Конец 1920-х гг. — советская специальная школа встаёт на ноги

Через десять лет после знаменитого «Обращения народно­го комиссара по просвещению к гражданам России» специаль­ная школа изменилась до неузнаваемости. Теперь она подчинялась другим ведомствам (государство возлагало заботу о детях инвалидах то на Наркомат социального обеспечения⁷", то на Наркомздрав, то на Наркомпрос), финансировалась из иных источников и в иных объёмах, ею руководили люди, чьё мировоззрение, система ценностей, мораль базировались на коммунистической идеологии. Да и размещаться новой специ­альной школе предстояло в других, как правило, худших, не­жели до революции, зданиях. Почти полностью поменялся педагогический корпус, на учительские кафедры взошли моло­дые люди, в массе своей принявшие новые политические лозунги, достижения старой школы большинству из них были насколько не известны, настолько и не интересны. На учитель­ские столы и школьные парты легли учебники совсем иного содержания. Советское государство установило принципиаль­но иные цели и смыслы специального образования, вследствие чего вопрос о преемственности старой и новой школы стано­вится неуместным.

В то же время необходимо отметить, что, теоретически определив новые принципы построения специального образо­вания в соответствии с государственной политикой, обеспе­чить их выполнение на практике по объективным причинам советская власть не могла. В октябре 1926 г. Наркомпрос РСФСР публикует распоряжение «Об отборе детей во вспо­могательные детские учреждения»:

Из распоряжения Наркомпроса РСФСР «Об отборе детей во вспомогательные детские учреждения» (1926)

«При осуществлении воспитательных и образовательных задач школе приходится иметь дело с умственно отсталыми детьми, ко­торые должны быть выделены из нормальных школ в специальные детские учреждения. <...> Умственно отсталых детей следует стро­го отличать от педагогически запущенных. <...> Отстающие дети должны остаться в нормальной школе».

 

Личные воспоминания участника событий дают возмож­ность увидеть изнутри жизнь специальной школы конца 1920-х — начала 1930-х гг., а потому обратимся к воспомина­ниям одной из первых выпускниц московского дефектологиче­ского факультета Анны Николаевны Смирновой (1895—1992). Её судьба и профессиональная деятельность тесно переплелись и со становлением новой системы высшего образования педагогов-дефектологов, и с развитием московской сети учрежде­ний для дефективных детей, а поэтому её личные воспомина­ния обретают силу исторического свидетельства.

 

«В 1929 г. вернулась в Центральную Россию и поселилась в Мо­скве. Имея диплом об окончании дефектологического факультета, всё же в те годы не сразу смогла устроиться во вспомогательной школе. В Наркомпросе, МОНО и отделах народного образования выслушивали и разговаривали со мной приветливо: «Вы дефекто­лог? Как это хорошо, нам очень нужны специалисты, но придите через неделю». И так каждый раз в течение двух месяцев. Я наде­ялась, ждала, волновалась. Сбережения таяли. Что делать? Однаж­ды, поднимаясь по широкой лестнице Наркомпроса, встретила На­дежду Константиновну Крупскую. Вокруг никого не было. Она ласко­во ответила на мой почтительный привет, остановилась и спросила, откуда я приехала. На одну минуту промелькнула мысль: «Может быть, рассказать Надежде Константиновне, такой душевной, про­стой и близкой, о своих мытарствах? Ведь я окончила вуз благо­даря Октябрьской революции. Она поймёт и поможет! Но — нет! У неё много забот и без меня...»

Решила действовать иначе: узнавать о свободных вакансиях не­посредственно в школах. И сразу удалось устроиться в сорок пятую вспомогательную школу. Специалисты были нужны, но в админи­стративных учреждениях ещё встречались «чиновники», которые равнодушно относились к своим обязанностям.

