Глава девятнадцатая Серебряная лань

 

К огда в полночь Эрмиона встала на караульную вахту, шёл снег. Гарри спал неспокойным, обрывочным сном, в котором появлялась и исчезала Нагини – в первый раз она выползла из венка рождественских роз. Он то и дело просыпался в страхе, уверенный, что кто-то зовёт их издалека, принимающий шум ветра, хлещущего по палатке, за чьи-то шаги или голоса.

В конце концов он поднялся в темноте и вышел к Эрмионе, которая, пристроившись у входа в палатку, читала при свете палочки Историю магии. Снег валил густо, и Эрмиона с радостью приняла предложение Гарри утром упаковаться и убраться отсюда пораньше.

– Нам надо куда-нибудь, где не так открыто, – согласилась Эрмиона; она дрожала, натягивая свитер поверх пижамы. – Мне всё казалось, что я слышу, как кто-то снаружи ходит. Я даже раз или два подумала, что кого-то вижу.

Гарри прервал на секунду натягивание джемпера, чтобы взглянуть на молчащий недвижный Плутоскоп на столе.

– Наверняка я всё это вообразила, – сказала Эрмиона, тем не менее нервничая. – Снегопад в темноте – от него всякое чудится… Но, может, нам лучше телепортировать под Плащом-невидимкой, просто на всякий случай?

Через полтора часа – палатка убрана, Разделённая Суть на шее у Гарри, а Эрмиона сжимает бисерную сумочку – они телепортировали прочь. Обычное удушье охватило их, ноги Гарри расстались со снегом, потом крепко ударились обо что-то, что казалось промёрзшей землей, укрытой листьми.

– Где это мы? – спросил он, видя вокруг опять сплошные деревья; Эрмиона в это время открыла сумочку и начала вытягивать из неё шесты для палатки.

– Лес Дина. Мы тут с мамой и папой как-то отдыхали на природе.

Тут тоже вокруг на деревьях снег лежал, и жгло холодом, но, по крайней мере, тут не было ветра. Они провели почти весь день в палатке, пристроившись для тепла поближе к очень полезному ярко-голубому огоньку, который можно было убирать в кувшин; Эрмиона была мастерицей его устраивать. Гарри чувствовал себя так, словно он выздоравливал после короткой, но тяжёлой болезни, заботливость Эрмионы усиливала это ощущение. К вечеру снежные хлопья опять поплыли по воздуху, и даже их укрытую прогалину припорошило свежим снегом.

После двух ночей недосыпа чувства Гарри были напряжённее обычного. Они по такому краешку спаслись из Годриковой Лощины, что Волдеморт казался как-то ближе, чем ранее, ещё грознее. Когда опять стемнело, Гарри не согласился с предложением Эрмионы покараулить, и велел ей отправляться спать.

Гарри вытащил старую диванную подушку ко входу в палатку, и уселся на ней, надев на себе все, какие у него были, свитера, но всё-таки дрожа от холода. Час от часу тьма сгущалась, пока не стала совершенно непроглядной. Гарри уже собрался было взять Карту Грабителя, и немножко последить за точкой Джинни, но вспомнил, что сейчас рождественские каникулы, и Джинни, наверное, вернулась в Нору.

Лесной простор словно усиливал каждое крошечное движение. Гарри понимал, что лес полон всякой живности, но он желал, чтобы вся она замерла и заткнулась, что ли, чтобы он не путал их невинное копошение и беготню со звуками, которые могли возвещать иные, зловещие движения. Он вспомнил шуршание плаща по опавшей листве, много лет назад, и тут же подумал, что вновь его слышит – прежде чем мысленно одёрнул себя. Их защитные чары уже не один месяц работают; с чего бы им сейчас сломаться? И всё-таки он не мог отбросить ощущения, что этой ночью что-то не так.

Несколько раз он рывком выпрямлялся, и его шея болела, потому что он, оказывается, уснул, неловко привалившись к боку палатки. Ночная тьма достигла такой бархатной черноты, словно он завис в нигде, между исчезновением и появлением при телепортации. Он как раз поднял руку к лицу, проверить, можно ли разглядеть пальцы, когда это случилось.

Яркий серебряный свет вспыхнул прямо перед ним, двигаясь среди деревьев. Какой бы ни был его источник, но двигался он бесшумно. Огонь, казалось, просто плыл сюда.

Гарри – голос замёрз у него в горле – вскочил на ноги и поднял палочку Эрмионы. Он зажмурился, потому что свет – деревья на его фоне были чёрными силуэтами – стал ослепительным, и всё это приближалось…

А потом то, что было источником света, вышло из-за дуба. Это была лань из белого серебра, ослепительно-яркая, как луна, она беззвучно шла по земле, и не оставляла следов на чистом свежем снегу. Она шагнула к Гарри, высоко подняв свою прекрасную голову с большими глазами под длинными ресницами.

Гарри смотрел на это создание, полный удивления, не перед странностью его, а перед тем, насколько оно ему необъяснимо знакомо. Он чувствовал, что ждал его появления, но что он позабыл – до этого самого мгновения – что они условились о встрече. Его намерение позвать Эрмиону, столь сильное только что, пропало. Он знал, жизнью мог поручиться, что лань пришла к нему, к нему одному.

