/ с. 174 / Реальный ход истории не позволяет найти ее общую формулу. История существует в виде огромного числа разнородных потоков, течений, процессов и т.д., возникающих и угасающих, сходящихся и расходящихся, взаимодействующих, противодействующих либо вовсе не соприкасающихся друг с другом. Движение истории обнаруживает себя в экономической, духовной, политической деятельности, важнейший импульс которой дает культура, понимаемая как потенциальная возможность истории. Любая историческая линия может быть воплощением доминирующей культурной системы и/или ее отрицанием — «антикультурой».
Мировая история представляет собой сверхвременное единство общественной жизни различных культур и народов, охватывающее их прошлое, настоящее и будущее и взятое не в линейной последовательности отдельных периодов, потоков или формаций, не в их чередовании, а в переплетении многих локальных историй, подчиняющихся особым логикам развития. Новые исторические линии никогда не начинаются «с нуля» и никогда не уходят в безвестность и пустоту. Философия изучает мир с разных точек зрения и принимает одну из них в качестве «общей интуиции действительности» (В.В.Зеньковский) — история всегда подвергается реконструкции, идеализации и моделированию в свете той или иной идеи.
История России предъявляет целый ряд фактов, изучение связей между которыми позволяет установить одну из важнейших тенденций ее развития. Так, мыслителями прошлого, начиная с неистового протопопа Аввакума, неоднократно фиксировались трагические разрывы живой ткани российской истории. В дальнейшем эта особенность была отмечена многими учеными, которые обосновали ее теоретически (более других преуспели в этом плане славянофилы и представители религиозно-этической школы — Н.А.Бердяев, С.Н.Булгаков, С.Л.Франк и др.). «От всех этих порывов, колебаний из стороны в сторону /.../ в общественном сознании отразилось, кажется только одно /.../ историческое представление — что русская жизнь сошла со своих прежних основ и пробует стать на новые, — указывал В.О.Ключевский, очевидец очередного крутого поворота. — Русская история опять разделилась на две неравные половины периода, дореформенную и пореформенную, как прежде делилась на допетровскую и петровскую, или древнюю и новую, как они еще назывались»[ 1 ].
Исторические ряды действительно проходят через своего рода узловые пункты, в которых появляется возможность выбора дальнейшего пути, а затем общественная жизнь вновь устремляется в определенное русло, причем не обязательно новое.
Однако неясно, что же происходит с теми социальными силами, которые предлагали какой-то иной, альтернативный, исход. Как скоро они сходят с исторической арены? Неужели они все разом подключаются к реализации вновь открывшегося курса? Если нет, то куда они уходят?
Исторические разломы много раз выводили на первый план мощные движения, которые не то чтобы не вписывались в логику исторического развития вообще (появление исторических зигзагов, резких поворотов и потрясений трудно отнести к числу невозможных явлений), напротив, они не несли в себе ничего принципиально нового и были вполне узнаваемы, зато ни в малейшей мере не соответствовали логике доминирующего к тому времени причинно-следственного ряда. «Нарушители спокойствия» явно не вписываются в существующую систему общественных норм, ценностей и отношений, несут на себе отпечаток архаичности, чрезвычайно устойчивы и, главное, непонятно как проникают в позднейшие эпохи. Очевидцы происходящего меньше всего ожидают их увидеть. Возникают ли эти течения впервые — «из ничего» и «ниоткуда» — или как-то связаны со стародавними, казалось бы, давно канувшими в лету потоками?
Периоды глобальных социальных потрясений помимо всего прочего известны еще и бесконечно богатым духовным миром, не вписывающимся в какие бы то ни было рамки. По прохождении критической фазы развития все это многоцветие, как правило, столь же быстро сходит на нет, сколь и проявляется, чтобы вновь заявить о себе через десятки, а то и через сотни лет. И хотя всякий исторический / с. 175 / факт и история отдельного народа вполне индивидуальны, тем не менее образующие их элементы духовной и общественной жизни — начала истории — неизменно повторяются. При этом в рамках одних культур, этнических групп или социумов можно наблюдать достаточно определенный «комплект» таковых оснований, тогда как в иной среде они практически не обнаруживаются. Существует ли между этими явлениями какая-либо связь — устойчивая, эпизодическая или случайная? Можно ли отнести их к одним и тем же: историческим потокам или их следует рассматривать чисто ситуационно?
Характер и особенности искомой связи вырисовываются более четко, если видеть в истории не одно только целое, бесконечное и однородное, но различать в ней господствующие (доминирующие, фасадные) линии развития, действующие открыто и фиксируемые обычно в рамках так называемой «политической истории», и теневые (скрытые) потоки и течения, которые действуют «в тени» основных исторических линий и лишь время от времени обретают самостоятельное значение. Совершенно очевидно, что теневые потоки существуют и как культурные, формирующие важнейшие побудительные причины и установки социальной деятельности, и как социальные, так или иначе их воплощающие.
Любая жизнеспособная историческая культура всегда прирастает в граничной сфере своего социального изменения (воплощения), приобретая новые знания, умения, мотивации, создавая новые социальные институты, перестраивая общественные отношения и т.д., но этот прирост сопровождается установлением течений периферийных, являющих собой побочный результат утверждения основной (доминирующей) линии развития и бегущих прочь от нестабильной ситуации. Поэтому можно утверждать, что теневые потоки образуются силою движений, не вписавшихся во вновь открывшиеся исторические линии. «Победители» открывают новые пути социального развития, «проигравшие» не исчезают совсем, они меняют форму своего существования. Принадлежность отдельных явлений и движений к тому иди иному потаенному потоку может быть установлена относительно общности, генетической связи и жесткого противостояния заложенных в их основание ценностей, воззрений или мотиваций, а также соответственно способу и условиям их проявления.
На особое место в истории Московской Руси и России вправе претендовать мощный мировоззренческий полюс, утвердившийся у самого основания великорусского этноса и ушедший «в тень» в середине XVII века. Сложившаяся первоначально в XV-XVII вв. совокупность воззрений,мотиваций и стихийных установок, так никогда и не оформившаяся в законченную теоретическую систему, довольно прочно увязывается в целостный культурный комплекс. Последний может быть обозначен как «святоотческий», или «святорусский» — соответственно теме сохранения истинной святости и древнего («в правилах святых апостол и святых отец», как сказано в Соборном уложении 1649 г.) благочестия «православной Руси», доминировавшей тогда в массовом сознании. Живущий идеей земного устроения «православного царства Божий», объединяющий в себе обостренное — ветхозаветное и апокалиптическое — переживание истории с полной отчужденностью от ее реального хода, «святоотческий» комплекс и его модификации являют себя во всей полноте лишь в условиях исключительных, исполненных крайностей и сходных со временами его возникновения (например, в 1612 году, 1812 году, 1917—1920 гг. и т.д.). Он укореняется в нравах, привычках, бытовых стереотипах, приобретая, таким образом, огромный запас прочности в отношении внешних воздействий и социальных перемен.
