На следующий день после боя гугеноты оставили Сен-Дени и переехали в Монтро, где объединились с гиеньскими войсками Ла Рошфуко. Затем они направились к Шампани навстречу рейтарам герцога Казимира, младшего сына графа Пфальца. По приказу Екатерины ее любимый сын Генрих Анжуйский сменил коннетабля на посту главнокомандующего, получив звание королевского наместника. К шестнадцатилетнему принцу были приставлены герцог де Немур, второй муж герцогини де Гиз, герцог де Монпансье, фанатичный католик, и Артюс де Коссе, суперинтендант финансов, который вскоре получит повышение, став маршалом Франции.
Многие признаки указывали на то, что Екатерина стремится к быстрому заключению мира. 13 ноября эмиссары Конде — де Телиньи, потом де Гастин, привозили предложения по заключению договора, а Карл IX отправлял их своему брату в лагерь для обсуждения на военном совете. [176] Королева ответила, что она готова предоставить свободу на отправление культа верховным судьям и владельцам вотчин в Нормандии для их семей и еще пятидесяти человек. Добившись этой уступки, Конде увеличил свои требования: он потребовал разрешения на богослужения в Париже и Лионе. Королеву пугали постоянно растущие расходы на военные действия, оказавшиеся к тому же не слишком удачными. Генрих Анжуйский не смог помешать протестантской армии соединиться с рейтарами.
Незадолго до Рождества Екатерина доверила свои заботы послу Испании д'Алаве, пригласив его погулять с ней в саду Тюильри, рядом с дворцом, который строился по ее приказу. Герцог Анжуйский, сказала она, ребенок, неспособный командовать. Но д'Алава не принял это извинение. Военный совет герцога состоял из бездарностей, а это вина королевы-матери, ответил он. Коссе не имел никакого влияния, Немур занимался только своими любовными интригами, а Монпансье просто глуп. Он посоветовал Екатерине брать пример с Людовика XI, о подвигах которого он читал у Коммина. На что королева ответила, что ее как раз и вдохновил совет этого короля, говорившего, что сначала надо выжать дольки чеснока и только потом выбрасывать. В таком случае, ответил посол, настало время отозвать этих бездарей и заменить их настоящими солдатами, например — де Таванном, королевским наместником в Бургундии.
Через два дня кардинал де Шатильон поселился в Венсеннском замке вместе с Телиньи и Ла Рошфуко. По приказу Екатерины полномочных представителей провели ночью в Лувр, где она беседовала с ними в течение трех часов. Затем они встретились в монастыре. Филипп II попытался помешать достижению согласия, отправив 20 января гонца с предложением миллиона золотом королю, если он прекратит переговоры с протестантами. Со своей стороны, нунций потребовал, чтобы отлученный кардинал был передан ему для последующего наказания. Но стремление королевы к миру было настолько велико, что давало ей силы сопротивляться любому давлению. Суровые условия, переданные ей [177] Шатильоном, ее не обескуражили. Кардинал-еретик требовал, чтобы эдикт о мирном урегулировании стал постоянно действующим и безотзывным, чтобы король заплатил жалованье рейтарам Конде и чтобы в регистры парламента была вписана декларация, подтверждающая, что волнения были не мятежом, а вызванным необходимостью действием. Королева Екатерина, возможно, и приняла бы такие требования. Но молодой король был крайне раздражен. Помимо роспуска рейтар он потребовал, чтобы главари явились к нему «объяснить, что произошло между Парижем и Мо». Это был категорический отказ.
