Расширение сознания в отношении внутренней реальности

В этой главе мы подробно остановимся на расшире­нии сознания в отношении внутренней реальности чело­века. Оно достигается в психодраме через изображение сновидений, фантазий, представлений и галлюцинаций. При изображении на сцене лежащие в их основе интра- или экстрапсихические процессы переживаются протаго­нистом «телом и душой» и в качестве осязаемого явле­ния перемещаются в область сознательного обсуждения.

В пространстве переживаний, относящихся к этой до­полнительной реальности, пересекаются также миры экстра- и интроверта. Экстраверт получает в этой реаль­ности доступ к «царству образов души», в то время как интроверт, даже — как крайний случай — больной ши­зофренией, возможность придать на сцене интрапсихическим образам и содержаниям вид внешней реальности. Он может их пощупать, поговорить с ними, услышать их доносящиеся извне голоса и, поменявшись с ними роля­ми, понять их значение в своей интрапсихической драме. После психодраматической игры протагонист — как правило, к своему великому удивлению - убеждается в неподдельном сочувствии со стороны участников груп­пы. Если до психодраматической игры они были ему в общем-то чужими, то после нее их участие или волнение сразу же позволяют ему увидеть в них близких людей, у которых можно найти понимание, и даже друзей. Такое переживание человеческой близости и тепла уже само по себе представляет ценность для одиноких шизоидов или отгороженных от внешнего мира больных шизофренией.

Сон в психодраме

При психодраматической работе со сновидениями клиент до игры ничего или почти ничего не должен рас­сказывать психодрамотерапевту. Иначе вербальное пред­восхищение может снизить спонтанность и глубину воз­действия психодраматического изображения. Вместо это-го ведущий психодрамы просит протагониста представить на сцене реальную спальню. Там, где стоит его кро­вать, протагонист ложится на пол. Сцена слегка затемне­на. Протагонист закрывает глаза. Он сосредоточивается на приснившемся образе и описывает увиденное. Как только он начинает действовать в заново сфокусирован­ном сновидении или как только в нем появляются новые персонажи, «сновидца» просят изобразить приснившееся событие на сцене. Как и в любом другом виде психодра­мы, он выбирает из группы тех участников, которые бу­дут изображать действующих лиц своего сновидения, за­тем расставляет на сцене воображаемые декорации и приступает к воспроизведению сна в психодраме. Оно заканчивается на том же самом месте, что и само снови­дение. Иногда бывает, что из сновидения оно незаметно превращается в сон наяву. Сон или его продолжение мо­гут выйти на уровень реального или остаться в символи­ческом. И в том, и в другом случаях могут возникнуть непредвиденные впечатляющие сцены. При таких обсто­ятельствах оборудованная перед игрой на сцене спальня оказывается важным подспорьем для возвращения про­тагониста в дневное сознание. Он снова ложится в свою постель, с закрытыми глазами вместе с дублем мысленно созерцает приснившийся образ, открывает глаза, отки­дывает шторы и возвращается в реальность дня.

На этом изображение сновидения заканчивается. Начи­нается ролевая обратная связь протагониста и партнеров. Теперь они описывают чувства, пережитые ими в процессе игры при изображении персонажей из сновидения.

Первый пример: Психодраматическая работа со снови­дением состоит из трех частей: во-первых, из вос­произведения самого сна, во-вторых, из его продол­жения, в-третьих, из спонтанной актуализации ла­тентного желания или из обращения необратимого события.

Клиентка пожелала изобразить сновидение, кото­рое уже много лет часто снится ей ночью. Она рас­сказывает, что в этом сновидении ей, прежде чем попасть в маленькую кухню своей квартиры, каж­дый раз приходится проходить через несколько темных, запущенных комнат, отчего она просыпает­ся с нехорошим чувством. Это чувство усиливается еще тем, что значение этого сна она понять не мо­жет.

В качестве протагонистки клиентка ложится на кровать в своей импровизированной спальне, за­крывает глаза и описывает темное пыльное помеще­ние с зашторенными окнами и частично задрапиро­ванной мебелью. Она уже хочет приступить к опи­санию следующей, аналогичной комнаты, но тут ве­дущий психодрамы останавливает ее и просит изобра­зить первую комнату на сцене. Вместе с этим начина­ется психодраматическое действие. Протагонистка не­вольно встает и указывает, где расположены отдель­ные красивые предметы мебели. Во время этой актив­ной деятельности она хочет как можно скорее пройти в следующую комнату, ибо ей не по себе в этом тем­ном помещении. В тот же момент ведущий психодра­мы подводит ее к окну и предлагает отдернуть што­ры. При выполнении этой просьбы протагонистку ох­ватывают сильные эмоции, и она начинает плакать. Она смотрит по сторонам и говорит^1:

П: «Все такое мертвое, пыльное».

