Австрийское гражданское уложение (АГУ)

Литература

EBERT, Gesetzgebung und Rechtswissenschaft. Ein Beitrag zur Zeit des spaten Naturrechts in Цsterreich, SavZ/Germ. 85 (1968) 104.

ARMIN EHRENZWEIG, System des цsterreichischen allgemeinen Privatrechts I 1 (2nd edn., 1951) 17 ff.

—/Gschnitzer, Kommentar zum Allgemeinen Bьrgerlichen Gesetzbuch I, 1 (2nd edn., 1964).

VON HARRASOWSKY, Der Codex Theresianus und seine Umarbeitungen I (1883).

KLANG, «Der oberste Gerichtshot und die Entwicklung des bьrgerlichen Rechts», in: Festschrift zur Hundertjahrfeier des цsrerreichischen Obersten Gerichtshofes (1950) 80.

—/Gschnitzer, Kommentar zum Allgemeinen Bьrgerlichen Gesetzbuch I, 1 (2nd end., 1964).

FRANZ KLEIN, «Die Lebenskraft des Allgeneinen Bьrgerlichen Gesetzbuches», in: Festschrift zur Jahrhundertfeier des Allgemeinen Bьrgerlichen Gesetzbuches I (1911) I.

KLEIN-BRUCKSCHWAIGER, «150 Jahre цsterreichisches ABGB», JZ 1963, 739.

KORKISCH, «Die Entestehung des цsterreichischen Allgemeinen Bьrgerlichen Gesetzbuches», RabelsZ 18 (1953) 263.

VON MAYR, «Das Bьrgerliche zur Jahrhundertfeier. Einst und jetzt, in: Festschrift zur Jahrhundertfeier des Allgemeinen Bьrgerlichen Gesetzbuches I (1911) 379.

OGRIS, Der Entwicklungsgang der цsterreichischen Privatrechts-wissen-schaft im 19. Jahrhundert (1968).

PFAFF/HOFMANN, Excurse ьber цsterrechisches allegeneines bьrgerliches Recht I (2nd edn., 1878).

VON SCHEY, цsterreichische Allgemeine Bьrgerliche Gesetsbuch, Vortrag aus Anlass der Jahrhundertfeier (1911).

STEINWENTER, «Der Einflunb des rцmischen Rechts auf die Kodifikation des bьrgerlichen Rechts in Цsterreich», in: L'Europa e il diritto romano, Studi in memoria di Paolo Koschaker I (1954) 403.

TJNGER, System des цsterreichischen Privatrechts I (5th edn., 1892).

WEISS, «Hundertvierzig Jahre Allgemeines Bьrgerliches Gesetzbuch», JBL. 1951, 249.

WELLSPACHER, «Das Naturrecht und das ABGB», in Festschrift zur Jahrhundertfeier des Allgemeinen Bьrgerlichen Gesetzbuches I (1911) 173.

VON ZEILLER, Commentar ьber das Allgemeine Bьrgerliche Gesetzbuch fьr die gesammten deutschen Erblдnder der oesterreichischen Monarchie I-VI (1811-13).

К крупным европейским кодексам конца XVIII — начала XIX века принадлежит наряду с Прусским земским правом и ФГК также Австрийское гражданское уложение 1911 года. Этот кодекс также проникнут идеями эпохи Просвещения. И среди них позднее подвергнутая резкой критике убежденность в том, что обычное право, во многом громоздкое и устаревшее, раздробленное и непонятное, могло бы быть заменено всеобъемлющим кодексом, освященным авторитетом государственной власти, логичным, продуманным и имеющим ясную структуру.

В ряду этих трех великих кодексов, основанных на принципах естественного права, АГУ занимает благодаря своей специфике особое место.

Работа по его подготовке началась еще в середине XVIII века. Именно в этот период императрица Мария-Терезия предпринимает попытки провести коренную реформу по управлению Австрией, чтобы объединить все наследственные владения в государство современного типа. Значительным препятствием на этом пути были многообразие и запу-

танность права различных частей австрийской монархии. В 1753 году императрица поручила разработку ГК специальной комиссии. При этом было указано, что «комиссии следует при создании кодекса ограничиться лишь частным правом, не затрагивать по возможности действующее право, а право провинций, насколько позволяют условия, согласовать друг с другом и при этом привлекать обычное право и лучших толкователей его, равно как и право других государств, и при этом постоянно обращаться к общим принципам права разума для внесения необходимых исправлений и дополнений» (цит. по Zeller, ааО, I, S. 7 ff.).

