Глава двадцать четвёртая Изготовитель волшебных палочек

 

Э то было, как вернуться в уже снившийся когда-то кошмар; мгновение Гарри опять стоял на коленях у тела Дамблдора, у подножия высочайшей башни Хогвартса, но на самом деле он смотрел на крошечное тело, скорчившееся на траве, пронзённое серебряным ножом Беллатрисы. Голос Гарри продолжал повторять: – Добби… Добби, – хоть Гарри и понимал, что эльф ушёл туда, откуда его не позовёшь.

Через минуту, или около этого, он понял, что всё-таки попал в правильное место, потому что здесь были Билл и Флёр, Дин и Луна, они собрались вокруг него, стоящего на коленях над эльфом. – Эрмиона, – вырвалось у него. – Где она?

– Рон взял её в дом, – сказал Билл. – С ней всё будет хорошо. – Гарри опять посмотрел на Добби, протянул руку, вытащил острое лезвие из груди эльфа, стянул свою куртку, и укрыл ею Добби, как одеялом.

Море шелестело о камни неподалеку; Гарри слушал его шум, пока остальные говорили что-то, что совсем не было интересно Гарри, строили предположения; Дин унёс раненого Грифука в дом, Флёр поспешила за ними; похоже, Билл по-настоящему понимал, что говорит Гарри. Гарри же смотрел на крошечное тело; его шрам дёргало и жгло, и какой-то частью сознания, словно наблюдая в перевёрнутую подзорную трубу, Гарри видел, как Волдеморт наказывает оставшихся позади, в поместье Малфоев. Его гнев был ужасен, но скорбь Гарри о Добби словно уменьшила его, и он был как дальний шторм, долетавший до Гарри через огромный, спокойный океан.

– Я хочу сделать это, как подобает, – были первые слова, которые Гарри произнёс, понимая, что именно он говорит. – Без магии. У вас найдётся лопата? – И скоро он уже трудился в одиночестве, копал могилу, там, где показал ему Билл, на краю сада, среди кустов. Он копал с остервенением, приветствуя работу руками, славя её за то, что в ней нет магии, потому что каждая капля пота, каждый пузырь, натёртый на ладонях, казались ему даром эльфу, спасшему их жизни.

Его шрам горел, но он не поддавался боли, чувствовал её, но был от неё далёк. Он, наконец, выучился контролировать её, выучился закрывать своё сознание от Волдеморта, выучился тому самому, что Дамблдор хотел, чтобы он выучился у Снэйпа. Так же, как сам Волдеморт не мог овладеть Гарри, когда Гарри был охвачен тоской по Сириусу, так его мысли не могли проникнуть в сознание Гарри, пока тот оплакивал Добби. Печаль, похоже, отгоняла Волдеморта… хотя Дамблдор, конечно, сказал бы, что это любовь.

Гарри копал, вгрызался всё глубже в твёрдую, холодную землю, заставляя себя считать скорбь усталостью, считать боль в шраме мелочью. В темноте, где с ним говорили только шелест моря и звук его собственного дыхания, то, что произошло у Малфоев, вернулось к нему, то, что он слышал, пришло к нему, и во тьме явилось понимание…

Ритм упорной работы отбивал такт его мыслям. Дары… Разделённые Сути… Дары… Разделённые Сути… поглощающая, роковая тяга к ним его больше не тяготила. Утраты и страхи её сдули. Гарри чувствовал себя словно внезапно проснувшимся.

Глубже и глубже становилась могила, и Гарри знал, где был Волдеморт этой ночью, и кого он убил под самой крышей тюремной башни Нурменгарда, и почему…

И он думал о Червехвосте, мёртвом из-за малого неосознанного порыва к милосердию… Дамблдор это предвидел… Сколько ещё всего он знал?

Гарри потерял счёт времени. Он только заметил, что темнота чуть-чуть рассеялась, когда Рон и Дин пришли к нему. – Как Эрмиона? – Ей лучше, – сказал Рон, – при ней Флёр. – Гарри ждал, что они спросят его, почему он не сделает прекрасную могилу простым движением палочки; его отказ был наготове, но отказ не понадобился. Рон и Дин спрыгнули в вырытую им яму, и у них тоже были лопаты, и вместе они молча трудились, пока не решили, что яма достаточно глубока.

Гарри тщательно укутал эльфа своей курткой. Рон сел на краю могилы, стянул свои ботинки и носки, и надел их на босые ноги эльфа. Дин протянул вязаную шапку, и Гарри аккуратно пристроил её на голову Добби, на его уши летучей мыши. – Нужно глаза ему закрыть…

Как в темноте подошли ещё люди, Гарри не услышал. На Билле был дорожный плащ, Флёр была в большом белом фартуке, из кармана которого выглядывала бутылка, как понял Гарри, со Скелеростом. Эрмиона куталась в халат с чужого плеча, она была бледна и нетвёрдо стояла на ногах; когда она подошла, Рон обнял её рукой за плечи. Луна, путавшаяся в надетом на неё пальто Флёр, нагнулась, осторожно коснулась пальцами век эльфа, и закрыла его остекленелые глаза. – Вот так, – сказала она негромко. – Теперь он может спать.