Тут в игру вступает дубль, который на протяже­нии всей сцены находится позади нее:

\П — протагонистка, Па — партнер, ПаД — партнер в роли дубля, ПаП — партнер в роли протагонистки, ПаК — партнер в роли кресла, ПК — протагонистка в роли кресла, УГ — участник группы. — Прим. авт.\

ПаД: «Такое пыльное — но я бы могла привести все снова в порядок».

Протагонистка продолжает:

П: «Да, могла бы, но зачем? Лучше я пойду в следующую комнату».

ПаД: «Стоит только на нее взглянуть, как на ме­ня нахлынут детские воспоминания».

П: «Нет, мне эта квартира не была раньше зна­кома, я впервые увидела ее во сне».

ПаД: «Мне приснилась эта пыльная, покрытая чехлами мебель. Но теперь хотя бы светло. Там стоит...» (указывает в определенном направлении).

П: «Красивое кресло».

ПаД: «Что бы подумало кресло, если бы оно могло думать?»

В этот момент ведущий психодрамы усаживает протагонистку на корточки за спинкой кресла и просит говорить от его имени. Теперь партнер в ро­ли протагонистки (ПаП) обращается с разными вопросами к креслу. Отвечая в его роли, протаго­нистка от лица кресла (ПК) рассказывает о весе­лом, прекрасном времени, которое ему довелось пе­режить в прошлом, и печалится о своем нынешнем бессмысленном существовании, когда оно стоит без дела, покрывшись пылью. В этот стратегически важный момент ведущий психодрамы организует обмен ролями. Протагонистка снова действует в своей собственной роли сновидицы (П), партнер — в роли кресла (ПаК). Как и при любом обмене ро­лями, он повторяет последние слова, сказанные протагонисткой в роли кресла:

ПаК: «Мне грустно, что теперь приходится так бессмысленно стоять в пыли...»

П: «Но я охотно вытру с тебя пыль, если тебя это обрадует».

Она спешно хватает протянутый ведущим носо­вой платок и начинает с неописуемой радостью и самоотдачей вытирать пыль, выбивать и полировать кресло. Ее лицо сияет. После того как во всей ком­нате был наведен порядок, протагонистка, как и в приснившемся сновидении, хочет все же пройти в следующую комнату. «Кресло», однако, возражает:

ПаК: «Теперь ты снова хочешь оставить меня одно?»

П: «Ну, не волнуйся, я скоро вернусь».

ПаК: «Когда?»

П: «Наверное, через одну-две недели».

ПаК: «Ах, тогда я опять покроюсь пылью!»

П: «Чего же ты от меня хочешь?»

Партнеры меняются ролями. Важно, чтобы протагонистка, задав этот вопрос, сама же на него и от­ветила. В роли кресла она говорит:

ПК: «О, мне хочется, чтобы ты пригласила лю­дей, сделала эту комнату снова жилой и, быть мо­жет, когда-нибудь вновь отпраздновала здесь праз­дник».

ПП: «Кого же я должна пригласить?»

ПК: «Просто выйди на улицу и приведи тех, кто тебе понравится».

Опять происходит обмен ролями. Протагонистка спускается вниз и возвращается с мужчиной, с ко­торым несколько лет тому назад она дружила. Этот молодой человек изображается одним из участни­ков группы, выбранным протагонисткой для дан­ной роли. В происходящей теперь сцене протагони­стка рассказывает ему, как переживала она после их разрыва и как теперь рада его визиту и воскре­шению прекрасных воспоминаний. На этом сцена заканчивается. Протагонистку подводят к кровати в импровизированной спальне, воспроизводящей ре­альную, она ложится и с закрытыми глазами снова вспоминает сновидение, вот уже много лет часто снившееся ей по ночам: темные комнаты, которые она проскакивает с щемящим сердцем, чтобы уеди­ниться в своей маленькой кухне.

П: «Да, я всегда боялась во сне этих неуютных комнат, хотя ничего плохого со мной в них не слу­чалось».

ПаД: «Но сегодня я впустила свет в первую комнату!»

П: «И я увидела, что это красивая комната. Мне доставило радость привести ее в порядок».

ПаД: «И тогда я пригласила Пауля».

П: «Ах, это было так же прекрасно, как раньше, когда мы еще дружили».

ПаД: «Затем...»

П: «Затем мне все стало безразлично. С тех пор я не живу, а влачу, по сути, лишь жалкое сущест­вование!»

ПаД: «Я запустила все комнаты в моей кварти­ре, кроме маленькой кухни. Но сегодня я снова привела в порядок первую комнату, и это достави­ло мне радость!»

