Противостояние Сократа и софистов имело огромное значение для последующего развития европейской философии и культуры вообще

До софистов и Сократа этика опиралась на традицию, на обычаи, освященные временем. Ответ на главный вопрос этики — что такое хорошо и что такое плохо? — можно дать, опираясь на традицию. Архаическое общество именно так и поступает. "Движение по замкнутому кругу составляет... в архаическом мире господствующую сторону человеческого поведения" (Ю. М. Лотман. "Культура и взрыв" ("Мыслящий тростник") [42, гл. 6]). Таким образом, хорошо то, что проверено веками и освящено традицией; новое, необычное — это плохо.

Пока у человека перед глазами единственный образец — имеет место отрадная ясность и никаких проблем не возникает.

Однако представим себе такую ситуацию: есть два племени. В одном принято стариков почитать, а в другом — убивать (по достижении ими определенного возраста). Пока племена живут отдельно друг от друга, никаких вопросов ни у кого не возникает: люди из поколения в поколение поступают в соответствии с обычаями предков. Как только какой-нибудь представитель одного племени (предположим, путешественник) познакомится с обычаями другого племени, у него могут возникнуть сомнения и проблемы. Ему был известен единственный образ действий; теперь оказывается, что в одной и той же ситуации люди могут поступать по-разномуі Возникает проблема выбора: как следует поступить, если возможен не единственный образ действий? Этика становится проблематической; необходимость выбора есть проблема!

Если фундаментом этики перестает быть обычай (традиция), то им может стать разум. Наилучшее решение может быть найдено в результате размышлений — к такому выводу приходят и софисты, и Сократ. Но на этом сходство между ними заканчивается.

Одним из открытий софистической философии было отличие установлений культуры от законов природы, точнее разнообразие человеческих нравов, законов и обычаев в отличие от единственности и необходимости законов природы. Обнаружив относительный характер моральных оценок, софисты находят тому новые и новые практические доказательства. Наиболее примечательны в этом отношении анонимные "Двуречивые рассуждения". Они показывают, как анализ обычаев разных народов приводил софистов ко все более прочному и последовательному отстаиванию принципа релятивности (относительности) моральных оценок: "Фессалийцу кажется прекрасным, укрощая коней и мулов, взятых из стада, самому зарезать и зажарить быка; у сицилийцев же это считается делом рабов. У македонцев признается похвальным, что девушка до брака общается со многими мужчинами, после брака это считается позором. У персов мужчины и женщины наряжаются одинаково; у них возможно половое общение с дочерью, матерью и сестрой. У лидийцев девушки занимаются проституцией и, набрав денег, выходят замуж" [23, 129 ]. Таким образом, встает проблема выбора между различными установлениями культуры, в частности между законами, принятыми у разных народов. Выбор между ними зависит от их обоснования, а обосновать их можно при помощи разума.

Главный представитель софистики Протагор (480—410 до н. э.) объясняет: "Каждое дело допускает два диаметрально противоположных толкования" ¹. Самое знаменитое высказывание Протагора таково: " Человек — мера всех вещей, существующих, что они существуют, а несуществующих, что они не существуют" [40, I, 543 ]. Платон поясняет точку зрения Протагора: "Следовательно, какими мне представляются вещи, такими они и будут для меня, а какими тебе, такими они будут для тебя" (Кратил, 386а) [40, I, 418 ]. Например, два человека стоят на ветру и спорят: один говорит, что ветер холодный, другой — что теплый. С точки зрения Протагора оба правы: для одного он холодный, для другого — теплый. Таким образом, сколько людей, столько и истин. Отсюда следует, что истин много — у каждого человека своя.

Такая утилитарно-эгоистическая точка зрения известна под названием нравственного релятивизма. В соответствии с ней содержание и объем человеческого познания всецело определяются чувственными восприятиями, а человеческая деятельность — минутными нуждами. Истинно то, что кажется истинным индивиду; хорошо то, что служит его выгоде. Добро и зло относительны. При определении того, что хорошо, а что плохо, надо исходить из своей пользы и выгоды. Так Протагор обосновывал деятельность софистов, которые стремились не к истине, а к победе над своими противниками в споре или тяжбе. Природу нельзя обмануть, а человека можно. Софистика в крайнем ее проявлении и служит этому [51, 209 ].

