Лекции.Орг


Поиск:




Глава V. Урожай корон и слез 3 страница




И правда — в двадцать два года Карл IX уже стоит на краю могилы: переутомляясь на охоте, яростно всаживает кинжал или рогатину, сражаясь один на один с дикими кабанами, задыхаясь, когда неистово трубит в рог, проводя [233] ночи в оргиях, больной туберкулезом, харкающий кровью, он долго не протянет. Конечно, в сравнении с этим «дикарем», герцог Анжуйский кажется хрупким и нежным. Он не очень здоров: страдает от головных и желудочных болей, под мышкой у него незатягивающаяся рана, и когда крестится, все видят, что она сочится, а на глазу у него фистула туберкулезного происхождения. Сладострастный герцог предпочитает дамскую компанию и ведет многочисленные любовные интриги сначала с прекрасной мадемуазель де Шатонеф, Рене де Рьё, а потом он платонически влюблен в очаровательную Марию Клевскую, супругу принца Конде. Его друзья — мужчины, которых вскоре презрительно назовут «миньонами», являются его полной противоположностью. Все они — бесстрашные молодые красавцы-самцы, лихие волокиты, энергичные офицеры: Луи де Беренже, сеньор де Гуа, приближенные герцога, участвовавшие в осаде Ла Рошели — Франсуа д'О, Анри де Сен-Сюльпис, Жак де Леви, Франсуа де Сен-Люк. Они безгранично преданы своему повелителю. В этом окружении есть и свой старикашка ментор — Луи де Гонзаг, герцог Невэрский, пылкий католик и теоретик, который составит для Генриха программу его правления в Польше. Окруженный этими верными друзьями, в ореоле своих военных побед, Анжу становится надеждой французского трона. Именно таким предстает он в глазах Екатерины, матери, любящей его в ущерб другим детям.

Генрих явно затмил короля и своего брата Алансона. Естественно, их радует его отъезд в далекую Польшу. Гизы, напротив, недовольны, что с Анжу из королевства уезжает большое количество капитанов-католиков. Молодой король, придя в отчаяние от мысли, что приходится оставить то, что было для него наслаждением, открыто проявляет свое огорчение и идет поплакать к своей матери. И она, в самый разгар ее бурных переговоров с польскими послами, начинает жалеть о триумфе, который она готовит для своего любимого сына.

Никто лучше, чем она, не может почувствовать приближение опасности. Она знает, что эта опасность исходит от [234] ее последнего сына — Франсуа Алансонского, недоноска с ненасытным тщеславием, который под влиянием своего фаворита Гиацинта де Ла Моля, сорокалетнего фата, требует для себя титул королевского наместника и надеется, что Генрих останется в своем польском изгнании, а он унаследует французский трон. Королева-мать парирует удар: на Королевском совете в торжественной декларации Карл IX назначает своим преемником, если он умрет, не оставив наследника мужского пола, своего брата, короля Польского, «даже если в этот момент он будет отсутствовать и жить за пределами этого королевства». Герцог Алансонский назван только после него (22 августа 1573 года).