Несколько долгих мгновений они смотрели друг на друга, потом лань повернулась и пошла прочь.

– Нет, – сказал Гарри, и его голос от долгого молчания срывался. – Вернись!

Но лань словно нарочно продолжала уходить под деревья, и скоро её сияние перечеркнули чёрные толстые стволы. Гарри колебался одну шаткую секунду. Осторожность бормотала, что это может быть уловка, приманка, ловушка. Но чувство, подавляющее всё чувство говорило ему, что это не Тёмная магия. И он пошёл вдогонку.

Снег хрустел у него под ногами, но лань шла среди деревьев без звука, ведь она была только светом. Глубже и глубже в лес уводила она его, и Гарри шёл быстро, уверенный, что когда она остановится, то позволит ему подойти. И тогда она заговорит, и голос поведает ему, что он должен знать.

Наконец лань остановилась. Она ещё раз повернула к Гарри свою прекрасную голову, и он бросился бегом, вопрос горел в нём, но только он разжал губы, чтобы его задать, как лань исчезла.

Хотя её поглотила тьма, её горящий образ отпечатался у него на сетчатке, он мешал смотреть, ярчал, когда Гарри опускал веки, сбивал с направления. Теперь пришёл страх: её присутствие означало безопасность.

– Люмос! – прошептал Гарри, и кончик палочки засветился.

Образ лани бледнел с каждым морганием его глаз, пока он стоял, прислушиваясь к лесным шумам, далёкому скрипу веток, мягкому шороху снега. На него сейчас нападут? Она заманила его в засаду? Это ему кажется, что кто-то стоит за пределами света его палочки, и следит за ним?

Он поднял палочку повыше. Никто не выбежал к нему, и вспышка зелёного света не полыхнула из-за дерева. Зачем, тогда, привела его лань на это место?

Что- то блеснуло в свете палочки, и Гарри рванулся туда, но там был только маленький замёрзший пруд, его чёрная, в трещинах, поверхность искрилась, когда Гарри поднял палочку повыше, чтобы его осмотреть.

Он с опаской подался вперёд и посмотрел вниз. Лёд отразил его изломанную тень и луч палочки, но в глубине под толстым, мутным панцирем блеснуло что-то ещё. Большой серебряный крест…

Сердце Гарри подпрыгнуло ко рту. Он упал на колени у края пруда и наклонил палочку так, чтобы как можно больше залить светом дно пруда. Блеснуло тёмно-красным… Это меч с блестящими рубинами на рукояти… Меч Гриффиндора лежал на дне лесного пруда.

Чуть дыша, Гарри смотрел на него. Как могло это случиться? Как он мог оказаться лежащим в лесном пруду, так близко от места их стоянки? Или какая-то неизвестная магия притянула Эрмиону сюда, или лань, которую он принял за Покровителя, была кем-то вроде стража этого пруда? Или меч был положен в пруд после их тут появления, именно потому, что они оказались здесь? В таком случае, кто он, тот, кто хотел передать меч Гарри? Снова он направил палочку на деревья и кусты вокруг, высматривая очертания человека, блеск глаз, но не смог увидеть никого. Как бы то ни было, но в его радостное возбуждение подмешалось ещё немножко страха, когда он вновь вернулся к мечу, покоящемуся на дне замёрзшего пруда.

Он направил палочку на серебристую полосу и тихонько сказал: – Ассиомеч!

Меч не шелохнулся. Гарри этого и не ожидал. Если бы всё было так просто, меч бы положили прямо на землю, просто бери его, а не в глубину замёрзшего пруда. Гарри пошёл вокруг ледяного пруда, усердно думая о том, как меч когда-то явился ему. Гарри был тогда в страшной опасности, и просил помощи.

– Помоги, – тихо сказал он, но меч остался на дне пруда, недвижный, безразличный.

Что там такое, спросил себя Гарри (продолжив обходить пруд), сказал ему Дамблдор, когда он возвращал ему меч? Только истинный Гриффиндорец смог бы вытащить меч из шляпы. А какие качества отличают гриффиндорцев? Тонкий голос внутри головы Гарри ответил ему: Гриффиндорцев узнают по пылкому мужеству и рыцарской отваге.

Гарри прекратил ходьбу и испустил долгий вздох, пар от его дыхания быстро растворился в морозном воздухе. Он понял, что надо сделать. Если бы он был честным с самим собой, он бы подумал об этом в то самое мгновение, как разглядел меч подо льдом.

Он опять посмотрел на деревья вокруг, правда, уже точно зная, что никто не собирается на него нападать. Это вполне могли сделать, когда он шёл через лес, это было проще простого, когда он исследовал пруд. Единственное, из-за чего он медлил, это из-за того, что предстоящее ему было исключительно неприятным.

Неловкими пальцами он начал снимать свои многочисленные одёжки. Где в этом «рыцарская отвага», печально подумал он, ему не вполне понятно, разве что счесть проявлением рыцарственности, что он не зовёт Эрмиону, чтобы она сделала это вместо него?

