Глава пятнадцатая Месть по-гоблински

 

Н а следующее утро, пораньше, пока друзья не проснулись, Гарри вышел из палатки, поискать в лесу самое старое, самое корявое, но и самое живучее дерево, какое только найдётся. В его тени он похоронил глаз Хмури – Дикого Глаза, и отметил место, волшебной палочкой вырезав на коре маленький крест. Не так уж много – но Гарри чувствовал, что Дикому Глазу это понравилось бы много больше, чем торчать в двери Долорес Амбридж. Потом он вернулся в палатку, дожидаться, пока все проснутся, и можно будет обсудить, что делать дальше.

Гарри и Эрмиона считали, что лучше на одном месте – где бы оно ни было – не задерживаться, и Рон согласился, с личным пожеланием, чтобы следующее перемещение привело их поближе к бутерброду с ветчиной. Эрмиона поэтому убрала все чары, которыми она окружила прогалину, а Гарри с Роном тем временем ликвидировали все следы и признаки того, что они здесь останавливались. Потом они телепортировали на окраину маленького городка с рынком.

Как только они поставили палатку под покровом маленькой кучки деревьев и окружили её свежими защитными чарами, Гарри надел Плащ-невидимку и пошёл разведать, чем подкрепиться. Но всё получилось не по плану. Он только вошёл в городок, как неестественный холод, сгущающийся туман и неожиданно потемневшее небо заставили его замереть, как замороженного.

– Но ты же умеешь делать потрясающего Покровителя! – запротестовал Рон, когда Гарри вошёл в палатку с пустыми руками, запыхавшийся, и выговаривающий только одно слово: дементоры.

– Я не смог…, - проговорил Гарри, глотая воздух и прижимая руку к рёбрам, из-за колотья в боку. – Он бы не появился…

У Рона и Эрмионы был такой оцепенелый и растерянный вид, что Гарри стало стыдно. Хотя это было как в кошмарном сне – видеть, как вдали скользят в тумане дементоры, и понимать (а холод сковывает лёгкие, и в ушах – далекий вой), что себя ему не защитить. Гарри потребовалась вся сила воли, чтобы заставить себя сойти с места и убежать, оставив безглазых дементоров скользить среди магглов, которые пусть их и не видели, но несомненно ощущали отчаяние, которое дементоры разливали всюду на своём пути.

– Значит, нам по-прежнему нечего жрать.

– Рон, заткнись, – огрызнулась Эрмиона. – Гарри, что случилось? Почему ты решил, что не сможешь создать Покровителя? Вчера у тебя прекрасно получилось.

– Я не знаю.

Гарри обмяк в старом Перкинсовом кресле, чувствуя себя просто уничтоженным. Он боялся, что в нём что-то испортилось. Вчерашний день был, казалось, давным-давно: сегодня он опять был тринадцатилетним, тем единственным, кто упал в обморок в Хогвартсовском экспрессе.

Рон пнул ножку стула.

– Чего? – рыкнул он на Эрмиону. – Я хочу жрать! Я чуть кровью не истёк, а что потом съел – пару поганок?

– Тогда пойди и раскидай дементоров, – сказал Гарри с обидой.

– И пошёл бы, только у меня рука в лямке, как ты сам видишь.

– Очень кстати.

– Что ты хочешь этим сказать…?

– Конечно же! – вскрикнула Эрмиона, хлопнув себя рукой по лбу, так что Гарри и Рон от удивления замолкли. – Гарри, отдай мне медальон! Скорей же, – она нетерпеливо щёлкнула пальцами, когда Гарри не пошевелился. – Это Разделённая Суть, Гарри, ты же её носишь!

Она протянула обе руки, и Гарри стянул через голову золотую цепочку. В то мгновение, когда медальон перестал касаться его кожи, он почувствовал себя свободным и странно воспрянувшим духом. Он до этого даже не сознавал, что был весь в поту, и что у него было тяжело в животе – пока оба эти ощущения не исчезли.

– Лучше? – спросила Эрмиона.

– Ага, ещё как!

– Гарри, – сказала Эрмиона, опустившись перед ним на корточки и говоря таким голосом, какой напомнил Гарри посещение тяжело больного, – тебе не кажется, что он в тебя вселялся?

– Чего? Нет! – сказал Гарри, словно защищаясь. – Я помню всё, что делал, когда таскал его на себе. Я бы не знал, что я делаю, если бы он в меня вселился, верно? Джинни говорила мне, у неё бывало так, что она временами ничего не помнила.

– Ну-у-у, – сказала Эрмиона, разглядывая тяжёлый медальон. – Может, нам не следует его носить. Мы можем просто хранить его в палатке.

– Нам нельзя оставлять Разделённую Суть валяться где попало, – отчеканил Гарри. – Если мы её потеряем, или её украдут…

– Ой, хорошо, хорошо, – Эрмиона застегнула цепочку на свое шее и затолкала медальон с глаз долой себе под блузку. – Но мы будем носить её по очереди, так что ни у кого она не будет долго.

– Классно, – сказал Рон без всякого интереса. – А раз мы с этим разобрались, не будете ли вы добры раздобыть нам поесть?

– Прекрасно, но нам придётся отправиться за этим куда-нибудь ещё, – ответила Эрмиона, искоса взглянув на Гарри. – Это не дело – оставаться там, где, как мы знаем, кругом дементоры шастают.

Кончилось тем, что они расположились на ночлег в отдалённом поле у одинокой фермы, с которой они ухитрились стянуть яйца и хлеб.

– Но это же не воровство, правда? – спросила Эрмиона с тревогой в голосе, когда они устраивали бутерброды из яичницы и жареного хлеба. – Ведь я же подложила деньги под несушку?