К началу осени все формальности были обговорены, и 10 сентября в Соборе Парижской Богоматери состоялась церемония принесения присяги. Затем наступила очередь Карла IX утвердить то, что пообещал его брат. В воскресенье 13 сентября каллиграфически выполненный указ об избрании — великолепный пергамент с гербами Анжу и Польши, с сотней печатей, свисающих на красных, белых и зеленых шелковых шнурах, был торжественно вручен Генриху в большом зале Дворца Правосудия в присутствии десяти тысяч человек. На следующий день, 14 сентября, король Польский торжественно вступил в Париж через ворота Сент-Антуан, а вечером Екатерина принимала у себя весь двор, дав первый ужин в новом дворце Тюильри. Украшением празднества была серебряная скала с шестнадцатью пещерами, в которых жили нимфы, изображавшие французские провинции. Праздник начался с яркой иллюминации. Затем был дан балет: нимфы дарили королю и принцам золотые дощечки, покрытые эмалью, с изображением богатств каждой из провинций: лимоны и апельсины Прованса, пшеница Шампани, виноград Бургундии, солдаты Гиени. Постановщик этого зрелища Бальтазар де Божуайе позже прославится в знаменитом «комическом балете королевы Луизы». Поляки были очарованы этим спектаклем и последовавшим за ним балом. На следующий день, 15 сентября, городской голова вручил королю Польскому подарок города Парижа: колесница из позолоченного серебра, покрытая эмалью, с [235] запряженными в нее двумя белыми конями, с восседавшим на ней богом Марсом позади лаврового дерева. Это была одновременно и дань уважения, и благодарность молодому военачальнику, которому теперь оставалось только уехать. Имперский сейм Франкфурта разрешил новому королю свободный проезд по землям империи, после чего Екатерина, наконец, успокоилась: незадолго до этого королева, встревоженная тем, что немцы еще не дали своего согласия, отправилась в Дьепп, чтобы подготовить путешествие своего сына по морю. Когда маршрут был разработан, Генрих объявил своим подданным, что 10 декабря он прибудет на границу Польши и что его коронация могла бы состояться 17 января.

Рыдающая Екатерина отпустила своего любимого сына. Когда она вернулась к королю, то выяснилось, что появились новые причины для беспокойства из-за ее самого младшего сына — Франсуа Алансонского. Этот восемнадцатилетний принц, у которого в детстве, по выражению его собственной матери, «в голове были только войны и бури», потребовал для себя пост главнокомандующего всеми армиями, освободившийся после отъезда его брата. Но Карл IX не собирался делиться властью с новым королевским наместником: он отказался, а Екатерина его поддержала. Раздосадованный герцог Алансонский сговорился с королем Наваррским, принцем Конде, четырьмя сыновьями бывшего коннетабля де Монморанси и их племянником виконтом де Тюренном. Заручившись поддержкой этих вельмож, юный брат короля полагал, что он достаточно силен, чтобы навязать свою волю Карлу IX. В первое время, если он не получит должности королевского наместника, он решил отправиться в Седан и стать во главе собранных там солдат-гугенотов. Он готов был вместе с ними вступить на территорию Нидерландов: он не забыл, что когда-то Колиньи соблазнял его одним из княжеств во Фландрии.

Екатерина, узнав об этих планах через свою дочь Маргариту, насторожилась и помешала своему сыну бежать. Ведь, в сущности, Алансон домогался не только должности королевского наместника — он хотел стать преемником [236] Карла IX, чахнувшего с каждым днем все больше и больше. Чтобы добиться своего, ему надо было удалить Екатерину, которая была самым верным гарантом прав короля Польского. Его сторонники попытались развернуть кампанию злобных памфлетов против королевы-матери. Сначала это был De furoribus gallicis, Галльские -) ужасы, опубликованный по-французски под названием «Достоверное рассуждение об ужасах, творящихся во Франции». Автор, протестантский министр-священник из Лиона Жан Рико, или Риго, считает, что причиной устроенной протестантам резни и всех несчастий является то, что страной управляет женщина, и к тому же иностранка.

