Если взглянешь на ближнего своего, поймешь его истинную значимость, а также то, что он смертен, жалость и сострадание к нему пробудятся в тебе, и ты наконец полюбишь его.
Г.И. Гурджиев
Вода течет в сторону низин. Лекарству нужна только боль, чтобы усмирить ее.
Джалаледдин Руми
Может ли истинное смирение и сострадание показаться в наших словах и глазах, если не знать, что и мы на него способны?
Св. Франциск Ассизский
Нас, как отдельно взятых личностей и как общество в целом, как будто магнитом тянут поступки, которые губительны для нас, по вине которых мы влачим приземленное, нездоровое, подавленное существование. Увидев, какой ущерб способны нанести питание, привычки, образ жизни, мы решаем измениться. Один из мотивов в данном случае — отвращение к себе: нам отвратительна наша порочная мораль, наше малодушие, эгоизм и потакание своим слабостям.
Возможно, кому-то отвратительны собственные частые вспышки гнева, во время которых он кричит на близких и сыплет оскорбительными словами, нанося непоправимый вред взаимоотношениям. «Да что со мной такое?» — думает этот человек. Другой, может быть, ненавидит себя за давнюю привычку курить, считает себя недостойным и слабовольным. Женщине отвратительно неумение отстоять свои права в экономических и личных отношениях. «Со мной что-то не так, — твердит она. — Почему я позволяю людям обманывать меня?»
И конечно, отвращение к себе предполагает отвращение к окружающим, ибо кто из нас совершенен? Самобичевание требует установления высоких стандартов для всех. Порой склонность к осуждению маскируется, лицемерно прикрывается притворной скромностью. А в других случаях она проявляется весьма откровенно. Мы осуждаем беспечных водителей, на полной скорости пролетающих по тихим улочкам, как будто поведение этих негодяев непостижимо. Мы с презрительным самодовольством смотрим на толстух, нагружающих свои тележки чипсами в супермаркетах. Мы упрекаем в неуважении к себе и распущенности сестер и качаем головами, узнавая последние статистические данные по супружеской неверности.
В осуждении, направленном на окружающих, есть оттенок самоутверждения, попытка построить имидж на фундаменте «а вот я бы до такого никогда не дошел». В этом заявлении зашифрована острая нехватка адекватной и безусловной самооценки, и тайный ужас «да, и я бы так поступил», и даже постыдное осознание «и со мной такое случалось».
Не надо усматривать в этих словах презрение к критикам. Оно было бы лицемерным! Но воздерживаться от осуждения, сравнения, презрения и зависти следует не для того, чтобы не выглядеть лицемером, не потому, что так «нельзя» или что это «неприлично», — все эти причины тоже связаны с самобичеванием и критикой в адрес окружающих.
Повторю еще раз: не запрещайте себе осуждать окружающих. Вы изведетесь, потому что, если попытаетесь копнуть это «нельзя» поглубже, под ним обнаружится только неявное осуждение критиков.
Более того, запрещать себе выказывать осуждение не только бесполезно, но и необязательно — потому, что стремление критиковать и осуждать угаснет само собой, как только на смену ему явится сострадание. А сострадание возникнет само собой, из трезвых и несентиментальных представлений об истоках человеческого поведения.
Такие представления можно облечь в два афоризма, от которых прошу не отмахиваться, ибо они многопла-новы и глубоки:
1. Будь ты на месте других людей, ты поступал бы как они.
2. Болезнь ищет лекарство.
Большинство людей мгновенно возразят против первого. «Нет, — скажут они, — даже будь я Андреа Йейтс, я обратилась бы за помощью к психологу, но ни за что не утопила бы в ванне своих пятерых детей»[60]. Делая подобное заявление, мы наделяем Андреа Йейтс нашим собственным человеческим опытом. Это значит «будь Андреа Йейтс мною, она бы так не поступила».