В XVII веке «святоотческий» комплекс совершенно по-разному заявляет о себе в Смуте и в Расколе, и эта двойственность сохраняется в нем и далее. Сохранение государственности в огне Смуты и великий Раскол русской культуры, старообрядчество, с которым, по словам В.В.Зеньковского, от православия «отходила в сторону /.../ утопия «святой Руси», понимаемой как уже воплощенная в историю реальность»[ 2 ], освоение бескрайних просторов Сибири и разгром наполеонова воинства в Отечественной войне 1812 года и прочее должны быть рассмотрены как явления общего, постоянно колеблющегося между историей и сверхисторией, порядка, чьи духовные корни глубоко скрыты в мятущейся душе народа.
Начиная с эпохи Петра I развитие общественной жизни происходит в ее резком отрыве от традиционных (религиозных, прежде всего) начал культуры. Культурное «междуцарствие» оборачивается, как и в старину, новым «двоеверием». Прежнее единство культуры разбивается, и это толкает одну часть общества на путь внешнего обустройства (к безудержной территориальной экспансии и поверхностному приобщению к модернистским ценностям) и оставляет вне государственной истории другую его часть, замыкающуюся в древнем строе жизни и склонную к взрывному преодолению возникшего разрыва. Ощущение «богооставленности» державы отныне прочно входит в массовое сознание и хотя до поры до времени не переносится на всю правящую династию, однако уводит прочь от всяких попыток мирного изменения существующих / с. 176 / общественных отношений. Народная масса жила в двух противоположных культурных мирах, не будучи в состоянии отказаться ни от одного из них, что создавало почву для подмен, смешений взглядов, мгновенных переходов от страстной веры к откровенному нигилизму. Тем не менее жесткой предопределенности последующих событий не существовало — XIX век показал, что наличные культурные установки могли найти любой выход к исторической жизни.
В пореформенный период скрытые культурные установки прошлых эпох постоянно заявляют о себе, хотя теперь импульс к их проявлению приходит, как правило, извне. Так, немедленный отклик вызывает, прежде всего военная угроза со стороны иных стран, как это было в период Крымской 1853—1856 гг., и русско-турецкой 1877—1878 гг. войн, причем особенно болезненно переживаются именно внешнеполитические провалы и неудачи (поражение в русско-японской войне, военные неудачи времен Первой мировой войны), после которых массовое недовольство поворачивается как против государственного аппарата в целом, так и непосредственно против правящей особы. Нестабильность общественной жизни постоянно сохраняется, порой достигает весьма опасных пределов, однако за рамки устоявшихся начал все же не выходит.
Открытое столкновение разнородных социокультурных установок нельзя считать абсолютно неизбежным — длительное сосуществование открывало им реальный путь к сближению и выработке взаимоприемлемых форм единения. Источником всеобщего недоверия и ненависти становится мощное преобразовательное настроение, охватившее к началу XX столетия все социальные, группы и исторические течения, безотносительно формы их проявления.
Русская революция, величайшая в XX столетии, в своих массовых формах направляется духовными комплексами, подобными старомосковскому «святоотческому», и предстает своего рода сбившейся с пути Реформацией. Она может также рассматриваться и как чрезвычайно запоздалая — и крайне неадекватная — реакция на ту социальную модель, которая начала утверждаться еще в XVII—XVIII веках и которая обрела достаточно зримые очертания лишь в самом конце XIX века. В неприятии тех или иных элементов этой реальностей как раз на какое-то время и сошлись устремления практически всех недовольных.
В целом в революции можно различать два сменяющих друг друга потока: радикальную интеллигенцию, стремящуюся направить ход истории в иное русло, и народную массу, отрицающую «новую» — «модернистскую» —. линию исторического развития. Первый поток, реализовавшийся в Феврале по-европейски демократической республикой, был настигнут, опрокинут и поглощен вторым, неизмеримо более мощным, на гребне которого утвердилась «партия кризиса». По-видимому, только резкое ослабление важнейшего исторического начала отечественной культуры — ее религиозного полюса — могло «растормозить» еще более глубокие (и дремучие) пласты народного сознания. По свидетельству французского посла в России М.Палеолога, «с московских времен русские не были, быть может, настолько русскими, как теперь»[ 3 ]. С революцией в современную жизнь прорывается из прошлого необычайно мощный поток псевдорелигиозного типа, который становится решающей силой общественного развития.
Стихийная волна народного гнева, не укладывающаяся в рамки каких бы то ни было партийных программ, схлынула столь же внезапно, сколь и навалилась, расчистив место большевикам. Оппозиционные движения безжалостно искоренялись, потоки архаические, ужаснувшись содеянному, сами уходят «в тень» (социологические опросы 20-х годов показывают, что крестьяне — основная масса населения — возвращаются к привычному образу жизни и мечтают лишь о том, чтобы их оставили в покое). Коммунисты остаются один на один с историей, которую, как им представляется, они могут творить по собственному произволу.
Все это означает рождение еще одного потока, описывать который нет смысла — с ним мы знакомы не понаслышке. Достаточно задуматься над тем, почему в узловых пунктах советской истории — Октябрьской революции, гражданской войне и НЭПе, индустриализации и коллективизации, Отечественной войне и послевоенном периоде, перестройке и в условиях распада СССР — зачастую одни и те же люди действовали совершенно по-разному? Эти действия с трудом поддаются логическому объяснению, однако, не могут быть оставлены без внимания, ибо все эти колебания и внезапные повороты продолжались слитком долго и играли слишком важную роль, чтобы считать их простой случайностью.
События конца XX столетия стали закономерным итогом предшествующих семидесяти лет, и теперь стихийному разгрому подвергается весь сложившийся за это время культурный слой. Если вспомнить, как утверждалась «власть Советов», какие процессы при этом были прерваны, какие культурные пласты были выворочены, если вспомнить о цене этих потрясений, то стоит ли удивляться массовой отстраненности от деяний разваливающегося государства? Теневой поток вырвался из плена и... парализовал волю огромного / с. 177 / числа людей, ибо защищать уже было некого и не от кого.