Поэтому война продолжалась. Армия Конде спускалась вниз по замерзшей Сене к Осеру. Ее преследовала огромная королевская армия. В ней насчитывалось от 20 до 25 тыс. пехотинцев и 12000 всадников. Она была усилена войсками иностранцев: 8000 рейтар Вильгельма Саксонского и итальянцами герцога Савойского. Несмотря на свое численное превосходство, она избегала столкновений с протестантами. Зима была очень суровой, голодные солдаты грабили города, фермы и церкви. Армия таяла с каждым днем — жалованье солдатам платили очень редко. Особенно тяжелые финансовые проблемы были у протестантов, которым Елизавета Английская не оказала никакой помощи. 22 февраля принц Конде был вынужден умолять короля и королеву-мать положить конец бедствиям, обрушившимся на королевство. Кардинал де Шатильон отправился в Лонжюмо, где 25 февраля встретился с маршалом Монморанси. Оба парламентера прибыли с советниками и вельможами. 4 марта Карл IX согласился почти на все требования бунтовщиков: восстановление всех прав протестантов в соответствии с первым эдиктом о мирном урегулировании и выплата жалованья наемникам Конде.
11 марта было заключено перемирие. 22-го Монморанси передал мирный договор на подпись королю. 23-го Конде и Колиньи подписали его в Лонжюмо. 27-го «эдикт об усмирении волнений» был зарегистрирован в парижском парламенте в присутствии Карла IX, который 31-го принял в [178] Картезианском монастыре делегацию гугенотов, прибывших принести торжественную клятву повиновения.
Чем можно объяснить подобную капитуляцию королевской власти? Прежде всего, конечно, финансовыми причинами. У Французской короны в казне нет денег. Чтобы распустить армии, Карл IX обязан заплатить жалованье всем иностранным наемникам, воюющим во Франции, как в королевской армии, так и в армии мятежников. Долг рейтарам Казимира оценивается в миллион ливров. В марте король безуспешно пытается занять эту сумму у города Парижа. Но проблемы короля нисколько не заботят ни буржуа, ни купцов, ни иностранных банкиров. В соответствии со своими доходами, они должны выплатить контрибуцию в сумме 1400000 ливров. Аванс позволит распустить рейтар Конде и рейтар королевской армии, приведенных Вильгельмом Саксонским, а также итальянцев герцога Савойского, фламандцев под командованием графа Аренберга. Но король сохранил свою штатную армию и своих швейцарцев. Это большое преимущество, тем более, что протестантская армия разоружена: Конде одурачили. Мир, который Колиньи назвал «полным вероломства», мог быть всего лишь кратким перемирием. Несмотря на все призывы к согласию, страсти не утихли, а как раз наоборот. В Руане, в день верификации эдикта, католическая чернь выбила ворота Дворца Правосудия и выгнала советников. Грабят дома протестантов, а их обитателей зверски убивают. В Бурже арестантам, принадлежавшим к новой религии, перерезали горло прямо в камерах. В Амьене убили и утопили большое количество гугенотов. В Тулузе парламент приказал взять под стражу сеньора де Рапена, мажордома принца Конде, привезшего весть о мире. Несмотря на наличие у него пропускного свидетельства, ему отрубили голову.
Гугеноты жестокостью отвечают на жестокость. В Валь-де-Луар провансальцы, жившие в Блуа и Турени, разрушают церкви и убивают священников. Говорили, что одного старого каноника раздели, надели на него упряжь, били, а раны посыпали солью и поливали уксусом. Он умер [179] в страшных мучениях через неделю после такого наказания. В Орлеане разбиты и осквернены алтари...