Но Андреа была именно Андреа, и откуда вам знать, что значит быть ею? Вообразить это невозможно, хотя я и пытался изо всех сил. Я старался представить себе всю бездну отчаяния, острую тревогу, неимоверную, всепоглощающую безнадежность, глубочайшую подавленность, чувство неполноценности и безжалостность, которые могли бы побудить меня утопить одного за другим всех моих детей — а ведь я утешал и любил их, кормил и менял пеленки, учил и оберегал день за днем, год за годом, наблюдал, как формируются их личности, как меняются лица этих малышей, полностью зависимых от меня, никчемного опекуна. Я отводил глаза от лиц, на которых удивление сменялось страхом, потом ужасом и наконец посмертной безучастностью, старался не слушать плач ждущих своей очереди, ничего не понимающих, чувствующих, что происходит что-то страшное, но все-таки льнущих ко мне по привычке, в жалком порыве доверия. А потом, когда все кончено, — муки раскаяния, слишком тяжкие, чтобы терпеть их, и слишком острые, чтобы отмахнуться, адовы, безнадежные муки. Я добросовестно старался вообразить себе все это, потому что такова моя йога. Как должен чувствовать себя человек, каким должен быть тот, кто совершил такой поступок? Кто скажет, какие события в эмоциональной истории довели его до такого? Разве можно утверждать, что вы — уже не вы, а Андреа Йейтс, со всеми последствиями обстоятельств ее жизни, — не поступили бы точно так же? Лично я просто не знаю.
Для примера я выбрал, пожалуй, самое вопиющее, немыслимое преступление. Гораздо проще мне было бы представить, как я мчусь по тихой пригородной улочке, нарушая ограничение скорости. Нетрудно вообразить вечную нехватку времени и, возможно, чувство неуязвимости и собственной значимости — они преобладают в мире, где, как мне кажется, я лишен какой-либо власти.
Легко представить себя толстым, нагружающим тележку картофельными чипсами и сладостями. В мире так мало радостей, что не утешаться едой просто невозможно; сладости компенсируют горечь жизни, потому что надежд уже не осталось, семья разваливается. Я просто стараюсь побаловать себя единственным доступным мне способом (наверное, так мои родители демонстрировали свою любовь) в мире, который редко бывает добрым ко мне.
Так же легко представить себя неразборчивым в связях в мире, где близость — редкое явление, ищущим единения душ в обществе, где мы разделены. А поскольку в физическом слиянии, в сексе без обязательств перепадают лишь жалкие крохи такой близости, к ней стремишься вновь и вновь, силишься прогнать одиночество, жаждешь быть любимым и любить просто так, ни за что, как в ранней юности. Можно вообразить себе немало ситуаций, в которых такая распущенность естественна.
Пытаясь представить себя на месте другого человека, думайте о том, каково быть этим человеком, чувствовать то, что чувствует он, и вам будет не за что осуждать его. Окружающие почувствуют это и доверятся вам, и будут поражены тем, как много вы знаете о них — хотя они вам ничего не рассказывали. В этом и заключается смирение, истинное смирение, проистекающее от понимания простого факта: «Будь я на твоем месте, я поступил бы в точности как ты».
Для наших нынешних целей можно почти с уверенностью утверждать, что у каждого из нас изранена душа. В большей или меньшей степени мы пострадали в этом жестоком мире. Ответ на эти обиды, которые мы могли бы расценить как изъян, грех, преступление, как отвратительные, подлые, заслуживающие презрения, — естественная, вполне понятная реакция, как в примерах, приведенных выше. И не только понятная, но и мудрая, и трогательная. Так мы оправдываем второй афоризм: «Болезнь ищет лекарство».
Начнем с наркомании. Нашему обществу свойственно расценивать алкоголизм и наркоманию либо как прискорбное слабоволие, либо как «болезнь», а последнее слово в наше время указывает на беспомощную виктимность. Но есть и третий вариант: к наркоманам относятся не высокомерно и не покровительственно, а вселяют в них уверенность. Наркомания — одна из форм самолечения, она подобна зависимости от любого лекарства, позволяющего функционировать нормально.
Любопытно и важно то, что словом «наркотики» называются и наркотические вещества, применяемые в медицине, и алкоголь, кокаин, героин и т.п. Даже в традиционной медицине активные компоненты таких веществ, как опиум или кокаин, а также их химические аналоги играют важную роль. Задумайтесь: возможно, алкоголь и ему подобные — и вправду сильнодействующие лекарства гораздо более широкого спектра, чем принято считать.
