– Полагаю, комитет не имеет дальнейших вопросов к свидетельнице? – проскрежетал он, и его ненависть обрушилась на них почти осязаемой волной.
Все девятеро неловко заерзали, потом Никсон едва слышно пробормотал:
– Нет, вопросов больше нет.
* * *
Несколько часов спустя Тахион сидел в своей квартире, качая ее на коленях и напевая, как будто женщина была одной из его маленьких такисианских кузин. Попытки вернуть Блайз рассудок совершенно опустошили его, но все его усилия не увенчались ни малейшим успехом. Tax чувствовал себя беспомощным ребенком, и ему хотелось топать ногами и визжать. Воспоминания об отце не давали ему покоя: тот обладал не только опытом, но и врожденным даром исцеления подобных пациентов.
Но отец находился в сотнях световых лет и даже не подозревал, во что вляпался его блудный сын и наследник.
В дверь повелительно постучали. Тахион переместил свою безвольную, не сопротивляющуюся ношу на левую руку, качаясь, подошел к двери и отшатнулся, когда его покрасневшие глаза сфокусировались на двух полицейских и стоявшем между ними мужчине. Генри ван Ренссэйлер поднял заплывшие от удара глаза и взглянул на такисианина.
– У меня судебный приказ о выдаче моей жены. Будьте любезны препоручить ее мне.
– Нет! Нет, вы не понимаете! Только я могу помочь ей! Пока что я не восстановил конструкцию, но я обязательно это сделаю. Нужно только немного поработать.
Дюжие полицейские шагнули к нему и вежливо, но непреклонно высвободили женщину из его объятий. Они начали спускаться по лестнице, и он рванулся следом за Блайз, повисшей, как тряпичная кукла, на руке одного из них. Ван Ренссэйлер не сделал ни одной попытки прикоснуться к ней.
– Дайте мне еще немного времени. – По щекам Таха текли слезы. – Пожалуйста, еще совсем немного.
Входная дверь захлопнулась за ними, и он тяжело осел на ступеньку.
* * *
После этого он видел ее всего однажды. Апелляция решения о его депортации затерялась где-то в недрах судебной машины, и, видя приближающийся конец, Тахион приехал в частный санаторий на севере штата Нью-Йорк.
В палату его не пустили. Tax мог бы подчинить их волю себе и заставить пересмотреть свое решение, но с того ужасного дня он больше не способен был использовать свою силу. Поэтому он приник к крошечному окошечку в тяжелой двери и, не отрываясь, смотрел на женщину, которая ничем больше не напоминала его возлюбленную. Тусклые спутанные волосы закрывали перекошенное лицо, в то время как она расхаживала по тесной палате, поучая незримую аудиторию. Ее голос был низким и скрипучим: по-видимому, постоянные попытки говорить мужским голосом повредили связки.
В отчаянии Тахион попытался коснуться ее разума, но хаос, на который он наткнулся, заставил его внутренне содрогнуться. Хуже всего была крошечная искорка прежней Блайз, молящей о помощи со дна того мрачного омута, где она была погребена. Чувство вины было столь сильным, что Таха потом долго рвало в туалете, как будто это могло как-то очистить его душу.
Пять недель спустя инопланетянина посадили на борт корабля, который уходил в Ливерпуль.
* * *
– La pauvre[64].
Полная женщина с добрым лицом и двумя маленькими девочками стояла и смотрела на нахохлившуюся фигуру на скамье. Она пошарила в сумочке и вытащила оттуда какую-то мелочь. Монета глухо звякнула о дно скрипичного футляра. Женщина взяла дочерей за руки и повела дальше, а Тахион вытащил монетку двумя грязными пальцами. Не много, но этого должно хватить на еще одну бутылку вина и еще одну ночь забвения.
Он поднялся, сложил свой инструмент в футляр, вытащил из-под скамьи медицинский саквояж, чемодан и засунул аккуратно сложенный газетный лист за пазуху. Ночью он укроется им, чтобы было не так холодно.
Сделав несколько нетвердых шагов, Tax пошатнулся и остановился, переложил ношу в одну руку, вытащил газету и в последний раз взглянул на заголовок. Снова поднялся холодный восточный ветер, настойчиво рванул страницу у него из рук. Такисианин выпустил ее и побрел прочь. Он шел, не останавливаясь и не оглядываясь назад на лист, который зацепился за железную ножку скамьи и сиротливо хлопал на ветру. Пусть ночь и обещала быть холодной, но вино должно помочь ему забыть об этом.
Интерлюдия один
Из статьи Элизабет X. Крофтон
«Красные тузы, черные годы»
(«Нью рипаблик», май 1977)
С того самого мига в 1950 году, когда сенатор Джозеф Р. Маккарти в своей знаменитой речи в Уилинге, Западная Виргиния, провозгласил, что у него «на руках имеется список из пятидесяти семи диких карт, которые в настоящее время живут и тайно работают в США», практически ни у кого не осталось сомнений в том, что он пришел на смену безликим членам КРААД в качестве зачинателя антитузовой истерии, которая охватила нацию в начале пятидесятых годов.