Гарри опустил эльфа в могилу, уложил его тонкие руки и ноги так, словно эльф отдыхал, потом выбрался наверх и в последний раз посмотрел на маленькое тельце. Он заставил себя не разрыдаться, вспомнив погребение Дамблдора, ряды людей на золочёных стульях, Министра магии в первом ряду, перечисление Дамблдоровых заслуг, строгую гробницу из белого мрамора. Он чувствовал, что Добби заслуживает не менее величественных похорон, но лежал эльф в грубо вырытой яме среди кустов. – По-моему, нам нужно сказать что-то, – пискнула Луна. – Можно, я первая?

И, под взглядами прочих, она обратилась к мёртвому эльфу на дне могилы: – Большое спасибо тебе, Добби, что ты спас меня из того подвала. Это нечестно, что ты умер, такой хороший и храбрый. Я всегда буду помнить, что ты для нас сделал. Я надеюсь, что сейчас тебе хорошо.

Луна повернулась и ожидающе взглянула на Рона; Рон откашлялся и сказал сдавленным голосом: – Д-да… спасибо, Добби. – Спасибо, – пробормотал Дин. Гарри сглотнул, и сказал: – Прощай, Добби. – Больше у него ничего не получилось, но ведь Луна сказала за него всё. Билл поднял палочку, и куча земли за могилой поднялась в воздух и аккуратно опустилась, маленьким красноватым холмиком. – Ничего, если я тут на немного останусь? – спросил Гарри.

Гарри не слышал слов, которые пробормотали ему в ответ; он чувствовал, как его похлопывали по плечу; потом все ушли к дому, оставив Гарри наедине с эльфом.

Гарри посмотрел вокруг: тут было немало больших белых камней, выглаженных морем, они обозначали края клумб. Гарри поднял самый большой, и пристроил его, как подушку, над тем местом, где должна была быть голова Добби. Затем он поискал в кармане палочку. Там их оказалось две. Гарри как-то забыл, потерял след, откуда они у него; вроде он их у кого-то отнял. Он выбрал более короткую палочку (она удобнее легла в руку), и направил её на камень.

Он бормотал указания, и на поверхность камня медленно ложились глубокие насечки. Гарри знал, что Эрмиона сделала бы это аккуратнее и, наверное, быстрее, но он хотел сам отметить это место, как хотел сам вырыть могилу. Когда он снова выпрямился, на камне читалось: ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ ДОББИ, СВОБОДНЫЙ ЭЛЬФ.

Гарри несколько мгновений смотрел на свою работу, потом побрёл прочь; его шрам немного побаливал, а голова была полна мыслей, пришедших к нему в могиле, идей, обрётших форму в темноте, идей одновременно захватывающих и ужасных.

Когда он вошёл в маленькую прихожую, все сидели в гостиной, и внимательно слушали, что говорит Билл. Комната была светлая, славная, в камине ярко горел плавник. Гарри не хотел натоптать грязи на ковёр, и поэтому остался в дверях, слушая.

–…удачно, что Джинни приехала на каникулы. Будь она в Хогвартсе, её могли бы схватить, раньше, чем мы бы с ней связались. А сейчас мы знаем, что она в безопасности. – Билл оглянулся и увидел Гарри. – Я забрал всех из Норы, – объяснил он. – Отправил к Мюриэль. Сейчас Пожиратели Смерти знают, что Рон с тобой, они наверняка нацелятся на семью – не извиняйся, – добавил Билл, заметив выражение Гарри. – Это бы и так случилось, папа уже который месяц это говорит. Ведь мы – семья величайших предателей крови.

– Какая у них защита? – спросил Гарри.

– Укрывающие Чары. Папа – Хранитель секрета. И такие же на этом коттедже, Хранитель секрета – я. На работу нам теперь не ходить, хотя теперь это навряд важнейшая вещь. Когда Олливандер и Грифук достаточно оправятся, мы их тоже отправим к Мюриэль. Здесь маловато места, а у неё полно. Ноги у Грифука идут на поправку. Флёр дала ему Скелерост – может быть, мы их уже через час сможем отправить…

– Нет, – сказал Гарри, и Билл посмотрел на него с удивлением. – Они оба нужны мне здесь. Мне нужно с ними поговорить. Это важно. – Он ощутил в своём голосе властность, уверенность, то сознание цели, которое пришло к нему, когда он копал могилу для Добби. Все лица повернулись сейчас к нему, на всех было недумение.

– Я пойду вымоюсь, – сказал Гарри Биллу, глядя на свои руки, по-прежнему в крови Добби и в грязи. – А потом я должен буду их повидать, прямо сейчас. – Он пошёл в маленькую кухню, к раковине под окном, глядящим на море. Над горизонтом занималась заря, перламутрово-розовая и чуть-чуть золотая, и Гарри, умываясь, следовал за своими мыслями, которые пришли к нему в тёмном саду…

Добби уже никогда не сможет ему рассказать, кто направил его в погреб, но Гарри знал, что он видел. Внимательный голубой глаз выглянул из осколка зеркала, и затем пришла помощь. В Хогвартсе всегда будет помощь тому, кто о ней просит.

Гарри вытер руки, не замечая красоты вида за окном и шума голосов в гостиной. Он смотрел на океан и чувствовал, что сейчас, на заре, он близок к пониманию сути случившегося, много ближе, чем был когда-нибудь.

Шрам его продолжало покалывать, и он знал, что Волдеморт тоже приближается к постижению. Гарри всё становилось понятно – и всё-таки он не понимал. Чувства говорили ему одно, разум – совершенно другое. В мыслях Гарри видел Дамблдора: тот улыбался, изучал его, глядя на Гарри поверх кончиков пальцев, сложенных, как на молитве.

