Глава 1. Педагогические основания диалогического воспитания и развития детей 7 страница

Представим, что далеко за полночь задержался японец. Она, немка, места себе не находит. Он, осознавая тяжесть проступка, оставляет первое слово стороне «потерпевшей», супруге. Молча ложится спать, отворачивается к стене. У немки буря эмоций, обида кипит. Даже не счёл нужным сказать, где и с кем был. Разлюбил, такой-разэтакий.

Социологи и психологи ещё во времена противостояния двух сверхдержав, СССР и США, проводили сравнительное исследование. Как наши и американские женщины принимают комплименты. Советские женщины, в большинстве своём, сразу, после комплимента, смущались, оправдывались, всячески сбивали пафос человека, комплимент произнёсшего. «Ой, что вы, что вы, какое там платье, помилуйте, как не стыдно издеваться, в нём ещё прабабушка в первую пятилетку Каширскую ГЭС строила». «Ну какая там причёска, я уже химию год не делала. Грешно смеяться над убогой. А цвет волос, так это я сама, кое-как, на скорую руку».

Американки комплименты принимали прямо противоположно, «с чувством, с толком, с расстановкой». Пусть платье за 2 доллара из ближайшего секондхэнда. «О да, я не экономлю на имидже, предпочитаю вещи из Европы». Пусть от волос одно название. «О да, над этой причёской колдовал настоящий кудесник, да и природа меня не обделила».

Как советские люди писали письма? Всем приветы, поклоны, а дальше жалобы. «Здоровье никуда не годится, дети забыли, погода ужасная, кости ломит, шерсть линяет». А в американских письмах другой лейтмотив. Раньше хорошо было, сейчас вообще всё замечательно, а будущее в таком толстом слое шоколада... «Да, зубы выпали, прекрасно! Наконец-то не надо тратиться на стоматолога и зубную пасту».

Причин у столь явных различий множество. Мне запала в душу одна версия учёных. Американцы — наследники протестантской культуры. А в ней, если человек на земле успешен, значит, избран Творцом для жизни вечной. Неудачником быть не только стыдно, грешно. Культ успеха, улыбайся при любых обстоятельствах.

В православии — культ страдания. «Господь терпел и нам велел». Достатком, успехом кичиться не принято. Стыдно, да и вообще, «от тюрьмы и от сумы не зарекайся». Земля — «юдоль печали», всё посюстороннее не более чем испытание перед жизнью вечной, истинной. «Блаженны» «плачущие», «нищие духом», «малые» мира сего.

Во второй половине XIX в. в научный обиход прочно вошло модное и поныне понятие «ментальность» (Р. Эмерсон). Дальнейшее развитие этот термин получил во франкоязычной гуманитаристике (М. Пруст, Л. Леви-Брюль). Особой вехой в становлении концепции ментальности стали идеи выдающихся французских историков школы «Анналов» и «Новых анналов» (Ж. Лефевр, Ф. Бродель). Ментальность — слово с латинскими корнями, означает «ум, мышление, образ мыслей, душевный склад». Ментальность — это «глубинный уровень коллективного и индивидуального сознания, включающий и бессознательное», «совокупность готовностей, установок и предрасположенностей индивида или социальной группы действовать, чувствовать и воспринимать мир определённым образом». Ментальность формируется «в зависимости от традиций, культуры, социальных структур и всей среды обитания человека, и сама в свою очередь их формирует, выступая как порождающее сознание, как трудноопределимый исток культурно-исторической динамики» (Современная западная философия..., 1991. С. 176—178). Вероятно, в понятии «ментальность» находит выражение культурно-историческое своеобразие человеческой психики: «природное и культурное, рациональное и эмоциональное, сознательное и бессознательное, индивидуальное и общественное — все эти оппозиции пересекаются на уровне ментальности, растворяются в её структурах».

Несмотря на глобальность, обобщённый характер понятия «ментальность», оно, тем не менее, является частным по отношению к понятию «цивилизация». В исторической науке ожесточённо борются две парадигмы, две модели анализа исторического процесса — формационная и цивилизационная.

Формационная модель впервые сформулирована американским этнографом Л. Морганом (1818—1881), в ставшей бестселлером книге «Древнее общество». Самым известным вариантом формационной модели является марксизм-ленинизм. Сегодня формационный подход активно разрабатывается американскими учёными и политическими деятелями —

У. Ростоу, З. Бжезинским. Согласно формационной концепции анализа истории — история есть всемирно-исторический процесс. Все народы на своём историческом пути должны пройти одни и те же ступени, стадии, формации. Дикость, варварство, цивилизация — у Л. Моргана. Первобытно-общинная, рабовладельческая, феодальная, капиталистическая и коммунистическая общественно-экономические формации у К. Маркса и Ф. Энгельса. (Правда, К. Маркс выделяет особый, азиатский способ производства, подчёркивая, что его пятичленная модель описывает страны Западной Европы, и прежде всего Англию.) Традиционное общество, переходное, общество эпохи сдвига (подъёма), индустриальное и постиндустриальное общество — у Ростоу. Доиндустриальное, индустриальное и постиндустриальное общество — у Бжезинского.