Моя школа помещалась на Нижней Масловке в деревянном одно­этажном доме. В этом небольшом здании размещалось два польских класса, один цыганский и четыре для умственно отсталых детей. Такое «содружество» объяснялось малым числом учащихся, причём в цыганском классе занятия проводились в зависимости от настро­ения учеников. Иногда они не хотели идти в школу, и тогда молодой, энергичный учитель-цыган шёл по домам уговаривать, собирать сво­их экспансивных учеников. Цыгане жили вместе, точнее, табором, на Верхней Масловке. <...> Трудно было учителю-цыгану обучать этот темпераментный вольный народ. Но, всегда сдержанный и со­бранный, он терпеливо и любовно относился к своим ученикам.

Наш коллектив был многонационален и дружен. Очень нравились польские учительницы: культурные, мягкие в обращении с детьми. Одна из них была поэтесса Яроцкая. Её произведения в те годы транслировались по радио. <...> Одновременно со мной в школу поступил, после окончания педагогического института им. Н. К. Круп­ской, учитель Артём Терентьевич Насонкин. Менялись здания шко­лы, её номера, уходили учителя, директора и приходили новые, но до конца своей жизни Артём Терентьевич оставался верным своим ученикам и своей школе. Педагогический коллектив возглавляли культурные и опытные учителя, но, к сожалению, они не имели де­фектологического образования и их педагогические интересы скло­нялись скорее к массовой школе. Я стала работать с учениками третьего класса...<...>

Прошло семь лет после окончания вуза. За эти годы на дефек­тологическом фронте произошла переоценка теоретических цен­ностей. Если в своё время А. Н.Граборов рекомендовал специаль­ные уроки по психоортопедии, то теперь они были осуждены, так как были оторваны от обычной деятельности учащихся. Признано ошибочным утверждение и другого авторитета — А. С. Грибоедова о теории «потолка» в развитии умственно отсталых детей.

Но нередко случается в жизни, что после критики перегибаются и разумные решения. Мы наблюдаем, как в некоторых вспомога­тельных школах учителя отходили от специальных средств воспита­ния. В методических объединениях дефектологи больше увлекались составлением общих учебных планов, нарушалось в школе прежнее соотношение индивидуальной и коллективной работы с детьми. Не­которые учителя не придавали значения коррекционно-воспитатель­ной работе, и вся специфика вспомогательной школы сводилась только к сокращению учебной программы. Это объяснялось тем, что во главе таких школ нередко стояли люди случайные в дефектоло­гии, которые не имели понятия о коррекционном воспитании...»

 

Анна Николаевна заканчивает аспирантуру и получает зва­ние преподавателя высшего учебного заведения по педологии трудного детства. По распоряжению Наркомпроса, подписан­ному наркомом А. С. Бубновым, её назначают заведующей Сектором трудного детства Октябрьского РОНО города Мо­сквы и инспектором вспомогательных школ.

 

«На моей обязанности, — пишет А. Н. Смирнова, — прежде всего лежало оказание методической помощи в воспитании детей, труд­ных по поведению, неуспевающих и умственно отсталых. Основная работа — отбор детей во вспомогательные школы по району.

В то время в моей судьбе принимали участие исключительно сердечные люди: два выдающихся дефектолога — Наталья Алексан­дровна и Фёдор Андреевич Рау. У меня сохранилось письмо Фёдо­ра Андреевича, в котором он пишет: «Лев Семёнович Выготский сказал мне, что с 1 октября 1932 года начнётся преобразование ЭДИ. Ваше поступление в ЭДИ он считает вполне возможным и просит вас позвонить ему по телефону». Лев Семёнович был совершенно убеждён в организации Исследовательского института, но через не­сколько месяцев известил меня письмом: «К сожалению, ЭДИ, как вы, вероятно, слышали, не преобразован в научно-исследователь­ский институт, о чём было в своё время постановление Коллегии Наркомпроса. В связи с этим там остаётся всё по-прежнему (прак­тическое учреждение). Я говорил о вашей кандидатуре заведующе­му ЭДИ тов. Данюшевскому». Кто из аспирантов-дефектологов не мечтал работать под руководством Льва Семёновича, величайшего психолога нашего времени! Но я не воспользовалась рекомендаци­ей Льва Семёновича, так как уже увлеклась новой и очень ответ­ственной работой в секторе трудного детства районного педологи­ческого кабинета...».