Не желая назначать герцога Алансонского наследником престола, Карл IX дал ему титул председателя Совета и главнокомандующего своими армиями. Но такой уступки оказалось недостаточно. В ночь последнего дня перед постом (23-24 февраля) было решено организовать общее выступление под руководством де Ла Моля. Капитан Шомон-Гитри должен был приехать в Сен-Жермен за герцогом Алансонским. Когда тот увидел, что свита появилась раньше, чем было запланировано, растерялся и во всем признался своей матери. Екатерина сразу же вернулась в Париж, увозя в своей карете Алансона и короля Наваррского и поместив их рядом с собой в Венсеннском замке. Туда же перевезли Карла IX, изнуренного болезнями и постоянными кровотечениями. Несмотря на то, что принцы практически оказались под арестом, это не остановило заговорщиков. Монтгомери, невольный убийца Генриха II, ставший одним из лейтенантов Колиньи, приплыл из Англии и высадился в Нормандии 11 марта 1574 года. Алансон и Наварр решили, что они погибли: их будут судить как главных зачинщиков и приговорят к самому суровому наказанию. Поэтому они решают бежать. Они доверили дело своего спасения своим конфидентам — головорезам, облитым духами, и дамским любимчикам — Ла Молю и Коконасу, дворянам герцога Алансонского. Последние договорились с де Торе, братом маршала де Монморанси, и с виконтом де Тюренном. В подготовке побега двух принцев оказались замешаны [237] капитаны и вольные солдаты, лошадиные барышники, интриганы, как, например, Жан Бовуар ле Ла Нокль Ла Фен и даже маги — Грантри, бывший шпион Франции в Швейцарии, заявлявший, что он открыл тайну философского камня, или еще Козимо Руджиери, астролог, некроман и колдун Екатерины. Несмотря на свою осторожность, Козимо позволил своему другу Ла Молю, для которого он тогда занимался наведением «восковых чар», чтобы завоевать сердце красавицы королевы Наваррской и обеспечить длительное расположение герцога Алансонского, втянуть себя в эту затею. Но как и в первый раз, когда ее сын собирался бежать, королева оказалась предупреждена. Алансона и Генриха Наваррского арестовали и подвергли допросу. Герцог рассказал абсолютно все. Сообщников (из тех, кого можно было схватить), не мешкая, предали суду. Ла Молю и Коконасу отрубили головы 30 апреля — к великому отчаянию королевы Наваррской и герцогини Невэрской, которые забрали себе головы этих красавцев. Солдат повесили. Козимо Руджиери арестовали. У него нашли восковую фигурку с короной, утыканную иголками: она изображала королеву Наваррскую, но вполне могла сойти и за изображение короля. Астролог наводил ужас на всех, а особенно на королеву — поэтому его формально приговорили к девяти годам ссылки на галеры и очень быстро помиловали после недолгого пребывания в Марселе, наместник которого ему разрешил открыть астрологическую школу, пока он находился в заключении.

Семья Монморанси оказалась скомпрометирована, и король, за неимением де Торе и де Тюренна, приказал 4 мая заключить под стражу маршалов Монморанси и де Коссе, бывшего тестем Меру — младшего брата де Торе и Монморанси. Он отзывает наместника Лангедока Дамвиля — брата Монморанси. Но это сделать было труднее. Дамвиль — настоящий вице-король этой провинции, которой Монморанси владели в течение полувека, сблизился с протестантами и 29 мая подписал перемирие, которое должно было действовать до 1 января 1575 года и которое он подкрепил затем союзом умеренных католиков и гугенотов. Так появилась [238] третья сила — политики, которой впоследствии суждено было сыграть важную роль в развитии внутренних конфликтов во Франции.

Неудачный арест маршалов неожиданно превратил Дамвиля в предводителя сопротивления Короне. Принц Конде, находившийся в Пикардии во время ареста заговорщиков, перебрался в Германию, где отрекся от католической веры. Из всех капитанов был арестован только Монтгомери. Домфрон, где он находился, в течение семнадцати дней был осажден, после чего его взял в плен маршал де Матиньон. Екатерина была очень рада, потому что теперь, под предлогом наказания предателя, она могла, наконец, осуществить свою личную месть в память о своем любимом супруге.

Она поспешила в спальню к своему сыну, где король уже в течение двух месяцев медленно умирал от ужасных кровотечений через кожные кровоподтеки — последние проявления его туберкулеза. Узнав об аресте убийцы своего отца, лежащий под окровавленными простынями Карл прошептал только: «Все людские дела для меня уже ничто!» Через некоторое время, в воскресенье 30 мая 1574 года, на Троицу, молодой король, не проживший и двадцати четырех лет, умер в четыре часа пополудни на руках своей матери. Еще до начала агонии он подписал ордонанс, передавая регентство Екатерине по ходатайству, как говорилось, герцога Алансонского, короля Наваррского и других принцев и пэров Франции.