Это указание императрицы ясно показывает, что сфера действия планируемого кодекса, в отличие от прусского земельного права, ограничивается общим гражданским правом, оставляя при этом в стороне особые права определенных групп или сословий, равно как все государственное, церковное, ленное, полицейское и уголовное право. Кроме того, стало очевидным, что источником будущего кодекса станут право отдельных территорий, общее римское право (в форме пандектов) и, наконец, «всеобщие принципы права разума».

В 1766 году комиссия разработала проект, названный кодексом Терезии (Codex Theresianus). Он был представлен на рассмотрение Госсовету Австрии, который его раскритиковал. Кодекс нашли слишком громоздким и похожим на учебник. Был сделан вывод, что новый кодекс требует знания римского права, так как чрезмерно на него опирается. Императрица присоединилась к мнению своего совета и распорядилась в 1772 году переработать проект на следующих принципах:

1. Закон не следует путать с учебником. Все, что чуждо языку законодателя, а произносится с университетской кафедры: определения, классификация и тому подобное, — необходимо из кодекса устранить.

2. Все следует сделать максимально кратким, но без ущерба для ясности... и все особые случаи исключить или сделать возможным их регулирование с помощью общих принципов.

3. Следует тщательно избегать любых двусмысленностей и неясностей. Но и в том, что касается ясности, следует соблюдать меру и не использовать ее как предлог для ненужных повторений и объяснений в тех случаях, когда разумный человек и без них сможет во всем разобраться.

4. Законы же не следует привязывать к римскому праву. Их основой всегда должны служить принципы естественной справедливости.

Подобную критику слишком большого объема закона высказал также Фридрих II при представлении ему проекта Прусского земского права: «Этот закон слишком объемист. А законы должны быть краткими и не пространными». Но лишь в Австрии авторы закона прислушались к критике. Так, раздел о личных правах, первым подвергшийся критике, был сокращен с 1500 параграфов до 300 и в 1787 году был введен в действие императором Иосифом II под названием «Кодекс Иосифа». Работа по переработке других частей кодекса Те-резии была продолжена уже при Леопольде II. Он созвал в 1790 году новую комиссию под председательством Мартини, который слыл известным преподавателем естественного права в Венском университете и одновременно был руководителем императорской юридической службы. Мартини представил в 1796 году свой проект общегражданского кодекса, который полностью порывал с кодексом Терезии и римским правом и впервые в значительной мере опирался на учение и принципы рационализма. Проект Мартини был представлен на рассмотрение территориальной администрации страны и в 1801 году был передан с замечаниями дои окончательной доработки новой комиссии. Ведущим в этой комиссии был Франц фон Целлер. Его следует рассматривать наряду с Мартини в качестве самостоятельного автора австрийского кодекса. Целлер был сторонником естественного права, которое он, ученик и последователь Мартини, преподавал также в Венском университете. Но под влиянием теории познания он отошел от анемичного и доктринерского схематизма теорий естественного права и стремился достичь разумного компромисса между требованиями естественного права и австрийской реальностью. В 1808 году комиссия представила окончательный вариант императору Францу I.

В обосновании, подготовленном Целлером, говорится: «Закон основан на всеобщих и вечных принципах разума и справедливости... Поэтому большинство норм гражданских кодексов цивилизованных народов совпадают. И становится понятным, почему для европейских государств старое римское право столь долго служило основньм источником решения спорных вопросов. Но сейчас пришло время, когда каждому государству требуются его собственные законы, соответствующие его особым условиям... Климат, пища, торговля, традиционные формы общения, прямодушие и скрытность характера жителей — все это оказывает бесспорное

влияние на нормы, регулирующие правовую форму и различные виды правовых сделок, завещания, договоры, гарантии и права на возмещение ущерба» (цит. по Pfaff - Hoffmann, ааО, S. 62 ff.).