П: «Да, это действительно доставило мне ра­дость!»

Последующая групповая дискуссия участников группы, все еще находящихся под сильным впечат­лением того, что произошло во время игры, и ин­тенсивно сопереживавших при психодраматической переработке сновидения, длится недолго.

П: «Да, и в самом деле, я могла бы так много сделать. Но после разрыва наших дружеских отно­шений с Паулем я просто-напросто предала все, что было, забвению».

УГ: «И, судя по вашей игре, вас ожидает ра­дость».

П (смеется): «Я постараюсь!»

Комментарий к психодраматической переработке сновидения: При психодраматической переработке сно­видения сон истолковывается не в рациональной плоско­сти, он проясняется в процессе игры благодаря мореновскому синтезу действия и речи (93), предсознательного и сознательного, в близком ко сну, но все же сознатель­ном психическом состоянии клиента. Если столь же точ­ное рациональное толкование сновидения всегда воспри­нимается клиентом просто как одно из возможных, то в результате психодраматической переработки сновидения становится очевидным то динамическое явление, которое скрывается за его образом. Все толкования исходят от самого протагониста, но к ним он приходит не через ра­циональное размышление, а непосредственно через спон­танное действие и эмоциональное переживание образов сновидения. Содержащиеся в них намерения, как поощ­ряющие протагониста, так и вызывающие у него тревогу, выражаются в психодраме самим протагонистом, кото­рый меняется с ними ролями и говорит от их имени.

В процессе психодраматической работы с данным сно­видением особое значение имели следующие события. Ког­да дубль сказал: «Стоит мне только взглянуть на эту квартиру, как на меня нахлынут детские воспоминания», протагонистка тут же опровергла эту реплику дубля сло­вами: «Нет, мне эта квартира не была раньше знакома, я впервые увидела ее во сне». Вполне возможно, что прота­гонистка узнала бы в ней квартиру своих родителей и да­лее в ходе психодрамы она могла бы в игре перенестись в детство. Эта возможность появилась в сфере представле­ний дубля, однако была отвергнута протагонисткой, по­скольку сфера представлений дубля и область пережива­ний протагонистки в тот момент не были конгруэнтными. Уже из этой реакции протагонистки следует, что действие сновидения развертывается не на объектном, а на субъек­тном уровне. Квартира не имеет отношения к реальной квартире, но, похоже, имеет отношение к сновидице в ка­честве субъекта, то есть она репрезентирует часть ее са­мой. Наверное, при психоаналитической работе со снови­дением эта его часть была бы истолкована примерно так же. Вполне возможно, что и при аналитической перера­ботке сновидения та же самая клиентка проассоциировала бы свою серую, лишенную смысла после разрыва с Пау­лем жизнь с пыльными, запущенными комнатами. Тем са­мым психоаналитическая исследовательская работа была бы в основном выполнена. Однако эмоциональное пере­живание клиентки так и осталось бы в сфере мрачного, покрытого пылью, депрессивно заторможенного.

Но что же произошло во второй части психодрамы? Мы видели, что дополнительная реальность психодрамы предоставила возможность для «анимистического дейст­вия». Неодушевленные предметы удалось «одушевить» и вовлечь в беседу. Это означает, что в процессе психо­драмы сновидице удалось оживить отделившиеся от нее на субъектном уровне сновидения, приглушенные, «по­крывшиеся пылью» части ее самой. В приснившемся сновидении клиентка отождествила себя с той депрессив­ной, эмоционально-обедненной частью, которая оставила не у дел и покрыла пылью другую, «прекрасную часть». Этот факт тревожит клиентку в стереотипном сновидении, она стремится как можно скорее проскочить через пыльные, запущенные комнаты, чтобы уединиться, то есть продолжать прозябать в своей маленькой светлой кухне. Это соответствует ее собственному высказыванию при подытоживании психодраматической игры. («Затем мне все стало безразлично. С тех пор я не живу, а влачу, по сути, лишь жалкое существование».)

