёт нам право властвовать, но она возлагает на нас и ответственность за тех, кем мы управляем. Вот на что мы должны напирать, это будет краеугольным камнем всего нашего здания. Там, где мы встретим отпор, а что мы его встретим, сомнений нет, вот на чём мы должны основывать наши контраргументы: Мы должны взять власть в руки РАДИ БОЛЬШЕГО БЛАГА. И вот из этого последует, что когда мы встречаем сопротивление, мы должны подавить его силой, для этого необходимой – но не более. (В этом заключалась твоя ошибка в Дурмштранге! Но я не жалуюсь, потому что если бы тебя не исключили, мы бы никогда не встретились).

Альбус

Многочисленные поклонники Альбуса будут поражены и потрясены, но это письмо отвергает Статут Секретности и провозглашает власть волшебников над магглами. Какой удар для тех, кто всегда рисовал Дамблдора величайшим защитником магглорождённых! Какими пустыми кажутся все эти речи об утверждении прав магглов в свете новых ужасных доказательств! Каким мерзким предстает Альбус Дамблдор, занятый планами о подъёме к власти в то время, когда он должен был бы оплакивать свою мать и заботиться о своей сестре!

Без сомнения те, кто вознамерился сохранить Дамблдора на его рассыпающемся пьедестале, будут блеять, что он ведь, в конце-то концов, не претворил свои планы в действия, что он претерпел душевный перелом, образумился. Однако правда представляется более шокирующей.

Через неполных два месяца с начала своей великой дружбы Дамблдор и Гринделвальд расстались, и никогда более не виделись, пока не встретились на своей легендарной дуэли (подробности смотрите в главе 22-ой). Что послужило причиной их резкого разрыва? Действительно ли Дамблдор образумился? Сказал ли он Гринделвальду, что больше не разделяет его планы? Увы, нет.

«Смерть бедняжки Арианы – в этим, по-моему, дело”, говорит Батильда. «Она стала для них ужасным потрясением. Геллерт был в у них доме, когда это произошло, и когда он вернулся ко мне, его просто колотило; он твердил мне, что хочет отправиться домой хоть завтра. Страшно был подавлен, знаете ли. Поэтому я организовала Портключ, и больше я никогда его не видела.

Альбус после смерти Арианы был сам не свой. Это была так ужасно для братьев – они потеряли всех, остались лишь они двое. Не удивительно, что чувства были на пределе. Что Аберфорт винил Альбуса, так эти люди часто делают, в таких ужасных обстоятельствах. Но Аберфорт всегда был немного не в себе, бедный мальчик. Но, всё-таки, сломать нос Альбусу прямо на похоронах – это уже за рамками приличий. Кендра была бы убита, если б увидела, как её сыновья дерутся над телом её дочери. Просто позор, что Геллерт не мог остаться на похороны… Он был бы поддержкой Альбусу…»

Эта ужасная свара прямо над гробом, известная лишь тем немногим, кто был приглашён на похороны Арианы Дамблдор, ставит перед нами несколько вопросов. Почему именно Аберфорт Дамблдор обвинил Альбуса в смерти сестры? Было ли это, как полагает «Батти», просто выплеском горя? Не могли ли быть у его ярости какие-то особенные причины? Гринделвальд, исключенный из Дурмштранга за опасные для жизни нападения на сотоварищей по учёбе, бежал из страны через считанные часы после смерти девушки, и Альбус (от стыда или из страха?) никогда больше не виделся с ним, пока просьбы всего волшебного мира не принудили его к встрече.

Ни Дамблдор, ни Гринделвальд, похоже, за всю свою жизнь ни разу не упоминали об этой короткой мальчишеской дружбе. Однако, не может быть никаких сомнений, что Дамблдор медлил пять лет (пять лет бедствий, несчастных случаев, исчезновений), прежде чем пойти походом на Геллерта Гринделвальда. Что заставило Дамблдора колебаться – продолжавшаяся привязанность, или страх, что может всплыть их былая верная дружба? Или дело лишь в том, что ему было не в радость идти на бой с тем, кого он когда-то был так рад встретить?

А как умерла загадочная Ариана? Быть может, она стала случайной жертвой какого-то Тёмного действа? Быть может, она нечаянно помешала чему-то, чему не должна была – когда двое молодых людей упражнялись в своих трудах по достижению славы и власти? Не могло ли быть так, что Ариана Дамблдор стала первой жертвой, умершей «ради большего блага»?

 

На этом закончилась глава, и Гарри оторвал вгляд от книги. Эрмиона дочитала до конца раньше него. Встревоженная выражением лица Гарри, она выхватила книгу у него из рук, и закрыла её не глядя, словно убирая что-то неприличное.