Рон закатил глаза и проговорил набитым ртом: – Эр'м'на'а, 'е 'ери в 'олову, 'аслабся.

И конечно, расслабиться стало гораздо легче, теперь, когда они наелись в полное удовольствие. Вопрос о дементорах был забыт за вечерними шутками, и у Гарри было легко на душе, он думал о будущём без страха, когда заявил, что из них троих он в эту ночь будет дежурить первым.

Это было их первое столкновение с тем фактом, что полный желудок означает хорошее настроение, а пустой – уныние и перебранку. Гарри меньше всего удивлялся этому, ведь у Десли ему не раз приходилось сидеть голодным. Эрмиона вполне удовлетворительно выдерживала ночи, когда им доставались только ягоды или чёрствые бисквиты, разве что становилась чуть раздражительнее, и молчала суровее. А вот Рон, привыкший к обязательным трём вкусным трапезам в день, стараниями своей матери или Хогвартсовских домовых эльфов, от голода становился сразу и упрямым, и вспыльчивым. И когда нехватка еды совпадала с его очередью носить Разделённую Суть, он становился попросту неприятным.

– Ну и где следующая? – повторял он по каждому поводу. Сам он, похоже, не имел об этом никаких идей, и ждал, что Гарри и Эрмиона придут с готовыми планами, пока он сидит и переживает из-за нехватки еды. Соответственно Гарри и Эрмиона проводили бесплодные часы, пытаясь сообразить, где могли бы быть прочие Разделённые сути, и как уничтожить ту единственную, что они уже раздобыли; а как новых сведений у них не было, они всё чаще и чаще повторялись.

Поскольку Дамблдор сказал Гарри, что он уверен: Волдеморт спрятал свои Сути в местах, которые для него много значили, то они раз за разом перечисляли – получалось похожим на тоскливую молитву – все известные им места, в которых Волдеморт жил или которые посещал. Сиротский приют, где он родился и рос; Хогвартс, где он учился; магазин Борджина и Бёркса, где он работал, окончив школу; наконец, Албания, где он провёл годы своего падения. Вокруг этого и вертелись их рассуждения.

– Ага, давайте мотнём в Албанию. Страну обшмонать – от обеда до ужина времени вот так хватит! – саркастически заявил Рон.

– Там ничего быть не может. Он уже соорудил шесть Сутей до того, как потерял силу, и Дамблдор был уверен, что шестая Суть – змея, – сказала Эрмиона. – И мы знаем, что змея – не в Албании, она обычно при Вол…

– Я ж просил так не говорить!

– Ладно! Змея обычно при Сам-Знаешь-Ком – доволен?

– Нет чтобы очень.

– И я не верю, чтобы он прятал что у Борджина и Бёркса, – сказал Гарри, который обосновывал это уже много раз, но повторил, просто чтобы нарушить неприятную тишину. – Борджин и Бёркс – эксперты в Тёмных вещах, они бы распознали Разделённую Суть мигом и без ошибки.

Рон демонстративно зевнул. Подавив сильнейшее желание чем-нибудь в него запустить, Гарри пошёл дальше гнуть своё: – Я по-прежнему уверен, что он мог спрятать что-то в Хогвартсе.

Эрмиона вздохнула.

– Но Дамблдор уж точно бы там её нашёл, Гарри!

Гарри повторил аргумент, которым он всегда подтверждал свою теорию:

– Дамблдор же сказал, вот прямо передо мной, что он никогда не считал, что знает все секреты Хогвартса. И я говорю вам, что если и есть место, которое для Вол…

– Ой!

– Для САМ-ЗНАЕШЬ-КОГО, вот тебе! – заорал Гарри, не в состоянии больше сдерживаться. – Если и есть место, по-настоящему дорогое для Сам-Знаешь-Кого, так это Хогвартс!

– Ой, даёшь, – скривился Рон. – Школа?

– Именно что школа! Это был его первый настоящий дом, то, что он там, значило, что он особенный, это значило для него всё, и даже когда он её окончил…

– Это ты о Сам-Знаешь-Ком говоришь? Не о себе часом? – поинтересовался Рон. Он теребил цепочку медальона на своей шее; Гарри посетило желание схватить эту цепочку, и ею Рона придушить.

– Ты говорил нам, что Сам-Знаешь-Кто просил Дамблдора дать ему место в школе, после окончания, – сказала Эрмиона.

– Именно так, – сказал Гарри.

– Но его же не взяли на работу, так ведь? – продолжила Эрмиона. – Так что он никак не мог найти там что-то, принадлежавшее основателям, и спрятать его в школе!

– Ладно, согласен, – признал поражение Гарри. – Забыли про Хогвартс.

Не имея понятия, с чего ещё начать, они отправились в Лондон и, скрываясь под Плащом-невидимкой, искали приют, в котором Волдеморт рос. Эрмиона прокралась в библиотеку и выяснила, что приют много лет как снесли. Они побывали на его месте и увидели многоэтажный деловой центр.

– Можно порыться под фундаментом, – предложила Эрмиона, совсем не искренне.

– Не будет он тут свою Суть прятать, – сказал Гарри. Он всегда это знал. Сиротский приют – отсюда Волдеморт всегда хотел убежать, он никогда бы не спрятал эдесь часть своей души. Дамблдор показал Гарри, что Волдеморт искал для своих тайников места величественные или таинственные; а этот мрачный серый уголок Лондона был невообразимо далёк от Хогвартса, или Министерства, или зданий вроде Гринготтса, колдовского банка, с золочёными дверями и полами из мрамора.