Вы дали Рону Гасилку… Вы понимали его… Вы дали ему путь к возвращению…

И вы понимали Червехвоста… Вы знали, что где-то есть в нём частица раскаяния…

Если вы знали их… Что вы знали обо мне, Дамблдор?

Вы полагали, что я должен знать, а не искать? Вы знали, как тяжело мне будет это знание? Вот почему вы сделали это таким трудным? Чтобы у меня было время прочувствовать, осознать?

Гарри стоял, не шевелясь, глядя невидящими глазами туда, где над горизонтом поднимался слепящий, ярко-золотой край солнца. Потом он посмотрел на свои вымытые руки и удивился, заметив, что держит в них полотенце. Он положил его, и вернулся в прихожую, и в это время его шрам запульсировал, как от злости, и через сознание Гарри пронеслись, мимолётные, как отражение стрекозы в воде, очертания здания, которое он знал более чем хорошо.

Билл и Флёр стояли внизу лестницы.

– Мне нужно поговорить с Грифуком и Олливандером, – сказал Гарри.

– Нет, – сказала Флёр. – Тебе п'идётся подождать, 'Арри. Они такие усталые…

– Сожалею, – холодно сказал Гарри, – но я не могу ждать. Мне нужно поговорить с ними сейчас же. Наедине – и с каждым по отдельности. Это необычайно важно.

– Гарри, что вообще за чертовщина происходит? – спросил Билл. – Ты заявляешься с мёртвым домовым эльфом и полуживым гоблином, у Эрмионы вид такой, будто её пытали, а Рон напрочь отказывается мне хоть что-то рассказать…

– Не можем мы рассказать тебе, что делаем, – без выражения сказал Гарри. – Ты в Ордене, Билл, и ты знаешь, что Дамблдор завещал нам дело. Ожидая, что мы о нём никому другому не расскажем.

Флёр нетерпеливо фыркнула, но Билл на неё не взглянул, он не сводил глаз с Гарри. По его лицу в глубоких шрамах нельзя было понять, о чём он думает. Наконец Билл сказал: – Понятно. С кем ты хочешь поговорить первым?

Гарри был в затруднении. Он знал, как много зависит от его решения. Время для выбора подходило к концу, пора было решать: Разделённые Сути или Дары?

– Грифук, – сказал Гарри. – Сперва с Грифуком.

Его сердце билось так, словно он только что победил в беге с барьерами.

– Тогда наверх, – сказал Билл, показывая дорогу.

Гарри поднялся на несколько ступенек, потом остановился и посмотрел назад.

– Вы двое мне тоже нужны! – позвал он Рона и Эрмиону: те притаились за дверью в гостиную, выглядывая из-за косяка.

Рон и Эрмиона, со смущённым видом, вышли на свет.

– Как ты? – спросил Гарри у Эрмионы. – Ты – просто чудо: сочинить такую историю, когда тебя так мучили…

Эрмиона попыталась улыбнуться, а Рон крепко обнял её одной рукой.

– Что нам предстоит, Гарри? – спросил он.

– Увидите. Пошли.

Гарри, Рон и Эрмиона пошли вслед за Биллом по крутой лестнице. На маленькой площадке было три двери.

– Заходите, – Билл открыл дверь в свою – и Флёр – комнату; окно комнаты тоже выходило на море, сейчас всё в каплях золота от поднимающегося солнца. Гарри прошёл к окну и стал в ожидании, повернувшись спиной к великолепному виду, скрестив руки на груди; его шрам побаливал. Эрмиона устроилась в кресле у туалетного столика; Рон присел на подлокотник.

Вернулся Билл, неся на руках маленького гоблина. Он осторожно усадил гоблина на кровать, Грифук ворчливо поблагодарил, и Билл вышел, закрыв за собой дверь.

– Прошу прощения, – сказал Гарри, – что поднял вас из постели. Как ваши ноги?

– Болят, – бросил гоблин. – Но заживают.

Он не выпускал из рук меч Гриффиндора, и выглядел странно: и раздражённым, и заинтересованным. Гарри отметил болезненно-желтоватую кожу гоблина, тонкие длинные пальцы, чёрные глаза. Флёр сняла с него башмаки: длинные ступни гоблина были грязные. Он был больше домового эльфа, но ненамного, а его круглая голова была больше человеческой.

– Вы, наверное, не помните…, - начал Гарри.

–…что именно я был тем гоблином, который проводил тебя к твоему хранилищу, в первый твой визит в Гринготтс? – сказал Грифук. – Я помню, Гарри Поттер. Ты знаменит даже среди гоблинов.

Гарри и гоблин смотрели друг на друга, каждый пытался составить своё мнение о другом. Шрам у Гарри продолжало покалывать. Гарри хотел побыстрее переговорить с Грифуком, но в то же время боялся сделать неверный шаг. Пока он пытался решить, как лучше всего начать, гоблин нарушил молчание.

– Ты похоронил эльфа, – сказал он неожиданно враждебно. – Я следил из окна, из соседней комнаты.

– Да, – сказал Гарри.

Грифук искоса взглянул на него своими узкими чёрными глазами.

– Ты не обыкновенный волшебник, Гарри Поттер.

– В чём же? – спросил Гарри, рассеяно потирая шрам.

– Ты копал могилу.

– Ну и?