В медицине родственные героину по химическому составу морфин и кодеин применяются как обезболивающие. Если рассматривать боль в широком смысле, стоит ли удивляться, что страдальцы прибегают к этим средствам избавления от нее?
Среди алкоголиков и наркоманов, с которыми я знаком, немало выдающихся людей, обладателей исключительного интеллекта, восприимчивых, нередко наделенных талантом музыканта или художника. Как мы, широкие массы, можем судить их за то, что они просто пытались избавиться от боли, которую причинял им жестокий мир?
Алкоголь тоже приглушает боль, но его действие этим не ограничивается. Алкоголь помогает нам раскрыться, переступить границы, утратить бдительность. Я знаю немало людей, для которых истинная близость возможна только при сексе и под влиянием алкоголя. Многие способны говорить правду только во хмелю, к худу или к добру для себя. Более того, алкоголь может действовать и по-другому: он дарит поэтическое вдохновение. Древние и первобытные народы почти единодушно считали алкоголь божественным напитком, который поднимает дух (spirit — отсюда и произошло слово «спирт»).
Чтобы читатель не решил, что я оправдываю наркоманию, спешу заверить, что в обычных обстоятельствах наркотики и алкоголь устраняют лишь симптомы. Такое обезболивание не имеет никакого отношения к источнику боли. Многие фармацевтические средства также предназначены для устранения симптомов болезни, и даже те из них, которые применяются с учетом первопричины, например пенициллин при отитах, затрагивают ее лишь поверхностно. (Почему именно этот человек предрасположен к ушным инфекциям?) Подавляющее большинство лекарств, особенно для хронических заболеваний, о которых я и веду речь, просто смягчают симптомы, делают состояние пациента более сносным. На какое-то время они дают людям возможность «функционировать нормально».
У обладателей наркотической зависимости есть, вероятно, более веские причины для самолечения, чем мы можем себе представить. Инстинктивно их тянет к веществу, которое смягчает симптомы душевной боли. Когда я вижу такого наркомана, зачастую передо мной ребенок, который просто пытается сделать так, чтобы больше не болело.
А теперь совершим терминологический скачок, экстраполируем мысль от химических веществ до других видов зависимостей, отвлекающих факторов, прихотей, стимуляторов и образа жизни.
Однажды, проезжая по нью-йоркской шестиполосной автотрассе в полночь, я заметил, что один мотоциклист несется со скоростью более 150 км в час, лавируя между машинами, скорость которых не превышала сотню километров — уверен, такое развлечение одобрили бы лишь немногие. Но по-моему, есть что-то прекрасное и пронзительное в молодых лихачах, ради забавы рискующих жизнью и конечностями. Откажемся от осуждающих заявлений «с ними наверняка что-то не так» и «я бы так никогда не поступил». Лучше задумаемся о другом: какой должна быть моя жизнь, чтобы я отважился на такое? Симптомы какого духовного недуга можно устранить подобным способом? Представьте себе безнадежно унылую и бесперспективную жизнь, бессмысленную и тупую учебу, тупиковую работу, дух, почти надломленный учреждениями правопорядка, и яростное желание исцелить его. Когда мы порицаем юных бунтарей и отмахиваемся от них, понимающе и покровительственно подмигивая, мы не желаем даже признавать, что бунт бывает оправданным. Вероятно, бунт этих людей, несмотря на всю его разрушительную силу, призван доказать, что они еще полны жизни; возможно, мы сумеем разглядеть в этих сорвиголовах героизм и неукротимость человеческого духа, пусть даже искаженного до неузнаваемости. Почему такое поведение, кажется привлекательным для них и не прельщает меня? Просто потому, что мне от природы досталась простейшая добродетель — ответственность? Или отчаянные поступки совершают люди, которым в жизни чего-то недостает, а их опыт существования в мире крайне негативен? Возможно, они просто лечатся единственным доступным им способом.
С какой готовностью мы осуждаем людские слабости! Я уже не раз писал о пагубном, наркотическом влиянии телевидения, отнимающего у нас душу. Однако можно понять, что телевидение — тоже лекарство: паллиативная замена унылому и бесплодному социальному ландшафту, имитация домашнего очага, призванная рассеять щемящее чувство тоски и одиночества, характерное для современного общества.