Другой знаменитый софист Горгий распространил эту релятивистскую установку Протагора на область морали. Если все истины относительны, то невозможны и абсолютные, от века данные, нормы нравственности. Поэтому любые представления о добре и зле созданы людьми, а следовательно, искусственны и могут быть подвергнуты сомнению и

¹Например, один из продолжателей софистической традиции, афинянин Карнеад (214-129 до н. э.), посетив Рим в 155 г. до н. э. в составе греческого посольства, произнес перед слушателями две речи, в одной из которых доказывал, что справедливость есть благо, а в другой — что справедливость есть зло. Для скептика Карнеада, отвергавшего возможность познания истины, такая "двойственность" речей выражала его философскую позицию. Римляне с этой традицией были незнакомы, и если молодежь пришла в восторг от услышанного, то "старики" восприняли возможность равной доказательности для противоположных тезисов как издевательство над здравым смыслом и косвенную угрозу ниспровержения авторитетов. После речей Карнеада римлянин Марк Порций Катон Старший (234-149 до н. э.), известный строгостью нравов, добился в сенате скорейшего разрешения дела, по поводу которого приехало посольство, с тем чтобы оно быстрее покинуло Рим. По словам Плутарха, Катон боялся, как бы римская молодежь не увлеклась греческой философией и риторикой в ущерб военным доблестям и подвигам [22, 164 ].Впоследствии, правда, риторика все же заняла видное место в древнеримской культуре (достаточно вспомнить о Цицероне).

пересмотру [48, 46 ]. Против этой доктрины софистов и выступает Сократ; он провозглашает существование общезначимого знания и, следовательно, общезначимой нормы для человеческих поступков. Не человек как индивид, но человек как род — мера вещей. Благо не то, что вот этому человеку в данное мгновение кажется благом, а то, что при всяких обстоятельствах и каждым человеком может быть признано благом [12, 87— 88 ](сравните с категорическим императивом Канта — см. под-главу 4.4). Его ученик Платон, предвосхищая христианский монотеизм, утверждает: "Мера всех вещей — Бог" (Законы, 716D).

Итак, истина или единственна, или множественна; обе концепции будут востребованы позднейшей европейской культурой; христианский монотеоцентризм изберет первую, постмодерн — вторую [42, гл. 3, 6].

Судьба Сократа

В произведении Платона "Апология Сократа" (греческое слово "апология" означает "защита") (см. часть 2) изложена история жизни философа. Текст Платона представляет собой повествование о судебном процессе; начинается оно речью Сократа, отвечающего обвинителям. В этой речи философ говорит, в частности, о событии, которое определиш-всю его жизнь: друг Сократа Херефонт, посетив святилище Аполлона в Дельфах, обратился к оракулу с вопросом о том, кто самый мудрый из людей, и получил ответ: "Софокл мудр, Еврипид мудрее, Сократ же — мудрейший из всех людей" [40,1, 504 ]. Сам Сократ был озадачен этим ответом. Он не считал себя мудрым и руководствовался принципом "я знаю то, что ничего не знаю".

Желая доказать богу, что он не является самым мудрым, Сократ беседует со многими выдающимися людьми своего времени. И каждый раз оказывается, что собеседник Сократа — иной раз богатый, прославленный и могущественный человек — не обладает тем знанием, на которое претендует. Такого рода проверки навлекают на мыслителя ненависть многих, и жизнь его заканчивается трагически. Его обвиняют в том, что он развращает юношество и не признает богов, которых признает город. Философ вынужден предстать перед судом, суд выносит ему смертный приговор. И в назначенный срок Сократ выпивает чашу с ядом и умирает.

Попробуем вникнуть в суть обвинения: оставив пока в стороне вопрос о новых богах, которых будто бы вводит Сократ, попытаемся понять, в

чем состояло развращение юношества. Сократ сам говорит на суде о том, что "следующие за мною по собственному почину молодые люди, те, у кого вдоволь досуга, сыновья самых богатых граждан, рады бывают послушать, как я испытываю людей... Отчего же некоторым нравится подолгу проводить время со мною?...им нравится слушать, как я испытываю тех, кто считает себя мудрым, хотя на самом деле не таков. Это ведь очень забавно" (а молодежь во все времена любит посмеяться!).