Таким образом, рассмотрение путей становления некоторых теневых потоков российской истории позволяет вывести ряд важных умозаключений, могущих стать установкой к дальнейшему, более детальному исследованию:
1. Крутые повороты истории и возникающие при этом социальные аномалии ведут к разломам существующего поля культуры и толкают «проигравших» на путь скрытого, внутри и в противовес господствующим линиям, развития. Влияние «подводных течений» становится устойчивым, зачастую решающим, и всегда неоднозначным фактором российской истории.
2. Сила теневых потоков определяется не только их исторической основательностью (продолжительностью и масштабами воспроизводства заложенных в их основание ценностей и целей) — они прочно связаны с породившим их культурным слоем и вбирают в себя какую-то часть силы, которая отбросила их на обочину истории.
3. Вышедшие «из тени» потоки пытаются отстоять утраченное, постоянно вмешиваясь в жизнь отвергнувших их эпох, и способны превратить открывшуюся им социальную реальность во «взрывную». Длительное балансирование на грани различных культурных полюсов и отсутствие прочных связей с открыто развивающимися историческими потоками способствуют консервации архаических ценностей, что позволяет их носителям легко обходить многие социальные нормы и запреты, утвердившиеся гораздо позже и оттого сравнительно нестойкие.
4. Теневые течения не могут быть оценены однозначно, позитивно или негативно, поскольку в ряде случаев они вполне вписываются в современную историю, более того, играют в ней позитивную роль. Дело вовсе не в «знаке», а в особенностях и путях вытеснения того или иного потока на историческую периферию. «В тень» уходят не столько вследствие угасания заложенной в поток жизненной силы, — в истории далеко не все возможное становится действительным, — сколько в результате грубого пресечения хотя и пребывающего в состоянии кризиса, но еще вполне жизнеспособного потока.
* * *
Вывод о том, что в нашем «посттоталитарном» социуме отсутствуют условия для образования новых теневых потоков, представляется преждевременным. Приоритетные линии дальнейшего социального развития ныне, как и сто лет назад, окончательно не заданы. Характер формирующегося общественного устройства до сих пор не ясен, но вырисовывающиеся контуры давно не вызывают радости. Широко известный факт — уход огромной части населения от активной политической деятельности — означает не только то, что люди доведены до отчаяния и не верят больше в свою способность хоть как-то повлиять на «верхи», занятые в основном собственными проблемами, но и то, что униженные и оскорбленные люди (или их потомки) еще вернутся в официальную историю. Динамика роста социальной напряженности свидетельствует о возврате общества к конфронтационной логике исторического развития.
Основы существования очередного теневого потока уже заложены. Проснется ли «спящий», еще неизвестно, однако особенности его перехода в данное состояние показывают, что наука должна заняться проблемой отслеживания и «реисторизации» теневых потоков истории уже сейчас, желательно до «внезапного» прихода нового «17-го года».
ЛИТЕРАТУРА
1. Ключевский В.О. Русская историография 1861-1893 гг. //Его же. Неопубликованные произведения. - М.,1983. С.182.
2. Зеньковский В.В. История русской философии. Т.1. Ч.1. - Л.,1991. С.53.
3. Палеолог М. Царская Россия накануне революции. - М.,1991. С.94.
[Вусатюк О.А. Восточноевропейское западничество; Переписывание истории; Русский мир Украины (цивилизационный аспект); Социокультурные модели решения проблемы русского языка; Цивилизационные дрейфы восточноевропейского мира. // Русский мир Украины: Энциклопедический словарь. – К.: Радуга, 2008. С. 29-33, 88-91, 138-142, 170-173, 191-194.]
Переписывание истории
уточнение, прояснение, конкретизация тех или иных исторических фактов, пересмотр целых системных блоков исторического в и дения; решительные изменения общей тональности общепринятой («официальной», «учебной») версии истории; создание истории заново, «с нуля».
В современном мире идёт глобальная война за переделывание его на новых, принципиально иных, культурных, социальных и ценностных началах, отличных от утвердившихся ранее. Одним из ключевых элементов этой войны является борьба за историческую память восточноевропейских народов, важное место в которой занимает переписывание истории Русского мира Украины. Немецкий философ Фридрих Ницше утверждал, что историю пишут победители. Переписывание истории – это вполне естественная норма общественной жизни, хотя и неоднозначная, поэтому нельзя согласиться с тем, что переписывание истории является признаком одних лишь тоталитарных режимов. Ныне «впереди планеты всей» движется европейский и американский Запад, предъявляющий претензии по части адекватности тех или иных локальных (национальных) историй некоему достаточно туманному «эталону демократии». Современная официальная история Украины стала вотчиной американцев, в т.ч. представителей украинской диаспоры, стремящихся во что бы то ни стало доминировать в искаженном образе украинской истории.
Субъектом текущего переписывания истории является глобализированный массовый человек. На уровне специализированного сознания обычно принято отделять историю от политики. Напротив, неспециализированный, массовый тип сознания пробивает себе дорогу именно на поприще политическом и всегда за рамками академической науки. На Украине следы «национально свидомого» массового человека можно обнаружить везде, начиная от страниц бульварных газет, глянцевых журналов, популярных телевизионных «ток-шоу» и вплоть до политической рекламы, публичных выступлений «народных избранников», солидных наукообразных книг и статей и т.п. Проблема с «прогрессивными историками» от массы заключается в том, что с ними невозможно и, по большому счету, бесполезно спорить. Они прячутся за единственно значимым для них догматом «(само)очевидности» и не признают рациональных доводов. Никого уже давно не удивляет то, что научные тексты, построенные на рациональных принципах, искажаются, перекручиваются, усекаются, приобретают вид волшебных сказок, подменяются упрощенными черно-белыми идеологемами, претендующими на выражение «единственно верной» государственной точки зрения и зачастую позиционирующими своих оппонентов как «антигосударственные (проимперские, т.п.) силы».
В официальном восприятии прошлого доминируют нигилистические и фрагментарные комплексы, сконцентрированные вокруг утопической идеи «чистого листа» и устремленные к «полному» разрыву связей с предшествующими эпохами и социокультурными состояниями. Таковы, например, широко тиражируемые мифологемы об «украинцах-трипольцах», заявивших о себе ещё «за семь тысячелетий до Христа», «украинцах-арийцах», которые орали (пахали. – О.В.) землю и назывались «ориями», или ариями, и «имели свою державу Аратту», о «Христе-галичанине» (библейская Галилея рассматривается как аналог позднейшей Галиции-Галычыны) и т.д. В сходном русле осуществляется и проект «музеев советской оккупации», уже реализованный в Риге, Вильнюсе и Тбилиси (в Таллинне существует «музей оккупации») и принятый в 2007 году к реализации в Киеве.
