склонные к абстракции, оправдывающие свое равнодушие никчемностью вульгарного и вместе с тем разрешающие императорскому орлу наделять их понемногу пирогами и крестами, а сами они, подобно насекомым в коконе, кончают жизнь самоубийством в своих произведениях; эти гусеницы тщеславия, эти куколки эготизма, бессердечные, погибающие, подобно Нарциссу, от любви к самим себе. Затем следует вторая клика, представители которой некогда участвовали в революции, а теперь участвуют в спекуляциях... Прекрасные результаты империи мира 42в... Когда-то они служили принципам, теперь же служат капиталу; когда-то они представляли партии, теперь — банкиров; когда-то они именовали себя монархистами или республиканцами, теперь они действуют именем северозападного или большого восточного банков, как подданные конторы Ми-реса или дома Милло, легитимисты на содержании у этих банкирских династий, левиты 427 биржевых кумиров, воспевающие Ренту и проповедующие право на вознаграждение в храме торгашей; эти последыши сенсимонизма, возглавляющие хор у алтаря золотого тельца, снова ставшего богом, и у трона шулера *, превращенного в Цезаря... Фу! Мы чувствуем запах отвратительных подонков пишущего мира, казенной гнилости, трупов в ливреях, скелетов, обшитых галунами, — «Pays», «Patrie», «Moniteur», «Constitutionnel» — этих отечественных паразитов, водящих хоровод в навозе авгиевых конюшен».
Во второй части своего «Письма к мандаринам» г-н Пиа противопоставляет активную преданность французской прессы времен Реставрации и Луи-Филиппа ее теперешнему полному отречению. При режиме октроированной Хартии
«все, от самых знаменитых до совершенно безвестных, выполняли свой долг. От Беранже до Фанто, от Магалона до Курье, Таи, Туи, Берта, Каншуа, Шатлена — все они отправились в тюрьму, одни — в Сент-Пелажи, другие — в Пуасси. То же самое произошло во времена «лучшей из республик»: Ламенне был заключен, а также Распайль, Каррель, Марраст, Дюпоти, Эскирос, Торе — все республиканцы. Арман Каррель, к вечной славе своей, сопротивлялся тогда насилию силой, защищая свою газету своей шпагой и заставив Перье отступить перед таким незабываемым вызовом: «Жизнь человека, исподтишка убитого на улице, ничего не стоит, но дорого будет стоить жизнь честпого человека, с которым бы в его собственном доме расправились sbirri ** г-на Перье во время законного его сопротивления. Его кровь будет взывать к мщению. Каждый писатель, проникнутый чувством собственного достоинства, должен противопоставить закон беззаконию и силу силе. Что бы ни случилось, таков мой долг...» 428. Однако если после декабря все «мандарины» Франции покинули поле битвы, то центром политической жизни" стал рабочий класс и даже крестьянство. Они одни приняли на себя преступные гонения, подготавливали заговоры, переходили в наступление — никому не известные, безымянные, просто плебс как он есть... С ними связано и дело Ипподрома 429, и попытки вооруженных восстаний, прокатившихся от Парижа до Лиона, от Сент-Этьенна до Бордо. В Анже это были carriers ***, в Шалоне — бочары, простые рабочие, которые действовали на свой страх и риск без руководителей из высших классов» *30.
• — Луи Бонапарта. РеО. •• — тайные полицейские агенты. Рев, ••• — рабочие каменоломен. РеО.
К. МАРКС
Относительно заговора в Шалоне г-н Пиа сообщает некоторые доселе не известные подробности, которыми мы и закончим эти извлечения. Главой заговора был рабочий (бочар) Ажене, 32 лет от роду. Г-н Льевр, государственный обвинитель, выступая перед трибуналом, рисует его следующим образом:
««Этот человек — трудолюбивый, дисциплинированный, обученный и бескорыстный рабочий, вследствие этого он тем более опасен и тем более заслуживает внимания полиции и руки правосудия. Он заявил, что не потерпит, чтобы итальянец был удостоен чести снасти Францию». С целью убедить судей в том, что этого человека следует отнести к числу «врагов семьи, религии и собственности», г-н Льевр зачитал следующее письмо, посланное Ажене из Алжира своей матери и исрехваченноо полицией декабрьского режима: «Мои африканские тюремщики, осведомленные о моих отношениях с семьей, часто ставили меня перед выбором — сердце или разум, чувство или долг. Эти мучения возобновлялись каждый раз, когда я получал письма от тебя, за их действием па меня они неотступно следили. Так продолжалось долго. В конце концов, истощив свои уловки и устав от борьбы, главный тюремщик — офицер высокого ранга — как-то вечером зашел ко мне в камору и, обменявшись со мной несколькими слонами, сказал в заключение: «Если ты но согнешься, тебя сломают». «Может быть меня сломают, — сказал я в ответ, — но я не согнусь». Через несколько дней мне сообщили, что есть приказ об отправке меня в Кайенну. Мне дали 12 часов па размышление. Я употребил их с пользой для себя. Таким образом, я но согнулся и меня не сломали. Человек предполагает, а бог располагает — все та же старая поговорка. Поздравляю тебя потому с тем, что тебе было дано увидеть меня не поддавшимся на соблазн, на твои просьбы и действовавшим только в соответствии с зовом собственной совести. Этот верный советчик не раз повторял мне, чтобы я жил только велением сердца и во имя долга, ибо без этого от меня ничего не останется, кроме грубой оболочки; и с каждым днем я все яснее ощущаю, что этот внутренний голос есть голос истины... Вот чем могу я оправдать себя перед семьей»».