Вечером королева отправила де Шомро с печальной вестью к королю Польскому. На следующий день по другой дороге она направила к нему еще одного гонца — де Неви. Письмо, проникнутое патетическим волнением и полное разумных советов, прекрасно и заслуживает того, чтобы воспроизвести его целиком. Ограничимся все-таки несколькими фрагментами.

«Государь, сын мой, вчера я поспешно отправила к вам Шомро, чтобы сообщить вам о новом для меня несчастье — уже столько моих детей умерли. Я молю Господа [239] ниспослать мне смерть, чтобы больше не пришлось мне это пережить, потому что я в полном отчаянии от виденного мною зрелища; я не забуду его расположения ко мне, когда уже в конце, будучи не в силах меня оставить и просить, чтобы я за вами срочно послала, он велел мне, пока вы не приедете, взять на себя управление королевством и справедливо наказать преступников, от которых шло все зло в королевстве; он знал, что его братья будут сожалеть о нем и поэтому думал, что мне они будут повиноваться точно так же, как и вам, но нужно, чтобы вы были здесь. После этого он попрощался со мной и попросил меня его поцеловать, от чего мое сердце чуть было не разорвалось. Никогда еще человек не умирал, будучи в полном рассудке, как он, разговаривая со своими братьями, с господином кардиналом Бурбонским, канцлером, секретарем, капитаном гвардейцев, даже с лучниками и швейцарцами, приказав им всем повиноваться так же, как ему, до вашего приезда, и был уверен, что такова и ваша воля, просил их всех хорошо вам служить и быть вам верными, прося всех хранить королевство, постоянно говоря о вашей доброте и что вы всегда его так любили и повиновались ему и никогда не огорчали, а наоборот, оказывали большие услуги. Его соборовали утром, а в четыре часа он умер, как совершеннейший христианин, получив все причастия, а последнее, что он произнес, было: «О, матушка». Большей боли я никогда не испытывала, и утешить меня может только ваш скорый приезд — в этом нуждается ваше королевство, но главное — видеть вас в добром здравии, ведь если случится мне вас потерять, я прикажу похоронить меня заживо вместе с вами, потому что этого горя я пережить не смогу. Поэтому я прошу вас быть осторожным в дороге и думаю, что если вы проедете по землям императора, а оттуда — через Италию, то это будет самый верный путь для вас».

«Что касается вашего отъезда из Польши — не откладывайте его никоим образом и остерегайтесь, чтобы они [240] вас не задержали, и не подчиняйтесь их приказу, потому что вы нужны нам здесь. Я умираю от тоски без вас, так хочу я вас видеть — только ваше присутствие и ничто больше не сможет меня утешить и заставить забыть о моей потере».

«Если бы вы могли оставить кого-нибудь там, где вы находитесь, чтобы он мог править и чтобы это королевство Польское по-прежнему оставалось вашим или перешло бы к вашему брату, я тоже этого бы желала: вы могли бы им сказать, что пришлете к ним вашего брата или второго ребенка, который у вас родится, и что пока пусть они сами собой управляют, выбирая француза, который бы помогал в том, что они делают... Я думаю, что для них это было бы лучше, потому что тогда они сами стали бы королями...»