И уж совсем без никакой идеи они отправились дальше по стране, каждую ночь раскидывая свою палатку на новом месте, для безопасности. Каждое утро они удостоверивались, что ликвидировали все следы своего пребывания, и отправлялись на поиски другого уединённого, безлюдного места, телепортировали в леса, в тёмные щели в приморских утёсах, на лиловые вересковые равнины, в предгорья, а однажды – на покрытый галькой берег уединённой бухточки. Каждые двенадцать, примерно, часов они передавали друг другу Разделённую Суть, словно играли в какую-то извращённо-медленную игру, где надо было успеть передать что-то товарищу, прежде чем кончится музыка, потому что расплатой за опоздание были двенадцать часов страха и тревоги.

Шрам у Гарри по-прежнему временами покалывало. Чаще всего это, он заметил, случалось, когда была его очередь носить медальон. Иногда ему не удавалось скрыть свою боль.

– Что там? Что ты видишь? – требовательно спрашивал Рон, когда замечал, что Гарри морщится.

– Лицо, – каждый раз бормотал в ответ Гарри. – Всё то же лицо. Вор, что обокрал Грегоровича.

И Рон каждый раз отворачивался, не пытаясь скрыть разочарования. Гарри знал, что Рон надеется услышать новости о родных и прочих, кто в Ордене Феникса, но, в конце-то концов, он, Гарри, не телевизор, он мог видеть только то, о чём сейчас думает Волдеморт, а не переключать программы, куда самому хочется. И сейчас Волдеморт размышлял без конца о неизвестном юноше с весёлой физиономией, а как этого юношу зовут, и где он, Волдеморт знал не больше Гарри – Гарри был в этом уверен. А как шрам продолжал гореть, и весёлый белобрысый парень всё маячил дразнящей загадкой в мыслях Гарри, то он выучился не показывать ни знака боли или неудобства, потому что его друзья при упоминании вора лишь морщились от досады. Он не мог всерьёз винить их за это, потому что от бесплодных поисков Разделённых Сутей все и так были близки к отчаянию.

Дни складывались в недели, и Гарри начал подозревать, что Рон с Эрмионой повадились беседовать без него, но о нём. Несколько раз они обрывали разговор, когда Гарри входил в палатку, и дважды он случайно заставал их, уединившихся подальше, голова к голове, и говорящих быстро-быстро; оба раза они замолкали, когда соображали, что он подходит, и поспешно делали вид, что пошли за водой или собирают хворост.

Гарри не мог отделаться от мысли, что они только потому согласились пойти с ним в это, как сейчас казалось, бесцельное и бестолковое странствие, что думали, будто у него есть какой-то тайный план, который они узнают, когда будет нужно. Рон не пытался скрыть своё дурное настроение, и Гарри начал опасаться, что и Эрмиона разочарована его жалким руководством. В отчаянии он пытался обдумывать, в каких местах могут находиться оставшиеся Разделённые Сути, но единственное, что приходило ему в голову, это Хогвартс, а как никто не считал это правдоподобным, он прекратил о нём говорить.

Они продолжали странствовать, а кругом накатывалась осень. Палатку теперь ставили на ворохе опавших листьев. Природные туманы соединялись с теми, что напускали дементоры; ко всем бедам прибавились ветер и дождь. То, что Эрмионе всё лучше удавалось определять, какие грибы можно есть, не могло перевесить их бесконечного одиночества, нехватки человеческого общества, полного неведения о том, как идёт война с Волдемортом.

– Моя мать, – сказал Рон как-то вечером, когда они сидели в своей палатке на речном берегу в Уэльсе, – может делать хорошую жратву из ничего.

Он уныло потыкал вилкой в кусок подгорелой до угля рыбы на своей тарелке. Гарри машинально взглянул на Ронову шею и увидел, как и ожидал, поблёскивающую на ней золотую цепочку Разделённой Сути. Гарри ухитрился побороть желание крепко обругать Рона, он же знал, что когда тому придёт время снять цепочку, его настроение понемногу улучшиться.

– Твоя мать не может приготовить еду из воздуха, – сказала Эрмиона, – и никто не может. Пища – первое из пяти Принципиальных Исключений из Гэмпова закона Природных Преобразо…

– Ох, трудно по-человечески сказать? – выговорил Рон, выковыривая кусочек рыбы, застрявший между зубов.

– Сделать хорошую еду из ничего невозможно! Её можно Призвать, если знаешь, откуда, её можно изменить, можно увеличить её количество, если у тебя уже сколько-то её есть…

– Ну, увеличением этого можешь себя не утруждать, такая гадость, – сказал Рон.

– Эту рыбину поймал Гарри, а я сделала с ней, что могла! Я заметила, что почему-то именно мне выпадает готовить еду, подозреваю, потому, что я девушка!

– Нет, потому, что тебя подозревают лучшей в магии! – огрызнулся в ответ Рон.

Эрмиона вскочила, и куски жареной щуки посыпались с её жестяной тарелки на пол.

– Завтра, Рон, можешь взять стряпню на себя, если сможешь найти, из чего, и наколдовать из этого что-нибудь съедобное. А я буду сидеть тут, и кривить рожу, и ныть, и ты увидишь свою персону…

– Заткнитесь! – Гарри вскочил и поднял руки. – Заткнитесь сейчас же!

Эрмиона взъярилась:

– Как ты можешь за него заступаться, он к стряпне и пальцем…

– Эрмиона, тихо, мне кто-то послышался!

Гарри прислушивался изо всех сил, продолжая держать руки поднятыми, показывая друзьям, чтобы те молчали. Потом, сквозь плеск и журчание реки, он снова услышал голоса. Он посмотрел на Плутоскоп – тот не двигался.

– Ты чары Заглушения наложила, точно? – прошептал он Эрмионе.

– Я всё сделала, – прошептала она в ответ, – Заглушение, Отгоняние Магглов, Прозрачарование, все чары. Кто бы там ни был, они нас не услышат и не увидят.