На поле массового сознания успешно паразитирует мифологема о «заговоре» злокозненных «имперских историков», способных не только «исказить», «замолчать» или «оболгать» некие «элементарные факты», но и свободно «украсть название» целой страны. Формула «разоблачения» складывается из стандартных блоков: выдергивание из аутентичных исторических источников отдельных цитат, подключение сомнительных «апокрифов» и мнений нераскрытых «современных историков», ссылки на «авторитет» широко известных непрофессионалов (особенно Тараса Шевченко), банальная подмена понятий («история Киевской Руси» рассматривается как тождественная «истории древней Украины», достаточно позднее происхождение современного термина «Украина», возникшего не ранее XVII века и вовсе не тождественного понятию «укр а ина» - польская, угорская, половецкая и т.д. - XII века, в расчет не принимается), безосновательное сужение объема одних понятий («история России» сужается до рамок этнической «истории Московии»; за рамками Киевской Руси остаются Суздальско-Владимирская, Новгородская, Рязанская и Смоленская земли; «Русью» считается «территория современной Центральной, а с конца ХІІ века – и Западной Украины») и расширение объема других понятий («история Украины» прирастает за счет «истории Киевской Руси») и т.п. В результате появляются совершенно фантастические «повествования» о том, что история России не имеет никакого отношения к истории Древней Руси, что украинский народ является «одним из наидревнейших народов мира», что на историческое наследие Киевской Руси имеет право одна Украина, что русскоговорящее население страны состоит из «русифицированных украинцев» и инородных «мигрантов».
Важное место в «исправлении» совместной истории народов Украины занимаетнавязывание искаженных образов и целых исторических картин, направленное на формирование ложной исторической памяти. Такого рода действия предпринимаются с целью поставить своих русскоговорящих сограждан в оборонительную, подчиненную, заведомо проигрышную позицию. Особую роль здесь играет тема Второй мировой войны. Если Россия неизменно отстаивает память тех миллионов советских людей, западных европейцев и американцев, которые пожертвовали своими жизнями, чтобы остановить фашизм, то на Украине основная ставка сделана на национализацию Великой Отечественной войны, на превращение единой и победоносной войны советского народа против нацистских захватчиков в серию национальных конфликтов. Согласно этой логике, латыши, эстонцы и литовцы воевали с русскими, а украинцы во главе со Степаном Бандерой воевали сразу на два фронта – и против Гитлера и Сталина и т.п. Попытки прямого переформатирования исторической памяти народов Украины достаточно рельефно проявились, например, в формуле официальных торжеств по поводу 60-летия победы в Великой Отечественной войне, когда 9 мая 2005 г. большинство украинских телевизионных каналов демонстрировало документальные фильмы и передачи, оправдывающие и прославляющие «ветеранов» ОУН-УПА, часть из которых приносила присягу германскому фюреру и служила в войсках СС. После указов президента Украины (октябрь 2007 года) о праздновании 65-й годовщины создания Украинской повстанческой армии и о присвоении Р. Шухевичу звания Героя Украины уже нельзя рассматривать оставшиеся украинских эсэсовцев как предателей своей страны, как коллаборантов, хотя Украина официально пока ещё не денонсировала решения Нюренбергского трибунала вообще и приговор о признании СС преступной организацией, в частности. Практически одновременно за большой личный вклад «в многовековую историю украинского государственного строительства» высокой чести «сооружения в Украине памятника» удостоен шведский король Карл XII, проигравший битву под Полтавой.
Особое беспокойство вызывает то, что русофобская установка широко утвердились сфере воспитания, в системе среднего и высшего образования. Официальные украинские школьные учебники истории проникнуты исключительным чувством «украиноцентризма» и строятся на преобладании конфронтационных элементов в изображении российско-украинских и русско-украинских связей и отношений. Россия рисуется как исключительно внешний и негативный фактор целиком самобытной украинской истории, а русские практически всегда, от Андрея Боголюбского до Александра Меньшикова и большевиков, выступают как вооруженная сила, неизменно посягающая на демократические права и свободы местного населения. Зато правдолюбы от истории почему-то начисто «забывают», что, к примеру, именно вследствие пакта «Молотова - Риббентропа» пребывавшая «триста пятьдесят лет под игом имперской оккупации» советская Украина в 1939-1940 гг. «приросла» Галычыной и Буковиной, никогда ранее в состав Украины не входившими.
Комплексы навязанной «исторической вины» всегда антиисторичны, поскольку исходят из идеи «вечности» того или иного проступка и обязательности «вечного» же покаяния: нынешним поколениям выставляется счёт за реальные, а часто выдуманные, деяния «всех» их предков, текущие утраты оказываются более чем осязаемыми, а самое главное, претензии предполагается и далее предъявлять ещё нерождённым поколениям. Целый ряд этнических, социальных и культурных групп из века в век упорно возвращается к одним и тем же упадочническим, депрессивным и ущербным темам для того, чтобы снять с себя какую бы то ни было ответственность за ход собственной истории и переложить ее на «злокозненных» соседей. Если учесть, что чисто патетические, на первый взгляд, стенания относительно «несостоятельности» незападных в и дений истории очень часто перетекают в рассуждения о «неправильности» современных государственных границ, то становится понятным, что переписывание истории отнюдь не ограничивается сферой научной, но представляет собой важный элемент долгосрочных государственных стратегий.
Суть традиционной проблемы переписывания истории не сводится к перманентной «подгонке» под мировоззренческие стереотипы очередного «современного поколения» или же пресловутого «демократического стандарта» старых, устаревших или устаревающих школьных учебников. Каждое новое поколение действительно вносит в историческую картину свой уникальный опыт и своё в и дение. Это явление - объективно, оно может стать позитивным и является достаточно обыденным для истории общественной мысли. Напротив, результатом насильственного внедрения искаженных («нулевых») образов истории становится еще б о льшее разрастание антиисторической сферы, блокирующей не только локальное сопротивление унифицированным картинам мира, но и пресекающей исторические импульсы и начинания как таковые. Под прикрытием весьма расплывчатой идеи «создания современной глобальной демократии» историческое самосознание населения бывших советских республик подвергается и будет далее подвергаться направленной лоботомии, пока оно вообще не лишится собственной исторической памяти.
Русский мир Украины (цивилизационный аспект)
в узком смысле – часть этнических русских, живущих вне России; в широком смысле - культурная, социальная и этническая составляющая славяно-православной (восточноевропейской) цивилизационной системы, образующая вместе с православным, русскоязычным и двуязычным «Украинским миром Украины» особый/самобытный исторический и геополитический регион Восточной Европы.