Пока он раздевался, где-то заухала сова, и он с внезапной болью подумал о Хедвиг. Он дрожал, его зубы жутко стучали, но он продолжал раздеваться, пока не остался в трусах, босиком на снегу. Он положил кошелёк со своей палочкой, письмом матери, осколком Сириусова зеркала и старым Снитчем на свою одежду, и направил палочку Эрмионы на лёд.

– Диффиндо.

Лёд треснул в тишине, как выстрелил. Поверхность пруда раскололась, и осколки тёмного льда разлетелись по покрытой рябью воде. Насколько Гарри мог судить, тут было неглубоко, но, чтобы вытащить меч, ему предстояло окунуться с головой.

Промедление не могло сделать ни предстоящую задачу проще, ни воду теплее. Гарри подошёл к краю пруда и положил на землю Эрмионину палочку, оставив её светить. Потом, стараясь не думать о том, как ещё холоднее ему сейчас будет, и как жутко его будет трясти, он прыгнул.

Каждая частица его тела протестующее взвыла. Самый воздух в его лёгких, казалось, превратился в ледышку, когда он погрузился по плечи в ледяную воду. Он едва мог дышать; дрожа так неистово, что воду выплёскивало на берег пруда, он нащупывал лезвие занемевшей ногой. Он не хотел окунаться больше одного раза.

Гарри всё откладывал полное погружение, тяжело дыша и дрожа, пока не сказал себе, что это придётся сделать, собрал всю свою храбрость, и окунулся.

Холод был мучительный, он напал на него, как пламя. Даже мозг Гарри, кажется, замёрз, когда он пробился сквозь тёмную воду ко дну и вытянул руки, нашаривая меч. Его пальцы сомкнулись на рукоятке; он потянул за неё.

И тут что-то туго сомкнулось на его шее. Он подумал о водорослях, хотя ничего не касалось его, когда он нырял, и он поднял руку, чтобы освободиться. Это были не водоросли: цепочка Разделённой Сути затянулась и медленно пережимала ему горло.

Гарри отчаянно брыкался, пытаясь вытолкнуть себя на поверхность, но только отбросил себя к каменистому берегу пруда. Ушибленный о него, задыхающийся, он цеплялся за душащую его цепочку, его замёрзшие пальцы не могли её ослабить, и внутри его головы начали вспыхивать огоньки, и он должен был утонуть, ничего ему не оставалось, ничего он не мог сделать, и руки, обхватившие его – наверняка руки Смерти…

Он задыхался, его тошнило, мокрее и холоднее ему в жизни не было, он пришёл в себя, лёжа лицом в снег. Где-то, совсем рядом, ещё кто-то тяжело дышал и кашлял, и топтался, совсем как Эрмиона, когда на него напала змея… Но это была не она, не её был глубокий кашель, тяжёлые шаги…

У Гарри не было сил поднять голову и увидеть, кто такой его спас. Всё, что он мог, это поднять трясущуюся руку к горлу и нащупать место, где цепь медальона глубоко врезалась ему в тело. Её не было. Кто-то перерезал её, и освободил его. Потом над его головой кто-то произнёс, задыхаясь:

– Ты… что… рехнулся?

Ничто, кроме потрясения от звука этого голоса, не могло дать Гарри силы подняться. Неистово дрожа, он неловко встал. Перед ним стоял Рон, одетый, но промокший насквозь, с прилипшими к лицу волосами, меч Гриффиндора в одной руке, и Разделённая Суть, болтающаяся на порванной цепочке, в другой.

– Какого дьявола, – задыхаясь, сказал Рон, поднимая Разделённую Суть, которая качалась туда-сюда на своей укороченной цепочке, словно пародия на шарик гипнотизёра, – ты не снял эту штуку, прежде чем нырять?

Гарри был не в силах отвечать. Серебряная лань была ничем, ничем в сравнении в возвращением Рона; он не мог в него поверить. Трясясь от холода, он схватил одежду, по-прежнему лежавшую кучей у края пруда, и начал её натягивать. Влезая в свитер за свитером, Гарри не сводил глаз с Рона, почти ожидая, что тот исчезнет, едва Гарри отведёт от него взгляд, но тот всё-таки был настоящим: он только что нырял в пруд, он спас Гарри жизнь.

– Это был т-ты… – сказал Гарри наконец, его зубы стучали, голос был слабее обычного, после того, как его чуть не задушило.

– Ну, да, – сказал Рон, немного недоуменно.

– Т-ты наколдовал лань?

– Что? Ну конечно нет! Я думал, это твоя работа!

– Мой Покровитель – олень.

– Ох, да. То-то он мне показался не таким. Без рогов.

Гарри пристроил Хагридов кошелёк опять себе на шею, натянул последний свитер, наклонился, чтобы подобрать Эрмионину палочку, и снова встал лицом к Рону.

– Как вышло, что ты здесь?

Явно Рону хотелось, чтобы это вопрос поднялся позже, а лучше – никогда.

– Ну, я… понимаешь… Я вернулся. Если… – Он откашлялся. – Понимаешь. Если я ещё вам нужен.

Была пауза, в которой Ронов уход словно поднялся между ними стеной. Но он же здесь. Он вернулся. Он только что спас Гарри жизнь.