Тяжёлые шаги, шорох, звук скатывающихся камней и сдвинутых сучьев – всё это говорило, что несколько человек пробираются вниз по крутому, заросшему склону к узкой полосе берега, где друзья поставили палатку. Они ждали, вынув палочки. Заклинания, которыми они себя окружили, в почти совершенной темноте должны были надёжно укрыть их от магглов или обычных ведьм и колдунов. Если же там Пожиратели Смерти, то, возможно, их оборону впервые испытает Тёмная магия.

Пришельцы подошли к берегу, и их голоса стали громче, но не разборчивее. Гарри прикинул, что до тех, кому голоса принадлежали, не было и двадцати футов, но шумящая на камнях река не позволяла сказать точнее. Эрмиона схватила бисерную сумочку и принялась в ней рыться; через мгновение она вытащила Ушлые Уши, и бросила по штуке Гарри и Рону. Те поспешно засунули кончики телесного цвета шнурков себе в уши, а другие концы направили из входа в палатку.

Через несколько секунд Гарри услышал усталый мужской голос:

– Тут должны быть форели, или ты считаешь, им ещё не сезон? Ассио форель!

Вдалеке несколько раз плеснуло, а потом послышались шлепки рыбы, падающей в руки. Кто-то одобрительно хмыкнул. Гарри поглубже вдавил Ушлое Ухо в собственное: сквозь журчание реки он определил ещё несколько голосов, но там говорили не по-английски, и вообще ни на каком слышанном им человеческом языке. Это была грубая и немелодичная речь, череда рокочущих гортанных звуков, и говорили, похоже, двое, один чуть пониже и помедленнее другого.

Огонь вспыхнул за брезентом палатки, между палаткой и огнём заходили огромные тени. Вкуснейший запах поджариваемой форели поплыл по воздуху, причиняя танталовы муки. Застучали ножи по тарелкам, и снова послышался первый голос:

– Вот, берите, Грифук, Горнук.

– Гоблины! – губами беззвучно изобразила Эрмиона; Гарри кивнул.

– Спасибо, – хором сказали гоблины по-английски.

– Значит, вы трое уже давно в бегах? – спросил новый, добродушный и приятный голос; он показался смутно знакомым, и Гарри вообразил кого-то упитанного, с весёлой физиономией.

– Шесть недель… семь… забыл, – сказал уставший. – Через пару дней встретил Грифука, а вскоре объединили свои силы и с Горнуком. Хорошо быть хоть в маленькой, да компании. – Разговор прервался, пока ножи скребли по тарелкам, а жестяные кружки поднимались и снова ставились на землю. – А тебя что сорвало с места, Тэд? – продолжил первый говоривший.

– Знал, что за мной придут, – ответил добродушный голос, и Гарри неожиданно понял, кто это: отец Тонкс. – Услышал, что на той неделе Пожиратели Смерти в округу наведывались, и решил, что лучше мне удрать. Я ж отказался регистрироваться как магглорождённый, из принципа, понимаешь, ну и знал, что это только вопрос времени, что когда-нибудь придётся мне смыться. С женой будет всё путём, она чистокровная. А потом я тут встретил Дина, где-то совсем недавно, так, сынок?

– Ага, – сказал ещё один голос, и Гарри, Рон и Эрмиона уставились друг на друга, безмолвные, но вне себя от возбуждения, потому что они без сомнения опознали голос Дина Томаса, товарища-гриффиндорца.

– Что, магглорождённый? – спросил первый голос.

– Точно не знаю, – ответил Дин. – Мой отец бросил маму, когда я был маленьким. Так что мне не доказать, что он был волшебником.

Некоторое время было тихо, если не считать звуков жевания; потом снова заговорил Тэд.

– Надо сказать, Дирк, я был удивлён, тебя встретив. Приятно – но удивлён. Говорили, что ты попался.

– Было дело, – сказал Дирк. – Я устроил побег с полпути в Азкабан. Ошеломил Долиша и умыкнул его метлу. Это оказалось проще, чем я думал; я не уверен, что он был тогда в полном порядке. Может, его Заморочили. Если так, то я готов руку пожать тому колдуну или ведьме, кто это сделал, мне же, наверное, жизнь спасли.

Последовала ещё одна пауза, в которой только потрескивал огонь и шумела река. Потом Тэд сказал: – А вы двое во что вляпались? У меня, э, было впечатление, что гоблины, если в целом, на стороне Сами-Знаете-Кого.

– У вас было неправильное впечатление, – сказал гоблин, тот, у которого голос повыше. – Мы не принимаем ни чьей стороны. Это война среди волшебников.

– Тогда как вышло, что вы скрываетесь?

– Я счёл это благоразумным, – сказал гоблин с голосом пониже. – Как отринувший то, что я расцениваю как недопустимое требование, я считаю свою личную безопасность под угрозой.

– Какой работы от вас просили? – спросил Тэд.

– Службы, плохо совместимой с достоинством моей расы, – ответил гоблин, и, когда он это говорил, его голос был грубее, и менее похож на человеческий. – Я не домовой эльф.

– А как у вас, Грифук?

– Схожие причины, – сказал гоблин с голосом повыше. – Гринготтс больше не под исключительным контролем моего народа. Я не признаю волшебного руководства.

Он вполголоса добавил что-то на гоббледгуке, и Горнук рассмеялся.

– В чём шутка? – спросил Дин.

– Он сказал, – ответил ему Дирк, – что есть вещи, которых волшебникам всё равно не понять.

Короткая пауза, потом…

– Не врубился, – сказал Дин.

– Перед тем, как уйти, я свершил свою маленькую месть, – сказал Грифук по-английски.