В «Йоге питания» я пишу о притягательности отравы из нашего рациона — рафинированного сахара. Сахар — бледное подобие изысканной сладости, которая присуща близости и духовным узам; но когда во взаимоотношениях наступает разлад, а в жизни царит духовная пустота (обычное дело в материалистической культуре), возникает ошеломляющая потребность даже в заменителях этой сладости.
Теперь задумаемся о мелком грешке — привычке постоянно смотреться в зеркало. Какую болезнь можно лечить таким способом? Каким человеком надо быть, чтобы смотреться в любую попавшуюся на пути отражающую поверхность? Отражение успокаивает: да, я здесь. Да, со мной все хорошо. Выгляжу прекрасно. Можно любить себя. Конечно, слабое утешение по сравнению с зияющей бездной отчужденности, влияние которой ощущаем мы все, но на какое-то время и оно избавляет от беспокойства.
Называть эти лекарства паллиативами, вызывающими острую зависимость, но не исцеляющими, — значит недоговаривать всей истины. Ее часть тем не менее красноречива. Очевидно, езда на мотоцикле в потоке транспорта со скоростью 150 км в час не избавит от неудовлетворенности и тоски, которые являются результатом сложной совокупности укоренившихся социальных, кармических и биографических факторов. Поедание конфет не принесет духовной сладости, лакомства не избавят от низкой самооценки. Телевидение ненадолго прогоняет одиночество, но не обогащает социальную жизнь — напротив, усугубляет отчуждение, потому что телевизор обычно смотрят в одиночку. Ролевые игры по фэнтези и эскапистским книгам не уведут от унылой и мучительной реальности навсегда. Точно так же, как наркотики приглушают боль, не устраняя ее источник, все эти виды деятельности смягчают симптомы болезни (по крайней мере, на время), делая ее более терпимой.
Но действие этих лекарств в конце концов заканчивается. Рано или поздно любой медикаментозный препарат или класс препаратов становится токсичным, перестает действовать ввиду сопротивления организма, оказывается неуместным в изменившихся обстоятельствах. Например, сладости превращаются в яд для больных диабетом второго типа. Телепередачи и другие развлечения надоедают, кажутся скучными. Зеркала оказываются бесполезными для цели, упомянутой выше, когда любитель смотреться в них вдруг замечает, как он постарел, или попадает в аварию и становится безобразным в собственных глазах. Так или иначе, возможность лечиться привычным способом утрачена. И тогда всплывает первопричина болезни.
Рано или поздно грянет кризис. Это неизбежно. Вот почему медикаменты, о которых идет речь, не просто паллиативы, а ступеньки на пути к истинному исцелению. Каждая символизирует этап, необходимый конкретному человеку. Кризис приведет его к настоящему лекарству, которое вскроет нарыв и залечит рану. Очень часто ключ к исцелению таких ран таится в ранних, паллиативных средствах; их неэффективность указывает на то, чего недостает пациенту. Пока лекарство не дает сбой, даже симптомы наших душевных ран туманны, не говоря уже о причинах появления самих ран. Когда подводит лекарство, боль наконец-то удается прочувствовать. А-а, думает человек, оказывается, все это время я просто был одинок. Все это время я злился. Боялся. Поступки, которые общество расценивает как пороки, а я — как паллиативные средства, внезапно обретают смысл.
Только когда начинают вырисовываться истинные очертания недута, а это обычно происходит в момент кризиса или непосредственно перед ним, тогда, и только тогда, пора отказываться от привычного лекарства. Если попробовать бросить его прежде, чем будешь готов, прежде чем появится возможность испытать боль, результатом станет обострение страданий, а оно приведет к увеличению дозы прежнего лекарства или к поиску нового. Вот почему насильственные попытки отрезвить алкоголика редко бывают успешными. В следующий раз, когда начнете пилить кого-нибудь за болезненную зависимость или другой порок, спросите, надо ли отнимать у больного лекарство. (Никогда не делайте так, пока не убедитесь, что лекарство больше не помогает.)
Вместо того чтобы лишать больного его лекарства, устраните условия, в которых возникла потребность в этом лекарстве. Нередко случается, что эти условия отчасти создают друзья, родные или партнеры. Например, скрытничая и обманывая, мы усугубляем чувство одиночества и потребность в близости. Еще один способ помочь — выяснить, что скрывают поступки, изучить вызвавшую их боль. Когда увидите, что самолечение уже не помогает пациенту, окажите ему услугу, объясните, в чем дело, чтобы подчеркнуть бесполезность дальнейшего приема лекарства.