Придя в ужас от этих беспорядков, Екатерина собирает заседание Совета, чтобы решить, какие меры надо принимать. Но 1 мая, в день собрания, она не может на нем присутствовать из-за сильной лихорадки — с 28 апреля вынуждена лежать в постели. Эта болезнь будет тяжелой и долгой: головные боли, кровотечения из носа и рта, рвота, боли в левом межреберье продлятся до 13 мая. Совет изложил королю самые противоречивые мнения. Лишенный материнской помощи, Карл IX не знает, какое решение ему принять. Он решается только на обычные полицейские меры: отправить в каждую провинцию советников, чтобы вершить правосудие и прево для наказания грабителей. Такие решения явно не способствовали искоренению зла. Отсутствие Екатерины сказывалось и на ведении дел. 10 мая Карл IX закрылся в своем кабинете с кардиналами Бурбонским и Лотарингским и герцогом де Немуром, чтобы обсудить, какие меры надо будет принять в том случае, если вдруг королева умрет. Внезапно, когда уже начали терять надежду, крепкое здоровье Екатерины побороло болезнь. Лихорадка прекратилась днем, но терзала ее ночью: приходилось пять-шесть раз менять ее мокрые от пота рубашки. Несмотря на слабость, она приступила к выслушиванию жалоб и занялась делами. 24 мая, по-прежнему не вставая с постели, она продиктовала письмо Колиньи, в котором уверяла его, что накажет виновных в растрате 50000 экю в Осере — эти деньги адмирал послал для рейтар Казимира, чтобы доплатить остаток их жалованья и вынудить их покинуть королевство. Удовлетворить Колиньи значило завершить разоружение бунтовщиков.
Так выздоравливающая королева приступила к выполнению своего секретного плана. Такая настойчивость достойна уважения. Веря в неизбежность предсказаний звезд, в начале мирных переговоров она сказала послу Венеции Джованни Корреро, что звездные сочетания предвещали жестокие события в жизни государей. И подтверждением этому были заговор дона Карлоса против его отца в Испании [180] и несчастья Марии Стюарт, заключенной в замке Лошлевен в Шотландии. Болезнь отступила, и врожденный оптимизм Екатерины побуждает ее думать, что плохое позади и не только для нее. Несмотря на слабость, 26 мая она берется за перо, чтобы поблагодарить Елизавету Английскую за то, что она приютила Марию Стюарт, едва спасшуюся от своих взбунтовавшихся подданных и укрывшуюся у своей кузины; она уверена, что ее невестка получит помощь, милость и дружбу королевы Англии. Она знает мнение Елизаветы: «Нужно, чтобы государи помогали друг другу, чтобы наказывать своих подданных — бунтовщиков, непокорных своим суверенам».
Положение французского правительства далеко не блестящее. Рейтары-протестанты медленно покидают королевство, держа у себя в заложниках посланника и казначея короля, потому что они считают недостаточной полученную ими сумму, чтобы покинуть королевство. Они все еще находятся на территории королевства и гонят захваченных ими 1600 баранов и 7000 голов крупного рогатого скота. Король и королева-мать, не чувствуя себя в безопасности, окружают себя телохранителями. Во время аудиенции 11 июня Екатерина доверительно прошептала Джованни Корреро: «Неизвестно, может быть, даже в этой комнате есть люди, желающие нашей смерти и способные нас убить своими собственными руками. Но Господь этого не допустит, потому что наше дело — это дело его и всего христианского мира». У нее есть веские основания для надежды: «Если правду говорят, что времена меняются каждые семь лет, то еще возможно, что удача нам улыбнется, потому что наши мучения начались семь лет назад». В это время королева встала по отношению к Конде и его партии на позицию силы. Казнь графов д'Эгмона и Горна, обезглавленных в Брюсселе при огромном стечении толпы, стала для нее примером для подражания. Она сказала испанскому послу, что это «святое решение» и что то же самое она собирается вскоре повторить во Франции.
Но еще нужно суметь захватить виновников, которых надлежит наказать. Конде укрылся за стенами Нуайе в [181] Бургундии, где он приказал выкопать рвы. Колиньи укрепляет свой дом в Шатильоне. Ла Рошель не разрешила войти в город королевскому гарнизону: крепость стала идеальным местом для отступления мятежников.
Войска гугенотов прошли через Пикардию, направляясь во Фландрию. Ими командует сеньор де Коквиль. Но ни в коем случае нельзя допустить соединения войск протестантов Франции и бунтовщиков Нидерландов. Маршал де Коссе помчался навстречу Коквилю, разгромил его, взял в плен в Сен-Валери, казнил и отправил его голову в Париж.