Приснившееся сновидение выражает, что депрессия и безынициативность взяли верх над клиенткой. В другой части психодраматической переработки сновидения, вы­ходящей за рамки его стереотипной части, спонтанно ус­танавливается равновесие между безынициативной де­прессивной частью и отделившимися, заблокированными креативными частями клиентки. Поскольку сновидение, по всей видимости, развертывается на субъектном уров­не, то и пыльную, покрытую чехлами мебель следует по­нимать как часть протагонистки. Этим объясняется тот сильный аффект, который захлестывает протагонистку, когда она отдергивает шторы и смотрит на красивую ме­бель. Когда же в последующем психодраматическом дей­ствии она говорит в роли этой мебели, то есть кресла, то тем самым она становится представителем своих забло­кированных способностей. В конце концов протагонист­ка начинает в игре активно о них заботиться, то есть вы­тирать пыль с кресла, выбивать и протирать его. В ре­зультате этого действия депрессивная сторона протагони­стки освобождается от безынициативности. По-прежнему идентифицируя себя с этой стороной, она тем не менее активно внимает требованию заблокированных частей и начинает освобождать их от блокады. Переживанием этого факта объясняется та радость и восторг, с которы­ми протагонистка в ходе игры приводит в порядок крес­ло. Однако сразу после этого, верная своей давней при­вычке, она порывается оставить кресло стоять без поль­зы, то есть отделить эту часть от депрессивной части, пе­режитой в реальности, и пройти в следующую пыльную запущенную комнату. Партнер в роли кресла возражает против этого, после чего протагонистка еще раз обраща­ется к креслу с совершенно спонтанным вопросом: «Чего же ты от меня хочешь?» В сущности, она адресует этот вопрос своей собственной заблокированной креативно­сти. Последовавший вслед за этим обмен ролями вынуждает ответить на этот вопрос ее саму, идентифицировать­ся с заблокированными частями и сформулировать их требования на вербальном уровне.

Протагонистка в роли кресла выражает стремление к межчеловеческому общению и побуждает свою безыни­циативную часть к активности: «Просто выйди на улицу и приведи тех, кто тебе понравится!» Затем происходит очередной обмен ролями. Протагонистка спускается вниз и возвращается с бывшим другом. Если разрыв друже­ских отношений с ним вызвал в прошлом у протагонистки депрессию, то его появление в психодраматической сцене доставляет теперь ей неподдельную радость. Вооб­ражаемая встреча впервые позволяет протагонистке не горевать о друге, а с радостью вспоминать о том, что они когда-то вместе пережили.

На этом психодраматическая работа со сновидением заканчивается. Значение сновидения раскрывается протагонисткой в игре не только рационально, оно понима­ется ею на основе эмоционального переживания и дейст­вия. Кроме того, в процессе игры, протекавшей в единст­ве воспоминаний, чувств и действий, в эмоциональном переживании протагонистки произошли явные измене­ния. Она радуется вновь ожившим прекрасным воспоми­наниям точно так же, как до этого радовалась в психо­драме, вытирая пыль с кресла и приглашая к себе в гос­ти... После психодраматического «открывания комнаты и воскрешения прекрасных воспоминаний» клиентка на­ходится в приподнятом настроении, в котором она счита­ет свою депрессивную заторможенность влечений вполне преодолимой.

Второй пример: В ходе многодневного учебного семи­нара по психодраме одна участница группы гово­рит, что буквально с начала занятий ее постоянно преследует — даже в состоянии бодрствования — один и тот же кошмарный сон. Только на психодра­матических занятиях с другими участниками груп­пы ей удается сконцентрироваться на игре и на ка­кое-то время освободиться от приснившегося обра­за. На вопрос психодрамотерапевта, ведущего семи­нар, не хотела ли бы она изобразить сновидение на сцене, участница группы отвечает утвердительно. Без какой-либо дальнейшей информации психодрамотерапевт просит ее лечь на кушетку и сосредото­читься на приснившемся образе. (Поскольку в по­следнее время образ сновидения преследовал протагонистку только днем, спальная комната не обору­дуется.) Закрыв глаза, протагонистка описывает, как идет по мосту в тумане, больше в ее сновидении не происходит никаких событий. Тогда ведущий психодрамы просит протагонистку взойти на этот мост на сцене, пройти по нему, как во сне, и произ­носить вслух все, что ей будет приходить в голову. Протагонистка идет. Она идет все дальше и даль­ше, но единственное, что она может сказать, — это то, что мост бесконечен. Это бедное действием сно­видение приводит ведущего психодрамы в замеша­тельство. Он сам вступает в игру в роли дубля, на­деясь, что с помощью дублирования поможет про­тагонистке вспомнить переживание, выраженное в приснившемся образе \ П — протагонистка, Д — дубль. — Прим. авт.\

Д: «Я иду все дальше и дальше, пока наконец не дохожу до конца моста...»

П: «Но мост не имеет конца!»

Д: «Он ведет все дальше и дальше, он приводит меня к...»

П: «Он никуда не ведет, это так ужасно...» (Протагонистка борется со слезами.) Ведущий пси­ходрамы размышляет, можно ли продолжать рабо­ту с этим сном на сцене. Предпринимая последнюю попытку дублирования, он кладет руку на плечо протагонистки, плавно поворачивает ее и говорит:

Д: «Когда я поворачиваюсь на этом мосту, я ви­жу его начало, я вижу...»