Рон посмотрел на свои руки. Казалось, он только сейчас с удивлением обнаружил, что он держит.

– Ох да, я это вытащил, – сказал он, словно между делом, поднимая меч, чтобы Гарри его рассмотрел. – Ты из-за этого туда прыгал, правильно?

– Ага, – сказал Гарри. – Только я всё-таки не понимаю. Как ты попал сюда? Как ты нашёл нас?

– Долгая история, – сказал Рон. – Я вас тут несколько часов высматривал, это ж большой лес, так? И я уже думал, что мне придётся пристроиться под деревом и ждать утра, когда я увидел, как идёт этот олень, а за ним – ты.

– Ты больше никого не видел?

– Нет, сказал Рон. – Я…

Но тут он с сомнением посмотрел на два дерева, растущие рядом друг с другом в нескольких шагах от них.

– Мне показалось, я видел, как тут что-то двигалось, но я тогда бежал к пруду, потому что ты нырнул туда и не показывался, вот я и не пошёл проверять… эй!

Гарри уже спешил туда, куда показал Рон. Два дуба росли рядом друг с другом, между ними на уровне глаз была щель в несколько дюймов, идеальное место, чтобы смотреть, а самого не было бы видно. Однако, на земле у корней не было снега, и Гарри не увидел никаких следов. Он побрёл назад, туда, где стоял в ожидании Рон, продолжая держать меч и Разделённую Суть.

– Что-нибудь есть? – спросил Рон.

– Нету, – ответил Гарри.

– Так как же меч оказался в пруду?

– Должно быть, его положил тот, кто наколдовал Покровителя.

Они оба посмотрели на изукрашенный серебряный меч, его рукоять с рубинами поблёскивала в свете Эрмиониной палочки.

– Полагаешь, этот настоящий? – спросил Рон.

– Один способ это проверить, разве не так? – сказал Гарри.

Разделённая Суть по-прежнему свисала с руки Рона. Медальон легонько подрагивал. Гарри понял: то, что в нём, опять в возбуждении. Оно почувствовало присутствие меча, и попыталось убить Гарри, чтобы не дать ему им завладеть. Сейчас не было времени для долгих споров, пришёл миг уничтожить Суть раз и навсегда. Гарри посмотрел вокруг, высоко подняв палочку Эрмионы, и увидел то, что нужно: камень с плоским верхом, лежащий в тени клёна.

– Пошли туда, – сказал он, пошёл впереди, смёл снег с поверхности камня и протянул руку за Разделённой Сутью. Но когда Рон предложил ему меч, Гарри помотал головой.

– Нет, это ты должен сделать.

– Я? – спросил Рон с потрясённым видом. – Почему?

– Потому что ты вытащил меч из пруда. Я думаю, это тебе предназначено.

Это были не доброта и не великодушие. Так же точно, как Гарри знал, что лань – его друг, он знал, и что именно Рон должен владеть мечом. В конце концов, Дамблдор преподал ему кое-что о некоторых видах магии, о не поддающейся измерению силе определённых действий.

– Я собираюсь его открыть, – сказал Гарри, – а ты его рази. Только сразу, лады? Потому что, то, что там внутри, оно будет драться. Кусочек Ребуса в дневнике пытался меня убить.

– Как ты собираешься его открывать? – спросил Рон. Вид у него был перепуганный.

– Попрошу его открыться, по-змеиному, – сказал Гарри. Ответ пришёл ему на язык с такой готовностью, словно Гарри где-то в глубине давно его знал; может, недавняя схватка с Нагини заставила его это понять. Он смотрел на изогнутое змейкой «С», выложенное поблёскивающими зелёными камешками: было очень просто вообразить его крошечной змейкой, свернувшейся на холодном камне.

– Нет! – сказал Рон. – Не открывай его! Я серьёзно!

– Почему нет? – спросил Гарри. – Надо избавиться от этой проклятой штуки, уже который месяц…

– Я не могу, Гарри, я серьёзно… лучше ты…

– Но почему?

– Потому что эта штука плохо на меня влияет! – сказал Рон, отступая от медальона на камне. – Мне нельзя её касаться! Это меня не извиняет, ну, что я там сделал, но от неё мне хуже, чем тебе или Эрмионе, из-за неё я думаю всякое… то есть, я это и так думал, но от неё ещё хуже. Мне не объяснить, но когда я снял эту штуку, моя голова стала на место, и опять связаться с этой поганью… Гарри, я этого не могу!

Он отступил ещё дальше, мотая головой, волоча меч.

– Ты сможешь это сделать, – сказал Гарри, – сможешь! Ты только что достал меч. Я знаю, это тебе назначено им действовать. Пожалуйста, разделайся с этой штукой, Рон.

Звук его имени, казалось, взбодрил Рона. Он сглотнул, потом, по-прежнему сопя своим длинным носом, снова подошёл к камню.

– Скажи мне, когда, – с трудом выговорил он.

– На счёт «три», – сказал Гарри, глядя на медальон, щурясь, сосредоточиваясь на букве «С», воображая её змеёй, а то, что было в медальоне, топталось, словно пойманный таракан. Его можно было пожалеть – если бы ссадину на шее у Гарри прекратило жечь.