Через некоторое время, 21 июля, армия Людвига Нассауского разбита герцогом Альбой. Теперь Екатерина свободна в своих действиях против мятежников. 29 июля она приказывает нескольким капитанам в Бургундии присоединиться к де Таванну, чтобы схватить принца Конде.
Из-за болезни короля казнь пришлось отложить. Карл IX страдает от непрекращающейся лихорадки, характерной для прогрессирующего туберкулеза. Вместе с матерью он удалился в Мадридский замок в Булонском лесу, недалеко от Парижа. Замок был укреплен; вокруг него вырыли рвы. Королевскую семью охраняют десять пехотных батальонов и 6000 швейцарцев, стоящих поблизости. Молодой король сильно похудел и выздоровел только к 17 августа. В это же время слегла его мать из-за сильного кишечного расстройства. Пока король был болен, она продолжала воплощать в жизнь свои замыслы, пытаясь отрезать гугенотам пути отступления к Ла Рошели. Решив, что она усыпила подозрения жителей города после того, как обсудила с ними условия пребывания в городе гарнизона, 5 августа Екатерина направляет де Коссе захватить город. Но ларошельцы предусмотрели необходимость обороны: маршал узнал, что крепостные стены охраняют гасконцы и провансальцы; ему придется отказаться от выполнения своей миссии. По тревоге собираются сторонники Конде в Провансе, Дофине, Пуату, Пикардии, Бри. О помощи попросили Германию. Людвиг Нассауский, принц Оранский, стоит в Кельне, готовый выступить, как говорят, с 6000 всадников и 15000 пехотинцев. [182]
Теперь католики и король должны принять решительные меры. Основная проблема — финансирование войны — была почти решена. В который уже раз духовенство станет главным поставщиком денег. Папа Пий V, которому был направлен 13 июня банкир Аннибале Ручеллаи, в булле от 1 августа разрешил королю получить с церквей исключительную помощь: 150000 ливров дохода, или 1500000 ливров, которые священнослужители передадут ему, отдав в залог или продав свое имущество. Эти деньги должны быть использованы исключительно на «наказание гугенотов» и, если удастся, на возвращение их в католическую веру. Когда была получена эта булла, мнения в Королевском совете разделились. Канцлер де Л'Опиталь отказался ставить на нее королевскую печать. Он осуждает папский акт и называет его провокацией. Такое поведение станет причиной его немилости. Парижский парламент соглашается утвердить буллу 20 сентября. Даже духовенство, часто сдержанное, пока решительно настроено сделать усилие. 4 сентября синдики8) учредили ежегодную ренту в 75750 ливров в городской ратуше Парижа. В обмен на это город выплатит королевской казне крупную сумму в 900000 ливров. Города королевства последовали примеру столицы и дают взаймы значительные суммы денег: так, Марсель дал 50000 ливров.
Такие действия и приготовления уже давно начали тревожить Конде. Некое предупреждение дало ему возможность узнать предполагаемый день его похищения. Один из шпионов, следящих за тем, что происходит в Нуайе, попал в руки главы протестантов. При нем нашли записку: «Зверь попался, можно начинать охоту». Смысл послания совершенно ясен. Конде немедленно покидает свое убежище. 27 августа об этом узнают при дворе: принц и его семья переправились через Луару и через Берри вместе с Колиньи направляются к Ла Рошели. Побег принимает размеры массового бегства. На привалах все гугеноты городов и деревень присоединяются к нему с бесчисленными повозками и [183] телегами, увозя продовольствие, женщин и детей. Адмирал пишет королеве, что это похоже на повторение исхода из Египта богоизбранного народа. В одном из своих манифестов Конде осуждает посягательства на эдикт о мирном урегулировании и проявления насилия по отношению к протестантам: все эти злоупотребления исходят от плохих советников короля. Именно против них направлен его законный бунт.