Целлер, будучи сторонником философии Просвещения, также видел в разуме основной источник всего права. Но в то же время он обладал трезвым и практичным умом, и это помогло ему уберечь закон от слишком теоретических и далеких от жизни постулатов естественно-правовой доктрины. Таким образом, естественное право послужило авторам кодекса маяком в безбрежном хаосе по большей части устаревшего обычного права отдельных провинций. Оно повлияло также на структуру и формулировки закона, а в ряде мест придало ему даже типичный для естественного права программный характер (§7 и 12 АГУ). Но, с другой стороны, закону чуждо далекое от действительности доктринерство. И в нем были закреплены многие институты обычного и провинциального права, которые отвечали духу времени и которые, по мнению авторов кодекса, разумно было сохранить. И, подобно французскому ГК, Австрийское уложение 1811 года удачно сочетало потребность этой эпохи в критическом рационализме со здравым смыслом традиционных ценностей.

II

Гражданское уложение, проникнутое идеями эпохи Просвещения о равенстве, об освобождении личности от опеки государства, об экономической свободе, пришло в противоречие с социальной структурой австрийского общества того времени сразу же после вступления в силу в 1811 году. Правда, §16 АГУ гласил, что «каждый человек, являясь существом, наделенным разумом, обладает правами с момента рождения и потому его следует рассматривать как личность». Однако в то время большинство сельского населения Австрийской империи находилось фактически в положении, которое мало чем отличалось от крепостной зависимости.

Соответственно §1446 АГУ постановлял, что «права и обязанности... между помещиком и проживающими на его земле крестьянами... определяются в соответствии с нормами основного закона данной провинции и политическими пред-

писаниями». И хотя основополагающей целью АГУ является создание стимулов для буржуазных правоотношений, в нем не затрагиваются многочисленные феодальные и сословные права и привилегии, которые регулируются «политическими предписаниями» в том, что касается «охоты, лесов, торговли, слуг или отношений между, помещиками и их крестьянами». Правда, сформулированный в прогрессивном духе §7 АГУ предоставлял судьям право при определенных условиях заполнять пробелы в законе, опираясь при этом на естественное право. Но одновременно имперская администрация в первые десятилетия после вступления кодекса в силу регулировала различные маловажные вопросы самостоятельно, путем издания дворцовых декретов, как будто в Австрии существовало нечто подобное решениям Комиссии по законодательству прусского права или постановлению председателя суда, характерные для права переходного периода Франции. По своему духу АГУ опередило состояние умов правящей верхушки и социальные условия авторитарной и абсолютистской Австрии. И это позволило Францу Клейну с полным правом сказать, что для того времени австрийский кодекс являлся «самым настоящим анахронизмом» (ааО, S. 17).

Поворотным пунктом является революционный 1848 год. Его единственным правовым последствием стала отмена крепостной зависимости. Но новые идеи, связанные со свободой печати, экономической свободой, политическим участием буржуазии в управлении государством, получали все большее распространение в широких слоях населения. В период послереволюционной реставрации в ряде случаев профессивные завоевания были потеряны. Так, на основе имперских законов, издаваемых во исполнение конкордата 1855 года, браки католиков стали заключаться по каноническому праву, хотя ранее этот вопрос регулировался АГУ. Их семейно-брачные проблемы решались отныне церковными судами. Школьное образование было также поставлено под контроль церкви. Спустя 12 лет австрийские либералы завоевали большинство в парламенте, подобно тому как в 1867 году в Германии после конституционной реформы немецкие либералы победили на выборах в рейхстаг. В результате конкордат был отменен, браки стали фажданскими, равно как и споры между супругами стали рассматриваться фажданскими судами. Образование также было отделено от церкви. И по мере того как постепенно менялись афарные отношения, усиливалась ин-

дустриализация, страна становилась все более открытой для международной торговли и новых форм капиталистического хозяйствования, АГУ благодаря закрепленным в нем принципам свободы индивида начинает в 1870-1880 годах все больше отвечать реалиям социальной и экономической жизни Австрии (см. Klein, aaO, S. 16 ff.).

Аналогичным образом развивалась и австрийская юриспруденция. После вступления в силу АГУ австрийская правовая наука повторила путь, пройденный Пруссией после принятия ее кодекса в 1794 году и Францией после 1804 года. В Австрии также первоначально господствовала школа толкования права, чьи научные горизонты не простирались дальше буквы закона. Представители этой школы не видели смысла в проведении историко-правовых и сравнительно-правовых исследований и не чувствовали к ним вкуса. И здесь положение изменилось после 1848 года. Австрия вновь установила контакты с германской наукой. В области прав это означало контакты с исторической школой права и выросшей из нее пандектистикой. Инициатором этого «открытия Германии» был Джозеф Ингер, профессор Венского университета с 1855 года. Он выступил с резкой критикой «буквоедства» школы толкования, против ее «чисто внешнего манипулирования правом», ее «логической заостренности на мелочах».