– Раз… два… три… откройся.

Последнее слово было шипением и ворчанием, и золотые дверцы медальона распахнулись с лёгким щелчком.

Под каждым из стеклянных окошек мигал живой глаз, тёмный и красивый, какими были глаза Тома Ребуса, пока он не превратил их в красные, со зрачками-щёлочками.

– Коли, – сказал Гарри, крепко удерживая медальон на камне.

Рон трясущимися руками поднял меч: острие заплясало над неистово бегающими глазами, и Гарри крепко сжал медальон, собирая всю свою храбрость, наяву воображая, как из пустых окошек хлещет кровь.

Потом из Разделённой Сути раздался шипящий голос:

– Я видел твоё сердце, и оно моё.

– Не слушай его, – хрипло сказал Гарри. – Коли!

– Я видел твои мечты, Рональд Висли, и я видел твои страхи. Всё, чего ты желаешь, может сбыться, но и всё, чего ты страшишься – тоже…

– Коли! – крикнул Гарри; его голос эхом отдался в лесу, остриё меча задрожало, и Рон уставился в глаза Тома Ребуса.

– Нелюбимый всегда, нелюбимый матерью, которая мечтала о дочери… Нелюбимый сейчас, нелюбимый девушкой, которая предпочла твоего друга… Всегда второй, вечно в тени…

– Коли его, Рон, давай! – истошно заорал Гарри: он чувствовал, как трепещет медальон у него в руках, и в страхе ждал, что сейчас произойдёт. Рон поднял меч ещё выше, и когда он сделал это, глаза Ребуса полыхнули ярко-красным.

Из обоих окошек медальона, из обоих глаз, поднялись как цветы, как причудливые пузыри, головы Гарри и Эрмионы, странно искажённые.

Рон потрясённо взвыл и отскочил подальше, а из медальона вырастали фигуры, сперва по плечи, потом по пояс, потом по колени, пока они не встали на медальоне, словно два дерева из одного корня, качаясь над Роном и настоящим Гарри, который отдёрнул пальцы от медальона, внезапно раскалившегося добела.

– Рон! – завопил Гарри, но Гарри-Ребус заговорил голосом Волдеморта, и Рон, словно загипнотизированный, уставился ему в лицо.

– Зачем ты вернулся? Нам было лучше без тебя, счастливее без тебя, мы радовались, что тебя нет… Мы смеялись над твоей глупостью, твоей трусостью, твоими претензиями…

– Претензиями! – эхом подхватила Эрмиона-Ребус, которая была много красивее, но и много страшнее, чем настоящая Эрмиона; она качалась, похохатывая, перед Роном, который казался охвачен ужасом, но не мог оторвать от неё взгляда, бессильно опустив руку с мечом. – Кому было дело до тебя, кому могло быть дело до тебя, если тут был Гарри Поттер? Что ты сделал такого, в сравнении с Избранным? Что ты вообще такое, в сравнении с Мальчиком-Который-Выжил?

– Рон, бей его, БЕЙ! – взвыл Гарри, но Рон не шевельнулся. Его глаза были широко открыты, и Гарри-Ребус и Эрмиона-Ребус отражались в них, их волосы мотались, как пламя, их глаза светились красным, их голоса поднимались злым хором.

– Твоя мать призналась, – глумился Гарри-Ребус, под усмешки Эрмионы-Ребуса, – что она предпочла бы иметь меня своим сыном, была бы рада обменять…

– Почему бы и не предпочесть его, какая женщина тебя захочет, ты ничто, ничто, ничто перед ним, – нараспев протянула Эрмиона-Ребус, вытянулась, как змея, и обвилась вокруг Гарри-Ребуса, крепко его обняв; их губы встретились.

На земле, перед ними, лицо Рона наполнилось злостью. Он дрожащими руками высоко поднял меч.

– Давай, Рон! – взвыл Гарри.

Рон взглянул на него, и Гарри почудился в его глазах алый отсвет.

– Рон…?

Меч сверкнул, метнувшись вниз: Гарри откинулся в сторону с его пути, и был лязг металла, и долгий, затихающий стон. Гарри извернулся вокруг себя, оскользаясь на снегу, палочка наготове для защиты, но биться было не с кем.

Чудовищные версии его самого и Эрмионы исчезли: был только Рон, с мечом в ослабевшей руке, глядящий вниз, на расколотые остатки медальона на плоском камне.

Медленно Гарри пошёл к нему, толком не зная, что сказать или сделать. Рон тяжело дышал; его глаза уже не были красными, а нормальными, голубыми; и в них были слёзы.

Гарри наклонился, притворяясь, что не видит этого, и подобрал сломанную Разделённую Суть. Рон пробил стёкла в обоих окошках: глаза Ребуса пропали, и грязная шёлковая подкладка медальона слегка дымилась. Того, что обитало в Разделённой Сути, не стало, издевательство над Роном было его последним деянием. Звякнул выроненный Роном меч. Рон бессильно опустился на колени, и сжал голову руками. Он дрожал, но, как сообразил Гарри, не от холода. Гарри сгрёб обломки медальона в карман, присел рядом с Роном и осторожно положил руку ему на плечо. Он принял за добрый знак, что Рон руку не сбросил.