Грифук не ответил. Гарри подумал было, что над ним посмеиваются, что он работал, как маггл, но ему было не важно, одобрил Грифук могилу для Добби, или нет. Он готовился к наступлению.

– Грифук, я хочу попросить…

– Ещё ты вызволил гоблина.

– То есть?

– Принёс меня сюда. Спас меня.

– Ну, вы об этом, вроде, не жалеете? – спросил Гарри, немного нетерпеливо.

– Не жалею, Гарри Поттер, – сказал Грифук, и потрепал пальцем свою редкую чёрную бороду, – но ты очень странный волшебник.

– Пускай, – сказал Гарри. – Ну, мне нужна помощь, Грифук, и вы можете мне её оказать.

Гоблин ни малейшим жестом не обнадёжил Гарри, но продолжал смотреть на него, наморщив лоб, словно никогда не видел ему подобного.

– Мне нужно проникнуть в хранилище Гринготтса.

Гарри не собирался говорить это вот так, в лоб: слова вырвались у него, потому что боль пронзила его шрам-молнию, и он вновь увидел силуэт Хогвартса. Он решительно закрыл своё сознание. Ему было нужно сперва завершить дело с Грифуком. Рон и Эрмиона смотрели на Гарри так, словно он сошёл с ума.

– Гарри… – начала Эрмиона, но Грифук прервал её.

– Проникнуть в хранилище Гринготтса? – повторил гоблин, пошевелившись и сморщившись от боли. – Это невозможно.

– Нет, возможно, – возразил ему Рон. – Было такое.

– Ага, – сказал Гарри. – В тот самый день, когда я впервые встретил вас, Грифук. В мой день рождения, семь лет назад.

– Помянутое хранилище тогда было пусто, – огрызнулся гоблин, и Гарри понял, что пускай даже Грифук покинул Гринготтс, сама мысль о том, что в обороне банка была пробита брешь, его оскорбляла. – Защита была минимальной.

– Ну, хранилище, в которое нам необходимо попасть, не пустует, и я догадываюсь, что его защита очень даже надёжная, – сказал Гарри. – Оно принадлежит Лестрангам.

Гарри видел, как Рон и Эрмиона в изумлении смотрят друг на друга; но объяснить им всё у него ещё будет время, после того, как Грифук даст свой ответ.

– У тебя не получится, – равнодушно сказал Грифук. – Ни под каким видом. И если ты ищешь в том, что мы храним, предмет, никогда не бывавший твоим…

–…То, вор, проникающий тайно, учти: не только сокровище можешь найти …, ну да, я помню, – сказал Гарри. – Но я не пытаюсь разжиться никаким сокровищем, не собираюсь забрать хоть что-то себе. Можете в это поверить?

Гоблин искоса смотрел на Гарри, и шрам-молния у Гарри на лбу болел, но Гарри не обращал на него внимания, отказываясь вспоминать, с чем связана эта боль, и куда она его приглашает.

– Если бывает волшебник, про которого я поверю, что он не ищет себе прибыли, – сказал наконец Грифук, – то им должен быть ты, Гарри Поттер. Гоблины и эльфы не привыкли к помощи и уважению, какие ты показал этой ночью. Не привыкли к такому от владельцев волшебных палочек.

– Владельцы волшебных палочек, – повторил Гарри. – Эта фраза прозвучала в его ушах как-то неуместно, в то время, как его шрам болел, и Волдеморт обращал свои мысли на север, и Гарри горел нетерпением расспросить Олливандера.

– Право владеть палочкой, – размеренно произнёс гоблин, – уже давно оспаривается волшебниками и гоблинами.

– Ну, гоблины и без палочек колдовать могут, – сказал Рон.

– Это дело принципа! Волшебники отказываются поделиться секретами знания о палочках с другими волшебными народами, и тем лишают нас возможности развить наши силы!

– Ну, гоблины тоже не делятся своей магией, – заявил Рон. – Вы не рассказываете, как по-вашему делать мечи и всякое такое. Гоблины знают такие способы работы с металлом, какие волшебники никогда…

– Речь не об этом, – вмешался Гарри, заметив, что у Гифука кровь приливает к лицу. – Речь не об отношениях между волшебниками и гоблинами, или другими какими магическими существами…

Грифук издал неприятный смешок.

– Об этом, именно об этом! С Тёмным Лордом, набирающим силу, ваш народ ещё крепче усаживается нам на шею! Гринготтс подпал под управление волшебниками, домовых эльфов убивают, а кто из волшебников протестует?

– Мы! – сказала Эрмиона. Она выпрямилась в кресле, её глаза заблестели. – Мы протестуем! И за мной так же охотятся, как за любым гоблином или эльфом, Грифук! Я грязнокровка!

– Не называй себя… – пробормотал Рон.

– А почему нет? – сказала Эрмиона. – Грязнокровка, и горжусь этим! Под новой властью моё положение не выше твоего, Грифук! Там, у Малфоев, именно меня выбрали, чтобы пытать!

С этими словами она отвернула ворот халата и показала тонкий алый порез, оставленный ножом Беллатрисы на её шее.

– Ты не знал, что именно Гарри Поттер освободил Добби? – спросила она. – Не знал, что мы уже не один год требуем свободы для эльфов? (Рон неловко заёрзал на подлокотнике кресла, в котором сидела Эрмиона) Ты не можешь желать поражения Сам-Знаешь-Кого сильнее, чем этого желаем мы, Грифук!