Проблема независимой Украины состоит в том, что в течение шестнадцати лет её пытаются строить «с нуля», напрочь игнорируя одни её исторические основания («русский мир») или подводя под неё чужеродные, нежизнеспособные и просто фантастические конструкции (на манер «европейских», «казацких» и «трипольских»). В результате «имеем то, что имеем»: жить в этом украинском «новострое» невозможно. Чтобы наладить нормальную жизнь, необходимо сначала разобраться в действительной роли того, от чего фасадная политическая система упорно отказывается.
Обычно под «русским миром» понимаются этнические русские, живущие вне России. В рамках такового – целиком неправомерного - подхода исследуемый феномен генетически увязывается лишь с современными государственными образованиями, сложившимися в результате распада СССР. При этом его искусственно лишают самостоятельного значения и ограничивают узкими рамками этносферы. Однако хорошо известно, что границы преимущественного распространения тех или иных этносов очень редко совпадают с границами государственными. Больше того, первые являются гораздо более основательными, они зачастую предшествуют последним и потому не могут ставиться в жесткую зависимость от них. И те и другие имеют разную природу и не являются раз и навсегда заданными – они подвижны, подчас весьма радикально изменяются и должны быть рассмотрены также в плане историческом. Узкая трактовка «русского мира» является недостаточно функциональной и должна быть пересмотрена. Следует подключиться к основополагающим уровням современности, к долговременным ценностным установкам всей восточноевропейской культуры. Необходимо учитывать многовековые связи Русского мира Украины с предшествующими и рядоположенными историческими – прежде всего цивилизационными - реальностями.
Самобытные цивилизационные системы выстраиваются во взаимодействии трех основных исторических блоков (подсистем) – социального (в т.ч. экономического и политического), культурного и этнического, каждый из которых обладает собственным ритмом развития, далеко не всегда синхронизированным с ритмами иных подсистем, не говоря уже о синхронизации ритмов развития нескольких цивилизаций. Это означает, что в каждую данную историческую эпоху сосуществуют цивилизационные системы лишь формально современные, а на самом деле – разновозрастные, находящиеся на разных уровнях и этапах внутреннего становления. Смешение самобытных цивилизационных систем, каждая из которых обладает собственным уникальным «набором» системных блоков и их характеристик, диктует многообразие исторических явлений и их уникальное сочетание во всякую историческую эпоху. Цивилизационные системы, как правило, выходят за пределы одной эпохи и представляют собой наиболее масштабную форму реализации и теоретического измерения мировой истории.
Цивилизации различаются по своей истории, культуре, традициям и религиозным основаниям. Эти различия складывались на протяжении многих сотен и тысяч лет и не подчиняются закономерностям смены политических и экономических систем. Границы цивилизаций, как правило, не совпадают ни с нациями, ни с государствами, ни с теми или иными социальными группами. В этом плане безосновательно говорить о существовании неких отдельных «российской» («русской»), «украинской» или еще каких-либо «моноэтнических цивилизаций», даже если такое толкование греет сердца многочисленных «прогрессивных историков». Мировая история предстает в виде истории взаимодействующих цивилизаций, так или иначе друг друга сменяющих, поглощающих, отторгающих, вытесняющих или оттеняющих. А потому любой исторический мир (и его составляющие) может сказаться во власти нескольких социокультурных систем или будет принадлежать к ним в разные периоды своего существования, тогда как носители разных систем ценностей могут легко оказаться в рамках общего исторического пространства.
Русский мир Украины выстраивается по следующим цивилизационным основаниям: этническим (этногенез, векторы этнических контактов); культурным (язык, традиционные культурные ценности и идеалы, религиозные верования); социальным (гражданские воззрения, векторы политической истории); общеисторическим (связь с предшествующими социальными и культурными образованиями, доминирующие модели исторического развития, линии смещения в будущее). Украина, как место развития многих самобытных этносов и культур, как особый геополитический регион с неоднократно менявшимися политическими границами, на протяжении своей истории зачастую опиралась на разнородные макрокультурные начала и ценности. Она никогда не была «чисто европейской» (западноевропейской) и была достаточно мозаичной с точки зрения очень многих этнических, культурных и социальных характеристик. Стойкое цивилизационное противостояние, а вовсе не одни лишь амбиции региональных лидеров, рельефно проявилось на президентских выборах 2004 г., на парламентских выборах 2006 и 2007 гг. Сторонники разных кандидатов имели значительную численность практически во всех регионах страны, что еще раз подтвердило существование двух основных исторических социокультурных моделей и систем мировосприятия – «западной» и «восточнославянской».
Украина традиционно разрывается между двумя основными европейскими цивилизациями и двумя ведущими языками. Один из них (русский) представляет собой традиционный системообразующий социокультурный фактор, другой (украинский язык) – не имеет внутреннего единства и несет в себе открыто противоборствующие диалектные линии, примыкающие к противоположным цивилизационным полюсам и примеряющие на себя весьма неоднозначные роли – от откровенных капитулянтов и проводников чужеродного культурного и антикультурного влияния до творцов замкнувшихся в своей самодостаточности социокультурных анклавов. На юге Украины уже много столетий существует еще один важный цивилизационный блок (исламский мир), который несет свою мощную культурную традицию и свои долгосрочные целевые установки.
Исторически сложилось так, что Украина, совместно с Россией, представляет собой стержневое основание - «ядро» - славяно-православной цивилизации, и одновременно она (в лице ряда своих нынешних западных регионов) является, начиная с XVI столетия, дальней окраиной мира западноевропейского. Вследствие Люблинской унии 1569 г. почти вся Юго-Западная Русь и часть Северо-Западной (Полесье, Волынь, Подолье и Киев) были отобраны от Великого княжества Литовского и насильственно присоединены к польской короне. Тогда же здесь утвердились иезуиты, принявшиеся хлопотать о церковной унии православной Руси с католической Польшей. Тем не менее, наименьшего успеха Берестейская церковная уния 1596 г. добилась именно в Киеве. Основная масса местного служилого сословия сохраняла веру своих предков, хотя и здесь западное влияние сильно сказывалось в языке, одежде, обычаях и нравах.