Король не сразу принимает вызов, он снова болен. Неудачное кровопускание становится причиной воспаления в руке. Обезумев от страха, что может остаться калекой, король вызвал к себе в Сен-Мор свою мать и братьев. В Сент-Шапель и во всех церквах Парижа идут мессы. Воспаление исчезает. Такое выздоровление воспринимается как знак свыше: Господь хочет сохранить руку короля, чтобы тот мог ему служить.
Под влиянием Екатерины в Сен-Мор был выработан документ, похожий на объявление войны протестантам. Стремление к терпимости и миру сменилось ненавистью к бунтовщикам. Этот акт ознаменовал переход между двумя направлениями в политике. Меняется состав правительства. Кардинал-фанатик Лотарингский сменяет миротворца, канцлера де Л'Опиталя. Название этого документа весьма красноречиво: «Запрет на проведение любых проповедей, ассамблей, богослужений, кроме католических, апостольских и римских». В нем король детально рассказывает обо всех имевших место мятежах, в которых предводительствовали знатные вельможи, подстрекаемые министрами-священниками новой религии, еще со времен царствования Франциска I. Он объясняет далее, что еще до его совершеннолетия, его высокочтимая повелительница и мать, не располагавшая тогда большой силой, разрешила принять предварительный эдикт от 17 января 1562 года, установивший терпимость по отношению к существованию двух религий. «Надо было надеяться, что мы искореним это зло, когда достигнем более зрелого возраста, обретем власть и могущество, которые принудят наших подданных к еще большему повиновению». [184] Но подданные, обратившиеся в новую религию, не захотели удовольствоваться дарованной им уступкой и продолжали враждебные действия. Амбуазский эдикт о мирном урегулировании (19 марта 1563 года) и другие, последовавшие за ним, ими не соблюдались: они должны были вернуть несколько городов — Ла Рошель, Монтобан, Кастр и еще несколько в Лангедоке и в Дофине. Вместо этого они проявили жестокость, призвав на помощь иностранцев, и, укрепившись в Ла Рошели, начали открытую войну. Король решил, что более нет никаких «сомнений в том, что они собираются устроить в этом королевстве еще одно суверенное государство, чтобы уничтожить наше, Богом созданное, и через эти ухищрения разлучить наших добрых подданных с нами, используя разрешение на отправление своей религии и на сборища, которые они проводят под прикрытием своих проповедей и тайных вечерь, для чего собирают пожертвования, вербуют людей, заставляют клясться, организуют ассоциации, заговоры, плетут интриги как внутри, так и за пределами нашего королевства... и ведут себя как наши смертельные враги». Поэтому отправление любого, кроме католического, культа запрещается «под страхом лишения жизни и имущества». В двухнедельный срок после опубликования эдикта протестантские министры-священники должны будут «покинуть пределы нашего королевства». При этом протестанты могли пользоваться свободой совести; король надеялся, что епископы и священники смогут их убедить вернуться в лоно католической церкви: желая показаться милосердным, он даровал свое прощение всем бунтовщикам, готовым в трехнедельный срок сложить оружие. Последнее положение поражает своей умеренностью. В реальности, как уточнила Екатерина Филиппу II, оно было включено по совету Испании и должно было убедить немецких протестантов, что король наказывает гугенотов как бунтовщиков, а не как протестантов.