Кажется, что эти слова принадлежат Савиньи, а не Унге-ру, который призывает отказаться от методов школы толкования в пользу «историко-философских методов», суть которых состоит в том, чтобы «с помощью скрупулезного изучения прошлого научиться понимать настоящее в его характерных проявлениях». И далее Унгер подчеркивает, что «только методы «исторической школы», в том виде, как она была основана Савиньи и Пухтой... могут оздоровить австрийскую правовую науку». Поэтому он настойчиво требует от своих коллег по профессии «направить плодоносный поток немецкой науки в девственную ниву австрийской юриспруденции» (Unger, aaO, S. III-V, 640 ff; Ogris, aaO, S. 11 ff.).

Сам Унгер своими работами во многом способствовал установлению тесных связей между австрийской юриспруденцией и германской пандектистикой. Он написал оставшуюся незаконченной работу «Система австрийского гражданского права» (1856), в которой дал исчерпывающий анализ германской литературы по пандектному праву. Работа посвя-

щена Общей части гражданского права, которую автор исследовал детально и с особой любовью. По его мнению (см. Unger, aaO, S. 641), без нее любой юрист будет чувствовать себя в области права, «как лоцман без компаса». Но он и его ученики вынуждены были строить здание пандектисти-ки на естественно-правовом фундаменте, что, понятно, не обошлось без насилия (примеры см. Ogris, aaO, S. 16 ff.).

Особенно мало внимания Унгер уделил естественно-правовым принципам, закрепленным в различных статьях АГУ. В §7, согласно которому судья при толковании должен опираться на эти принципы, он не усматривал ничего иного, «кроме желания авторов удовлетворить свою потребность в чистом теоретизировании». А §16 и 17, согласно которым человек рассматривался как носитель врожденных естественных прав и потому изначально наделялся правосубъектностью, он находил «в себе и для себя совершенно бессмысленными и лишенными практического значения» (aaO, S. 71). После Унгера австрийская и германская доктрины находятся в постоянном и тесном взаимодействии. Его «Система» имела столь же сильное влияние на австрийскую правовую науку, что и «Руководство» Цахариэса на французскую (aaO, S. 112 ff). С тех пор все австрийские учебники.гражданского права в противоположность АГУ, материал которого ими берется за основу, имеют детально разработанную общую часть, и в ней по традиции германской пандектисти-ки дается общее учение об источниках, равно как и о лицах, вещах и правовых сделках.

III

Композиционно и технически АГУ яснее, понятнее и «современнее», чем прусское земское право, «искусственную архитектонику» которого Целлер не желал признавать. По его мнению, изучить ее было бы не под силу даже самому прилежному и старательному ученому-юристу (цит. по Pfaff -Hoffmann, aaO, S. 48).

В отличие от простоты формулировок французского ГК, многие нормы Австрийского уложения носят отечески-нравоучительный характер. При этом они представляют собой мотивировку или теоретическое положение. И хотя при ближайшем рассмотрении они могут показаться излишними, но

помогают лучшему пониманию текста и облегчают его восприятие (см. Mayer, aaO, S. 385 ff.). В §14 перечислены подразделы АГУ, о которых следовало бы получить представление уже в оглавлении. Кодекс пестрит бесчисленными нормами, в которых читателю сообщается, что тот или иной вопрос регулируется в другом месте закона (например, § 450, 603 АГУ). Богат закон и на определения, которые лишены юридического содержания, но носят разъяснительно-поучительный характер. Так, в § 44 АГУ объясняется, что согласие на брак — «это выраженное законным образом волеизъявление двух лиц различных полов жить в неразрывном союзе, плодить детей, воспитывать их и оказывать друг другу взаимную поддержку». Вообще формулировки закона зачастую слишком обстоятельны. И хотя они редко достигают изнуряющего многословия Прусского земского права (однако и здесь можно натолкнуться почти на забавную казуистику в § 487-503, 556-683), но явно уступает в гладкости изложения германскому кодексу, появившемуся на 85 лет позднее.