– Добрый человек – то есть, я хотел сказать гоблин, – поспешно поправился Тэд, – неужто ты сумел запереть какого-нибудь Пожирателя Смерти в одно из ваших особо секретных хранилищ?

– Даже устрой я это, уж меч-то не помог бы ему выбраться, – ответил Грифук. Горнук захохотал, и даже Дирк выдавил смешок.

– Мы с Дином по-прежнему чего-то не понимаем, – сказал Тэд.

– И Северус Снэйп тоже, хотя он этого не знает, – сказал Грифук, и оба гоблина разразились зловещим хохотом. Гарри в палатке едва дышал от возбуждения: они с Эрмионой уставились друг на друга, прислушиваясь изо всех сил.

– А ты не слыхал об этом, Тэд? – спросил Дирк. – Про ребят, которые пытались выкрасть меч Гриффиндора из Снэйпова кабинета в Хогвартсе?

Словно электрический ток прошёл сквозь Гарри, так что каждый нерв задрожал, как струна, но сам он застыл, словно пустил корни.

– Ни слова не слышал, – ответил Тэд. – Это было в Прорицател е?

– Навряд, – усмехнулся Дирк. – Мне вот Грифук рассказал, а он слышал от Билла Висли, который работает для банка. Среди ребят, которые пытались украсть меч, была Биллова сестрёнка.

Гарри глянул на Рона и Эрмиону – они вцепились в Ушлые Уши, словно утопающие в соломинку.

– Она и ещё пара дружков пробрались в Снэйпов кабинет и разнесли стеклянный футляр, где он хранил меч. Снэйп их застукал, когда они уносили меч по лестнице.

– Помоги им Господь, – сказал Тэд. – Они что, думали, что смогут пойти с этим мечом на Сам-Знаешь-Кого? Или на самого Снэйпа?

– Ну, что они там ни собирались делать с мечом, но Снэйп решил, что у него держать меч опасно, – ответил Дирк. – Пару деньков спустя, перемолвившись, как я полагаю, с Сами-Знаете-Кем, он отослал меч в Лондон, пусть он лучше лежит в Гринготтсе.

Гоблины вновь захохотали.

– По-прежнему не вижу, в чём соль, – сказал Тэд.

– Это ж липа, – выдавил Грифук.

– Меч Гриффиндора!

– О да. Копия – прекрасная копия, надо признать – но сделанная волшебником. Оригинал выковали гоблины, много веков назад, и у него особые свойства, они под силу только гоблинам-оружейникам. Так что где бы истинный меч Гриффиндора ни был, он не в хранилищах банка Гринготтс.

– Вижу, – сказал Тэд. – И я так понимаю, что рассказать Пожирателям Смерти об этом вы не потрудились.

– Я не нашёл основания потревожить их этим, – напыщенно объяснил Грифук, и Тэд с Дином присоединились к хохочущим Горнуку и Дирку.

В палатке Гарри закрыл глаза, надеясь изо всех сил, что кто-нибудь задаст вопрос, на который ему так нужен был ответ, и через минуту – казалось, что через десять – Дин оказал ему эту услугу; всё-таки он (Гарри тряхнуло при воспоминании об этом) был когда-то ухажёром Джинни.

– Что стало с Джинни и с прочими? Теми, кто пытался украсть меч?

– А, наказали, и крепко, – сказал Грифук безразличным тоном.

– Но с ними всё в порядке? – быстро спросил Тэд. – То есть, Висли ведь не нужно, чтобы ещё кого-то из их детей покалечили?

– Вроде серьёзных травм не было, насколько я знаю, – сказал Грифук.

– Значит, им повезло, – сказал Тэд. – У Снэйпа такая слава, что нам, пожалуй, надо радоваться, что они остались в живых.

– Значит, ты веришь этим историям, Тэд, так ведь? – спросил Дирк. – Веришь, что Снэйп убил Дамблдора?

– Ещё бы не верил, – сказал Тэд. – Или ты собираешься, сидя здесь, сообщить мне, что, по-твоему, в этом замешан Поттер?

– Нынче не знаешь, чему и верить, – пробормотал Дирк.

– Я знаю Гарри Поттера, – сказал Дин. – И я считаю, что он в самом деле… ну, Избранный, или как там вы его назовёте.

– Да-а, тут многим бы хотелось поверить в этакое, сынок, – сказал Дирк, – многим, включая меня. Но где он? Удрал, так оно выглядит. Как ты думаешь, если бы он знал что-то, чего мы не знаем, или ещё чем-то был особенный, то он бы сейчас сражался, собирал народ на сопротивление, а не прятался. И Прорицатель, знаете, много чего против него собрал…

– Прорицатель? – фыркнул Тэд. – Если ты, Дирк, до сих пор его читаешь, то сам заслужил, что тебе врут. Если хочешь фактов, попробуй Экивокер.

Последовал целый взрыв кашля, икания и тяжёлых глухих шлепков. Судя по звукам, Дирк подавился рыбьей костью. Наконец он неразборчиво выдал: – Экивокер? Свалка бредятины Ксено Лавгуда?

– Нынче он не такой бредовый, – сказал Тэд. – Тебе надо его посмотреть. Ксено печатает всё то, что не даёт Прорицатель, и в последнем номере нет ни слова о складкорогих стеклопах. Как долго ему дадут этим заниматься, я, знаешь, без понятия. Но Ксено пишет, на первой странице каждого номера, что каждый волшебник, который против Сам-Знаешь-Кого, должен считать помощь Гарри Поттеру своей первейшей обязанностью.

– Трудно помогать парню, который исчез с лица земли, – сказал Дирк.

– Послушай, то, что его до сих пор не поймали, уже чёрт знает какой подвиг, – сказал Тэд. – Мне радостно слышать о нём хоть что-то; ведь то же самое и мы пытаемся делать – оставаться на свободе, разве не так?