Каков был воспитательный эффект сократовских бесед? Чему учил молодых людей Сократ? Он учил доверять не чужому, но собственному суждению и опыту, учил не доверять, а проверять, жить собственным умом без оглядки на чужое мнение, прислушиваясь к голосу собственной совести. Он собственным примером учил молодых людей никогда не класть в основание своих поступков чужие, непроверенные мысли и убеждения. Различие между поведением, основанном на доверии к себе, и поведением, основанном на подчинении внешнему авторитету, прекрасно иллюстрирует сказка Андерсена "Новое платье короля" (см. часть 2). Знание, не пропущенное через собственную душу и разум, немногого стоит. Истину нельзя преподать, ее можно только пережить. Тем самым Сократ подрывал устои традиционного воспитания, ориентированного на почитание авторитета, верность прошлому, власть традиции, полисный коллективизм. Подрастающее поколение, усвоив эти уроки, могло утратить доверие к старшим и выйти из повиновения (это то, чего опасался Катон Старший и что заставило его приложить все усилия к тому, чтобы греческие философы покинули Рим как можно скорее).

Вполне понятно, что свободомыслящие (инакомыслящие) люди опасны для властных структур. Например, одной из опор государственной власти является армия. Армия существует в соответствии с принципом "приказ начальника — закон для подчиненного" и держится на беспрекословном повиновении. Что будет, если вместо выполнения приказа начнут задумываться над его обоснованностью и размышлять о том, имеет ли начальник право приказывать? Армия потеряет боеспособность и развалится. Итак, в той мере, в какой властная структура подобна армии, в ней не могут быть терпимы свободомыслие (инакомыслие) и индивидуализм. Наиболее неприемлемы они в тоталитарном государстве; впрочем, в Афинах была демократия.

Сократ как гражданин, сын, отец, муж имел определенные обязанности и добросовестно их выполнял. Он жил согласно принятым в обществе нравам, отличаясь от большинства современников главным образом тем, что всегда стремился поступать индивидуально от-

ветственно. Например, будучи в составе суда, рассматривавшего дело полководцев, которые, выиграв битву при Аргинусах, не похоронили погибших (как того требовал обычай), он единственный не согласился с вынесением смертного приговора и противопоставил свое мнение общему.

Сократ говорил, "что сам он ест, чтобы жить, а другие люди живут, чтобы есть" [19, 103 ]. Он жил так, чтобы оставаться как можно более независимым от житейских благ, утверждая: "Сколько же есть вещей, без которых можно жить!" [19, 100 ]. Сократ умел не обращать внимания на насмешников и гордился простотой своей жизни. Он говорил, что наиболее богат тот, кто доволен малым, ибо такое довольство свидетельствует о богатстве натуры (впоследствии подобные утверждения мы встретим у Эпикура).

Сократ утверждал, что у него есть некий внутренний голос, "демон", который иногда отклоняет его от того, что он намерен сделать, но никогда не принуждает к чему бы то ни было. Часто и притом в самых важных случаях, по собственному признанию философа, его поступки определялись "демоном" (можно, пожалуй, считать, что этот "демон" и есть то новое божество, о котором идет речь в обвинении). Этот внутренний голос, в частности, запрещал ему заниматься государственными делами. Философ беседовал со всеми, кто хотел его слушать, только как частное лицо, и к тому же, в отличие от софистов, совершенно бесплатно. Сократ поставил под сомнение правильность жизни в ее общепринятых формах; его взгляды на жизненные ценности противоречили взглядам большинства афинян. При этом он считал себя правым, как бывает прав отец или старший брат по отношению к неразумным малым детям (см. часть 2: Платон. Горгий (беседа с Кал-ликлом, в которой Сократ предвидит собственную гибель)).