«Прокурор Империи, — замечает г-н Пиа, — но мог бы, конечно, такого выдумать».
Ажене, не пожелавший ни согнуться, ни сломаться, бежит из алжирской тюрьмы, чтобы избежать заключения в Кайенне, вплавь добирается до корабля, возвращается в Испанию, а оттуда во Францию, где снова появляется в Шалоне. Таков верный солдат Марианны и стойкий защитник Республики.
Составлено К. Марксом 24 сентября 1858 г.
Напечатано в газете «NewYork Daily Tribune» JV5 5458, 19 октября 1858 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
На русском языке публикуется впервые
Г 311
К. МАРКС
Г-Н ДЖОН БРАЙТ 431
Г-н Джон Брайт не только один из самых даровитых ораторов, которых когда-либо производила на свет Англия, но и нынешний лидер радикальных членов палаты общин, он поддерживает равновесие сил между традиционными партиями вигов и тори 43а. Выброшенный из парламента избирателями от Манчестера за возражения против китайской войны лорда Паль-мерстона 433, он был призван вновь в тот момент, когда находился в состоянии прострации под совместным влиянием и этого политического поражения, и тяжкой болезни, и избран от бирмингемского избирательного округа. Он покинул палату общин в важный исторический момент, точно так же и его возвращение в палату после длительного периода страданий и молчания явилось другой такой вехой. Это возвращение было отмечено вынужденной отставкой правительства лорда Пальмер-стона 434. Придя в палату общин, где Пальмерстон уже обрел авторитет диктатора, г-н Брайт, почти не имея личных приверженцев, опрокинул этого опытного тактика и не только создал новый кабинет, но и сумел, в сущности, продиктовать условия, на которых он должен исполнять свои обязанности. Значительность этой позиции придала необычную важность первой встрече г-на Брайта с его избирателями, которая произошла в последнюю неделю октября. Впервые с момента выздоровления великий оратор обращался к массовому собранию, и поэтому событие это вызвало столь мелодраматический интерес. В то же время официальные партии страны с беспокойством ждали объявления мира или войны со стороны человека, который, если и не возьмется сам за создание нового билля о реформе
К. МАРКС
избирательного права, во всяком случае, решит, какая из партий должна заняться этим.
Г-н Брайт выступал перед своими избирателями дважды: один раз на публичном собрании, созванном для встречи с ним, вторично — на банкете в его честь. В другом месте мы приводим основные положения и наиболее впечатляющие места из этих речей 435. Если рассматривать их лишь с точки зрения ораторского искусства, то они уступают его прежним выступлениям. Хотя в них и содержатся великолепные примеры красноречия, все же в этом отношении они слабее, чем знаменитая речь о войне с Россией или произнесенная прошлой весной речь о восстании в Индии 436. Но это было вызвано необходимостью. Непосредственная цель оратора заключалась в выдвижении политической программы, пригодной для разрешения двух весьма отличных друг от друга задач. С одной стороны, она была предназначена для немедленного представления в парламент в качестве законодательного мероприятия, а с другой — должна была послужить призывом к объединению всех отрядов сторонников реформы и на деле создать сплоченную партию реформы. Эта задача, которую г-ну Брайту надлежало разрешить, не позволила ему особенно выставлять напоказ ораторское искусство, а потребовала прямоты, здравого смысла и ясности. В похвалу ему в этом случае достаточно сказать, что г-н Брайт вновь проявил себя как непревзойденный оратор, приспособив свой стиль к теме выступления. Его программу можно было бы определить как сведение того, что называлось Народной хартией, до уровня буржуазии 437. Он полностью приемлет один пункт этой программы — баллотировку488. Он сводит другой ее пункт — всеобщее избирательное право — к праву голоса для налогоплательщиков, хотя и заявляет, что он лично возлагает на всеобщее избирательное право большие надежды; таким,образом, избирательный ценз, вводимый теперь для выборщиков от прихода или города, достаточен и для того, чтобы сделать человека избирателем в масштабе империи. И наконец, Брайт сводит третий пункт Хартии, а именно уравнение избирательных округов, к более справедливому распределению представительства от различных избирательных округов. Таковы его предложения. Он хотел бы, составив законопроект, представить его в парламент как собственный билль о реформе в противовес тем мероприятиям землевладельцев, которые, по-видимому, собирается выдвинуть кабинет Дерби; при этом Брайт полагает, что единство, как это имело место в случае с биллем о реформе 1830 г. 362, возникнет, лишь только проект будет внесен на обсуждение палаты общин. Когда предложенная
Г-Н ДЖОН БРАЙТ
реформа будет поставлена на рассмотрение, в ее поддержку из различных городов должны быть посланы петиции. Палата общин, вероятно, отступит перед всеобщим волеизъявлением, а если правительству, что вполне возможно, придется прибегнуть к новым выборам, возникнет еще одна возможность для агитации. И наконец, г-н Брайт желает, чтобы партия реформы отвергла любой проект, требующий меньшего, чем он.