– Да-а, хорошо, тут ты в точку попал, – вздохнул Дирк. – Целое Министерство со всеми своими стукачами за ним охотится, тут будешь ждать, что его сразу поймают. Не помнишь, кто это говорил, что его уже схватили, и прикончили без огласки?

– Ох, не говори такое, Дирк, – пробормотал Тэд.

Опять была длинная пауза, только побрякивали ножи и вилки. Когда заговорили опять, это был спор о том, где им спать – на берегу, или вернуться на лесистый склон. Решив, что деревья дадут лучшую защиту, пришельцы загасили свой костёр, полезли вверх от реки, и их голоса пропали вдали.

Гарри, Рон и Эрмиона смотали Ушлые Уши. Гарри, который, пока они подслушивали, обнаружил, что хранить молчание ему всё труднее и труднее, теперь обнаружил, что может сказать лишь: – Джинни… меч…

– Знаю! – заявила Эрмиона.

Она бросилась за своей бисерной сумочкой, и в этот раз запустила в неё руку по плечо.

– Вот… мы… сейчас…, - бормотала она сквозь стиснутые зубы, ухватившись за что-то, лежавшее явно на самом дне сумочки. Медленно показался край узорной рамы для картины. Гарри кинулся помогать. Пока они высвобождали пустой портрет Финеаса Нигеллуса из сумочки, Эрмиона не отводила от него своей палочки, готовая произнести заклинание в любой момент.

– Если кто-то заменил настоящий меч на поддельный, и это было в кабинете Дамблдора, – говорила она, отдуваясь, пока картину устанавливали у стены палатки, – Финеас Нигеллус мог видеть, как это было, он же висит прямо напротив ящика!

– Если он не спал, – сказал Гарри, но задержал дыхание, когда Эрмиона опустилась на колени перед пустым холстом, направила палочку прямо в его середину, прочистила горло и сказала:

– Э… Финеас? Финеас Нигеллус?

Ничего не случилось.

– Финеас Нигеллус? – повторила Эрмиона. – Профессор Блэк? Пожалуйста, можем мы поговорить с вами? Пожалуйста?

– «Пожалуйста» всегда поможет, – произнёс холодный, фальшивый голос, и Финеас Нигеллус скользнул в портрет. Эрмиона тут же крикнула:

– Обскура!

Чёрная повязка закрыла умные тёмные глаза Финеаса Нигеллуса, отчего тот ударился о раму и охнул от боли.

– Что… как посмели… кто вы…?

– Мне очень жаль, профессор Блэк, – сказала Эрмиона, – но это необходимая предосторожность!

– Уберите это жуткое добавление сейчас же! Уберите его, говорю! Вы губите великое произведение искусства! Где я? Что вообще происходит?

– Где мы, это не важно, – сказал Гарри, и Финеас Нигеллус застыл, забыв про попытки стянуть нарисованную повязку.

– Не может ли это быть голос неуловимого мистера Поттера?

– Возможно, – ответил Гарри, понимая, что этим поддержит интерес у Финеаса Нигеллуса. – У нас есть к вам пара вопросов – насчёт меча Гриффиндора.

– А, – сказал Финеас Нигеллус, поворачивая голову то так, то эдак в усилиях увидеть Гарри, – да. Эта глупая девчонка поступила совершенно неразумно…

– Заткнись о моёй сестре, – грубо сказал Рон; Финеас Нигеллус надменно поднял брови.

– Кто здесь ещё? – спросил он, поворачивая голову из стороны в сторону. – Ваш тон мне не нравится! Девчонка и её друзья были храбры, но безрассудны в высшей степени. Воровать у директора!

– Они не воровали, – сказал Гарри. – Этот меч – не Снэйпов.

– Он принадлежит школе профессора Снэйпа, – заявил Финеас Нигеллус. – Какое, скажите, право имела на него девчонка Висли? Она заслужила своё наказание, как и идиот Лонгботтом, и придурочная Лавгуд!

– Невилл не идиот, и Луна не придурочная, – сказала Эрмиона.

– Где я? – повторил Финеас Нигеллус, опять начав бороться с повязкой. – Куда вы меня притащили? Почему вы переместили меня из дома моих пращуров?

– Неважно! Как Снэйп наказал Джинни, Невилла и Луну? – требовательно спросил Гарри.

– Профессор Снэйп послал их в Запретный Лес, делать какую-то работу для этого недотёпы, Хагрида.

– Хагрид – не недотёпа! – пронзительно крикнула Эрмиона.

– А Снэйпу вольно было считать это наказанием, – сказал Гарри, – но Джинни, Невилл и Луна, наверное, вволю повеселись с Хагридом. Запретный Лес… да они встречали много похуже Запретного Леса, ещё как много!

Гарри чувствовал себя воскресшим – он же воображал ужасы, и заклятие Терзатимус было там где-то на задворках.

– Что нам по-настоящему нужно знать, профессор Блэк, это, э…, не брал ли кто ещё меч? Может, его брали для чистки… или ещё для чего?

Финеас Нигеллус прервал попытки справиться с повязкой и хмыкнул:

– К сведенью магглорождённой: оружие гоблинской работы, девчушка-простушка, не нуждается в чистке. Серебро гоблинов отторгает грязь этой земли, впитывая лишь то, что придаёт ему силу.

– Не называйте Эрмиону простушкой, – сказал Гарри.

– Меня утомили эти прерывания, – заявил Финеас Нигеллус, – может быть, мне пришло время вернуться в кабинет директора?

По- прежнему ничего не видя, он начал нащупывать край рамы, пытаясь найти путь из этого портрета в тот, который в Хогвартсе. Гарри озарила внезапная идея.