– Гарри…

Но он покачал головой. Какая-то внутренняя уверенность сломалась в нём, точно так же он чувствовал себя после ухода Рона. Он полагался на Дамблдора, считал его воплощением доброты и мудрости. И всё это сгорело дотла. Что ещё ему осталось утратить? Рон, Дамблдор, волшебная палочка с пером феникса…

– Гарри. – Казалось, Эрмиона слышит его мысли. – Послушай меня. Это… это не самое приятное чтение…”

– Ага, можно и так сказать…

–…но не забывай, Гарри, что это писанина Риты Москиты.

– Ты это письмо к Гринделвальду прочитала?

– Да, я… я прочитала. – Она помедлила, с расстроенным видом, сжимая чашку с чаем в холодных руках. – По-моему, это хуже всего. Понимаю, Батильда считала это всё просто разговорами, но это «Ради большего блага» стало девизом Гринделвальда, он оправдывал этим все злодеяния, которые совершил позже. И… из этого письма… похоже, что идею подсказал ему Дамблдор. Говорят, что «Ради Большего Блага» было даже вырезано над входом в Нурменгард.

– Что это – Нурменгард?

– Тюрьма, которую построил Гринделвальд, держать там своих противников. Он сам в ней кончил, когда Дамблдор схватил его. Но всё-таки, это… это ужасно думать, что идеи Дамблдора помогли Гринделвальду подняться к власти. Но с другой стороны, даже Рита не может притворяться, что они знали друг друга дольше, чем несколько летних месяцев, когда они были очень молоды, и…”

– Я думал, что ты так скажешь, – проговорил Гарри. Он не хотел позволить себе выплескивать свой гнев на неё, но спокойный голос давался ему с трудом. – Я думал, что ты скажешь «они были молоды». Им было столько же лет, сколько нам сейчас. И вот здесь мы, рискуем жизнями в борьбе с Тёмными искусствами, а вот там он, тусуется со своим свеженьким лучшим другом, сговаривается, как им установить власть над магглами.

Он больше не мог сдерживать свои чувства, встал и прошёлся, пытаясь остыть.

– Я не пытаюсь защищать, что там Дамблдор написал, – сказала Эрмиона. – Вся эта чушь о «праве властвовать» – то же, что «Магия – сила». Но, Гарри, ведь его мать только что умерла, он остался один-одинёшенек в доме…”

– Один? Он не был один! У него были для компании брат и сестра, его сестра-сквиба, которую он держал взаперти…

– Я не верю в это, – сказала Эрмиона. Она тоже встала. – Что там ни было с той девушкой неладного, я не думаю, что она была сквибой. Дамблдор, каким мы его знали, никогда, никогда бы не позволил…

– Дамблдор, каким мы его считали, что знаем, не хотел покорять магглов силой! – Гарри кричал, его голос разносился над пустынной вершиной холма, и несколько черных дроздов взвились в воздух и с криками закружились под перламутровыми переливами неба.

– Он изменился, Гарри, он изменился! Это ж так ясно! Быть может, он верил во всё это, когда ему было семнадцать, но всю остальную жизнь он посвятил борьбе с Тёмными искусствами! Именно Дамблдор остановил Гринделвальда, именно он всегда поднимал голос в защиту магглов и за права магглорождённых, он с самого начала боролся с Сам-Знаешь-Кем, и умер, пытаясь его повергнуть!

Книга Риты лежала на земле между ними, так что лицо Альбуса Дамблдора печально улыбалось им обоим.

– Гарри, извини, но мне кажется, настоящая причина твоего гнева в том, что Дамблдор никогда сам не рассказывал тебе ничего об этом.

– Может и так! – заорал Гарри, и вцепился пальцами в голову, не зная, пытается ли он сдержать свой гнев, или защититься от груза собственного разочарования. – Смотри, чего он требовал от меня, Эрмиона! Рискуй своей жизнью, Гарри! Снова! И снова! И не жди чтобы я тебе что-то объяснил, просто слепо верь мне, верь, что я знаю, что делаю, доверяй мне даже если я не доверяю тебе! Никогда всей правды! Никогда!

Его голос сорвался от напряжения, и они стояли в белой пустоте, глядя друг на друга, и Гарри чувствовал, что под огромным небом они малы и незначительны как букашки.

– Он любил тебя, – прошептала Эрмиона. – Я знаю, что он любил тебя.

Гарри уронил руки.

– Не знаю, Эрмиона, кого он любил, но точно не меня. Это не любовь – та каша, в которую он меня сунул. С Геллертом Гринделвальдом он делился тем, что он в самом деле думал, в чёртову кучу раз больше чем когда-либо делился со мной.

Гарри подобрал палочку Эрмионы, которую он уронил в снег, и опять уселся у входа в палатку.

– Спасибо за чай. Я докараулю своё до конца. А ты возвращайся в тепло. – Она поколебалась было, но поняла, что Гарри хочет остаться один. Она подобрала книгу и ушла обратно в палатку, но, проходя мимо Гарри, легонько потрепала его по голове. Он зажмурился при её прикосновении, он ненавидел себя за желание, чтобы сказанное ею оказалось правдой, что Дамблдор действительно заботился о нём.