«Любите ваших слуг и делайте для них добро, но да хранит вас Господь, чтобы никогда их пристрастия не стали вашими. Я прошу вас ничего не давать, пока вы не будете здесь, потому что вы должны знать, кто вам служил хорошо, а кто плохо: я вам их назову и покажу, когда вы приедете. Я сохраню для вас все свободные должности и доходы: мы их обложим налогом, потому что нет ни одного экю из того, что вам нужно, чтобы сохранить королевство... Раз уж покойный король, ваш брат, поручил мне для вас сохранить это королевство, я думаю, что вы не выразите вашего неодобрения. Я буду стараться, насколько смогу, вручить его вам в целости и мире, чтобы вам оставалось только потрудиться для вашего величия и чтобы доставить вам удовольствие после стольких неприятностей и печалей...»

Таким образом, Екатерина снова взваливала на себя, занимая место любимого сына, тяжкий груз суверенной власти. Гражданские войны, дипломатические маневры, убийства были всего лишь неожиданными поворотами той борьбы, которую она вела уже около пятнадцати лет, чтобы сохранить, иногда вопреки воле своих сыновей, их достояние, [241] престол Франции, который она мечтала окружить венком из корон. Подобно волчице, когтями и зубами защищающей территорию своих детенышей, она безжалостно уничтожила врага, попытавшегося отнять у нее ее место ангела-хранителя. Благодаря своей энергии она исполняла самые высокие должности. Но ее власть была только на короткое время передана и подчинена капризам человека, над которым она была не властна и который ее поработил. [242]

Глава VI.
Новая Артемисия12)

За прошедшие пятнадцать лет ничто: ни вихрь событий, ни тяжкое бремя ответственности — не могли заставить Екатерину забыть о торжественном королевском церемониале. Она сумела с величайшей выгодой для себя использовать его, чтобы прославить превосходство власти короля.

Гениальность Екатерины проявилась в том, что она изобрела и навязала неприкосновенный образ величия, составляющего незыблемую основу вращающегося колеса общества и хода мировой истории. Имея врожденное чутье мизансцены, она всегда появляется в самый торжественный момент в своем вдовьем платье и черных накидках, которые слегка оживляет тонкий белый воротничок. Она ни на кого не похожа и превосходит всех окружающих. Смерть ее мужа является обоснованием ее власти и ее оправданием. Об этом никто не должен забыть: черный цвет траура — это ее корона. Она сумела одержать победу над показным трауром великой фаворитки Дианы, ставшим ее ширмой. Это ее костюм на сцене, где актеры — весь королевский двор. Она играет им в посмертном возвеличивании памяти своего мужа. За четыре века такой образ настолько утвердился в коллективном воображении людей, что очень часто забывают об интересной личности, скрывающейся за этой торжественной маской.

Королева живет в редкой роскоши. В правление детей Екатерины Лувр продолжает оставаться самой престижной резиденцией французских монархов. При Генрихе II были построены здания королевских покоев, что полностью отвечало [243] стремлению Екатерины иметь в самом центре столицы дворец, подобный резиденциям итальянских князей. До 1574 года Пьер Леско непрерывно вел строительные работы. Молодые королевы — Мария Стюарт, а потом Елизавета Австрийская, жили на втором этаже. Для себя королева-мать оставила первый этаж. Она очень любила этот дворец и писала в 1575 году: «Достаточно долго пожив в Лувре, я поняла, что он еще красивее, чем я раньше считала».

С 1563 по 1572 гг., пока неподалеку от дворца по ее приказу строили Тюильри, она с удовольствием мечтала, что можно будет построить единый архитектурный ансамбль, объединив Лувр и новый замок. В 1565 году она вознамерилась построить вдоль Сены, за пределами средневековых крепостных стен времен Карла V, длинную галерею, но в итоге ее построил Генрих IV. В 1566 году было начато строительство такого соединения: в западной части Лувра через крепостной ров на трех мостовых пролетах был сделан проход, соединивший павильон короля с «маленькой галереей», чертеж которой, скорее всего, был сделан Пьером Леско. Это здание, смотревшее прямо на реку, представляло собой маленький трехэтажный замок, увенчанный аттиком и круглым окном, свет на первый этаж проходил через одиннадцать полукруглых окон, расположенных по обе стороны двери с крыльцом. Шесть центральных ниш были украшены выступами, как дворцы во Флоренции. На втором этаже двенадцать больших прямоугольных окон были отделены друг от друга пилястрами с королевскими символами: на аттике — фигурами Славы по углам сводов. Фасад, выходивший на Сену, имел только верхнюю галерею, к которой позже была пристроена большая галерея у самой воды. Это приятное здание, очень сильно пострадавшее во время пожара 1661 года, было перестроено, когда на втором этаже появилась галерея Аполлона. Оно настолько гармонично, что по праву считается маленьким шедевром архитектурной композиции.