– После того, как ты ушёл, – сказал он негромко, благодарный тому, что лица Рона ему не видно, – она неделю плакала. Может, и больше, только она не хотела, чтобы я видел. Сколько было ночей, когда мы вообще не разговаривали. С твоим уходом…

Он не мог закончить; только сейчас, когда Рон опять был здесь, Гарри по-настоящему понял, чем было для них его отсутствие.

– Она мне как сестра, – продолжил он. – Я люблю её, как сестру, и, полагаю, она ко мне относится в этом же роде. Так всегда было. Я думал, ты знаешь.

Рон не отозвался, но отвернулся от Гарри и шумно вытер нос о рукав. Гарри снова поднялся на ноги и пошёл туда, где в нескольких шагах от них валялся Ронов огромный рюкзак, брошенный, когда Рон побежал к пруду, чтобы не дать Гарри утонуть. Он взвалил его себе на спину и пошёл назад к Рону, который при приближении Гарри тоже поднялся, глаза красные, но в остальном взявший себя в руки.

– Извини, – сказал он напряжённо. – Извини, что я ушёл. Я понимаю, я был… был…

Он оглянулся в темноту, словно надеясь, что достаточно мерзкое слово само прилетит, заклеймить его.

– Ну ты как сегодня ночью с этим разделался, – сказал Гарри. – Достал меч. Прикончил Разделённую Суть. Меня спас.

– Тебя послушать, так я много круче, чем на деле, – пробормотал Рон.

– Такие вещи, когда о них слушаешь, всегда выходят круче, чем на деле, – сказал Гарри. – Я тебе это уже который год втолковываю.

Не сговариваясь, они шагнули друг к другу и обнялись, Гарри стиснул в пальцах мокрую куртку на спине Рона.

– А теперь, – сказал Гарри, когда они расцепились, – всё, что нам надо, это отыскать палатку.

Но это не составило труда. Хотя путь через лес вслед за ланью казался долгим, путь назад, рядом с Роном, оказался на удивление коротким. Гарри не терпелось разбудить Эрмиону, и он быстро и возбуждённо нырнул в палатку; Рон чуть-чуть замешкался.

После пруда и леса внутри было восхитительно тепло; свет был только от голубого, как колокольчики, огня в чашке на полу. Эрмиона крепко спала, свернувшись в комок под одеялами, и не ворохнулась, пока Гарри не позвал её по имени несколько раз.

– Эрмиона!

Она пошевелилась, потом быстро села, отбрасывая с лица волосы.

– Что случилось? Гарри? С тобой всё в порядке?

– Ещё как, всё путём. Больше чем путём, просто классно. Тут кое-кто пришёл.

– О чём ты? Кто…?

Она увидела Рона; он стоял, держа меч, и с его одежды капало на протёртый до основы ковёр. Гарри отступил в угол потемнее, скинул Ронов рюкзак, и попытался слиться с полотном палатки.

Эрмиона соскользнула с койки и пошла к Рону шагом лунатика, не сводя глаз с его бледного лица. Она остановилась прямо перед ним, рот полуоткрыт, глаза бешеные. Рон попробовал улыбнуться и приподнял руки…

Эрмиона подалась вперёд и начала колотить его вовсюда, куда только могла дотянуться.

– Ох… ой… отстань! Что ты…? Эрмиона… ОЙ!

– Ты – сущая – задница – Рональд – Висли!

Она отмечала каждоё слово ударом; Рон отступал перед ней, прикрывая голову.

– Приполз – назад – сюда – через – недели – и недели – ой, где моя палочка?

Её вид показывал, что она готова вырвать её у Гарри из рук, и он среагировал инстинктивно:

– Протего!

Невидимый щит раскинулся между Роном и Эрмионой. Сила заклинания толкнула Эрмиону спиной на пол. Она тут же вскочила, выплёвывая попавшие в рот волосы.

– Эрмиона! – сказал Гарри. – Успокойся…

– Не успокоюсь! – пронзительно закричала Эрмиона. Гарри никогда ещё не видел, чтобы она так выходила из себя, она казалась просто безумной. – Отдай мне палочку! Отдай её мне!

– Эрмиона, может быть, ты…

– Не учи меня, что делать, Гарри Поттер! – сорвалась она на визг. – Лучше не пробуй! Отдай сейчас же! А ТЫ!

Она указывала на Рона обвиняющим жестом; это было совсем как на суде, и Гарри не стал бы осуждать Рона за то, что тот отступил на несколько шагов.

– Я бежала за тобой! Я звала тебя! Я умоляла тебя вернуться!

– Я знаю, – говорил Рон, – Эрмиона, мне жаль, мне в самом деле…

– Ах, тебе жаль!

Она расхохоталась пронзительным хохотом, не владея собой; Рон взглядом просил у Гарри помощи, но тот мог только лицом показать, что ничем не может помочь.

– Тебя не было не одну неделю – неделю – и ты считаешь, всё будет тип-топ, если ты скажешь, что тебе жаль?