Для сравнения можно привести формулировки обоих уложений о помолвке. § 45 АГУ гласит: «Помолвка или предварительное обещание жениться, независимо от обстоятельств или условий, при которых оно было дано или получено, не влечет за собой каких-либо юридически связывающих обязательств как в отношении заключения брака, так и в отношении выполнения того, о чем была достигнута договоренность на случай отказа от заключения брака».

А вот текст § 1297 ГГУ на ту же тему: «На основании помолвки нельзя требовать заключения брака. Угроза наказания в случае, если брак не состоится, является ничтожной».

Примечательно, что АГУ содержит всего 1502 параграфа и значительно короче ФГК и ГГУ. Эта краткость, к достижению которой стремились авторы АГУ, была достигнута ценой допущения множества пробелов в тексте. В свою очередь, это поставило австрийскую судебную практику перед решением трудных задач. Так, личные права и обязанности супругов регулируются в четырех параграфах и в очень общем плане (§ 89-92 АГУ). Нормы о вещном обременении и маклерских договорах вообще отсутствуют. А регулирование трудовых соглашений и договоров подряда, которое содержалось в первоначальной редакции Уложения, ограничивается лишь самыми общими положениями.

Пробельность кодекса и его многочисленные недостатки, которые становятся особенно очевидными при сравнении с ГТУ, привели к тому, что австрийское правительство создало в 1904 году по предложению Унгера Комиссию по пересмотру АГУ. Многолетняя работа комиссии и ее преемников завершилась в 1914-1916 годах изданием трех частичных дополнений к АГУ, из которых третье вносит наиболее существенные изменения в текст. Благодаря ему 180 норм получили новую редакцию, были дополнены или изъяты из текста. Эти изменения носят отпечаток сильного влияния ГГУ, касаются всех областей права, регулируемых АГУ, и особенно общих норм договорного права, договоров по найму жилых помещений, аренды, трудовых соглашений, договоров подряда. Эти частичные дополнения часто подвергались критике. Но, по мнению Эренцвайга, они оказались в целом вполне пригодными: «Законы год от года становятся лучше. От прикосновения волшебной палочки практики недостатки исчезают» (ааО, S. 35).

По структуре АГУ опирается на систему институций Гая: вслед за коротким вступлением следуют три части, касающиеся правового положения личности, вещного права и положений, общих для личных прав и вещного права.

Во введении содержатся общие нормы о вступлении в силу, сфере действия, обратной силе и толковании закона. Примечательно, что уже в § 7, более прогрессивном по сравнению с Прусским земским правом, судье даются указания о восполнении пробелов в законе. Согласно этим указаниям, судья обязан, если ни буква, ни дух закона не дают искомого решения проблемы, обратиться к сходным случаям, в которых закон дает определенные решения, а также к принципам других законов, родственных данному. Если и в этом случае остаются сомнения, то судье необходимо, «тщательно взвесив все обстоятельства, решать проблему на основе принципов естественного права». На практике эта норма не играла большой роли, так как суды старались не выпячивать свою правотворческую деятельность и предпочитали скрывать это за дымовой завесой толкования норм обычного права (см. Klang, ааО, S. 84 ff.).

Первая часть АГУ «О правовом положении личности» содержит в своем основном первом подразделе довольно пеструю смесь норм о «правах, которые касаются личных качеств или отношений», о правоспособности, об охране прав слабоумных, о статусе юридических лиц. Сюда же включены некоторые нормы, регулирующие правовое положение иностранцев, а также нормы МЧП, которые были полностью заменены новым законом о МЧП в 1978 году.

Во втором подразделе речь идет о семейном праве, которое посредством принятия в 70-е годы ряда законов о реформе было коренным образом изменено и отныне находится в полном соответствии с принципом равенства, провозглашенным в § 7.

То же самое относится к третьему и четвертому подразделам о правовом положении ребенка и опеке.

Вторая часть — самая объемная — называется «О вещном праве». В ее первом подразделе рассматривается право на вещи, к которому причисляются владения, собственность, залог, ограничения, связанные с реализацией вещного права, и, довольно неожиданно, наследственное право, трактуемое как право наследовать имущество наследодателя или часть его (§ 308, 532). А во втором подразделе рассматривается право, регулирующее отношения между собственниками по поводу вещей и «посредством которого одно лицо может обязать другое лицо к выполнению каких-либо действий» (§ 307, 859). И здесь проявляется все договорное и деликтное право АГУ.