Словно пораженная молнией, протагонистка, рыдая, заканчивает предложение:

П: «Я вижу стоящую на берегу свою мать и знаю, что завтра она умрет в Освенциме».

Видя стоящую на берегу мать и не в силах боль­ше сдерживать слезы, протагонистка разражается полным отчаяния плачем. Единственной поддерж­кой ей в этот момент является рука ведущего пси­ходрамы, по-прежнему лежащая на ее плече. Все участники группы испытывают сильное потрясение. Всеми своими мыслями и чувствами они вместе с протагонисткой. Прервать психодраму в такой мо­мент было бы серьезной ошибкой. Взяв под конт­роль свои эмоции, ведущий спрашивает протагонистку, что же случилось до расставания с матерью. В следующих сценах протагонистка в совместной игре с другими участниками группы показывает, как, на­ходясь в еврейском гетто, мать ведет переговоры о спасении своих дочерей с польскими коллаборацио­нистами. За день до отправления матери и младше­го брата в Освенцим коллаборационисты уводят до­черей за мост! Вскоре после этого сестру протагонистки — об этом она рассказывает словами — рас­стреливают, тогда как она сама оказалась в безопас­ности. При изображении подготовки к побегу на сцене у протагонистки происходит заметная эмоци­ональная разрядка. Однако в последовавшем сразу после сцены монологе аффект захлестывает ее с еще большей силой.

П: «Они все погибли, только я жива, это ужас­но, я тоже должна была умереть».

Д: «Но я жива. Мать спасла мою жизнь, и я об­рела в жизни настоящие цели».

П: «Они для меня совершенно ничего не значат. Я не имею права жить».

Д: «Но теперь вокруг меня другие, новые лю­ди...»

П: «Ах, мой муж тоже умер, моя дочь, друзья живы, но нет, все они — не моя жизнь, мне следо­вало умереть с другими... Если бы я только знала, что испытали мать и брат в последние часы своей жизни!» (Протагонистку сотрясают бурные рыда­ния.)

Ведущий в роли дубля крепко держит ее за ру­ку. В этот же момент на сцене появляется ко-терапевт вместе с участником группы, имеющим боль­шой опыт психодраматических занятий. Оба муж­чины молча усаживаются на стул в некотором отда­лении от протагонистки, один из них в роли матери, другой в роли брата. После нескольких минут, про­веденных в молчании, брат, слегка прислонив голову к плечу матери, тихо говорит: «Хорошо, что сес­тры спасены». А мать с полным спокойствием отве­чает: «Это наше самое большое утешение в смер­ти». Еще какое-то время мужчины молча сидят в этом положении — нечто похожее на образ девы Марии с Христом, — затем потихоньку уходят со сцены. Протагонистка все так же безучастно смот­рит невидящими глазами на теперь уже пустой стул, пока наконец ведущий психодрамы снова не подводит ее к кушетке, укладывает на нее и просит сосредоточиться на образе из сновидения.

П: «Я снова иду по мосту, ведущему в бесконеч­ность, как всегда, иду сквозь белый туман, окутав­ший этот мост».

Д (цитирует Гессе): «Одиноко бродить в тумане — значит в жизни одиноким быть...»

П (неожиданно прерывает дубля): «Ни один че­ловек не знает другого, каждый сам по себе».

В тот же миг протагонистка внезапно вскакива­ет, начинает плакать, смеяться:

П: «Но ведь это не так, я не одинока, у меня есть дочь, мои друзья, вся жизнь...»

После этой психодрамы протагонистка и взвол­нованные участники группы продолжают молча си­деть в кругу. Хотя никто ничего не говорит, все со­переживают протагонистке.

На следующий день она сообщает, как хорошо ей спалось в эту ночь. Она все еще не может осмыс­лить того, что произошло в психодраме. Свои чув­ства она выражает следующими словами: «Разве та­кое возможно, чтобы я увидела мать, брата, вообще все это?! На самом-то деле исполнители совсем не похожи на них!» И, обратившись к группе, добав­ляет: «Вы единственные люди, пережившие вместе со мной этот ужас! Раньше я рассказала об этом своим близким. Они вроде понимали мое горе, но не сопереживали ему. Между нами никогда не было мостика... Я не могла подступиться со своими чув­ствами даже к самым любимым людям! Такого со­переживания, как у вас, я не видела никогда».

Комментарий к психодраматической переработке сновидения: Психодраматическая переработка сновиде­ния на сцене также состояла из трех частей:

во-первых, из воспроизведения образа сновидения — бесцельного хождения по бесконечному мосту — без дополнительного расширения образа;

во-вторых, из репродукции тяжелого, травматического события, кульминацией которого явилось расставание с матерью на мосту, случившееся за двадцать шесть лет до психодраматической переработки сновидения на сцене;

в-третьих, из изображения рациональной переработки происшедшего протагонисткой, обретшей эмоцио­нальную убедительность благодаря спонтанной игре двух участников группы.