На суде Сократ в полной мере продемонстрировал верность собственным убеждениям ("демону") и независимость суждений. Сократа судило отделение (в составе более 500 человек) особого суда, призванного разбирать дела о политических и государственных преступлениях. Суд устанавливал виновность подсудимого и определял меру наказания. Сократ был признан виновным незначительным большинством в три голоса. Ничто не предвещало смертного приговора. Согласно процедуре, после определения вины и перед вынесением приговора слово снова получал подсудимый, который должен был еще раз выразить отношение к своим деяниям и определить себе меру наказания. Вот в этот момент Сократ повел себя неожиданно: он

отказался признать себя виновным и заявил, что его деятельность — не только не преступление, но благо для Афин: "Что по заслугам надо сделать со мной... за то, что я сознательно всю свою жизнь не давал себе покоя и пренебрег всем тем, о чем заботится большинство, — корыстью, домашними делами, военными чинами, речами в Народном собрании, участием в управлении, в заговорах, в восстаниях, какие бывают в нашем городе, — ибо считал себя, право же, слишком порядочным, чтобы уцелеть, участвуя во всем этом; за то, что не шел туда, где я не мог принести никакой пользы ни вам, ни себе, а шел туда, где частным образом мог оказать всякому величайшее, как я утверждаю, благодеяние, стараясь убедить каждого из вас не заботиться о своих делах раньше и больше, чем о себе самом и о том, чтобы самому стать как можно лучше и разумнее, и не печься о городских делах раньше, чем о самом городе... Итак, чего же я заслуживаю за то, что я такой? Чего-нибудь хорошего, афиняне..." [40,1, 106 ]. Если судьи освободят его, продолжал Сократ, то он будет заниматься тем же, чем занимался до суда. Мыслитель раздразнил судей до такой степени, что за смертный приговор высказались еще 80 человек сверх тех, которые раньше признали его виновным [18, 113 ].

Очень глубоко проанализировал воззрения и судьбу Сократа великий немецкий философ Г. В. Ф. Гегель (1770—1831). Сократ, по его оценке, "представляет собой не только в высшей степени важную фигуру в истории философии и, может быть, самую интересную в древней философии, а также и всемирно-историческую личность. Ибо главный поворотный пункт духа, обращение его к самому себе, воплотился в нем в форме философской мысли". После Сократа дух внутреннего убеждения (а не внешний авторитет, власть традиции или обычая) стал принципом человеческого действования.

Интересна гегелевская трактовка обвинения и осуждения Сократа. Обвинительная жалоба против Сократа, по его мнению, была совершенно правильной, поскольку сократовский принцип индивидуального самосознания колебал нравственные устои и законы афинского полиса. Правомерен был, с точки зрения Гегеля, и смертный приговор Сократу, который был вынесен ему не за прошлые проступки, а за непризнание власти народа на суде, за несогласие с общим мнением, за нежелание определить себе надлежащее наказание. Проявив моральную самостоятельность, Сократ своим поведением на суде, по сути, отвергал авторитет народа, судебному приговору противопоставил свое внутреннее убеждение и объявил себя оправданным перед судом

своей совести. Тем самым Сократ проявил себя как герой, сознательно высказавший новый принцип духа — абсолютное право индивидуального сознания на внутреннее решение.

Деятельность Сократа — отдаленное предвестие морального кризиса, который разразился много позже. Выдающийся русский философ XX в. Н. Бердяев (1874—1948) охарактеризовал его так: "Сущность (морального кризиса)... в революционном переходе от сознания, для которого мораль есть послушание серединно-общему закону, к сознанию, для которого мораль есть творческая задача индивидуальности" [8, I, 249-250 ](мы вернемся к этому вопросу при обсуждении этики Нового времени). Но субъективному сократовскому принципу противостоял объективный принцип греческого мира. Поэтому афинский народ не только имел право, но и был обязан осудить по закону сократовский принцип, который представлял собой преступление. Следовательно, судьба Сократа не случайна, она обусловлена его убеждениями: герои во всемирной истории, выступая с новым принципом, с необходимостью оказываются насильственными нарушителями уже существующих принципов и законов, за что и подвергаются наказанию. Но в наказании уничтожается не сам новый принцип, а лишь его носитель, индивид. "Великий человек, — замечает Гегель в связи с виной Сократа, — хочет быть виновным и принимает на себя великую коллизию. Так Христос пожертвовал своей индивидуальностью, но созданное им дело осталось".

Если бы Сократ был осужден без вины, его судьба была бы лишь печальной. Но она трагична, поскольку в сократовском деле столкнулись две правомерные нравственные силы — принцип субъективной свободы и объективный полисный порядок. Гибельный для духа и судеб афинского полиса (и, может быть, любого государства) сократовский принцип верховенства субъективного внутреннего сознания стал, по характеристике Гегеля, всеобщим принципом всей последующей философии и истории [35, 144—146 ].