Этот подраздел начинается с общих норм договорного права. Они регулируют офферту и акцепт, дееспособность, затем признание договора недействительным на основании ошибки, обмана или угрозы, что в наши дни выглядит очень прогрессивным. Наконец, рассматриваются противоправные действия, действия, нарушающие добрые нравы и требования, предъявляемые к форме договора. В ГТУ все эти нормы находятся в Общей части и касаются не только договоров, но правовых сделок вообще. В § 876 АГУ, появившемся благодаря частичному дополнению Ш, наоборот, закрепляется положение, согласно которому лишь нормы об ошибке, обмане или угрозе следует применять соответственно «к прочим волеизъявлениям, которые требуют уведомления другого лица». Общие нормы о нарушении договоров (§ 918-921 АГУ) также восходят к частичному дополнению III и опираются на ГГУ. Интересно, что АГУ в § 922 и ел. единообразно регулирует проблему ответственности за дефектность вещи, переданной за вознаграждение, поскольку, в отличие от ГГУ, не имеет значения, продана эта вещь, сдана внаем или в аренду. Интересно, что в Австрии приняты некоторые основополагающие нормы, защищающие от отрицательных последствий типовых «общих условий ведения бизнеса», которые имеют «особое содержание» или «серьезно ущемляют интересы одного из партнеров» (§ 864а, 879, III). В Германии же этот важнейший вопрос договорного права решается в специальном законе, и в ГГУ он даже не упоминается.

Вслед за общими нормами следуют особые нормы для отдельных видов договоров, например договоров дарения,

хранения, кредитов, займов, купли-продажи. Этими нормами регулируются даже имущественные отношения супругов. С точки зрения истории права интерес представляет подраздел «О доверенности и других формах ведения дел». Здесь законодатель не делает различий между полномочиями доверенного лица и условиями договора, на основании которого эти полномочия были получены, и объединил их под старомодным названием «Договор аренды и найма» (Bestandsvertrag).

Конечно, учитывая нынешний дефицит жилой площади, общие нормы заменены специальными законами или их регулирующая роль сильно ограничена. То же самое относится и к трудовым соглашениям, регулирование которых было полностью обновлено частичным дополнением III. Тем не менее они находятся сегодня в латентном состоянии, поскольку трудовые отношения регулируются множеством современных специальных законов.

Влияние естественно-правового образа мышления на механизм регулирования возмещения ущерба в АГУ очевидно. Как очевидно и то, что в нем игнорируется все многообразие форм деликтных исков римского права, а общая оговорка § 1295 действует одновременно в отношении ответственности как за нарушение договоров, так и за гражданские правонарушения в целом. Она гласит: «Лицо, потерпевшее ущерб, наделяется правом требовать возмещения этого ущерба от виновного в его нанесении». Частичное дополнение III к АГУ расширило содержание § 1295 еще на один абзац, который, следует признать, представляется излишним. Согласно этому дополнению, опирающемуся на § 826 ГТУ, обязанность возместить ущерб возлагается и на тех, кто «в нарушение добрых нравов преднамеренно наносит ущерб».

В принципе для АГУ неизвестно понятие ответственности без вины. Даже в тех случаях, когда ущерб наносится животным либо в результате обвала, либо разрушения части здания или заводского помещения, лица, которым принадлежит животное или здание, могут избежать ответственности, если докажут, что действовали с должной осмотрительностью (§ 1319 и ел.).

Что касается субститутивной ответственности за действие соучастников, то частичное дополнение III к АГУ вновь вводит понятие раздельной ответственности (ex contractu et ex delictu). Если предприниматель при выполнении договорных обязательств пользовался услугами помощника, то непосред-

ственно отвечает перед партнером по договору за действия своего помощника (§ 1313а АГУ): Если же предпринимателю предъявлен деликтный иск, то и в этом случае ответственность ложится на него, несмотря на наличие раздельной вины (culpa in eligendo), однако лишь при условии, что суд сочтет помощника «неспособным» (untьchtig) выполнять свои обязательства (§ 1315 АГУ).