Разумеется, КРААД может претендовать на сомнительную славу тех, кто обесславил и уничтожил «Экзотов за демократию» Арчибальда Холмса, знаменитых «Четырех тузов» безмятежного послевоенного времени и самого яркого живого символа паники, в которую вирус поверг нацию. (Конечно, на каждого туза приходился десяток джокеров, но о них, как и о чернокожих, гомосексуалистах и наркоманах, в тот период говорить было не принято, общество старалось не замечать несчастных и предпочло бы, чтобы их не существовало вообще.) Когда «Четыре туза» пали, многие решили, что цирку пришел конец. Они ошибались. Это было только начало представления, а Джо Маккарти был его ведущим.
Охота на «красных тузов», инициированная и возглавленная Маккарти, не привела ни к единой громкой победе, которая могла бы соперничать с результатами работы КРААД, но в конечном итоге детище Маккарти затронуло куда больше людей и оказалось куда более жизнестойким, тогда как триумф КРААД был мимолетным. Сенатский комитет по исследованию возможностей и преступлений тузов (СКИВПТ) появился на свет в 1952 году как суд для жертв маккартиевской охоты на тузов, но в конце концов он превратился в неотъемлемую часть системы сенатских комитетов. Со временем он, как и КРААД, выродился и превратился в бледную тень себя, а десятилетия спустя под руководством таких людей, как Хьюберт Хамфри[65], Джозеф Монтойя[66] и Грег Хартманн, стал законодательным органом совершенно иного рода, но во времена Маккарти его аббревиатура была синонимом слова «ужас». В период с 1952 по 1956 год повестки СКИВПТ получили более двухсот мужчин и женщин, и часто единственным основанием для этого был донос какого-нибудь анонимного информатора, в котором сообщалось о том, что они при каких-либо обстоятельствах проявляли способности диких карт.
То была настоящая охота на ведьм нашего времени, и тем, кто имел несчастье предстать перед Джо Радарщиком[67] всего лишь за то, что они были тузами, пришлось, как и их духовным предшественникам из Салема, делать все возможное и невозможное, доказывая свою невиновность. Но как доказать, что ты не умеешь летать? Ни одна из жертв СКИВПТ так и не сумела убедительно ответить на этот вопрос. И черный список все пополнялся и пополнялся теми, чьи показания были признаны неубедительными.
Наиболее трагическая судьба ждала тех, кто на самом деле стал жертвой вируса дикой карты и открыто признал свои необычные способности перед комитетом. Самой трагической была история Тимоти Уиггинса, или «Мистера Радуги», как его именовали на афишах.
– Если я – туз, не хотел бы я увидеть двойку, – сказал Уиггинс Джозефу Маккарти, когда в 1953 году был вызван на слушание, и с того момента за тузами, чьи способности были незначительными или бесполезными, намертво закрепился термин «двойка». Сам Уиггинс, вне всякого сомнения, именно к таким и относился: пухлый и подслеповатый, этот сорокалетний комик в результате воздействия вируса дикой карты приобрел способность изменять цвет своей кожи. Этот талант вознес его на головокружительные высоты среди таких же, как он, второразрядных артистов, выступавших в маленьких курортных отелях в Катскилльских горах, где он, аккомпанируя себе на гавайской гитаре, пел дрожащим фальцетом песни «Рыжий, рыжий Робин», «Желтая роза Техаса», «Голубой блюз дикой карты», сопровождая каждую из них соответствующим изменением цвета кожи. Туз ли, двойка ли, но только мистер Радуга не получил снисхождения ни от Маккарти, ни от СКИВПТа. Попав в черный список и лишившись сборов, Уиггинс повесился в квартире своей дочери в Бронксе менее чем четырнадцать месяцев спустя после того, как дал показания.
Жизни прочих жертв были поломаны и загублены лишь немногим менее драматично: они лишались работы и карьеры, от них отворачивались друзья и супруги, а после разводов, которые стали совершенно обычным в такой ситуации делом, они неизбежно теряли и право опеки над детьми. В пору, когда следственная деятельность СКИВПТа была в самом разгаре, было обнаружено по меньшей мере двадцать два туза (сам Маккарти часто утверждал, будто «вывел на чистую воду» вдвое больше, однако включал в общее число своих жертв и те многочисленные случаи, когда «способности» обвиняемых были подтверждены лишь слухами, а никаких документальных свидетельств тому не имелось). Среди них, к примеру, были столь опасные преступники, как одна домохозяйка из Квинса, поднимавшаяся во сне в воздух, некий портовый рабочий, который мог опустить руку в наполненную ванну и вскипятить воду всего за семь минут, двоякодышащая школьная учительница из Филадельфии (она скрывала свои жабры под одеждой до того самого дня, когда неосмотрительно выдала себя, бросившись спасать утопающего ребенка) и даже пузатый итальянец-зеленщик, продемонстрировавший поразительную способность отращивать волосы по желанию.