После смерти Генриха II Екатерина оставила ставший ей ненавистным особняк Турнель: в 1565 году она приказала его разрушить и разделила участок. Но нужно было найти [244] замену этому дому, главная привлекательность которого состояла в окружавших его прекрасных садах. Поэтому в 1563 году она решила построить для себя дом недалеко от Лувра, в месте, расположенном за пределами Парижа, которое называли «Песчаный карьер», или «Черепичная фабрика», потому что раньше здесь находились старинные черепичные мануфактуры. Королева приобрела лично для себя владение, которое Франциск I купил у Никола де Фуквиль для своей матери Луизы Савойской и которое называлось Сад с Колоколами: там были построены два павильона с куполами в форме колоколов.

По ее просьбе здание спроектировал Филибер Делорм: это был четырехугольник, имевший 188 метров в длину и 118 в ширину, с пятью внутренними дворами, а четыре боковых двора были отделены двумя эллиптическими залами.

Нельзя с уверенностью сказать, что Екатерина одобрила проект этого гигантского дворца. Однако она приказала начать строительство уже в 1564 году: в мае из Три-Шато был поставлен мрамор. Она приказала разбить сад. На строительстве постоянно работали двадцать человек. В 1566 году поместье было защищено бастионом, построенным на месте современного музея Оранжереи. Делорм занялся строительством западного крыла замка. Выступающая часть фасада замечательна своими полукруглыми пролетами и изяществом своего аттика с большими прямоугольными окнами. Екатерина пожелала, чтобы здание было богато украшено: браслеты на колоннах, фриз, украшенный рогами изобилия и скрещенными факелами, другой фриз с греческим украшением на аттике, плиты с рядами иоников13) по краю, фронтоны со статуями в полный рост, рамки с каскадом из фруктов и цветов. Королева сама выбрала такое убранство: по ее приказу были вылеплены девизы и мотивы, и она же посоветовала инкрустировать разноцветный мрамор лучистым колчеданом. Сдержанная композиция здания оживилась благодаря цветам и рельефам, задерживавшим тени [245] и игравшим с меняющимся освещением в течение дня. В декоративной части фасада Лувра также заметно влияние королевы — он стал более живописным и менее официальным. Это привело в восхищение любителей нового, пришедшего из Италии искусства.

Они были удивлены еще больше, когда увидели изумительную овальную лестницу, построенную Делормом в центральном павильоне. Поддерживаемая скользящими угловыми опорами в виде полусвода, она казалась парящей в воздухе сама по себе.

8 ноября 1570 года Делорм умер и работы прекратились, но Екатерина немедленно нашла ему замену в лице Жана Бюллана, бывшего архитектором коннетабля де Монморанси в Экуэне. Новый архитектор удлинил центральную галерею за счет павильона. Но в 1572 году королева внезапно остановила строительство. Однако поместье уже прекрасно смотрелось благодаря своим партерам, каналам и фонтанам, окружавшим здание, похожее на веселую итальянскую виллу. Останавливавшиеся там государи любовались его садом. Бернар Палисси построил там грот, прославившийся своими керамическими змеями, черепахами, ящерицами, лягушками и птицами, из клюва или рта которых били фонтанчики.