В результате кошмар, постоянно повторявшийся в те­чение многих лет, стал понятным в отношении стоящего за ним события, и, кроме того, для протагонистки был проложен мостик к своему частично вытесненному про­шлому, к своему теперешнему жизненному окружению, и прежде всего к участникам группы.

То, что протагонистка всегда знала на рациональном уровне, а именно что, несмотря на судьбу своих близ­ких, она имеет право жить и что эта жизнь к тому же была желанием ее матери, стало для нее в психодрамати­ческом катарсисе эмоциональным убеждением.

Опираясь на свой огромный опыт психодраматиче­ской работы со сновидениями, Морено постулирует:

1. Человек глубже всего способен прочувствовать нечто на уровне психодраматического действия, на втором месте на уровне реальности и только на третьем месте на вербальном уровне непсиходраматической тера­пии.

Наивысшая интенсивность переживания в психо­драме объясняется, на мой взгляд, нанизыванием од­но на другое аффективно значимых событий и пере­живаний, которые на уровне реальности даже в вол­нующих жизненных ситуациях воспринимаются, так сказать, в их «гомеопатическом разжижении» обы­денностью.

2. «Вызывание» и осознавание в процессе психодрамотерапии важных событий из прошлого и настоящего, сновидений и фантазий находится в прямо пропорци­ональном отношении с глубиной переживания, кото­рой пациент достигает в терапии.

3. Терапевтического изменения личности и стойкого ис­целения можно достичь только на уровне действия (96).

По этой причине со сновидением Морено также рабо­тает на уровне действия. Если психоанализ различает две категории сна, то есть явное и скрытое содержание сновидения по Фрейду или значение сновидения на объ­ектном и на субъектном уровнях по К.Г. Юнгу, то в пси­ходраме принимается в расчет третья категория, экзи­стенциальное содержание сновидения или содержание действия по Морено. В нем явное и скрытое содержание сна совпадают.

Благодаря обмену ролями протагониста с персонажа­ми и предметами из сохранившегося в памяти образа сновидения сокращается, так сказать, viaregia \Дорога ведущая (лат.) — Прим. ред.\ к бессознательному — как Фрейд называет анализ сновидений — и появляется доступ к скрытому смыслу образа сновиде­ния. Учитывая спонтанность жестов и высказываний протагониста при обмене ролями, сокращение via regia, происходящее благодаря перескакиванию через обычные в других случаях ступени интерпретации, может рас­сматриваться в качестве самого надежного способа пре­одоления пути к бессознательному. Он доступен даже детям, умственно отсталым и вербально заторможенным клиентам.

Еще одним преимуществом психодраматической рабо­ты со сновидениями по сравнению с психоаналитической является наличие в психодраме возможности символиче­ской драматизации продолжения сновидения, которое, как известно, обычно прерывается в кульминационной точке конфликта или затруднительного положения. Для протагониста психодраматическое продолжение сновидения представляет собой полемику со скрытым образом сновидения. Почти всегда эта полемика приводит к раз­решению конфликта, пережитому в эмоциональном дей­ствии.

Для Морено различные формы психодрамотерапии как бы упорядочены в спектре, по краям которого нахо­дятся периферические, чисто симптоматические формы терапии. В этом спектре суггестивная терапия находилась бы гораздо дальше от центра, чем психоанализ. Но и путь психоанализа не ведет непосредственно к ядру личности. Только методы, основанные непосредственно на пережи­вании и действии, могут рассматриваться в качестве цент­ральной, каузальной терапии (93). Они затрагивают само ядро личности и преобразуют его в действии.