Развитие современных тенденций в праве, связанных с регулированием несчастных случаев, не нашло отражения в АГУ, как, впрочем, и в ГТУ. Правовые последствия несчастных случаев на рабочем месте, а также в результате происшествий на автомобильном, железнодорожном и воздушном транспорте регулируются специальными законами, согласно которым ущерб возмещается по принципу безвиновной ответственности. В одном случае австрийская судебная практика пошла дальше германской и признала — даже в отсутствие правовой базы, создаваемой специальными законами, — необходимость применения принципа ответственности без вины. На основании этого принципа австрийские суды обязывают предпринимателей возмещать ущерб, нанесенный в результате функционирования принадлежащего им «опасного производства». Вопрос о том, является ли производство «опасным», решает судья.

Наконец, в третьей части АГУ речь идет «о нормах, применяемых одновременно для регулирования как правового положения лиц, так и вещного права». Помимо сроков давности и приобретения права собственности по давности владения здесь, в подразделе «Гарантии прав», рассматриваются поручительство и договор о залоге, в подразделе «Правопреемство» — цессия и перевод долга. В подразделе «Прекращение прав» регулируются различные формы погашения долга, как, например, взаимный зачет денежных требований, отказ кредитора от права требования и платежа; здесь под заголовком «Ненадлежащие платежи» также помещены нормы о неосновательном обогащении. По сравнению с ГТУ такая структура АГУ может показаться произвольной. Однако до сих пор никому не удалось доказать, что такой, вероятно, ошибочный подход к расположению правовых институтов отрицательно сказался на их функционировании. В целом же лаконичность и недостаточная теоретическая база АГУ позволяют проявлять гибкость при толковании: «Его бедность становится его богатством, а нужда — добродетелью» (Gschnitzer, jur. Bl., p. 57, 371).

Влияние АГУ за пределами Австрии не может идти ни в какое сравнение с французским ГК. То, что Австрия после 1811 года не вела успешных войн, а потому и не завоевала ни одной страны, которые могла бы, подобно Наполеону I в Голландии, Италии и Германии, осчастливить своим кодексом, не столь важно. Более веская причина незначительного влияния АГУ за границей заключается, скорее, в том, что это был кодекс, близкий по духу к образу мышления монархии, которая стремилась к возвращению утраченной власти. И при Меттернихе Австрия на многие десятилетия объединилась в союз с силами прошлого и к тому же, будучи многонациональным государством, жила в постоянном страхе перед внутренним распадом. ГКФ, наоборот, появился как кодекс сильного унитарного государства, которое образовалось после победоносной революции и проводило на протяжении почти всего ХК века экспансионистскую политику.

Кроме того, у колыбели АГУ стояли лишь чиновники, воспитанные в духе просвещенного абсолютизма, а не блистательный государственный деятель и талантливый полководец Наполеон I. И не может быть поэтом)? ничего удивительного в том, что влияние АГУ за рубежом было сравнительно невелико. Тем не менее в течение ХГХ века АГУ распространилось на важные ненемецкие территории Австро-Венгрии: Хорватию и Словению, Боснию и Герцеговину и, в ограниченном виде, на соседние территории — Сербию и Черногорию. Но не на Венгрию, где оно действовало лишь несколько лет. В Ломбардии и Венеции АГУ было в силе до начала Рисор-джименто. Даже после распада Австро-Венгерской империи в 1918 году, проявив удивительную живучесть, АГУ сохранялось на территориях, входивших в состав империи, а затем отошедших к вновь образованным государствам — Польше, Югославии и Чехословакии. Лишь после второй мировой войны его сменили новые ГК социалистических стран.

Даже Лихтенштейн — самостоятельное княжество с 1719 года, находящееся под протекторатом Австро-Венгерской империи, но не являющееся ее неотъемлемой частью, реципировал в значительной мере австрийское право, в особенности АГУ. После первой мировой войны Лихтенштейн отделился от Австрии и фактически примкнул к Швейцарии. С тех пор он в своем законодательстве следует преимущественно швейцарскому образцу. Таким образом, в наши дни в соответствии с АГУ на территории Лихтенштейна действуют лишь семейное и наследственное право, а также нормы, регулирующие правовой статус ребенка (подробнее см. Gschnitzer. Gedдchtnisschrift Ludwig Marxer, 1963, 19).