Перечислим основные положения всех вариаций формационной парадигмы анализа истории:

• История — это объективный, универсальный процесс, существуют единые для всех народов закономерности развития. У человечества одна «столбовая дорога», сойти с неё значит обречь себя на вторичность и деградацию, выпасть из конкурентной борьбы.

• История народов определяется в первую очередь господствующим способом производства, уровнем развития производительных сил, доступом к ресурсам и т. д. (экономический детерминизм).

• Время понимается как устремлённая вверх, восходящая линия (линейная модель времени).

• Экономическая, политическая, культурная жизнь человечества поступательно развивается от примитивных, отсталых форм к всё более совершенным, цивилизованным. «Золотой век» человечества — в сияющем, победившем зло, устроенном на началах разума будущем (вера в прогресс).

• Бытие определяет сознание (умаление человеческого, субъективного фактора в истории). Экономическая жизнь унифицируется, вслед за ней неизбежно унифицируется и социальная жизнь, будущее за «смешением» языков и культур, глобалистским «Новым Вавилоном», населённым «гражданами мира».

• История понимается как механический процесс, экономика жёстко (механически) обуславливает все остальные сферы (механицизм).

• Все конкретные феномены исторической жизни можно оценивать как «прогрессивные» или «реакционные», способствующие или препятствующие «объективному ходу истории». Точно так же можно расценивать историю отдельных народов, одни — находятся выше, Другие — ниже.

Представим себе группу марафонцев на дистанции. Трасса пробега уступами, зигзагами поднимается из душных, влажных низин в гору, к свету воздуху, солнцу. Впереди — группа «цивилизованных» народов, светочи человечества. Бегут красиво, размеренно, указуя всем остальным кратчайший, рациональнейший путь, демонстрируя изощрённую, единственно верную технику. За ними, дыша в затылок какому-либо зазевавшемуся бегуну из группы лидеров — страны и народы «среднего уровня» развития. Замыкают гонку, отстав навсегда, «отсталые», «нецивилизованные» народы, некий «балласт» человечества. То в кусты для чего-то сворачивают, то спиртным себя подкрепляют, то вздумают как следует «вздуть друг дружку, а потом пообедать». Наша многострадальная Родина со своей тысячелетней историей, увы, всё чаще попадает в незавидную категорию аутсайдеров. Эта достаточно грубая метафора всё-таки способна передать некоторые сущностные моменты формационной парадигмы анализа истории.

О цивилизационной модели анализа истории начну говорить, простите, тоже достаточно грубо и прямолинейно. Строчкой из народной песни «Воровка никогда не будет прачкой!» Красноречивой, хлёсткой поговоркой «Что немцу хорошо, то русскому смерть». Столпами цивилизационного подхода с полным на то основанием можно назвать наших соотечественников Николая Яковлевича Данилевского (1822—1885), Льва Николаевича Гумилёва (1912—1992). Из зарубежных учёных — немецкого историка Освальда Шпенглера (1880—1936), и английского — Арнольда Тойнби (1889—1975).

«Единицей» анализа истории при цивилизационном подходе выступает цивилизация, или культура (О. Шпенглер), культурно-исторический тип (Н. Я. Данилевский), этнос (Л. Н. Гумилёв).

Перечислим основные положения, общие для всех вариаций цивилизационной парадигмы анализа истории:

• «Общечеловеческой» цивилизации не существует. Отдельные цивилизации, культуры, этносы развиваются по присущим только им законам. История человечества творится вечной борьбой и сменой цивилизаций.

• Не экономика, а особенности менталитета, сознания больших групп людей, составляющих ту или иную цивилизацию, то есть субъективный фактор исторического процесса, играют роль ведущего фактора истории.

• Модель времени — круг. Каждая цивилизация имеет ограниченный жизненный цикл, подобный циклу многолетнего растения: от зёрнышка — к длительному периоду роста, культурному самоопределению, максимальному расцвету и плодоношению, и, неизбежно — к упадку, утрате

веры, неразрешимым противоречиям, увяданию и гибели. Итак, у цивилизации есть рождение и есть смерть.

• Цивилизация — живая суперсистема, обладающая собственной судьбой (отсутствие механицизма, органичность).

• «Начала одного культурно-исторического типа», одной цивилизации при всём желании «не передаются другому культурно-историческому типу», не могут стать «началами» другой цивилизации.