Гоблин уставился на Эрмиону с таким же любопытством, как ранее на Гарри.

– Что вы ищете в хранилище Лестрангов? – спросил он резко. – Лежащий там меч – подделка. Настоящий – вот он. – Гоблин переводил взгляд с Гарри на Эрмиону. – Полагаю, вы это уже знаете. Вы просили меня солгать ради вас.

– Но в хранилище лежит не только поддельный меч? – спросил Гарри. – Наверное, вы там ещё что-то видели?

Его сердце билось ещё сильнее. Он удвоил усилия – не замечать, как пульсирует шрам.

Гоблин опять накрутил бороду себе на палец.

– Это против наших правил, говорить о секретах Гринготтса. Мы храним сказочные сокровища. Мы отвечаем за вещи, отданные на наше попечение, которые, кстати, часто сработаны нашими руками.

Гоблин потрогал меч, перевёл взгляд своих чёрных глаз с Гарри на Рона и Эрмиону, и обратно на Гарри.

– Слишком молод, – сказал он наконец, – чтобы сражаться со столь многими.

– Вы поможете нам? – сказал Гарри. – Мы не сможем проникнуть туда без помощи гоблина. Вы – наш единственный шанс.

– Я… я подумаю об этом, – сказал Грифук подчёркнуто неопределённо.

– Но… – сердито начал Рон; Эрмиона толкнула его под рёбра.

– Спасибо вам, – сказал Гарри.

Гоблин кивнул свое большой круглой головой в знак признательности, потом пошевелил своими короткими ногами.

– Похоже, – сказал он, демонстративно устраиваясь на кровати Билла и Флёр, – что Скелерост завершил свою работу. Может быть, я наконец усну. Прошу прощения…

– Ага, конечно, – сказал Гарри, но перед тем, как выйти из комнаты, он потянулся к кровати и взял меч Гриффиндора, лежавший под боком у гоблина. Грифук не возражал, но когда Гарри закрывал за собой дверь, ему показалось возмущение в глазах гоблина.

– Гадёныш, – сказал шёпотом Рон. – Наслаждается, держа нас на крючке.

– Гарри, – прошептала Эрмиона, выталкивая друзей на середину тёмной площадки, подальше от двери, – ты в самом деле считаешь, что, я подумала, ты считаешь? Ты считаешь, что в хранилище Лестрангов Разделённая Суть?

– Да, – сказал Гарри. – Беллатриса в ужас пришла, когда подумала, что мы там побывали, сама не своя стала. Почему? Что, она думала, мы там видели, что, она думала, мы там могли ещё взять? Что-то такое, что она цепенела при мысли, что Сами-Знаете-Кто об этом прознает.

– Но мне казалось, мы ищем места, где Сам-Знаешь-Кто бывал, места, где он выделывал что-то важное? – сказал Рон растерянно. – А бывал ли он в Лестранговом хранилище?

– Я не знаю, заходил ли он вообще в Гринготтс, – сказал Гарри. – Когда он был молодым, у него там не было золота, потому что никто ему ничего не оставил. Наверное, он видел банк снаружи, когда первый раз попал на Диагон-аллею.

Шрам у Гарри дёргался, но он не обращал на него внимания; он хотел, чтобы Рон и Эрмиона поняли всё насчёт Гринготтса, прежде чем они пойдут к Олливандеру.

– Я думаю, он должен был завидовать каждому, у кого есть ключ к хранилищу в Гринготтсе. Я думаю, он видел в этом настоящий знак принадлежности к волшебному миру. И не забывайте: он доверял Беллатрисе и её мужу. До его падения они были самыми преданными его слугами, а когда он исчез, они его искали. Я слышал, как он сам сказал это, в ту ночь, когда он вернулся.

Гарри потёр шрам.

– Хотя, я думаю, он не сказал Беллатрисе, что это Разделённая Суть. Люциусу Малфою он никогда не говорил правды о дневнике. Наверное, он сказал ей, что это родовая драгоценность, и просил её поместить это в её хранилище. Хагрид же мне говорил, что, если тебе надо чего-то спрятать, это самое надёжное место в мире… кроме Хогвартса.

Когда Гарри закончил говорить, Рон помотал головой.

– Ты его насквозь видишь.

– Кусочками, – сказал Гарри. – Кусочками… понимать бы мне Дамблдора хоть на столько. Ладно, увидим. Пошли – пора к Олливандеру.

Рон и Эрмиона казались, сомневались, но уверенность Гарри их впечатлила; они прошли вслед за ним через маленькую лестничную площадку, и постучали в дверь напротив комнаты Билла и Флёр. – Войдите! – ответил слабый голос.

Изготовитель волшебных палочек лежал на одной из двух одинаковых кроватей, той, что стояла дальше от окна. Гарри знал, что его продержали в погребе больше года, и по крайней мере один раз пытали. Он был истощённый, желтоватая кожа обтягивала кости его лица. Его большие светло-серые глаза в запавших глазницах казались огромными. Лежащие на одеяле руки могли принадлежать скелету. Гарри присел на пустую кровать, Рон и Эрмиона – рядом с ним. Поднимающегося солнца отсюда не было видно, окно выходило в сад на вершине холма, и на свеженасыпанный могильный холмик.

– Простите, мистер Олливандер, что я вас побеспокоил, – сказал Гарри.