– Дамблдор! Вы не можете привести к нам Дамблдора?

– Прошу прощения?

– Портрет профессора Дамблдора… вы не можете привести его сюда, в ваш?

Финеас Нигеллус повернулся в сторону голоса Гарри:

– Явно не только магглорождёные бывают невежественными, Поттер. Портреты Хогвартса могут общаться друг с другом, но не могут выходить за пределы замка, кроме как посетить где-нибудь собственное изображение. Дамблдор не может прийти со мной, а после того обращения, которое я у вас встретил, я могу вас уверить, что не нанесу вам визита!

Обескураженный, Гарри смотрел, как Финеас с удвоенным пылом нашаривает выход из рамы.

– Профессор Блэк, – сказала Эрмиона, – вы не можете просто сказать нам, ну пожалуйста, когда меч последний раз вынимали из футляра? То есть, прежде чем его вынула Джинни?

Финеас нетерпеливо фыркнул:

– Полагаю, что последний раз меч Гриффиндора покидал на моих глазах свой футляр, это когда профессор Дамблдор вскрыл им кольцо.

Эрмиона так и извернулась – взглянуть на Гарри. Никто из них не решился ничего сказать перед Финеасом Нигеллусом, который наконец сумел найти выход.

– Ну, доброй вам всем ночи, – сказал он едко, и пошёл скрываться из виду. Когда на виду остался только краешек его шляпы, Гарри неожиданно крикнул:

– Постойте! Вы не сказали Снэйпу, что это видели?

Финеас Нигеллус всунул своё невидящее лицо обратно в раму:

– Есть более важные вещи, о чём думать профессору Снэйпу, чем о необычайных выходках Альбуса Дамблдора. До свидания, Поттер.

И с этими словами он исчез окончательно, оставив после себя только мрачный фон.

– Гарри! – вскрикнула Эрмиона.

– Я понял! – заорал Гарри. Не в силах сдержаться, он долбанул рукой по воздуху – ведь случилось больше, чем он надеялся. Он зашагал туда-сюда по палатке, чувствуя, что сможет хоть милю пробежать; ему даже есть не хотелось. Эрмиона запихивала Финеаса Нигеллуса обратно в бисерную сумочку; защёлкнув застёжку, она отбросила сумочку и обратила сияющее лицо к Гарри.

– Меч может сразить Разделённую Суть! Лезвия гоблинской работы впитывают лишь то, что придаёт им силу – Гарри, меч впитал кровь василиска!

– И Дамблдор не отдал его мне, потому что он был нужен ему, на медальон…

–… и он должен был понимать, что его не позволят тебе его получить по его завещанию…

–…и он сделал копию…

–…и положил подделку в стеклянный футляр…

–…а настоящий положил… куда?

Они уставились друг на друга. Гарри чувствовал, что ответ плавает в воздухе перед ними, незримо, дразнящее близко. Почему Дамблдор ему не сказал? Или он, на деле, сказал ему, но Гарри тогда не понял?

– Думай! – прошептала Эрмиона. – Думай! Где он должн был его оставить?

– Только не в Хогвартсе, – подвёл Гарри итог своим мыслям.

– Где-то в Хогсмиде? – предположила Эрмиона.

– В «Стонущих стенах»? – сказал Гарри. – Туда никто не ходит.

– Но Снэйп знает, как туда попасть, не будет ли это малость рискованно?

– Дамблдор доверял Снэйпу, – напомнил Гарри.

– Не настолько, чтобы сказать ему о подмене меча, – отметила Эрмиона.

– Ага, правда, – сказал Гарри. Ему стало ещё радостнее при мысли, что Дамблдор хоть чуть-чуть, но в чём-то всё-таки не доверял Снэйпу. – Значит, тогда он должен был спрятать меч подальше от Хогсмида, так? Рон, как ты думаешь? Рон?

Гарри посмотрел вокруг. На какое-то ошеломляющее мгновение ему показалось, что Рон вышел из палатки, потом он понял, что Рон лежит в тени, на двухярусной кровати, какой-то оцепеневший и неузнаваемый.

– А, вспомнили обо мне, значит? – сказал он.

– Что?

Рон фыркнул, продолжая глядеть на внутреннюю сторону верхней койки:

– Продолжайте на пару. Зачем вам я – удовольствие портить?

Сбитый с толку, Гарри посмотрел на Эрмиону, ища помощи, но та выглядела такой же непонимающей, как он.

– Что случилось? – спросил Гарри.

Случилось? Ничего не случилось, – сказал Рон, по-прежнему отказываясь смотреть на Гарри. – С вами, во всяком случае.

На брезент у них над головами что-то несколько раз шлепнуло. Начинался дождь.

– Ну, с тобой точно что-то случилось, – сказал Гарри. – Давай выкладывай.

Рон спустил свои длинные ноги с койки и сел. У него был необычный, очень решительный вид.

– Хорошо, выложу. Только не жди, что я буду скакать туда-сюда по палатке оттого, что появилась ещё одна чёртова штука, которую надо отыскать. Просто добавь её к списку того, о чём ты не знаешь.

– Я не знаю? – повторил Гарри. – Я не знаю?

Шлёп, шлёп, шлёп. Дождь сыпал всё сильнее и сильнее; он стучал по устланному опавшей листвой берегу и по реке, журчавшей во тьме. Страх погасил ликование Гарри: Рон высказывал те самые мысли, которые Гарри в нём подозревал и которых боялся.

– Не скажи, что я тут всякого не хватил, – продолжил Рон, – сам знаешь, и рука покромсанная, и жрать нечего, и задница каждую ночь мёрзнет. Я только надеялся, понимаешь, что за все эти недели мотания туда-сюда мы хоть чего-то достигли.