• Общая шкала измерения «успехов», «цивилизованности», простите за тавтологию, той или иной цивилизации отсутствует. Каждая цивилизация, если угодно, «специализируется» в своей области культуры, достигая в своей «специализации» пиковых показателей, недоступных никому. Выявляя, осознавая, «возвышая» (А. Тойнби) собственные ценности, доводя их до исторических фактов и тем самым внося свой уникальный вклад в культуру человечества.

До сих пор нет признанного всеми определения понятия «цивилизация». Дам своё, компилятивное, не претендующее даже в первом приближении на полноту и исключительность. Цивилизация — социокультурная общность людей, имеющих единые фундаментальные основы ментальности, ценности и идеалы, способы интеллектуальной и материальной деятельности, выражающиеся в устойчивых, повторяющихся, инвариантных чертах исторической — экономической, политической и культурной — жизни данной социокультурной системы.

Остаётся добавить последний штрих. Л. Н. Гумилёв определял этнос (цивилизацию) как «коллектив людей, противостоящий другим коллективам не из сознательного расчёта, а из подсознательного ощущения взаимной симпатии или антипатии». Л. Н. Гумилёв говорил о подсознательном ощущении «мы-они», «свои-чужие» как предельно глубоком, интегральном проявлении этноса (цивилизации).

Культурно-историческая психология учит нас — психика есть производная от человеческой культуры, истории. В соответствии с позицией формационного и цивилизационного подходов, народы, цивилизации как субъекты истории либо находятся на разных ступенях развития, либо и вовсе имеют свою, особую, уникальную судьбу, свой особый путь. Некоторые серьёзные исследователи, например известный геополитик С. Хантингтон, чьи идеи оказали большое влияние на несколько последних администраций США, и вовсе предрекают «столкновение цивилизаций», «цивилизационную войну в XXI веке», поскольку «ценности и смыслы различных цивилизаций несовместимы», а «ресурсы планеты как никогда близки к исчерпанию» (Хантингтон С., 2003). Культура человечества объективируется в том числе в языке, «системе языковых значений». Природно-климатические условия, ландшафт, обеспеченность

ресурсами, притягательность территории для завоевателей, культурное окружение — всё это и многое другое делает неповторимой деятельность больших групп людей, диктует специфические способы выживания, реакции на вызовы внешней среды. Эти метаспособы миропонимания, интеграции информации, ценности, поведенческие паттерны, ключевые гештальты, ментальность также объективируются, закрепляются, преломляются в языке.

Достаточно непредвзято взглянуть на значение абстрактных слов обыденного языка. Что понимали под словом «свобода» в средние века и что понимают сейчас американцы и китайцы, русские и евреи? Есть много сходных моментов, но есть и явные несовпадения. Посмотрите в любой словарь — абстрактные слова обыденного языка полифоничны, многозначны. За этой полифонией, многозначностью, как писал М. М. Бахтин, лежит диалог голосов, цивилизаций, исторических выборов, обусловленных культурно-исторически.

Л. С. Выготский, как мы уже отмечали, утверждал — «развитие значений слов и развитие мышления один и тот же процесс». Выготский утверждал, что слова и их значения опосредствуют, определяют наше поведение. Но у абстрактных слов обыденного языка отсутствуют единообразные, разделяемые всеми значения. Какой же культуре должен отдать приоритет воспитатель? На какие значения ориентироваться?

Я считаю, что человечество, возможно, стремящееся к единству, но пока отнюдь не единое, состоящее из несводимых друг к другу культур, с момента установления контактов между отдельными культурами ведёт явный или скрытый диалог вокруг ограниченного, ригидного набора мировоззренческих проблем. Зачастую внешнее выражение этого диалога — спор, согласование смыслов, ценностей, чувств, способов размышления, стоящих за абстрактными словами обыденного языка. Только в этом диалоге, не подавляя ни единого голоса, в «точке соприкосновения», взаимного обогащения смыслов мы имеем всё уменьшающийся шанс найти общечеловеческое значение ключевых для мировоззрения, идеологии абстрактных слов обыденного языка.

Поэтому воспитывать ребёнка, по-моему мнению, — означает включить его в цивилизационный диалог, диалог о Родине, Боге, смысле жизни, добре и зле, счастье, демократии, свободе... Пусть в этом диалоге, в этой деятельности звучат голоса разных цивилизаций, культур, исторических эпох. Пусть ребёнок «распредмечивает и присваивает» разные смыслы, способы рассуждения и ценности, связанные с абстрактными словами обыденного языка. Пусть ребёнок учится интериоризировать способы согласования, поиска компромисса между культурами. Планета мала, без разумной толерантности на ней действительно не ужиться. И в

то же время в этом многоголосии и полифонии пусть расслышит ребёнок голос своей культуры, своего народа, поймёт историческую ценность и красоту его мировоззренческого выбора.

Написав последний абзац, я подумал о параллелях между Школой диалога культур В. С. Библера и собственной концепцией диалогического воспитания. Что ж, идеи витают в воздухе.