Первая половина XVII ст. проходила под знаком нарастания культурных и политических контактов между Москвой и Киевом. В 1624 г. Киевский митрополит Иов Борецкий негласно обратился к русскому царю Михаилу и патриарху Филарету с предложением принять Малую Русь и Запорожское войско под свое покровительство. Аналогичная просьба высказывалась гетманом Сагайдачным ранее, в 1620 г. Оба раза предложения были отклонены как несвоевременные. Современная Украина сложилась вовсе не во времена Киевской Руси и даже не во времена Богдана Хмельницкого, но исключительно в рамках Российской империи и СССР. Полунезависимая «казацкая Украина» в 1654 г. охватывала примерно пять-шесть нынешних областей, тогда как большинство западных, северных, восточных и южных регионов, входящих в состав нынешней Украины, законно принадлежали или контролировались, соответственно, Речью Посполитой, Московским царством и Крымским ханством. Целенаправленная государственная «русификация» XVIII - XX вв., безусловно, стремилась искоренить литературный украинский язык, но вовсе не меняла языковой ситуации в нынешних Одесской, Херсонской, Николаевской, Запорожской, Днепропетровской, Харьковской, Луганской, Донецкой областях и в Крыму. Данные территории были колонизированы, заселены (а зачастую и завоеваны) совместными усилиями русского, украинского и многих других народов и никогда не были украиноязычными. Украинский элемент расселялся на Слобожанщине, Донбассе и Новороссии наряду с русским, по инициативе и при поддержке российского правительства и нигде не был доминирующим. И русские здесь автохтонны в той же мере, сколь и украинцы. Поэтому известные националистические рассуждения о «причинах заселения Украины представителями других народов» не только грубо искажают исторические факты, но и откровенно провоцируют распад страны. Когда в середине XVII века Украина вошла в состав Российского государства, она передала Москве все то, что созрело и созревало в ее культуре. На протяжении XVII-XVIII вв. старомосковская, а затем и общероссийская культура испытывает мощное влияние культуры украинской. Украинское влияние сильно ощущалось во всех сферах общественной жизни России - в архитектуре, живописи, одежде, церковном пении, театре, музыке, праве и даже в самом русском литературном языке. При этом до конца XVIII ст. Украина была слабо интегрирована в общеимперские структуры (с 1648 по 1781 на значительной части ее территории существовало гетманское правление), что содействовало сохранению оригинального строя ее духовной жизни и препятствовало проникновению чужеродных культурных влияний.
При любом геополитическом раскладе православный Русский мир Украины никогда не был отделен от православного и исторически двуязычного Украинского мира Украины. Российское образованное общество имперского периода не только не испытывало враждебности к украинской культуре, но, напротив, поощряло ее развитие (достаточно вспомнить биографии Н.В. Гоголя, Т.Г. Шевченко и многих других выходцев из Украины). В XIX в. центрами новой украинской словесности являлись не столько Киев и Полтава, сколько Москва и Петербург. В XVIII - начале XX столетий Киев был духовным (духовно-религиозным) центром Российской империи, тогда как Петербург и Москва являлись ее столицами, главными политическими и культурными центрами.
Цивилизации всегда выстраиваются на мощных культурных основаниях, влияние которых обусловливает общность духовных ценностей и исторической судьбы их социальных и этнических носителей. Поэтому и проблема обеспечения безопасного существования отдельных цивилизаций также должна быть прежде всего привязана к состоянию их культур. Текущая безопасность тех или иных цивилизационных систем предполагает внутреннюю устойчивость их культурных оснований, прочность их жизненно важных ценностей, способность к эффективной мобилизации накопленного потенциала, а также их внешнюю защищенность – политическими, экономическими, международно-правовыми и проч. мерами. Для цивилизационно расколотой Украины это означает поиск такой оптимальной формулы взаимодействия восточнославянской и «западной» (западноевропейской) цивилизаций, которая гарантировала бы им возможность устойчивого развития и в то же время отвечала бы интересам существующего на ее территории независимого государства. Соответственно, попытки «окончательного и бесповоротного» вытеснения на обочину истории одной или целого ряда цивилизационных систем, а также установки на ликвидацию (в т.ч. самоликвидацию) самостоятельного украинского государства должны рассматриваться как деструктивные. Стратегии устойчивого социально-экономического развития не могут быть выстроены вне надежных макрокультурных оснований, исторически присущих славянским и неславянским народам Восточной Европы, близких как востоку Украины, так и ее западу. Вместо этого многовековое взаимодействие на уровне цивилизационных систем искусственно сфокусировано лишь в одной, причем самой крайней и негативной, форме - в стремлении к возвышению прозападной и ущемлению альтернативных ей линий развития.
В начале XXI столетия на Украине под удар поставлены такие важные для славяно-православной цивилизации социокультурные основания, как православие, русский язык (включая кириллицу, которую хотят заменить на латиницу), историческая память населяющих ее народов. При этом наши доморощенные противники Русского мира столь же злокозненны, сколь и нормальны. Они лишь живут в некоем замкнутом, придуманном мире и не допускают возможности существования иных – более многоплановых, толерантных и открытых - мировосприятий. Их «правота» лежит в плоскости биологизации общественных отношений, безоговорочной истинности тезиса о «войне всех против всех» (в духе Томаса Гоббса) и установки на отстаивание своих взглядов на уровне «борьбы видов». Пока они пребывают в этом расщеплённом состоянии, они не исправятся, даже если ознакомятся с материалами сотен и сотен конференций или словарей. Их было бы можно понять лишь в рамках права на отстаивание родного языка, собственной ментальности, самобытных культурных и цивилизационных ценностей. Но этого нет. Украинской культуре никто не угрожает, кроме радетелей за её «чистоту».
Было бы неправильным утверждать, что Русский мир Украины представляет собой некий монолитный цивилизационный блок. Пребывание в границах определенной цивилизационной системы не означает принятия основных ее ценностей, особенно в поликультурном государстве, неспособном отстоять свою самобытность в условиях глобализации. Русский мир Украины и «Украинский мир» Украины (и «Русский мир» России тоже) расколоты также и во внутрицивилизационном плане. Восточная Европа на протяжении последних пятисот лет низменно находилась под влиянием общественной мысли Запада, тянулась к его культуре и материальным благам. Увлечение Западом, доходящее порой до настоящего пленения и оглупления, касалось не только внешних, но и внутренних форм «европейской» (а со временем и «американской») жизни. О своем «европейском выборе» на протяжении последних шестнадцати лет неоднократно заявляло и высшее руководство Украины. Русский мир Украины содержит разнородные элементы и трансформационные течения - «славяно-православное», опирающееся на самобытные ценности восточноевропейского мира, и «западное», отвергающее достижения и опыт собственной истории и культуры и идентифицирующее себя (не обязательно официально) как дальняя и однозначно ведомая периферия «цивилизованного мира».