 

По мнению непосредственного участника событий, даже в Москве распоряжение 1926 г. «Об отборе детей во вспомо­гательные детские учреждения» исполнялось из рук вон пло­хо. Осознавало это и правительство, а потому в декабре того же 1926 г. выходит постановление СНК РСФСР «Об учреж­дениях для глухонемых, слепых и умственно отсталых под­ростков».! Справедливости ради напомним, подобные дублиру­ющие друг друга законы известны и по истории западной спе­циальной школы, достаточно вспомнить английские акты «Об обучении умственно отсталых детей» (1899) и «О дальнейших улучшениях в деле попечения о слабоумных и других умственно дефективных лицах» (1913). Повторное за короткий срок обращение государства к одному и тому же ясному, ка­залось бы, вопросу позволяет предположить, что исполнять изначальное предписание чиновники не торопились. К чести советского правительства, оно не стало попустительствовать нерадивым бюрократам и ждать, по примеру англичан, четыр­надцать лет, ему хватило всего двух месяцев!

 

Постановление СНК РСФСР «Об учреждениях для глухоне­мых, слепых и умственно отсталых подростков» (1926)

«Совет Народных Комиссаров РСФСР постановляет:

1. В целях подготовки через школу и труд глухонемых, слепых и умственно отсталых детей и подростков к общественно полезной трудовой деятельности организуются учреждения для глухонемых, слепых и умственно отсталых детей и подростков, поименованные в ст. 2.

2. Учреждениями для глухонемых, слепых и умственно отсталых детей и подростков являются:

а) детские дома для дошкольного возраста;

б) школы живущих и приходящих детей школьного возраста;

в) школы живущих и приходящих с профессионально-техниче­ским уклоном для подростков;

г) школы живущих и приходящих смешанного возрастного типа с соответствующими отделениями;

д) вспомогательные группы для умственно отсталых детей и под­ростков при школах для нормальных детей.

3. Условия приёма в учреждения и порядок выпуска оканчива­ющих определяются специальной инструкцией Народного комисса­риата просвещения РСФСР, согласуемой в подлежащих пунктах с соответствующими ведомствами и организациями. <...>

5. Готовящиеся к выходу из учреждений подростки должны быть зарегистрированы на биржах труда на общих основаниях <...>».

 

Декабрьское постановление СНК РСФСР обозначило цели и организационные формы специального образования. В част­ности, устанавливаются правила «постановки отбора и органи­зации вспомогательных школ и групп», справедливо требуется «возможно более раннее определение умственной недостаточ­ности детей». Авторы документа владеют статистикой и не скрывают, что «детей, подлежащих отбору во вспомогательные школы, насчитывается довольно значительное количество». Зная, как будут развиваться события через 10 лет, обратим особое внимание на расчётные показатели: «Процент их де­тей, подлежащих отбору во вспомогательные школы, исчисля­ется особо для каждого государства, даже для городов и от­дельных частей больших городов. По Москве в последние два года он исчисляется по отношению к общему числу учащихся от 1,9 до 2». Ясно представляя себе объём грядущей ра­боты по организации обучения умственно отсталых, Наркомпрос воздержался от требования немедленного повсеместного открытия вспомогательных школ и классов, оставляя некото­рую свободу выбора форм обучения на местах. «Не предрешая пока точных организационных форм для всех губерний и об­ластей, — гласит ведомственное распоряжение 1926 г., — Глав-соцвос может указать на нижеследующие формы вспомога­тельных детучреждений:

1) в больших губернских и областных городах должны быть организованы самостоятельные вспомогательные школы — экстернаты и интернаты;

2) в уездных городах (районных центрах и больших по­сёлках) вспомогательные группы при нормальных семилетках или нормальных детдомах».