Примирение с интроектом

Важной предпосылкой здоровья человека в ядре его личности является примирение с интроектом. Благодаря своему необычайно сильному катартическому воздейст­вию оно наступает в психодраме, как правило, очень бы­стро и со стойким эффектом. Достаточно бывает даже одного занятия, чтобы благодаря такому катарсису про­изошло исцеление. Согласно И.Г. Шультцу, «истинное психокатартическое переживание означает преобразова­ние и интегративное упорядочивание в самых глубоких слоях души, прежде всего в аффективно-душевной структуре». К этой глубинной структуре относятся интроекты. Речь здесь идет о внешних влияниях на малень­кого ребенка со стороны родителей или других лиц, ко­торые затем интериоризируются и запечатлеваются в его душе. Вместе с образом (имаго) родителей они могут, даже вопреки воле данного индивида, стать ведущим об­разом и бессознательно определять его поступки. Со­гласно психоаналитической теории, они участвуют в по­строении «Сверх-Я». Они могут влиять на поведение че­ловека изнутри, но также переноситься вовне на других реальных людей, выполняющих функцию носителей проекций, возможно даже в виде сгущений и галлюцина­ций, и тем самым нарушать или делать невозможным ре­алистичное отношение к этим людям. Они являются по-прежнему действенными даже тогда, когда у взрослого человека внешне уже произошло отделение от родителей или он потерял их из-за смерти. Если его отделение от матери или отца, например вследствие их жесткости или эмоциональной обедненности, смогло произойти лишь при агрессивном сопротивлении или пассивном уклоне­нии, то такое внешнее отделение является обычно всего лишь мнимым. Инфантильная привязанность продолжа­ет существовать в виде привязанности к интроекту. Она может привести к тяжелому интрапсихическому конф­ликту, если, к примеру, властное «Сверх-Я» — выража­ясь психоаналитическим языком — бескомпромиссно противостоит сильным стремлениям и побуждениям «Я» и «Оно». В результате возникают неврозы, психозы, а также всякого рода нарушения поведения, создающие препятствия данному человеку до тех пор, пока не насту­пит его примирение с интроектом и не станет возможным внутреннее отделение и освобождение. Дополнительная реальность психодрамы обеспечивает быстрый запуск этого процесса.

Пример: Сначала следует упомянуть психодраму, в кото­рой примирение с интроектом не являлось основным. Тем не менее данная психодраматическая игра, про­веденная утром в рамках учебного семинара, стала предпосылкой для последующего психодраматическо­го примирения другого члена группы с интроектом своего отца.

В утренней психодраматической игре была восп­роизведена очень теплая атмосфера в совершенно обычной, ничем не примечательной семье, особое положение протагониста — как самого юного среди братьев и сестер, — соперничество с ними, поведе­ние матери, которая, преследуя благие намерения, в любой затруднительной ситуации обычно стано­вится между отцом и сыном, тем самым мешая, а иногда даже препятствуя не только выяснению от­ношений, но и коммуникации между ними. Во вре­мя монолога протагонист начинает вдруг испыты­вать неподдельное сожаление по поводу этого об­стоятельства и говорит: «Я стремлюсь к более глу­боким контактам с отцом; в сущности, ведь я его очень люблю». При этом у него появляются слезы.

После нескольких разыгранных сцен психодрама­тическая игра заканчивается изображением весьма гармоничного семейного празднества. В следующей фазе психодрамы, фазе обсуждения, протагонист сообщает, что благодаря психодраматической игре его отношение к своему отцу стало для него гораздо более ясным. Несколько мужчин — участников группы явно взволнованы, они сообщают о своей идентификации с протагонистом. Данная психодра­матическая игра привела в действие мощный цент­рированный на теме групповой процесс.

В самом начале вечернего занятия вызывается другой участник группы, примерно тридцатипяти­летнего возраста, который в отличие от состояния на утренней психодраме выглядит напряженным и бледным. Запинаясь, он сообщает, что испытывает огромное напряжение из-за последней психодрамы. У него пропал аппетит, и он ни к чему не притро­нулся во время обеда. Затем с больной головой и резью в желудке лег в постель, но ему никак не да­вали уснуть будоражащие душу образы-представле­ния: он видел себя стоящим на вершине голой, из­резанной трещинами скалы, смотрящим сверху вниз на темное круглое озеро. И вдруг он понял, что это бездонное озеро наполнено его невыплакан­ными слезами. Рассказчику едва удается сдержать в этом месте плач, однако, захлебываясь от слез, он продолжает описывать густой, окружающий воду лес. Вдруг из-за верхушек елей появляется фигура его отца, она становится все больше и больше, пока наконец не заслоняет самого его, то есть стоящего, как и прежде, на скале сына. В этот момент рас­сказчик разражается бурными рыданиями. Группа подавлена. Пока все в растерянности молчат, веду­щий, сохраняя спокойствие, садится рядом с гром­ко плачущим участником группы. Дождавшись, когда он немного успокоится, ведущий психодрамы обращается к нему с вопросом, жив ли его отец. «Нет», — отвечает тот. Снова разразившись бурны­ми рыданиями, участник группы продолжает: «Мой отец умер десять лет назад, а я с тех пор ни разу не побывал на его могиле».

Его состояние является показанием для отреагирования в психодраме. Психодрамотерапевт подво­дит участника группы, ставшего теперь протагони­стом, к сцене и осведомляется, не чувствовал ли он в детстве или в юности угрозы для себя со стороны отца. Протагонист отвечает утвердительно и вспо­минает, как был наказан отцом после неудачного вступительного экзамена в гимназию. Этот рассказ немного успокаивает протагониста. Вдруг вновь взволнованно он говорит: «Тогда я не хотел понять, как тяжело было отцу, как ему было одиноко рядом с вечно причитающей матерью. У нас дома всегда была напряженная атмосфера».