– Мой дорогой мальчик, – голос Олливандера дрожал, – ты меня вызволил. Я думал, что умру там, я никогда не смогу… никогда не смогу… по-настоящему отблагодарить тебя.

– Мы были рады вас выручить.

Шрам у Гарри саднил. Гарри знал, не сомневался, что почти не остаётся времени, чтобы опередить Волдеморта или попытаться помешать ему достичь его цели. Он ощутил дрожь паники… но он ведь сделал свой выбор, когда решил сперва поговорить с Грифуком. Изображая спокойствие, которого у него не было, он порылся в кошельке, висевшем у него на шее, и вынул половинки сломанной палочки.

– Мистер Олливандер, мне нужна ваша помощь.

– Любая, какая угодно, – слабым голосом сказал изготовитель палочек.

– Вы сможете её починить? Это вообще возможно?

Олливандер протянул дрожащую руку, и Гарри вложил в неё держащиеся на ниточке половинки.

– Падуб и перо феникса, – голос Олливандера дрожал. – Одиннадцать дюймов. Славная и гибкая.

– Да, – сказал Гарри. – Вы не сможете…?

– Нет, – прошептал Олливандер. – Мне очень, очень жаль, но палочку, повреждённую до такой степени, нельзя восстановить никакими известными мне средствами.

Гарри был готов это услышать, но удар всё равно был тяжёлым. Он забрал половинки палочки и вернул их в кошелёк, висевший на шее. Олливандер смотрел туда, где скрылась из глаз поломанная палочка, и не отводил взгляда, пока Гарри не вынул из кармана палочки, которые он взял в доме Малфоев.

– Вы можете сказать, чьи они? – спросил Гарри.

Мастер взял первую палочку, поднёс её к самым своим запавшим глазам, покатал её между узловатыми пальцами, легонько погнул.

– Грецкий орех и струна драконьего сердца, – сказал он. – Двенадцать дюймов и три четверти. Жёсткая. Эта палочка принадлежала Беллатрисе Лестранг.

– А вот эта?

Олливандер подверг палочку такой же проверке.

– Боярышник и волос единорога. Десять дюймов ровно. Весьма упругая. Это была палочка Драко Малфоя.

– Была? – повторил Гарри. – Разве она по-прежнему не его?

– Возможно, и нет. Если ты её забрал…

– Именно…

–…тогда она может быть и твоей. Конечно, зависит от того, как именно ты её забрал. Многое зависит и от самой палочки. Но обычно, если палочка выиграна в борьбе, она меняет свою привязанность.

В комнате стало тихо, слышался только отдалённый накат волн.

– Вы говорите о палочках так, словно они чувствуют, – сказал Гарри, – словно они могут думать.

– Палочка выбирает волшебника, – ответил Олливандер. – Это всегда было ясно для нас, для тех, кто изучал науку волшебных палочек.

– Но ведь можно использовать чужую палочку, не ту, что тебя выбрала? – спросил Гарри.

– О да, если кто-то волшебник, хоть какой ни на есть, он сможет направлять свою магию любым инструментом. Но лучшие результаты, однако, всегда приходят, когда между волшебником и палочкой существует сильнейшее сродство. Эти связи сложны. Сперва влечение друг к другу, потом – приобретение общего опыта, палочка учится у волшебника, волшебник – у палочки.

Волны накатывались и откатывались – печальный звук.

– Я взял эту палочку у Драко Малфоя силой, – сказал Гарри. – Я смогу пользоваться ей без опаски?

– Думаю, что да. Право на палочку – вещь тонкая, но палочка, добытая в бою, обычно связывает свою волю с новым господином.

– Значит, я могу пользоваться вот этой? – спросил Рон, вытаскивая из кармана палочку Червехвоста и протягивая её Олливандеру.

– Каштан и струна драконьего сердца. Девять дюймов с четвертью. Хрупкая. В скорости после моего похищения меня заставили её сделать для Питера Петтигрю. Да, если ты добыл её в борьбе, она, скорее всего, будет тебе послушна, будет работать хорошо, лучше, чем другие палочки.

– И это верно для всех палочек, или нет? – спросил Гарри.

– Думаю, что да, – отозвался Олливандер, вглядываясь в лицо Гарри. – Вы задаёте глубокие вопросы, мистер Поттер. Наука волшебных палочек – сложная и загадочная отрасль магии.

– Значит, чтобы стать господином палочки, не обязательно убивать прежнего владельца? – спросил Гарри.

Олливандер сглотнул.

– Обязательно? Нет, я бы не сказал, что убивать обязательно.

– Но вот есть легенды, – сказал Гарри, его сердце забилось быстрее, и так же сильнее заболел шрам; Гарри был уверен, что Волдеморт решил претворить свою мысль в дело. – Легенды о палочке – или палочках – что переходит из рук в руки через убийство.

Олливандер побледнел. На снежно-белой подушке он казался светло-серым, а глаза его стали непомерно большими, налились кровью, широко раскрылись, так, как бывает от страха.

– Я думаю, это одна-единственная палочка, – прошептал он.

– И Сами-Знаете-Кто ею интересуется, так ведь? – спросил Гарри.

– Я… как? – прокаркал Олливандер, и взглянул на Рона и Эрмиону, словно прося помощи. – Как ты это узнал?

– Он требовал, чтобы вы рассказали ему, как преодолеть связь между нашими палочками, – сказал Гарри.

Олливандер был в ужасе.