Русский мир Украины не является искусственной величиной. Он выстраивается на основании исторически сложившейся славяно-православной цивилизационной системы и предстает во множестве устойчивых и подвижных культурных, этнических и социальных линий, потоков и явлений. Современный Русский мир Украины не несет в себе замкнутости и обособленности. Он находится в тесном взаимодействии с православной, русскоязычной или двуязычной частью «Украинского мира» Украины, связан с ней общностью культуры, происхождения, исторического опыта и исторической памяти и выступает важнейшим гарантом украинской государственности. Искусственное ущемление Русского мира Украины ослабляет потенциал всей страны в целом и ведет ее к окончательному развалу. В XXI столетии устойчивого положения достигнут лишь те страны, которые смогут в полной мере реализовать все функции - как стабилизирующие, так и адаптирующие - создавших их цивилизационных систем (а в современных кризисных условиях и захотят этого, проявят понимание и волю к их реализации).
Социокультурные модели решения проблемы русского языка
реально заявленные на Украине пути и средства решения проблемы государственного статуса русского языка.
Утрата родного языка и исторической памяти означает утрату и себя и мира в целом. На Украине ситуация в языковой сфере давно обрела устойчиво конфронтационный характер, что создало долговременную структурную угрозу национальной безопасности и самому существованию нашего государства. Раскол – это вчерашний день и привычное состояние Украины. На полюсах политического и – шире – социокультурного и цивилизационного противостояния на Украине находятся именно украинский и русский языки, активными носителями каждого из которых является почти половина населения нашей страны. На протяжении последних трёх лет происходит дальнейшее обострение языкового, культурного и цивилизационного противостояния. Важнейшей причиной этого стало возведение в ранг официальной государственной политики наиболее радикальных установок украинского «интегрального национализма». Тем не менее, в официальных комментариях неизменно утверждается, что Украина демонстрирует миру межнациональную толерантность и демократический подход, говорится о том, что удовлетворение языково-образовательных и информационных нужд этнических русских Украины, которые составляют 17,3% населения страны, является общеизвестным фактом. Официальная Украина осуждает попытки конъюнктурно заострять вопрос о т.н. «русскоязычных гражданах Украины» и считает призывы признать «особый статус» русского языка в отдельных регионах нашего государства «незаконными и провокационными». Поэтому в условиях тотального неприятия самой идеи о существовании русскоязычных граждан Украины ни о каких формах диалога между слабо структурированной русскоговорящей общественностью и центральной властью говорить не приходится.
Можно говорить о трёх основных социокультурных моделях решения проблемы русского языка. Памятуя о том, что нежелание видеть проблему означает позицию охранительную, а тяга к силовому изменению («тащить и не пущать») существующей культурной системы означает позицию революционную, первую модель можно обозначить как охранительно-революционаристскую. Вследствие того, что сторонники второй постоянно апеллируют к гражданским правам и свободам человека и ссылаются на дух и букву европейского законодательства, ее можно обозначить как общегражданскую. Наконец, третья модель («третий путь») скрывает свои истинные намерения, зачастую переводит решение проблемы в парадоксальную плоскость, постоянно подстраивается под изменения ситуации и действует то на поле первой модели, то в рамках второй, а потому может быть названа теневой.
Основные идейные блоки охранительно-революционаристской модели (блок «Наша Украина», значительная часть БЮТ, партия «Пора», УНП, Всеукраинское объединение «Свобода») предстают следующим образом: (1) Язык является душой нации, а нация – это государство. Два государственных языка не могутсоздать единое государство, если они ранее пребывали в колониально-имперских взаимоотношениях. Утверждение государственного статуса имперского русского языка приведет к абсолютному разрушению украинского государства; (2) Ссылки на европейскую языковую практику неуместны, поскольку граждане европейских стран всегда были коренными, а потому должны были иметь естественное преимущество. Согласно международному праву, нации, коренной этнос которых составляет свыше 70 процентов, считаются моноэтническими нациями. Титульная нация Украины составляет 78 процентов, поэтому в первую очередь должны быть обеспечены права этнических украинцев; (3) Украина – это унитарное, моноэтническое государство. В Украине нарушаются этнические права украинцев. Языковая политика требует активной защиты именно украинского языка. Молодежи надо помочь идентифицировать себя таким образом, что все сегодня чувствовали себя украинцами, независимо от этнического происхождения. Украинцы всегда должны выбирать украинское; (4) Вся история Украины – это история бесконечных оккупаций и история освобождения из-под оккупаций. Вследствие столетий русификации речь идет не о нарушении прав русских в Украине, а о нарушении прав русифицированных украинцев, которые должны вернуться к своим украинским корням; (5) В Украине все вопросы, касающиеся языкового законодательства, решены. 10-я статья Конституции определяет украинский язык как государственный, она обеспечивает его использование во всех сферах общественной жизни на всей территории Украины. Данная статья также гарантирует свободное развитие русского языка и языков других национальных меньшинств; (6) Проблемы русского языка в Украине не существует. Никаких ограничений в использовании русского языка сегодня нет. Ни одна общественная организация не говорит о проблеме русского языка в Украине. Вопрос о статусе русского языка не следует выносить на всеукраинский референдум. Необходимо ставить вопрос о защите украинского языка; (7) Украина представляет собой оккупированную информационную территорию, на которой свободно действует Россия - враг украинства.
Среди основных положений общегражданской модели (КПУ, Партия регионов, прогрессивные социалисты Н. Витренко) можно выделить следующие: (1) В результате проведения опасного курса, направленного на безраздельное доминирование украинского языка, Украина оказалась разделенной территориально - на Запад и Восток, на русскоязычную часть и украиноязычную части. Украине необходимо единение. Два государственных языка объединят народы Украины в единый народ, и это будет способствовать процветанию страны, в том числе экономическому и социальному; (2) На территории Украины формировалась и украинская и русская нация, и украинский и русский язык. Для всех народов, проживающих на территории страны, Украина является родиной. Каждый человек имеет неотъемлемое право выбирать тот язык, который ему близок, дорог и понятен; (3) Украина должна быть построена по принципу: два языка – одна нация. Русский язык – это язык межнационального общения. Сегодня татары, украинцы, белорусы говорят исключительно на русском языке. Поэтому Европейская хартия региональных языков защищает языковые группы, а не национальности; (4) Вопрос о языке следует вынести на всеукраинский референдум. Референдум – это возможность узнать мнение народа. Требование референдума возникло как реакция на силовое решение проблемы языков. Утверждение статуса украинского языка происходит на основе тех же административных методов, которые применялись в царской России; (5) Закрепление государственного статуса русского языка не несет никакой угрозы украинскому языку. Если люди хотят говорить на государственном украинском языке, то они и будут говорить на этом языке; (6) Мировой опыт показывает, что государства, где есть межнациональная и межъязыковая разобщенность, не достигают высокого уровня и являются слаборазвитыми. Для того, чтобы государство было единым, надо учитывать интересы и права всех народов, проживающих на территории конкретного государства; (7) Высокоразвитые государства построены на основе многоязычия. В Бельгии – два государственных языка: французский и фламандский. В Ирландии – два государственных языка: ирландский и английский. В Финляндии – два государственных языка: финский и шведский. В Швейцарии – четыре государственных языка: немецкий, французский, итальянский и ретороманский. В Белоруссии – два государственных языка: белорусский и русский. В Приднестровье – три государственных языка: русский, украинский, молдавский. В Канаде – два государственных языка: английский, французский; (8) В течение нескольких столетий двуязычие является единственной реальностью для Украины. Специфика Украины заключается в том, что страну создавали и украинцы и русские. Русские Украины – это не национальное меньшинство, а системообразующий этнос, права которого не могут не быть учтены; (9) Должен быть принят и должен неукоснительно выполняться закон, который соответствовал бы европейской хартии языков. Именно в этом плане Украина способна реализоваться как государство европейское, как государство демократическое, а не тоталитарно-«оранжевое»; (10) Нынешняя власть и ее сторонники называют русскоязычное население Украины «пятой колонной», антинародными элементами, «предателями». Это мнение активно навязывается населению государственными средствами массовой информации, что ведет к расколу страны и общества.