Что касается ваших личных пороков, то, пока вы не научитесь смотреть сквозь них и видеть боль, не принуждайте себя отказаться от лекарств только потому, что «так надо», — может быть, это именно то, что доктор прописал. Вспомните, что душа мудра и что она стремится подыскать самое эффективное средство для исцеления. Будьте добры к себе, не устраивайте себе жизнь, полную лишений.
С другой стороны, когда лекарство перестанет действовать, не прячьтесь от открывшейся истины. Откажитесь от неэффективного лекарства. Когда придет время, не бойтесь встретиться с болью лицом к лицу. Истина не повредит вам, но может оказаться горькой. Вот и хорошо. Ах, эти горькие истины! А у вас, читатель, есть какая-нибудь горькая истина, слишком ужасная,
чтобы признаться в ней даже самому себе? Средства, с помощью которых вы оттесняете ее в дальний угол памяти, и есть ваши лекарства. Когда-нибудь они перестанут действовать. Истина вырвется на свободу.
Порой сбой в действии лекарства бывает драматичным: таким, как серьезная болезнь, встреча со смертью, унизительное разоблачение, нервный срыв, припадок ярости и насилия, банкротство. Иногда, как в случае с Андреа Йейтс, трагедии оказываются задуманными. Бывает, что люди подсознательно организовывают катастрофу: к примеру, бизнесмен, уже давно отдалившийся от близких, нарочно не замечает, что очередная сделка обречена на провал, таким образом приближая разорение. Даже если случившееся оказалось полной неожиданностью, такой, как авиакатастрофа, возможно, душа все-таки стремилась к ней[61].
Если такие лекарства, как лихачество, алкоголь, сладости, телевидение, зеркала и так далее, все эти привычки, слабости, прихоти можно уподобить паллиативным средствам длительного действия, то жизненные трагедии и катастрофы равносильны серьезной хирургической операции. Их последствия, угрызения совести, физическая боль, скорбь, тюремное заключение не дают забыть о существовании раны. Такие страдания — истинное лекарство, но не потому, что лечит: оно не оставляет нам другого выхода, кроме как выздороветь.
В этот момент афоризм «болезнь ищет лекарство» можно заменить другим: «Болезнь есть лекарство». Точнее, лекарство — это симптомы болезни. Разлука с Богом мучительна. Больно терять целостность. Эта боль, приглушить которую можно лишь временно, неизбежно заставит нас искать исцеления. Мы прилагаем все старания, постоянно учимся, отказываемся от мер, оказавшихся бесполезными, копаем глубже и глубже, приближаясь к источнику боли.
Сострадание к другим, а тем более к себе не требует сквозь пальцы смотреть на пороки и не обращать внимания на темные стороны. Божественное в нас не отделено от наших самых постыдных грехов: оно содержится в них. В самой глубине скрывается милое, невинное существо, которое просто пытается выжить в негостеприимном мире, куда оно попало. Вы — чистый, серьезный ребенок, которого закружил вихрь событий, где лишь тончайшие нити связывают его с матерью. Не судите себя слишком строго, вы сделали все возможное, руководствуясь знаниями, какими располагали.
Если вы поймете, что каждый ваш поступок и действие окружающих — трогательно наивная реакция невинного малыша в теле взрослого человека, реакция на непостижимо жестокий мир, свойственное всем живым существам стремление избежать боли в этом мире, необходимость гнуться, подобно деревьям в грозу, под действием внешних сил, по сравнению с которыми любой человек — карлик, попытка скрыть бездонную печаль и боль утраты, желание во что бы то ни стало преодолеть все трудности, несмотря на почти невыносимые страдания, если осознаете, что во всех этих обстоятельствах человек все-таки проявляет героизм, живет, держится и наконец возвышается над ними, вопреки всем ожиданиям, — тогда вы разглядите в каждом божественную, сияющую красоту. И убедитесь, что, подобно всем людям, вы поступили точно так, как поступил бы Бог, окажись Он на вашем месте.