– Ну, а что мне ещё сказать? – заорал Рон, и Гарри обрадовался, что Рон обороняется.

– Ох, я не знаю! – прокричала Эрмиона с ужасным сарказмом. – Раскинь мозгами, Рон, это ж тебе пару секунд займёт, не больше…

– Эрмиона, – вмешался Гарри, который решил, что она бьёт уже не по правилам, – он только что спас мою…

– Мне плевать! – завизжала она. – Мне плевать, что он там сделал! Неделю за неделей, мы могли помереть, чтоб он знал…

– Я знал, что вы не померли, – завопил Рон, в первый раз перекричав её голос, и подойдя к ней так близко, как только ему позволило Заклятие Щита между ними. – О Гарри было всё время в Прорицателе, всё время по радио, вас ищут везде, всякие слухи, дурацкие сплетни, если б вы умерли, я бы об этом сразу услышал, знаю, вы не знаете, на что это всё было похоже…

– На что же было похоже для тебя???

Её голос ещё не достиг такой высоты, чтобы его могли слышать разве что летучие мыши, но она дошла до такой степени возмущения, что на время потеряла дар речи, и Рон воспользовался случаем.

– Я хотел вернуться в ту же минуту, как телепортировал, но я влетел прямо в банду Ловил, Эрмиона, и уже не мог податься никуда!

– В банду кого? – спросил Гарри, а Эрмиона с размаху упала на стул и скрестила руки и ноги так туго, что, казалось, ей и за несколько лет будет не развязаться.

– Ловил, – сказал Рон. – Они везде… шайки, которые пытаются зашибить деньжат, вылавливая магглорождённых и предателей крови, Министерство за каждого пойманного платит. Я был один-одинёшенек, и на вид школьного возраста; они просто на уши встали, подумали, что я магглорождённый в бегах. Мне пришлось быстро объясняться, чтобы не поволокли в Министерство.

– И что же ты им сказал?

– Что я Стэн Шанпайк. Он первый, кто мне в голову пришёл.

– И они тебе поверили?

– Они были не шибко умные. Один так определённо в родстве с троллем, так он вонял…

Рон мельком глянул на Эрмиону, явно надеясь, что эта щепотка юмора её смягчит, но её лицо оставалось каменным над туго переплетёнными руками.

– Во всяком случае, они переругались, о том, Стэн я или нет. Если честно, всё это выглядело жалко, но всё-таки их было пятеро, а я – один, и у меня палочку отобрали. Потом двое из них подрались, и пока остальные на это отвлеклись, я ухитрился заехать тому, который меня держал, под дых, сцапал его палочку, разоружил того парня, который забрал мою, и телепортировал прочь. Не лучшим образом. Опять Расщепился, – Рон поднял правую руку, чтобы показать отсутствие двух ногтей: Эрмиона холодно подняла брови, – и очутился за несколько миль от вас. К тому времени, как я добрался до того места на берегу, где мы останавливались… вас уже не было.

– Ух ты, история прямо душу рвёт, – сказала Эрмиона тем надменным голосом, который применяла, когда хотела кого уязвить. – Ты, наверное, был просто в ужасе. А мы тем временем подались в Годрикову Лощину и, не помнишь, Гарри, что там было? Ах да, там случилась змеюка Сам-Знаешь-Кого, и чуть не убила нас обоих, а потом Сам-Знаешь-Кто самолично явился за нами, и опоздал где-то на секунду.

– Что? – Рон, открыв рот, переводил взгляд с Эрмионы на Гарри, но Эрмиона его словно не видела.

– Гарри, только вообрази: потерять ногти! Против этого наши страдания точно мелочь, правда?

– Эрмиона, – сказал Гарри негромко, – Рон только что спас мне жизнь.

Эрмиона притворилась, что не слышит его.

– Хотя одну вещь я бы хотела узнать, – сказала она, уставясь куда-то на фут выше Роновой головы. – Как именно ты нашёл нас сегодня ночью? Это очень важно. Зная это, мы сможем сделать так, что нас наверняка не посетит никто, кого мы не желаем видеть.

Рон свирепо посмотрел на неё, потом вытащил из кармана джинсов маленькую серебряную вещицу.

– Вот.

Эрмионе пришлось взглянуть на Рона, чтобы увидеть, что он показывает.

– Гасилка? – спросила она, от изумления забыв, что выглядит свирепой и неприступной.

– Она не только включает и выключает свет, – сказал Рон. – Я не знаю, как это работает, или почему это случилось тогда, и не бывало раньше, может, потому, что я хотел вернуться с того самого времени, как ушёл. Но я слушал радио, Рождественским утром, очень рано, и услышал… услышал тебя.

Он посмотрел на Эрмиону.

– Ты услышал меня по радио? – спросила она недоверчиво.

– Нет, я услышал тебя из своего кармана. Твой голос, – он опять поднял Гасилку, – шёл из этой штуки.

– И что я сказала, если точно? – спросила Эрмиона, тоном где-то между сомнением и любопытством.

– Мое имя, «Рон». И ещё… что-то насчёт волшебной палочки…

Эрмиона покраснела, как огонь. Гарри вспомнил: тогда имя Рона было первый раз громко сказано после того дня, как он ушёл; Эрмиона помянула его, когда они обсуждали починку Гарриной палочки.