– Рон, – сказала Эрмиона, но так тихо, что Рон смог притвориться, что за громкой дробью дождя по палатке он её не расслышал.

– Я думал, ты знаешь, на что пошёл, – сказал Гарри.

– Ага, я тоже так думал.

– Ну и так что не бьёт с твоими ожиданиями? – спросил Гарри; злость пришла ему на помощь. – Ты что думал, мы будем ночевать в пятиздвёздочных гостиницах? Каждый день находить по Разделённой Сути? Рассчитывал на Рождество вернуться к мамочке?

– Мы думали, ты знаешь, чего делаешь! – заорал Рон, вскакивая, и его слова были для Гарри как острые ножи. – Мы думали, Дамблдор сказал тебе, чего делать, мы думали, у тебя есть настоящий план!

– Рон! – сказала Эрмиона; на этот раз её голос был ясно слышен сквозь грохот дождя по палатке, но Рон не обратил на неё внимания.

– Раз так, то, извини, должен тебя разочаровать, – сказал Гарри; он говорил совершенно спокойно, хотя чувствовал себя опустошённым. – Я был честен с тобой с самого начала. Говорил тебе всё, что Дамблдор говорил мне. И – на случай, если ты позабыл – одну Разделённую Суть мы нашли…

– Ага, и знаем, как разделаться с ней, не больше, чем как найти остальные – то есть никак, если другими словами.

– Сними медальон Рон, – сказала Эрмиона, необычно высоким голосом. – Пожалуйста, сними его. Ты бы не говорил так, если бы не носил его целый день.

– Не, говорил бы, – заявил Гарри; ему не хотелось искать оправданий для Рона. – Думаешь, я не заметил, как вы вдвоём шептались за моей спиной? Думаешь, я не догадался, о чём таком вы думаете?

– Гарри, мы не…

– Да не ври! – накинулся Рон на Эрмиону. – Ты тоже говорила, что разочарована, тоже говорила, что думала – он знает больше, что делать, чем…

– Я не говорила такого, Гарри, не говорила! – закричала Эрмиона.

Дождь барабанил по палатке, слёзы текли по щекам Эрмионы, и совсем недавнее воодушевление исчезло, словно его никогда и не было – мимолётный фейерверк, который сгорел и погас, оставив темноту, сырость и холод. Меч Гриффиндора лежал спрятанный невесть где, а здесь, в палатке, было трое подростков, которые если и достигли чего – так это лишь того, что пока оставались в живых.

– Тогда почему ты торчишь здесь? – спросил Гарри у Рона.

– Сам не знаю, – заявил Рон.

– Тогда – ступай домой.

– А что, и пойду! – заорал Рон, и шагнул к Гарри, который перед ним не отступил. – Не слышал, что говорили о моей сестре? Но ты ни хрена не озаботился, это ж только Запретный Лес, Гарри-который-встречал-и-покруче-Поттеру всё равно, что там с ней было… ну, а мне не всё равно, все эти гигантские пауки и прочая бредятина…

– Ну что я могу сказать – она ж была не одна, с ними был Хагрид…

– Ага, я заметил, что тебя это не качало. А как насчёт прочих моих родных? «Висли ведь не нужно, чтобы ещё кого-то из их детей покалечили»?

– Да, я…

– Не озаботился, что это значит?

– Рон! – Эрмиона втиснулась между ними. – Я не думаю, что это значит, что случилось что-то ещё, чего мы не знаем. Подумай, Рон, Билл и так весь в шрамах, куча народа должна была видеть, что Джордж без уха, а ты считаешься помирающим от текучего лишая, я уверена, они всё это имели в виду…

– Ах, ты уверена, значит? Выходит, и мне нечего переживать о них. Всё, значит, в порядке, по-вашему, у вас-то родители в безопасности…

– Мои родители мертвы! – заорал Гарри.

– И мои могут, точно так же! – завопил Рон.

– Тогда УБИРАЙСЯ! – взревел Гарри. – Убирайся к ним, притворись, что переболел своим лишаём, и мамочка сможет тебя кормить, и…

Рон дёрнулся; Гарри дёрнулся в ответ, но прежде чем их палочки вылетели из карманов, Эрмиона подняла свою.

– Протего! – крикнула она, и невидимый щит развернулся между ними, оставив Гарри и Эрмиону по одну сторону, и Рона по другую; сила заклятия заставила их отступить на несколько шагов, и Гарри и Рон глядели сквозь прозрачную преграду, словно в первый раз ясно увидели друг друга. Гарри ощущал разъедающую ненависть к Рону: что-то меж ними сломалось.

– Оставь Разделённую Суть, – сказал он.

Рон стянул цепочку через голову и швырнул медальон на ближайший стул; потом он повернулся к Эрмионе:

– А ты что собираешься?

– Ты о чём?

– Остаёшься, или как?

– Я…, - заговорила она со страдающим видом, – Да… да, я остаюсь. Рон, мы же сказали, что пойдём с Гарри, сказали, что поможем…

– Понял. Ты его предпочла.

– Рон, нет… пожалуйста… вернись, вернись!

Её задержало собственное Заклятие Щита; пока она убирала его, Рон уже вылетел в ночь. Гарри стоял не двигаясь, молча, слушая, как в лесу Эрмиона всхлипывает и зовёт Рона.

Она вернулась через несколько минут, её мокрые насквозь волосы липли к лицу.

– Он ушё-ё-ёл! Телепортировал!

Эрмиона упала в кресло, отвернулась и зарыдала.

У Гарри путались мысли. Он нагнулся, подобрал медальон и пристроил на свою шею. Он сгрёб одеяла с Роновой койки и набросил их на Эрмиону. Потом он взобрался на собственную койку, и глядел в тёмную брезентовую крышу, и слушал дробь дождевых капель.