Во время рассказа психодрамотерапевт ставит перед протагонистом пустой стул. Он просит его представить на этом стуле отца и описать его внеш­ность. Став позади него, он дублирует \ТД - терапевт в роли дубля, ТО - терапевт в роли отца, ТП терапевт в роли протагониста, П — протагонист, ПО — протагонист в роли отца — Прим. авт.\

ТД: «Сейчас я представляю на стуле отца...»

П: «Он сидит слегка наклонившись вперед, его лицо бледное, тонкие губы сжаты. Я отчетливо ви­жу перед собой его седые, редкие волосы, печаль­ные, строгие глаза... Он выглядит очень плохо. Раньше я никогда этого не замечал! Мы никогда не разговаривали между собой по душам».

ТД: «Но теперь я вижу, как плохо ты выгля­дишь. Теперь я могу сказать тебе, отцу, то, что я никогда не решался сказать».

П: «Да, теперь я скажу тебе то, что ты и так уже, наверное, знаешь... я всегда тебя только нена­видел; тебя и еще больше мать».

ТД: «Мать...»

П: «Сделала твою и без того тяжелую жизнь со­всем невыносимой!»

Психодрамотерапевт меняет роли. Присев на корточки позади пустого стула, занятого имаго от­ца, он в роли отца говорит:

ТО: «Все же ты это заметил?»

П (бурно рыдая): «Пожалуй, я всегда это знал, но никогда тебе этого не говорил. Между нами всег­да была ненависть, и все же мне так хотелось бы сойтись с тобой 6лиже!»

ТО: «В самом деле?»

П (снова рыдая): «Ну конечно! Если бы я при­знался тебе в этом раньше!»

В этом месте происходит обмен ролями: сидя на стуле протагониста, психодрамотерапевт в его роли повторяет последние его слова:

ТП: «Если бы я сказал тебе это раньше!»

Протагонист в роли собственного отца отвечает:

ПО: «Ну, ладно, ладно, мой славный мальчик!»

Обмен ролями:

ТО: «Ну, ладно, ладно, мой славный мальчик!»

Протагонист рыдает. Неожиданно его плач пре­кращается.

Видя это, психодрамотерапевт прерывает сцену и вместе с протагонистом выходит на веранду. Тот прислоняется к деревянному столбу и, тихо плача, постепенно успокаивается. С благодарной улыбкой он смотрит на терапевта, рассеянно гладит его по щеке. После этой катартической психодрамы оба испытывают огромное облегчение. Короткая беседа о детях протагониста возвращает к внешней реаль­ности. Он говорит: «Да и я сам веду себя в отноше­нии моего восьмилетнего сына не намного лучше, чем вел себя по отношению ко мне мой отец. Но те­перь все будет по-другому!» Оба смеются. Чары окончательно развеиваются. Словно освободившись от тяжелого кошмара, протагонист и психодрамотерапевт возвращаются в группу.

Своим спокойствием они разительно отличаются от остальных членов группы, по-прежнему сидящих словно в оцепенении. Почти у всех, особенно у муж­чин, влажные от слез глаза. Вся группа направляется на веранду. Сначала молча, затем и вербально проис­ходит психодраматический шеринг. Протагонист пол­ностью расслаблен. Его замечание: «Теперь я могу отправиться на могилу отца без чувства вины и нена­висти» — указывает на происшедшее на психодрама­тическом занятии примирение с интроектом.

Комментарий: Пример является иллюстрацией того, как в результате идентификации с протагонистом на од­ном психодраматическом занятии другой участник груп­пы, глубоко ему сопереживая, становится протагонистом следующей психодрамы. Благодаря идентификациям других участников группы приводится в действие цент­рированный на теме групповой терапевтический процесс. Второе психодраматическое занятие достигает своей кульминации в акционально-катартическом примирении протагониста с интроектом. Внутренний резонанс, кото­рый вызвала у второго протагониста игра первого, явля­ется причиной спонтанного кататимного переживания об­разов, то есть представления образов, соответствующих его внутренней реальности. Символическое содержание этих образов выражает отношение к отцу, вызывавшему у протагониста сильное чувство страха.

В катамнезе, спустя одиннадцать месяцев после этого занятия, он утверждает, что этот кататимный образ неодно­кратно всплывал в его памяти. При этом, однако, вместо темного озера он каждый раз видел луг, усеянный цветами.

Спонтанную трансформацию кататимного образа по­сле психодрамы можно рассматривать как свидетельство происшедших в протагонисте изменений.