– Он пытал меня, ты должен понять! Пыточное Заклятие, я… у меня не было выбора, только рассказать ему, что я знал, о чём я догадывался!

– Понимаю, – сказал Гарри. – Вы рассказали ему о сердцевинках-близнецах? Вы сказали, что ему просто достаточно взять палочку другого волшебника?

Олливандер казался просто запуганным, зачарованным тем, как много Гарри знает. Он медленно кивнул.

– Но это не сработало, – продолжил Гарри. – Чужую палочку моя всё-таки победила. Вы не знаете, почему?

Олливандер помотал головой, так же медленно, как только что кивал.

– Я никогда… никогда не слышал о подобном. Твоя палочка в ту ночь сотворила нечто небывалое. Связь сердцевин тоже неимоверно редка, а вот почему твоя палочка перехватила чужую, я не знаю…

– Мы упомянули другую палочку, палочку, переходившую во владение через убийство. Когда Сами-Знаете-Кто понял, что моя палочка совершила нечто странное, он вернулся, и стал спрашивать о той, другой палочке, верно?

– Как ты узнал?

Гарри не стал отвечать.

– Да, он спрашивал, – прошептал Олливандер. – Он желал знать всё, что я мог ему рассказать о палочке, известной под именами Палочки Пагубы, Роковой палочки, или Бузинной палочки.

Гарри мельком взглянул на Эрмиону. Та сидела с видом полной капитуляции.

– Тёмный Лорд, – заговорил Олливандер хрипло и испуганно, – всегда был доволен палочкой, которую я для него сделал… да, тис, перо феникса, тринадцать с половиной дюймов… пока не обнаружил связь сердцевин-близнецов. Сейчас он ищет другую, более могучую палочку, только в этом видит, как побороть твою.

– Но он скоро узнает, если уже не узнал, что моя непоправимо сломана, – спокойно сказал Гарри.

– Нет! – в голосе Эрмионы был страх. – Он не узнает этого, Гарри, откуда ему…?

– Приори Инкантатем, – сказал Гарри. – Эрмиона, мы оставили палочки, твою и терновую, у Малфоев. Если их там хорошенько изучат, заставят повторить заклинания, которые творились последними, то там увидят, как твоя палочка сломала мою, увидят, как ты старалась её починить, и у тебя этого не вышло, и там поймут, что с тех пор я использовал терновую палочку.

Лёгкий румянец, появившийся на лице Эрмионы после того, как она оказалась в Раковине, пропал. Рон осуждающе посмотрел на Гарри и сказал: – Давайте пока этим не заморочиваться…

Но мистер Олливандер его перебил:

– Тёмный Лорд ищет Бузинную палочку не только для вашего сокрушения, мистер Поттер. Он полон решимости обладать ею потому, что верит – с ней он станет воистину неуязвимым.

– Точно станет?

– Владелец Бузинной палочки должен всегда опасаться нападения, – сказал Олливандер. – Но Тёмный Лорд, владеющий Палочкой Пагубы… да, должен признать, это величественно-грозно.

Гарри неожиданно вспомнилось, как при их первой встрече ему не понравился Олливандер, каким неясным, неопределённым он ему показался. Даже сейчас, после того, как Волдеморт заточил его и пытал, мысль о Тёмной Лорде, обладателе такой палочки, похоже, вдохновляла Олливандера не меньше, чем отталкивала.

– Вы… вы в самом деле считаете, мистер Олливандер, что эта палочка существует? – спросила Эрмиона.

– О да, – сказал Олливандер. – Да, в истории её путь великолепно прослеживается. Конечно, там есть перерывы, и длинные, когда она пропадает из виду, потерянная или спрятанная, но она всегда появляется вновь. Есть определенные признаки, по которым тот, кто знает науку палочек, может её опознать. Существуют письменные свидетельства, некоторые из них трудны к пониманию, которые я и другие изготовители палочек считают своим долгом изучать. Они дышат подлинностью.

– Значит… значит, вы не считаете, что это сказка или миф? – спросила Эрмиона с надеждой.

– Нет, – сказал Олливандер. – Хотя я не знаю, обязательно ли должен её новый владелец убить прежнего. Её история кровава, но это может быть просто благодаря тому, что это такая притягательная вещь, вызывающая такое вожделение у волшебников. Безмерно могучая, опасная в дурных руках, невероятно обаятельная для нас, тех, кто изучает силу палочек.

– Мистер Олливандер, – спросил Гарри, – вы рассказали Сами-Знаете-Кому, что Грегорович владел Бузинной палочкой, так ведь?

Олливандер стал ещё бледнее, хотя это казалось невозможным, и судорожно сглотнул. Он казался похожим на призрака.

– Но как… откуда ты…?

– Неважно, откуда я это знаю, – сказал Гарри, на мгновение закрыв глаза от жгучей боли в шраме, и увидев, на какие-то секунды, главную улицу в Хогсмиде, всё ещё тёмную, потому что она была далеко на севере. – Так вы рассказали Сами-Знаете-Кому, что Грегорович владел палочкой?

– Был такой слух, – прошептал Олливандер. – Слух, много, много лет назад, задолго до того, как ты родился. Я думаю, Грегорович сам его пустил. Сам можешь понять, как это могло ему помочь в деле – чтобы все знали, что он изучает и повторяет свойства Бузинной палочки!

– Да, я могу это понять, – сказал Гарри. Он встал: – Мистер Олливандер, ещё последнее, и тогда мы дадим вам отдохнуть. Что вы знаете о Дарах Смерти?