29 сентября в Париже состоялась грандиозная процессия, ознаменовавшая начало королем войны. На алтарь Сент-Шапель были возложены мощи святого Дени и его соратников Рустика и Элефера. В соответствии со старинной [185] традицией отъезда на войну французских королей Карл IX возложил свою корону и скипетр около мощей святых, которые будут защищать их до его возвращения из военного похода. На самом деле он остается в Париже. Его младший брат Генрих, получивший чин генералиссимуса, будет его заменять. 4 октября он уезжает в Этамп. Екатерина едет с ним в сопровождении кардиналов Бурбонского, Лотарингского и Гиза. Она утихомирила личные ссоры внутри военного совета своего сына и вернулась в Париж, чтобы лично следить за обеспечением армии, вплоть до изготовления военных палаток. Вскоре Екатерине суждено испытать безмерное горе матери, потерявшей любимую дочь. Умирает Елизавета — королева Испании. Молодая женщина была на четвертом месяце беременности. Как и предыдущие, эта беременность протекала очень тяжело. Слишком ослабевшая и не имевшая возможности двигаться, она очень сильно поправилась и беспорядочность ее питания очень беспокоила Екатерину. 18 октября она написала Филиппу II заботливое письмо. Нужно было заставить королеву «есть только два раза в день и не есть хлеб между двумя приемами пищи». Увы, мать не знала, что ее дочь умерла еще две недели назад. Она отдала Богу душу 3 октября, в полдень, как истинная христианка, говорится в официальной реляции, обряженная в одежды Святого Франциска и последовавшая на небо за ребенком, которого она носила, девочкой, которую окропили водой Святого крещения. На следующий день после того, как Екатерина отправила письмо со своими советами, во второй половине дня в Париж прибыл гонец, принесший печальную весть. Он явился к кардиналам Лотарингскому и Бурбонскому. Не зная, как сообщить о смерти королю и его матери, только на следующий день прелаты поговорили с Карлом IX: в тот момент король был поглощен публикацией эдикта, лишавшего гугенотов их церковных бенефиций. Молодой король сам пошел с этой вестью к своей матери. Удар был настолько страшен, что Екатерина тут же удалилась плакать в свои апартаменты. Через несколько часов, овладев собой, она [186] отправилась в Совет, где заявила, что отныне посвятит свою жизнь только защите дела короля и Бога. Если гугенотов обрадовала эта смерть и они полагают, что оборвутся связи Франции с Испанией, то они ошибаются. Филипп II не может оставаться вдовцом. Королева желает только одного: чтобы ее дочь Маргарита смогла занять место своей сестры.
Екатерина всегда будет с увлечением устраивать браки, и теперь эта страсть смогла побороть ее скорбь. Она тут же начала переговоры через посла де Фуркво. При дворе Испании больше склонялись в пользу брака Филиппа II со старшей дочерью императора Анной и брака Карла IX с младшей дочерью — Елизаветой. Маргарита де Валуа выйдет замуж за короля Португалии. Это ошибка, отвечала Екатерина. Только Маргарита способна сохранить союз Франции и Испании, вступив в брак с Его Католическим Величеством. Осознав всю неуместность этого предложения в тот момент, когда кардинал де Гиз выражал свои соболезнования в Мадриде, королева приказала де Фуркво сжечь ее письмо немедленно после прочтения. Она не могла совместить свою скорбь матери и планирование будущего. Ее боль очень трогательно проявилась во время торжественной службы в Соборе Парижской Богоматери 24 октября. Пренебрегая традицией, запрещавшей королям присутствовать на таких церемониях, в соборе находились совершенно бледный юный Карл IX в фиолетовом костюме и его мать в черных одеяниях. Послы сообщили своим дворам о бесконечном горе королевы.
Внутренняя опасность заставила несколько забыть об этом семейном горе. Екатерине и ее сыну пришлось собрать всю свою энергию для борьбы против бунтовщиков. Еще с 18 сентября Конде и другие предводители протестантов укрепились в Ла Рошели. 28-го к ним присоединились Жанна д'Альбре и ее сын Генрих Наваррский, приведя с собой значительные подкрепления — сорок рот пеших солдат и восемь кавалерийских корнетов. Конде ждал войска под командованием д'Андело и д'Асье из Прованса. Д'Андело [187] с присоединившимся к нему Субизом смог переправиться через Луару. Он двинулся на Пуату через Туар и Пантене. Соединившись с войсками, которые привел из Ла Рошели Колиньи, он смог захватить Ниор, Фонтене, Сен-Мексен и собрался осадить Ангулем.