Перетасовав такое множество диких карт, СКИВПТ, разумеется, обнаружил среди двоек и несколько подлинных тузов, включая и Лоуренса Хейга, биржевого маклера-телепата, чье разоблачение вызвало на Уолл-Стрит настоящую панику, и так называемую женщину-пантеру из Вихокена, чья метаморфоза перед камерами журналистов ужаснула всех театралов от одного побережья до другого. Но даже они бледнели в сравнении с загадочным человеком, которого арестовали при попытке ограбления алмазного центра Нью-Йорка с полными карманами драгоценных камней и таблетками амфетамина. Этот неизвестный туз продемонстрировал в четыре раза более быстрые рефлексы, чем у обычных людей, вкупе с поразительной силой и кажущейся пуленепробиваемостью. После того как он забросил полицейскую машину на другой конец квартала и отправил на больничную койку дюжину полицейских, его в конце концов удалось обезвредить при помощи слезоточивого газа. СКИВПТ, разумеется, немедленно отправил повестку, но неопознанный туз погрузился в глубокий, похожий на кому сон, не успев предстать перед судом. К досаде Маккарти, разбудить его не удалось – до того дня, когда, восемь месяцев спустя, его специально укрепленная камера строгого режима была обнаружена загадочным образом опустевшей. Один из тюремных информаторов, совершенно ошеломленный, клялся, что видел, как тот проходил через стену, но описание, которое он дал, совершенно не подходило к исчезнувшему заключенному.
Самое долговременное достижение Маккарти, если его вообще можно так назвать, было связано с выходом так называемых «Постановлений о диких картах».
«Постановление о контроле способностей экзотов», подписанное в 1954 году, стало первым. Оно предписывало всем лицам, обнаружившим у себя необычные способности, немедленно зарегистрироваться в федеральных органах; отказ от регистрации мог повлечь за собой тюремное заключение сроком до десяти лет. Следом за ним вышло «Постановление об особом призыве», которое давало мобилизационной службе право призывать официально зарегистрированных тузов на правительственную службу на неопределенный срок. Ходили упорные слухи, будто бы в конце пятидесятых множество тузов, которые подчинились новым законам, были на самом деле призваны на службу (далее начинались вариации) в армию, в ФБР и в разведку, но если это и вправду было так, организации, пользующиеся их услугами, держали имена, способности да и само существование подобных агентов в строжайшем секрете.
На самом деле за все двадцать два года действия «Постановления об особом призыве» открыто по нему было призвано всего два человека: Лоуренс Хейг, который попал на государственную службу после того, как выдвинутые против него обвинения в биржевых махинациях провалились, и еще более прославленный туз, чье имя не сходило с газетных заголовков. Дэвид «Парламентер» Герштейн, обаятельный переговорщик «Четырех тузов», получил призывную повестку менее чем через год после освобождения из тюрьмы, куда КРААД упек его за неуважение к Конгрессу. На призывной пункт Герштейн так и не явился. Вместо этого в самом начале 1955 года он совершенно пропал из виду, и даже объявленная ФБР по всей стране облава не обнаружила никаких следов человека, которого сам Маккарти признал «самым опасным радикалом Америки».
«Постановления о диких картах» были звездным часом Маккарти, но, словно в насмешку, именно их утверждение стало началом его заката. Когда эти разрекламированные акты были наконец подписаны и получили законную силу, настроение нации, похоже, изменилось. Маккарти снова и снова твердил обществу, что эти законы совершенно необходимы, чтобы покончить с тузами, подрывающими силу нации. Прекрасно, отвечала ему нация, законы приняты, проблема решена, теперь с нас хватит.
На следующий год Маккарти внес на рассмотрение «Билль о сдерживании распространения инопланетных заболеваний», который предписывал принудительную стерилизацию всех жертв вируса дикой карты – как джокеров, так и тузов. Это было уже слишком даже для самых стойких его сторонников. Билль с треском провалился и в Палате представителей, и в Сенате. В попытке взять реванш и вернуться на страницы газет Маккарти затеял опрометчивую проверку армии, полный решимости вытащить на белый свет «тузов в рукаве», которые, по слухам, тайно завербовались в армию до принятия «Постановления об особом призыве». Но во время процесса общественное мнение неожиданно ополчилось против него, и кульминацией этого стало его осуждение Сенатом.
В начале 1955 года многие верили, что у Маккарти может хватить силы вырвать место кандидата в президенты от республиканской партии у Эйзенхауэра – выборы предстояли в 1956 году, – но к началу избирательной кампании политический климат переменился столь явно, что теперь Маккарти вряд ли стоило принимать в расчет.
28 апреля 1957 года он был помещен в медицинский центр военно-морского флота в Вифезде, Мэриленд, – изгой, беспрестанно говоривший о тех, которые, по его мнению, его предали. В последние дни своей жизни он утверждал, что вина за его падение целиком и полностью лежит на Герштейне, но неуловимый Парламентер находился неизвестно где, опутывая страну щупальцами своего обаяния и настраивая людей против Маккарти при помощи злодейских инопланетных способов мысленного контроля.
Джо Маккарти скончался 2 мая, и страна пожала плечами. Но его наследие пережило его: СКИВПТ, Постановления о диких картах и атмосфера страха. Если Герштейн и был где-то поблизости, он не стал публично злорадствовать. Как и многие другие тузы его времени, он оставался в тени.