Постановление СНК РСФСР «Об учреждениях для глухо­немых, слепых и умственно отсталых подростков», принятое на исходе 1926 г., — первый государственный документ, регу­лирующий деятельность советской специальной школы (учи­тывая экономические реалии страны, не станем винить его авторов в очевидной аморфности документа). Постановление перечислило категории учащихся, коих следовало обучать в специальных школах, и установило типы учебных заведений. О том, какими силами и на какие средства предстояло осуще­ствиться задуманному, законодатель умолчал. Формально ис­полнять постановление следовало Наркомпросу, но тот не обладал, ни полнотой власти, ни материальными ресурсами, ни иными обязательными для решения столь грандиозной задачи средствами. Ведомство в одиночку одолеть проблему не могло, а потому ровно через год СНК РСФСР издаёт новое поста­новление (сентябрь 1927 г.), чтобы подключить к исполнению закона местные исполнительные комитеты, ряд наркоматов РСФСР и автономных республик, а также ВСНХ, Нарком-труд, Госплан и ВЦСПС.

Постановление СНК РСФСР «О мероприятиях для усиления работы по воспитанию и обучению умственно отсталых, глухо­немых и слепых детей и подростков» (1927)

«В целях развития мероприятий по улучшению воспитания и об­учения умственно отсталых, глухонемых и слепых детей и подрост­ков Совет Народных Комиссаров РСФСР постановляет:

1) Предложить местным исполнительным комитетам усилить своё внимание к делу воспитания и обучения умственно отсталых, глухонемых и слепых детей и подростков, как в части улучшения материального положения учреждений, непосредственно обслуживающих этих детей, так и в отношении организации новых школ в целях большего вовлечения не охваченных существующей сетью учреждений детей указанных категорий. В течение ближайших трёх бюджетных лет расходы на питание и одежду детей, а также учеб­ные расходы должны быть доведены до тех норм, которые суще­ствуют в соответствующих учреждениях, находящихся на государ­ственном бюджете, заработная же плата педагогическому персона­лу должна быть доведена в течение 1928/29 бюджетного года до уровня заработной платы учителей школ второй ступени.

2) Предложить местным исполнительным комитетам предусмо­треть ассигнования на организацию производственно-учебных ма­стерских и учреждений для обслуживания умственно отсталых, глу­хонемых и слепых детей и подростков, обеспечив эти мастерские соответствующим оборудованием, материалами и инструкторским персоналом, а также усилить материальную помощь действующим учреждениям указанного типа.

3) Предложить местным исполнительным комитетам предусмо­треть ассигнование средств на трудовое устройство умственно от­сталых, глухонемых и слепых подростков по получении ими под­готовки в соответствующих учреждениях путём уплаты за этих подростков паевых взносов при поступлении их в кооперативные объединения инвалидов, а также путём устройства их на работу в кустарных предприятиях или у отдельных кустарей.

4) В целях предоставления работы на фабриках, заводах и в ма­стерских умственно отсталым, глухонемым и слепым подросткам, которые оканчивают школу и способны выполнять соответствующую работу, предложить Народному комиссариату просвещения РСФСР совместно с ВСНХ РСФСР, Народным комиссариатом труда РСФСР и ВЦСПС разработать мероприятия, обеспечивающие поступление на производство подростков указанных категорий.

5) Поручить Наркомпросу РСФСР разработать план по введе­нию всеобщего обучения слепых и глухонемых.

6) Поручить Государственной плановой комиссии РСФСР план развёртывания сети вспомогательных школ и классов для умствен­но отсталых детей согласовать с общим планом по всеобщему об­учению, учтя при этом необходимость открытия школ для умственно отсталых, глухонемых и слепых в первую очередь в тех областях и губерниях, где имеется скопление детей указанных категорий, но отсутствуют учреждения этого типа.

7) Предложить Наркомздраву РСФСР и Наркомздравам авто­номных республик в сети учреждений, организуемых ими в соот­ветствии с трёхлетним планом борьбы с детской беспризорностью, обеспечить обслуживание больных умственно отсталых, глухонемых и слепых, находящихся в детских учреждениях Наркомпроса.