Из Пуатье на помощь городу помчался герцог де Монпансье. По пути он захватил Конфолан-сюр-Вьенн, вырезав пятьдесят аркебузиров гарнизона. Эта первая победа в войне была отмечена пением Te Deum (Тебя, Господи, славим) в Сент-Шапель. Но Ангулем сдался протестантам. Монпансье поспешно двинулся к Перигору, чтобы преградить путь д'Асье и Мувану, которые вели следующую часть подкреплений из Прованса. Удача улыбнулась католикам. 24 октября Монпансье опрокинул между притоками Дордони Иль и Дронн авангард провансальцев, неосторожно отделившийся от основной армии, оставшейся в Рибераке. В эйфории победы он оценил потери своих врагов в более чем 2500 человек и даже, может быть, еще на 1000 больше, убитых крестьянами во время бегства.
Через некоторое время в Париже стало известно, что 20 октября герцог Альба вырезал арьергард принца Оранского, разрубив на куски более 2000 человек. Таким образом, Конде и Колиньи потеряли значительную часть подкреплений, на которые они надеялись. Они попытались помешать соединиться герцогам Анжуйскому и Монпансье в Пуату, но это им не удалось, и тогда они решили обогнать в Бургундии армию, которую для них вели принц Оранский и герцог Цвайбрюкена. Королевские и протестантские войска продвигались параллельно друг другу на расстоянии двух лье. 12 ноября посол Испании подсчитал количество имеющихся в распоряжении войск: 400 групп копьеносцев, 6000 французских аркебузиров и 6000 швейцарцев под командованием герцога Анжуйского, располагавшего, к тому же, мощной артиллерией; 3000 всадников и 15000 пеших солдат находились в армии Конде, которая вскоре увеличилась за счет 6000 рейтар и 40 рот ландскнехтов герцога Цвайбрюкена. Жалованье им платили королева Англии и протестантские государи, которые 19 ноября должны были [188] вступить на территорию Лотарингии. Остановить это вторжение на границе должен был герцог д'Омаль, командовавший 1000 групп копьеносцев и 2000 аркебузиров. К нему должны были присоединиться 6000 рейтар, собранных королем в Германии. В Пикардии маршал де Коссе, располагавший войском в 1000 групп копьеносцев и 2000 аркебузиров, должен был объединиться с солдатами герцога Альбы на границе с Нидерландами: таким образом он надеялся остановить принца Оранского, вступление которого в пределы королевства казалось неизбежным.
И в одном, и другом лагере план военных действий был разработан гораздо лучше, чем в предыдущем столкновении. Цель теперь тоже стала более четкой: речь шла о будущем католицизма и монархии. По окончании сражений могло бы нарушиться европейское равновесие.
На севере и востоке королевства ситуация была неясной. Коссе, у которого было гораздо меньше солдат, чем предполагалось, и Альба взваливали друг на друга вину за то, что получивший свободу действий принц Оранский смог продвинуться к Шампани и соединиться с герцогом Цвайбрюкена. Испанцы, тут же начавшие подозревать французов в неискренности, решили, что окружение Екатерины разработало новый план: объединить силы короля и мятежников с армией принца Оранского для захвата Нидерландов. Эти опасения были достаточно обоснованы.
Чрезвычайный совет собрался 7 января в Сен-Мор. Он продлился допоздна и в этот день Екатерина пропустила мессу. Королева была решительно настроена продолжать войну. Ее поощряли партия Гизов — герцог де Немур и кардинал Лотарингский. Чтобы избежать давления сторонников мирных переговоров, она уехала в свой замок Монсо, откуда 14 января отправилась в Шампань. На месте, 18-го в Эперне и 20-го в Шалоне, она активно занималась организацией снабжения продовольствием и привалов для принца Оранского на пути в Германию, несмотря на энергичные протесты посла Испании: так ей удалось добиться беспрепятственного отступления посторонних. При этом она [189] истратила значительную часть денег, данных католическими государями.