Историк Мезере рассказывает, что Екатерина испугалась, когда одна гадалка ей предсказала, что она погибнет под развалинами дома около Сен-Жермен. А Тюильри находился в приходе Сен-Жермен-Л'Осера! Поэтому Екатерина была вынуждена уехать из Лувра и замка Сен-Жермен-ан-Лэ. С другой стороны, ей пришлось смириться с тем, что больше никогда она не вернется в Тюильри: поэтому королева переезжала из одной резиденции в другую, но именно в Тюильри состоялся знаменитый прием польских послов, прибывших в 1573 году передать корону своей страны герцогу Анжуйскому! Скорее всего, есть более прозаическое объяснение прекращения работ в Тюильри. Вполне вероятно, что королева, осознав, что ее новый дом увлекает ее в финансовую пропасть и к тому же работы идут очень медленно, начала искать с 1570 года более скромный дом, в [246] котором сразу же можно жить, а главное, лучше защищенный от покушений, чем Тюильри, расположенный слишком далеко от Парижа.

К западу от особняка Гийара находился монастырь Раскаявшихся грешниц, через который проходила средневековая стена. Раньше на этом месте находился Малый Нельский особняк, в котором по очереди жили Бланка Кастильская, Филипп де Валуа, Карл Люксембургский, Амедей VI Савойский, герцоги Анжуйский и Орлеанский. Людовик XII передал его в собственность ордену, основанному в 1492 году для спасения девушек, вырванных из пут разврата.

Екатерина получила разрешение папы перенести монастырь на другое место, заявив, что расположенный по соседству Лувр, населенный придворными, мог стать слишком сильным искушением для монахинь. Королева переселила пансионерок на улицу Сен-Дени в монастырь Сен-Маглуар, монахи которого расположились в больнице Сен-Жак (29 сентября 1572 года). Она пообещала монахиням возместить причиненный ущерб, но забыла это сделать: королева задолжала монастырю 26000 ливров. Екатерина приобрела также дома, расположенные по соседству — особняк д'Альбре на улице дю Фур и несколько домов на улице Кокильер. Она присоединила часть улицы дез Этюв и Орлеанской улицы, проходивших по этой земле. Когда она снесла все старые монастырские постройки, за исключением часовни, она, наконец, стала обладательницей большого сада.

Строительные работы в этой резиденции, которую назвали Особняк Королевы, а потом, с 1606 года, называли Особняк Суассонов, шли в несколько этапов. Первый проект Жана Бюллана был слишком амбициозным. По нему предполагалось построить несколько жилых зданий, галереи вокруг сада, большой прямоугольный бальный зал и часовню, какие строились в домах принцев в средневековом Париже. Из-за финансовых трудностей королеве пришлось пока удовольствоваться тем, что перестроили старые здания. Она добавила только жилые помещения. [247]

Личный дом Екатерины отличало одно совершенно оригинальное сооружение, которое было видно издалека: колоссальных размеров колонна, возвышавшаяся во внутреннем дворе ее особняка. До тех пор пока не появились Вандомская колонна и колонна на площади Бастилии, в Париже такой памятник был единственным в своем роде. Конечно, жители столицы уже видели на своих площадях и улицах такие конструкции среди арок и пирамид, украшавших королевские празднества. Но в первый раз такая колонна стала постоянным украшением из камня, подобно прекрасным огромным колоннам античного Рима. Архитектор королевы Бюллан был большим любителем и специалистом по колоннам. В 1568 году он даже опубликовал «главное архитектурное правило о пяти разновидностях колонн». Он начал строительство в 1575 году и возвел изящное сооружение, которым мы до сих пор можем любоваться, несмотря на разрушения и на неудачное включение в ансамбль круглого Хлебного рынка, потом Торговой биржи, построенных в XVIII и XIX вв. на месте особняка королевы. Инкрустации в шейках восемнадцати каннелюр14) ствола колонны указывали на то, что этот памятник сооружен в память о покойном супруге. Повторяющийся мелкий разбросанный орнамент символизировал скорбь и верность королевы: цветки лилий, рог изобилия, разбитые зеркала, разорванные узлы восьмеркой, скрещивающиеся С и Н. Со временем большинство этих мотивов исчезло. Но все-таки сохранились три знака С и Н, увенчанные короной: очень долго их предохранял слой штукатурки, на котором в 1764 году были закреплены римские цифры, когда каноник ордена Святой Женевьевы Пенгре установил на вершине колонны солнечные часы. Еще можно увидеть две ветви лаврового венка, разрезанного горизонтально антаблементом15) карниза Хлебного рынка, а ниже — несколько [248] изображений рога изобилия, соединенных лентой с желудями на концах.