8) Предложить Народному комиссариату социального обеспече­ния РСФСР и Наркомсоцвосам автономных республик принять меры к устройству в учреждениях социального обеспечения подростков-инвалидов старше 18 лет, выбывающих из детских учреждений для умственно отсталых, глухонемых и слепых Наркомпроса, заброни­ровав за ними начиная с ближайшего года соответствующее коли­чество мест.

9) Отмечая тяжёлое положение учреждений социального воспи­тания для умственно отсталых, слепых и глухонемых детей и под­ростков в отношении оборудования этих учреждений специальными учебными пособиями и приборами, а также учебно-производствен­ными мастерскими, признать необходимым усилить в течение бли­жайших трёх лет ассигнования как по государственному, так и по местному бюджету на обеспечение указанных учреждений специ­альным оборудованием для обучения и трудовой подготовки.

10) Распространить на детские учреждения указанных категорий все льготы и преимущества, предоставленные детским домам по­становлением ВЦИК и СНК РСФСР от 20 июня 1927 г. о плане борь­бы с детской беспризорностью (Собр. указов 1927 г., № 65, ст. 446).

11) Предложить Наркомпросу РСФСР и Наркомпросам автоном­ных республик при развёртывании сети детских учреждений в соот­ветствии с трёхлетним планом борьбы с детской беспризорно­стью организовать ряд школ-интернатов для сирот и полусирот из умственно отсталых, глухонемых и слепых детей»

 

Несмотря на строго официальный тон документа, его стиль и лексика позволяют точно оценить состояние дел в сфере специального образования. Требование на излёте 1927 г. «поручить Наркомпросу РСФСР разработать план по введению всеобщего обучения слепых и глухонемых» означает, что на протяжении предшествующих лет упомянутый план отсутствовал. Обратим внимание и на тот факт, что в правитель­ственном документе отсутствуют обязательные для этого жан­ра формулировки наподобие «обеспечить», «обязать», «возло­жить исполнение на...», «предусмотреть в бюджете». Полагаем, что к «мягкой» лексике — «предложить», «признать необходи­мым усилить» — авторы прибегли сознательно. Постановление становилось важным пропагандистским актом, но при этом таило известную долю необязательности его исполнения на практике. Отсутствие в документе контрольных сроков лишь подчёркивает его рекомендательный характер.

Не станем упрекать правительство экономически неокреп­шей страны в том, что проблему заботы о детях-инвалидах оно не сочло первостепенной, это закономерно для любого государства, переживающего третий период эволюции отношения к людям с отклонениями в умственном и физическом разви­тии. Беда состояла в ином: центральная власть взяла всю ответственность за судьбы инвалидов на себя, но решение о сро­ках и масштабах строительства сети специальных школ оста­вило за ведомствами и местными исполнительными органами, тогда как те не могли считать эту задачу приоритетной. Не­удивительно, что по истечении трёх лет с момента публикации документа общая картина изменилась мало. Справочник Нар­компроса (1929) констатирует: «Введение всеобщего обучения в РСФСР с настоятельностью выдвигает вопрос об обслужи­вании умственно отсталых и физически дефективных детей, так как без охвата школами этих категорий детей не может быть осуществлено всеобщее обучение. <...> За последние годы сеть вспомогательных школ и групп стала расти быстрым темпом. Однако в сравнении с потребностями рост этот явля­ется совершенно недостаточным. Ещё медленнее расширяется сеть для слепых и глухонемых детей, а также для детей, стра­дающих недостатками речи».

Прокомментируем официальную информацию. Тот факт, что вспомогательная школа, появившаяся в стране незадолго до революции, «стала расти быстрыми темпами», не удивля­ет. Настораживает другое обстоятельство — имевшая вековой опыт сеть учебных заведений для глухих и слепых ширилась крайне медленно. Следовательно, векторы развития сети после Октября изменились, и здесь преемственность между россий­ской и советской специальной школой отсутствовала.