Впечатление, произведенное этими выступлениями в Англии, вне всякого сомнения, достаточно полно отражено лондонскими газетами. «Times» с плохо скрываемым раздражением сравнивает последнюю и самую значимую речь с легендарной мышью, которую, согласно римскому поэту, произвела на свет гора *. Содержание речи, утверждает газета, банально. В ней нет ничего нового. Даже ее словесная оболочка не нова. Любой уличный оратор, разглагольствующий по поводу реформы, мог бы произнести точно такую речь, в точно таких же выражениях. Единственное, что кажется новым «Times» — по причине ее собственной устарелости, — это дурной вкус г-на Брай-та, откопавшего давно забытые ругательства в адрес палаты лордов, — словно лорды не снизошли до того, чтобы стать популярными проповедниками социологии, поучающими низшие сословия, как с бодростью переносить предопределенное им подчиненное положение! — словно Бирмингем 1858 года подобен Бирмингему 1830 года с его революционным политическим союзом! Только дурно воспитанный человек может допустить такие вышедшие из моды анахронизмы. С другой стороны, «Times» приведена в" недоумение недостатком проницательности со стороны г-на Брайта, выступившего в защиту баллотировки, ведь не может же он не знать, что все ниспосланные небом государственные деятели — виги и тори, пилиты и последователи Пальмерстона — единодушные противники этой политической ереси. Торийская пресса, со своей стороны, оплакивает заблуждения столь «честного» человека, как г-н Брайт. Она утверждает, что он позволил завлечь себя в ловушку, предательски расставленную для него фарисеями вигами. По-видимому, она считает эту речь явным нарушением перемирия между радикалами и консерваторами. Однако пальмерстоновская газета «The Morning Post» вовсе не разочарована, ибо она давно понимает, что от этого упрямого круглоголового 439 ничего хорошего ждать не приходится. «The Morning Chronicle», занимающая промежуточное положение между пальмерстоновской прессой и
* — Гораций. Наука поэзии. 139. Ред.
К. МАРКС
прессой последователей Дерби, в интересах самого г-на Брайта горюет по поводу того, что он якобы отбросил всякую сдержанность и выступил не как государственный деятель, а как демагог. С другой стороны, радикальная пресса и особенно радикальные дешевые газеты единодушно одобряют как принципы г-на Брайта, так и форму, в которой он изложил их 440.
Написано К. Марксом 29 октября 1858 г. Печатается по тексту газеты
Напечатано в газете «New-York Daily Перевод с английского
Tribune» M 5479, 12 ноября 1858 г.
в качестве передовой На русском языке публикуется впервые
[ 315
К. МАРКС
* СИМПТОМЫ ВОЗРОЖДАЮЩЕЙСЯ ВНУТРЕННЕЙ ЖИЗНИ ФРАНЦИИ 441
Париж, 9 ноября
Жителям этого города в общем так надоели успехи свободы за границей, что они почти забывают следить за успехами рабства у себя дома. И все же то там, то здесь на социальной поверхности общества появляются симптомы возрождающейся внутренней жизни.
Напомним, в частности, энергичное осуждение г-ном Берье упадка роли barreau * и растущего сервилизма французского правосудия. Другое доказательство — попытки либералов всех оттенков возобновить борьбу и, по крайней мере, в печати поставить преграду потоку низостей, который ежедневно низвергается на страну через шлюзы декабрьской прессы. Так, в Париже господа д'Осонвиль, Жюль Симон, Бартелеми-Сент-Илер, Одилон Барро, Дювержье де Оран, Барни, Оро и другие пытаются делать в этом направлении все возможное. В департаменте Мёрт ** группа независимых писателей приступила к публикации периодического издания под названием ((Varia» с целью борьбы с чудовищной централизацией, сжимающей Францию в своих смертоносных объятиях, подобно змеям, опутавшим тело Лаокоона; такого же рода издания предпринимаются и в Эльзасе. Тем не менее, по-видимому, руководящую роль в новой либеральной оппозиции берет на себя парижский еженедельник ((Courrier du Dimanche». Достаточно даже беглого взгляда на. его страницы, чтобы представить себе сразу огромные трудности, которые стоят на его пути, да, кроме того,
* — адвокатуры. Ред. *• — Мёрт и Мозель. Рев.
К. МАРКС
похоже, что и авторы его в большей или меньшей степени заражены духом коррумпированной среды, воздухом которой они дышат. И все же прилагаются значительные усилия для выяснения, и поэтому я предполагаю дать обзор их последних критических выступлений по поводу памфлетной литературы о Бонапарте *.
Написано К. Марксом 9 ноября 1858 г. Печатается по рукописи
Перевод с английского Публикуется впервые
* На этом рукопись обрывается. Ред.
[ 317
К. МАРКС