– О… о чём?

– О Дарах Смерти.

– Боюсь, что не понимаю, о чём ты говоришь. Это как-то связано с палочками?

Гарри посмотрел на расстроенное лицо Олливандера, и понял, что тот не притворяется. Он не знал о Дарах.

– Благодарю, – сказал Гарри. – Большое вам спасибо. Мы пойдём. Можете отдыхать.

Олливандер выглядел просто убитым.

– Он пытал меня! – торопливо проговорил он. – Пыточное Заклятие… ты не представляешь…

– Представляю, – сказал Гарри. – На самом деле представляю. Пожалуйста, отдыхайте. Спасибо вам за то, что вы нам рассказали.

Он пошёл вниз по лестнице, Рон и Эрмиона – за ним. Билл, Флёр, Луна и Дин сидели за столом на кухне, перед чашками с чаем. Гарри мельком заметил, что они смотрят на него, но он просто кивнул им и прошёл дальше, в сад, сопровождаемый Роном и Эрмионой. Перед ним был красноватый холмик земли, укрывавший Добби, и Гарри пошёл к нему, а боль в его голове росла и росла. Теперь, чтобы закрыться от видений, наваливавшихся на него, Гарри требовалось огромное усилие, но он знал, что сопротивляться ему придётся не очень долго. Скоро он даст им волю, потому что ему нужно убедиться, что его теория верна. Ему нужно только короткое усилие, только чтобы объяснить всё Рону и Эрмионе.

– У Грегоровича Бузинная палочка была много лет назад, – начал он. – Я видел, как Сами-Знаете-Кто пытался его найти. Когда он его выследил, то обнаружил, что у Грегоровича её больше нет – её украл у него Гринделвальд. Как Гринделвальд выяснил, что она у Грегоровича, я не знаю – хотя если Грегорович был так глуп, что распускал о ней слухи, то это было не трудно.

Волдеморт был у ворот Хогвартса; Гарри было видно, как он стоит перед ними, и ещё ему было видно, как в предрассветном сумраке качается фонарь, всё ближе и ближе.

– И Гринделвальд использовал Бузинную палочку, чтобы достичь могущества. И на вершине его власти, когда Дамблдор понял, что только он сможет его остановить, он пошёл на поединок с ним и одолел его, и забрал Бузинную палочку.

– У Дамблдора была Бузинная палочка? – спросил Рон. – Но тогда… где она сейчас?

– В Хогвартсе, – сказал Гарри, изо всех сил стараясь остаться здесь, в садике на вершине холма.

– Но раз так, нам надо туда! – с напором заявил Рон. – Гарри, отправляемся и забираем её, пока он не успел.

– Поздно, – сказал Гарри. Он не мог справиться с собой, и сжал руками голову, помогая ей сопротивляться видениям. – Он знает, где она. Он уже там.

– Гарри, – сказал Рон с яростью, – как давно ты про это знал? Чего мы время теряли? Почему сперва говорил с Грифуком? Мы могли отправиться… ещё можем…

– Нет, – ответил Гарри, и опустился на колени в траву. – Эрмиона права. Дамблдор не хотел, чтобы она досталась мне. Он не хотел, чтобы я её взял. Он хотел, чтобы я разыскал Сути.

– Непобедимая палочка, Гарри! – простонал Рон.

– От меня ожидалось не это… От меня ожидалось – достать Сути…

И всё вокруг стало холод и темнота: солнце только-только начало подниматься над горизонтом, когда он скользил, рядом со Снэйпом, через школьные земли к озеру.

– Я скоро буду у тебя в замке, – сказал он высоким, холодным голосом. – А сейчас оставь меня.

Снэйп поклонился и пошёл назад по тропе, чёрный плащ вздувался у него за спиной. Гарри шёл медленно, ожидая, пока фигуры Снэйпа не станет видно. Не подобает Снэйпу, да и никому другому, видеть, что он сделает. Но в замковых окнах не было ни огонька, и он мог скрыть себя… и в следующее мгновение он набросил на себя Прозрачаровальные чары, которые скрыли его от его собственных глаз.

И он шёл, по краю озера, вбирая в себя очертания замка, его любви, его первого королевства, королевства по праву рождения…

И вот она, у озера, отражается в тёмных водах. Белая мраморная гробница, ненужное пятно на знакомом пейзаже. Он вновь ощутил прилив контролируемого восторга, опьяняющее чувство тяги к разрушению. Он поднял свою старую тисовую палочку: как удачно, что её последним великим деянием будет именно это.

Гробница раскололась снизу доверху. Тело в саване было длинное и худое, такое же, каким было при жизни. Он вновь поднял палочку.

Ткань упала, открыв тело. Лицо бледное, полупрозрачное, иссохшее, но сохранилось исключительно хорошо. На кривом носу были даже очки: его это просто рассмешило. Руки Дамблдора были сложены на груди, и здесь была она, вложенная ему в руки, погребённая вместе с ним.

Что, старый дурень воображал, будто мрамор или смерть оборонят палочку? Что, он полагал, будто Тёмный Лорд устрашится нарушить покой его гробницы? Кисть, похожая на паука, протянулась и вытащила палочку из пальцев Дамблдора, и, как только он её взял, из её кончика вырвался фонтан искр, замерцал над трупом бывшего владельца палочки, той палочки, что нашла, наконец, нового господина.