Попытаемся понять логику организаторов системы специ­ального обучения в РСФСР. Почему строительство учебных заведений для глухих и слепых заботило Наркомпрос в столь малой мере? Одним из аргументов, полагаем, являлось оши­бочное мнение об относительно небольшой численности те­лесно дефективных, другим — сложившаяся география специальных училищ с «дореволюционным стажем» в европейской части страны. В центре, на взгляд бюрократа, всё обстояло неплохо, а областное руководство регионов Урала, Сибири, Дальнего Востока, наркомы республик Средней Азии и Закав­казья по понятным причинам центральные органы вопросами о помощи детям-инвалидам не беспокоили.

Как не вспомнить мытарства сурдопедагога Кореи и аргу­ментированный отказ Николая I поддержать его. В далёком 1845 г. император, рассматривая ходатайство об открытии но­вой школы для глухонемых, дал соответствующее поручение подчинённым, и те доложили, что столичное училище способ­но охватить всех нуждающихся. Последовало высочайшее по­веление: «Основание в Москве особого училища глухонемых отложить впредь до того времени, как С.-Петербургское для помещения всех кандидатов окажется недостаточным».

После волеизъявления самодержца рассчитывать в обозримом будущем на правительственную поддержку не приходилось. Минувшие с момента описываемых событий 80 лет мало из­менили отечественного бюрократа. Вновь с мест сообщали о необходимости строительства новых школ, а Наркомпрос со­чинял ответы, что и в действующих заведениях мест для уче­ников предостаточно, просто использовать их следует интен­сивнее.

Играло свою роль и стойкое предубеждение руководства Наркомпроса в том, что детей, слепых и глухих от рождения, удастся перековать в активных строителей «новой жизни». Наконец, на протяжении первого десятилетия советской власти, взращённые Попечительствами ВУИМ кадры, противи­лись предлагаемым реформам. Многие сурдо- и тифлопеда­гоги не принимали идею единой трудовой школы, искренне старались сохранять дорогую им «старую» школу, безуспешно пытаясь убедить руководство в наличии у специального об­разования особых целей и задач, раздражая его своим упор­ством.

Наркомпрос тревожила не теряющая остроты ситуация с морально и умственно дефективными детьми, коим счёт шёл на десятки тысяч. Политическая и экономическая ситуация молодой республики вынуждала властные структуры всех уровней проявлять к этой категории детей школьного возрас­та повышенное внимание. И через 10 лет после победы рево­люции проблема детской беспризорности оставалась болевой. Обратимся к стенограмме доклада М. С. Эпштейна⁷¹ на Все­российской конференции работников детдомов (1927): «По данным демографической переписи 1926 года по РСФСР, име­ется до 75 тысяч уличных беспризорных. <...> Уличная беспризорность состоит, прежде всего, из социально и педагоги­чески запущенных детей... <...> Мы имеем среди беспризорных громадный контингент детей, прошедших тяжёлую, страшную жизнь... детей, которые не поддаются педагогическому воздей­ствию, которые требуют соответствующего медицинского или, в лучшем случае, медико-педагогического воздействия. В этом отборе должны играть роль не только учреждения Наркомпро­са, но и учреждения Наркомздрава». Сеть вспо­могательных учебных заведений стремительно ширилась, по­полняясь теми, кто в силу различных причин не справлялся с программой единой трудовой школы. По данным Всесоюз­ной школьной переписи 1927 г., из 259 действовавших в стра­не школ для дефективных (21 751 учащийся) львиную долю составили школы-интернаты для трудновоспитуемых и умственно отсталых детей. Первых насчитывалось 60 (4336 уча­щихся), вторых — 104 (11 398 учащихся), 28 из них находи­лись в Москве.