Когда была устранена опасность непосредственной угрозы, Екатерина принялась за свои личные дела: надо было обеспечить браки своим детям. Отправляясь с королем в Три Епископства9), чтобы следить за продвижением протестантских подкреплений, она встретилась с вдовствующей герцогиней Лотарингской, которой было поручено добиться согласия императора на брак его старшей дочери Анны с Карлом IX. В Меце, куда королева прибыла 22 февраля, она ждет ответ императора и одновременно готовит защиту города. Она инспектирует крепостные стены и саму крепость, посещает больницы и, весьма вероятно, именно там заражается опасной болезнью — врачи не могут ни определить, что это за болезнь, ни вылечить ее. 4 марта Екатерина слегла, страдая от острой боли в правом боку, ее терзает стойкая лихорадка: именно в тот момент, когда сыну так нужны ее советы, она вынуждена покинуть поле боя. 15 марта герцог Цвайбрюкена Вольфганг Баварский проводит смотр своим войскам: как говорили, в его распоряжении было 8000 всадников и 15000 пехотинцев.
На западе королевства герцог Анжуйский получил долгожданное подкрепление рейтарами. Теперь он располагал войском из 5 или 6 тыс. всадников, прикрываемых с флангов сильной армией в 12-14 тыс. пеших солдат. 12 марта у Жарнака ему удалось завязать бой с армией гугенотов под командованием Колиньи. Адмирал позвал на помощь Конде, который вместе с авангардом в этот момент двигался на Каньяк. Примчавшийся с небольшим эскортом в 300 всадников, принц, который к тому же сломал ногу, когда неудачно садился в седло, яростно атакует противника; но в самый разгар битвы его лошадь пала. Неспособный подняться Конде хладнокровно расстрелян в упор Монтескью, дворянином герцога Анжуйского. Брат короля приказывает взвалить тело принца на осла и на два дня выставляет на посмешище своей армии. [190]
Потери были велики, но не затрагивали ни основной части протестантского войска, ни артиллерии, укрывшихся в Каньяке. На следующий день войска ушли в Сент. Рядом с королем Наваррским теперь остался последний предводитель мятежников — Колиньи. Из мемуаров Маргариты, дочери Екатерины, следует, что в Меце, на своем ложе страданий, королева предчувствовала победу: «Она спала, вокруг ее кровати сидели король Карл, мой брат, и моя сестра, и мой брат Лотарингский, и многие господа из Совета, и дамы, и принцессы. Хоть надежды оставалось мало, все продолжали надеяться. Она вдруг закричала во сне, как если бы увидела битву при Жарнаке: «Посмотрите, как они бегут! Мой сын победил! О, Господи! Поднимите моего сына! Он упал! Смотрите, смотрите, там, у изгороди, мертвый принц Конде!» Следующей ночью, когда король уже лег спать, пришло известие о Жарнакской битве. Он встает, натягивает штаны, накидывает халат на плечи, идет разбудить свою мать и сообщает ей, что победа, которую она видела во сне, действительно произошла. Екатерина радуется, как и король, а возможно, даже больше, потому что героем дня стал Генрих, ее любимый сын. С утра все колокола Меца звонят, а в соборе поют Te Deum (Тебя, Господи, славим).
Королева, которая была еще чрезвычайно слаба и все еще не вставала с постели, печалилась из-за вынужденного бездействия своего дорогого сына герцога Анжуйского, неспособного взять Жарнак без осадной артиллерии. 7 апреля испанский посол сказал ей, что пришло время ударить в колокол, в sonaria, как говорили в Италии, то есть дать сигнал к началу резни, чтобы избавиться от протестантских вожаков — адмирала Колиньи, д'Андело и Ла Рошфуко. Екатерина ответила, что именно так она и собиралась поступить еще семь лет назад, в начале волнений. И сегодня раскаивается, что этот замысел не осуществился. Она назначила премию за головы своих врагов. Тому, кто убьет адмирала, она заплатит 50 тыс. экю и 20-30 тыс. тем, кто уничтожит двух других. Франсес д'Алава посоветовал поручить [191] это Монлюку, который продемонстрировал свои таланты, расправляясь с бордоскими гугенотами.