Ствол памятника полый, как и у римских колонн такого же типа. Внутренняя достаточно широкая лестница поднимается до платформы, на которой расположена решетчатая железная часовенка, считавшаяся обсерваторией астрологов королевы. Саму по себе колонну единодушно назвали Колонной Гороскопа. До верхней железной клетки можно добраться, поднявшись по ста сорока семи ступенькам. Пятьдесят шесть из них — каменные, восемьдесят семь — деревянные, а четыре перекладины крутой лестницы ведут к люку, который открывается на платформу архитрава16). Лестницу освещают шесть узких оконных проемов в форме бойниц, но изначально их было больше. Помимо низкой двери в пьедестале у подножия колонны, через которую можно пройти к лестнице, и двери, выходящей на карниз Торговой биржи, внутри самой колонны есть еще пять дверей. Две из них ведут в достаточно просторные ниши, которые использовались для хранения запасов воды, когда в 1763 году на базе колонны был сделан общественный фонтан, отреставрированный в 1812 году. Две другие заколоченные двери позволяли пройти в бывший Хлебный рынок. Наконец, в четырех метрах от земли есть еще одна замурованная дверь. Было высказано предположение, что через нее можно было когда-то проходить в апартаменты королевы Екатерины. Изобилие отверстий, окон и дверей указывает, что это сооружение явно было приспособлено для обеспечения постоянной и удобной связи между вершиной башни и окружающими ее зданиями.

Часовенка на самом верху постоянно перестраивалась. В ней могли свободно разместиться два или даже три человека. Открывавшийся оттуда вид давал возможность наблюдать небо над Парижем. [249]

Сохранившаяся железная клетка изначально была покрыта свинцовыми листами. Сверху ее венчал маленький купол, над которым возвышалась армиллярная сфера17). По кругу располагались шесть циркулярных окошек с застекленным переплетом. С их помощью было очень удобно наблюдать небо, а также, используя оптические сигналы, связываться с расположенным неподалеку Лувром в случае, если возникала необходимость предупредить о подходе войска или о народном бунте. Поэтому башня была не только обсерваторией, но и дозорной вышкой: позже ее продолжали использовать в этом качестве, а пожарники в XIX в. наблюдали, не появилось ли где на горизонте зарево пожара. Следует заметить, что такая верхушка колонны во времена Екатерины делала, возможно, более удобным ее использование в таких целях. На одной из картин художника королевы Антуана Карона, написанной около 1580 года, изображены астрономы, обсуждающие затмение солнца на верхней площадке колонны-обсерватории, расположенной за высокими домами с островерхими крышами, которая, вполне вероятно, изображает колонну королевы: маленький купол вертикально направлен в небо. Кроме того, гравюра Исраэля Сильвестра, написанная в середине XVII в., свидетельствует о наличии балюстрады, окаймляющей архитрав, в связи с чем можно предположить, что можно было ходить по маленькой террасе, на которой располагалась часовенка. Такие приспособления значительно упрощали наблюдение с высоты башни.





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2016-03-26; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 274 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Два самых важных дня в твоей жизни: день, когда ты появился на свет, и день, когда понял, зачем. © Марк Твен
==> читать все изречения...

778 - | 714 -


© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.009 с.