Поначалу власть оценила поступательное открытие вспо­могательных школ позитивно, рассчитывая, вероятно, что с их помощью легко удастся изъять из массовой школы «неправильных» воспитанников, дабы те не мешали формировать из «правильных» учащихся новое поколение людей, способных быстро превратить Россию в социалистическое государство. В школы для умственно дефективных стали направлять мало­способных к учёбе, переростков, хулиганов, всех «неудобных» и «неугодных» детей. Вследствие этого начинает складываться представление о вспомогательной школе как об «очиститель­ном сооружении» в системе массового образования. Из-за не­продолжительности своего существования дореволюционная российская вспомогательная школа традиций не сформирова­ла, значительного методического наследия не скопила, не успел сложиться крепкий кадровый корпус, а потому вновь набран­ное учительство легко шло на эксперименты.

Итак, у нас нет оснований хвалить молодую советскую спе­циальную школу, однако абсурдно отрицать сам факт её рож­дения. Постановления СНК РСФСР «Об учреждениях для глухонемых, слепых и умственно отсталых детей и подрост­ков» (1926), «О мероприятиях для усиления работы по вос­питанию и обучению умственно отсталых, глухонемых и сле­пых детей и подростков» (1927), циркуляры Наркомпроса РСФСР «О связи учреждений по воспитанию дефективных детей с Центром» (1923), «Форма годового отчёта о работе детских учреждений для глухонемых, слепых и умственно от­сталых» (1925), «Об общественно-политическом воспитании физически дефективных и умственно отсталых детей» (1925), «Основные положения об областных учреждениях для под­ростков, а также для слепых, глухонемых и умственно отста­лых детей и подростков, состоящих на государственном бюд­жете» (1926), «О расширении сети детучреждений для физически-дефективных и умственно отсталых детей и привлечении к содержанию их общественных организаций» (1926), «Об от­боре детей во вспомогательные детские учреждения» (1926), «Об усилении работы по воспитанию и обучению умственно отсталых, глухонемых и слепых детей и подростков» (1927), «Положение об учреждениях для глухонемых, слепых и ум­ственно отсталых детей и подростков» (1927) формируют пра­вовое поле, в котором впредь предстоит развиваться советской специальной школе. К концу 1920-х гг. она встаёт на ноги.

Принципиальное отличие советской системы специального образования заключается в том, что формируется она при от­сутствии закона об образовании детей-инвалидов, вне диалога с общественными движениями и родителями, при запрещении филантропической деятельности и единственном источнике финансирования — госбюджете, т. е. в логике тоталитарного государства. Такой видится картина на удалении в 80 летсо­временники оценивали положение дел иначе: «Из одиночных, обособленных, полуфилантропических учреждений приютско­го типа, стоявших на задворках в общей системе народного образования, специальная школа превращается на наших гла­зах в массовую школу, вырабатывающую свой особый стиль, занимающую органическое место во всей системе социального воспитания, действительно готовящую своих воспитанников к трудовой и общественной жизни». Статья, опубликованная в 1928 г., выражает мнение ряда известных отечественных ис­следователей, знакомых с дореволюционной специальной шко­лой не понаслышке. Они полны оптимизма и уверены, что в ближайшее время перед всеми трудными детьми откроются двери в школу, одновременно понимая, что это будет не та школа, о которой они когда-то мечтали. По утверждению от­ветственного работника Наркомпроса В. Д. Иванова, «призна­ние социально полноценным всякого ребёнка, окружённого пролетарски направленной срёДой, есть основная черта совет­ской педагогики трудного детства, которая выгодно отличает её от взглядов на трудных детей не только в дореволюционной России, но и в современном Западе» [27, с. 31].

\В завершающей фазе своего строительства отечественная система специального образования ориентировалась на единую трудовую школу, включала четыре типа учебных заведений: для детей с нарушением слуха, зрения, интеллекта и трудно­воспитуемых. Советская специальная школа не стала и не мог­ла стать преемницей российской дореволюционной школы. Декреты советского правительства коренным образом изме­нили не только содержание и организационные формы оте­чественного специального образования, но и саму его суть, философию, разрушили старый и заложили новый идеологи­ческий фундамент специальной школы.