Среди всего прочего обращают на себя внимание такие установки теневой модели(частичноБЮТ, СПУ, блок В. Литвина, российские правые ): (1) Проблема языка существует, но она является искусственной. Государственным языком должен быть украинский. Официальным языком, ссылаясь на международную хартию, может быть русский. Необходимо смотреть в будущее. Сейчас нужно заниматься тем, чтобы через десять лет официальным языком стал английский; (2) На сегодняшний день вопрос о предоставлении русскому языку статуса государственного не является самым важным для Украины. Есть другие, более важные вопросы - такие как повышение благосостояния народа и рост экономики Украины; (3) Необходимо исключить русский язык из политической борьбы. Надо пойти навстречу людям, убрать русский язык из политических дебатов, и тогда народ будет политикам благодарен. Язык – это вторично.
Всё это позволяет сделать вывод о том, что «единой украинской нации» по-прежнему нет. На Украине сосуществуют, по крайней мере, два народа, и у каждого из них - своя правда и свое представление о настоящем, прошлом и будущем страны, мира и языковой палитры. Однако ситуация представляется еще более сложной, поскольку языковая конфронтация имеет в своем основании предельно глубинный ценностный конфликт. За противостоянием языков обнаруживается отнюдь не один лишь конфликт местных политических амбиций и корыстных вожделений, но устойчивое многовековое противостояние на уровне цивилизационных систем. Конфронтационная ситуация в языковой сфере Украины есть прямое следствие и элемент макрокультурного противостояния и столкновения цивилизаций внутри отдельного государства и общества. Языковые экспансии бывают успешными лишь тогда, когда они могут опереться на высокий культурный, технический и технологический уровень той стороны, которая их инициирует. Одной политической воли и голого администрирования здесь недостаточно. Высокий статус современного русского языка, одного из наиболее широко употребляемых во всем мире и одного из официальных языков ООН, во многом обусловлен «золотым» и «серебряным» веком русской культуры имперского периода, а также мощным научно-техническим рывком, совершенным в 60-70-х гг. ХХ столетия Союзом ССР. Надеяться на подобный успех украинского языка при нынешнем катастрофическом состоянии украинского общества и украинской культуры не только наивно, но и политически опасно.
В условиях безудержной глобализации современного мира установка на создание моноязычной державы представляется откровенно ретроградной и лукавой. Ретроградной ее делает желание вернуться к ситуации конца XIX – начала ХХ вв., т.е. к периоду становления национальных государств, еще не затронутых глобализацией и свободных от жесткой необходимости поиска адекватного и быстрого ответа на глобалистский вызов. Подобный подход свидетельствует уже не только о нежелании или неспособности решать языковую проблему в действующем правовом поле и в соответствии с Европейской хартией региональных языков. Ситуация предстает в гораздо более опасном ключе - речь идет о реализации чётко выверенного курса на радикальное отклонение русскоговорящей и двуязычной части Украины от ее исторических ценностей, оснований и идеалов. В современной науке глубинные процессы подобного рода получили наименование «цивилизационных дрейфов». Принятие украинского языка в качестве единственного языка официального общения во всех сферах жизни общества неминуемо повлечёт за собой ущемление канонического православия и окатоличивание населения всей страны, полное изъятие исторической памяти народа и реабилитацию ОУН-УПА, размещение на территории страны ядерных баз НАТО и курс на конфронтацию с Россией. Одного без другого не бывает.
Дальнейшая реализация охранительно-революционаристской модели означала бы продолжение линии на цивилизационный дрейф и окончательный распад Украины. Естественной реакцией насильственно облагодетельствованного социума становится либо бегство «вглубь», «к культурным истокам», присущее в основном культурным элитам, либо – в основной массе – «в никуда», за рамки культуры и социальных норм. На практике это приведет либо к воспроизведению на украинской почве самых негативных образцов прибалтийской (латвийской) действительности, где школьникам и студентам запрещено обучаться на родном для них русском языке, либо к силовому распаду страны по югославскому, грузинскому или приднестровскому сценариям. Принятие за основу общегражданской модели позволило бы перевести ситуацию в правовое русло - перейти от практики силового давления на неподвластную государству цивилизационную сферу к наведению элементарного порядка в рамках информационного и образовательного пространства, доступного государственному регулированию. Безответственное прямолинейное вмешательство государства (или его отдельных структурных подразделений) в языковую сферу не только не решает проблему, но искусственно расширяет зону конфликта, создает основания для новых столкновений, превращает само государство в объект давления противоборствующих сторон. В результате открываются и расширяются все новые фронты внутрисоциального и межкультурного конфликта. Перевод ситуации в тень, переход к теневым практикам реализации охранительно-революционаристской модели позволил бы снять ситуативную политическую напряженность, но не позволит сойти с пути конфронтации в обозримом будущем.
[1] Орфография и язык оригинала сохранёны, в середине текста опущены откровенно нецензурные выражения.
* В этой связи Киевскую Русь, по-видимому, можно рассматривать не как начало современного исторического типа, а как завершение, итог и вершину культуры «раннеисторической», знаменующей собой этап общеславянского единства.
* Подобного рода «метода» очень часто применяется в исследованиях западных (особенно американских) ученых [11].