– Я её вытащил, – продолжил Рон, глядя на Гасилку, – и она вроде не изменилась, или ещё что, но я был уверен, что слышал тебя. Ну, я ей щёлкнул. У меня в комнате свет погас, но другой свет зажёгся, прямо за окном.

Рон поднял руку и указал перед собой, глядя на что-то, чего ни Гарри, ни Эрмиона не могли видеть.

– Это был шар из света, вроде пульсирующий, голубоватый, как свет вокруг Портключа, понимаете?

– Ага, – хором автоматически сказали Гарри и Эрмиона.

– Я понял, что это то самое, – сказал Рон. – Я сгрёб своё барахло, упаковал его, надел рюкзак и вышел в сад.

Маленький шарик из света висел там, ждал меня, и когда я вышел, он поплыл, покачиваясь, и я пошёл за ним за сарай, и тут он… ну, он вошёл в меня.

– То есть? – спросил Гарри, уверенный, что не расслышал.

– Он типа как поплыл ко мне, – сказал Рон, изображая это движение указательным пальцем, – прямо к груди, и… и просто проплыл насквозь. Вот тут, – указал он рядом с сердцем. – Я его почувствовал, он был горячий. И как он оказался во мне, я понял, что мне полагается сделать. Я понял, что меня принесёт, куда надо. Ну я телепортировал, и попал на склон холма. Там было всё в снегу…

– Мы были там, – сказал Гарри. – Мы провели там две ночи, и на вторую мне всё казалось, что я слышу, как кто-то ходит вокруг в темноте и зовёт нас!

– Ага, это должно быть, я и был, – сказал Рон. – Правда, ваши защитные чары работали, потому что я не мог ни увидеть вас, ни услышать. Всё равно, я был уверен, что вы где-то тут, и в конце концов залез в спальный мешок, чтобы подождать, как кто-нибудь из вас появится. Я думал, что вы должны показаться, когда будете убирать палатку.

– Но не показались, – сказала Эрмиона. – Мы телепортировали под Плащом-невидимкой, для особой безопасности. И сделали это с утра пораньше, потому что, как Гарри объяснил, слышали, как кто-то вокруг шарится.

– Ну, я проторчал на холме весь день, – продолжил Рон. – Всё надеялся, что вы появитесь. Но когда начало темнеть, я понял, что, должно быть, упустил вас, и опять щёлкнул Гасилкой, голубой огонь появился и вошёл в меня, и я телепортировал и оказался в этом лесу. Мне вас по-прежнему было не увидеть, и я только надеялся, что кто-нибудь из вас наконец покажется… и Гарри показался. Ну, если точно, я сперва увидел ту олениху.

– Увидел ту что? – резко спросила Эрмиона.

Они принялись объяснять, что там было, и пока повесть о серебряной лани и мече в пруду разворачивалась, Эрмиона, нахмурясь, переводила взгляд с Гарри на Рона, с таким вниманием, что забыла держать руки скрещёнными.

– Это должен был быть Покровитель! – заявила она. – Вы не видели, кто его наколдовал? Никого не видели? И он привёл вас к мечу? Поверить не могу! И что потом было?

Рон объяснил, как он следил, как Гарри прыгнул в пруд, и как ждал, что тот вынырнет; как он сообразил, что что-то не так, нырнул и спас Гарри, потом вернулся за мечом. Он дошёл до открывания медальона, заколебался, и Гарри вмешался:

–…и Рон разбил его мечом.

– И… и оно пропало? Как это было? – прошептала Эрмиона.

– Ну, оно… оно застонало, – сказал Гарри, метнув взгляд на Рона. – Вот.

Он бросил медальон ей на колени; она живо схватила его и принялась рассматривать пробитые окошки.

Рассудив, что теперь это уже безопасно сделать, Гарри взмахом Эрмиониной палочки убрал Заклятие Щита и повернулся к Рону:

– Вроде ты сейчас говорил, что смылся от Ловил с лишней палочкой?

– Что? – сказал Рон, который следил за Эрмионой, изучавшей медальон. – Ох… ах, да.

Он расстегнул пряжку на кармане рюкзака, и вытащил короткую тёмную волшебную палочку. – Вот, я рассудил, что всегда приятно иметь запас.

– И был прав, – сказал Гарри, протягивая руку. – Моя сломалась.

– Не придуривайся, – сказал Рон, но тут Эрмиона поднялась со стула, и у Рона опять стал встревоженный вид.

Эрмиона уложила побеждённую Разделённую Суть в бисерную сумочку, забралась на свою койку и улеглась, не сказав ни слова.

Рон отдал Гарри новую палочку.

– Думаю, на лучшее ты и надеяться не мог, – тихонько сказал Гарри.

– Ага, – согласился Рон. – Могло быть хуже. Помнишь, она птиц на меня напустила?

– Я ещё решения не приняла, – донёсся из-под одеял приглушённый голос Эрмионы, но Гарри видел, как Рон улыбается, вытягивая из рюкзака свою бордовую пижаму.