Идеи правового государства в истории политической мысли

За последние годы проблемы правового государства выдвинулись на передний план теоретических разработок в отечественной юридиче­ской науке. Как известно, советская правовая доктрина долгое время отвергала идею правового государства, считая ее выражением немарк­систских (буржуазных либо оппортунистических) взглядов. Ситуация коренным образом изменилась в период перестройки. Многие юристы обратились тогда к теоретическому осмыслению вопроса и построению модели правового государства применительно к условиям России. В связи с этим заметно возрос интерес к проблемам формирования и развития концепций правового государства в истории политической мысли, их состояния в современной западной политологии.

Идея утверждения права (или закона) в общественной жизни сво­ими корнями уходит к глубокой древности — к тому периоду в истории человечества, когда возникли первые государства. Древнейшие памят­ники письменности отразили процесс имущественного и социального расслоения первобытных коллективов и возросшую вследствие этого потребность в нормативно-властном упорядочении общественных от­ношений. Они зафиксировали, как на смену первобытной организации власти пришло государство и что само его формирование потребовало проведения законодательных реформ, положивших начало правовой регламентации механизма государственного управления (достаточно вспомнить знаменитые реформы Солона и Клисфена, которые заверши­ли образование афинского государства). С момента своего возникнове­ния право, таким образом, выступает не только инструментом воздей­ствия на общественные отношения, но и средством обеспечения нор­мального функционирования государственной власти. Для того, чтобы упорядочить социальные отношения с помощью права, государство дол­жно было конституировать себя законодательным путем. Проблема определения правовых основ государственной власти становится с тех пор сквозной темой всей политико-правовой мысли, но получает раз­личное решение в идеологии противоборствующих и сменяющих друг друга классов.

В условиях докапиталистических формаций, где господствовало религиозное мировоззрение, первопричиной существующих обще­ственных порядков считались божественные установления, и проблема нахождения законных оснований власти обычно сводилась к той или иной интерпретации религиозных заветов. Для идеологии раннеклас­совых обществ, кроме того, было характерно тесное переплетение соци­ально-политических взглядов с философскими и моральными представ­лениями. Обоснование правомерности существующей власти связыва­лось поэтому с общемировоззренческими принципами (законами всего мира), религиозными заповедями и моральными предписаниями.

Идеи подчинения власти божественным законам отстаивали и раз­вивали жрецы, представители рабовладельческой аристократии (Пла­тон, Аристотель), «отцы» христианской церкви (Августин), средневе­ковые схоласты (Фома Аквинский). Выдвинутые ими политические учения были нацелены на то, чтобы обосновать привилегии правящей верхушки и духовенства, их исключительное право на толкование дог­матов религии. Справедливым они признавали только закон, существу­ющий «от природы», «от века», в силу божественных предначертаний. Именно такой смысл вкладывал в это понятие Платон: «Я вижу близкую гибель того государства, где закон не имеет силы и находится под чьей- либо властью. Там же, где закон — владыка над правителями, а они — его рабы, я усматриваю спасение государства и все блага, какие только могут даровать государствам боги» (Законы, 715 d).

Под законами здесь понимается не что иное, как совокупность религиозно-нравственных и правовых норм, установленных мудрей­шими людьми государства в качестве ориентира для остальных граж­дан. Разделяя эту позицию, Аристотель специально оговаривал, что постановления народного собрания и правителей не являются законами в собственном смысле слова и не должны содержать предписаний общего характера. «Закон должен властвовать над всем; должностным же ли­цам и народному собранию следует предоставить обсуждение частных вопросов» (Политика, 1292 а 30). Вслед за Платоном Аристотель утвер­ждал, что для мудрых людей законы не нужны, потому что, обладая избытком добродетели, «они сами — закон» (Политика, 1284 а 5-15).

Принципиально иначе к проблеме соотношения государства и за­кона подходили идеологи торгово-промышленных слоев, рабовладель­ческой демократии (софисты, Эпикур), средневекового бюргерства (Марсилий Падуанский).

Не в силах полностью преодолеть религиозное мировоззрение, они выступали с идеями независимости текущего законодательства от бо­жественной воли и требовали признать верховенство народа в государ­ственных делах. Управление на основе закона, согласно их взглядам, предполагало подчинение всех должностных лиц решениям, которые принял (или одобрил) народ. В качестве примера можно привести вы­сказывание Гиппия, одного из представителей рабовладельческой де­мократии в Древней Греции. Выражая общее мнение «старших» софи­стов, Гиппий называл законом «то, что граждане по общему соглаше­нию написали, установив, что должно делать и от чего надо воздержи­ваться» (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. IV, 4, 13). Подобное определение закона способствовало освобождению политической мыс­ли из-под влияния религии и формированию демократических концеп­ций законности.

По мере того как развивались отношения частной собственности, в трактовке взаимосвязи государства и права происходят важные изме­нения. Осуществление государственной власти начинают оценивать не только с точки зрения так или иначе понимаемого общего блага, но и с позиций индивида, правового положения его имущества, семьи, наслед­ников и т.п. В рассуждениях на эту тему выделяются, таким образом, два основных аспекта: с одной стороны, вопросы легального происхож­дения и осуществления публичной власти (правопреемство династий и правительств, законность решений административных и судебных ор­ганов), а с другой — вопросы о том, насколько государственные акты соответствуют фактически сложившимся отношениям между частными лицами. На этой почве в связи с разграничением публичной и частной сфер общественной жизни и зародились представления о государстве как правовом сообществе свободных лиц, преследующих свои интересы.

Самое раннее из дошедших до нас определений государства в каче­стве правового сообщества принадлежит Цицерону. Согласно его взгля­дам, государство (respublica) есть дело народа как «соединения многих людей, связанных между собой согласием в вопросах права и общностью интересов» (О государстве, I. 39). Назначение государственной власти он усматривал в защите имущественных интересов граждан. Поло­жительно оценивая значение богатства в жизни общества, философ подчеркивал, что государство «держится на кредите» (Об обязанно­стях, II. 84).

Идеи Цицерона сыграли немаловажную роль в развитии юридиче­ских представлений о государстве, однако в условиях рабовладельче­ского и феодального обществ они не могли получить последовательного обоснования. В эпоху Античности и Средневековья правовое положение индивида обусловлено его принадлежностью к определенному социаль­ному коллективу (полису, крестьянской общине, гильдии и т.п.), т.е. во многом определялось внеэкономическими (политическими либо со­словными) факторами. Политико-правовым докторинам того времени не было известно понятие субъективных прав личности.

Не случайно в учении Цицерона новаторские формулировки соче­тались с типично аристократическими воззрениями, воспринятыми из платоновско-аристотелевской традиции. «Истинный и первый закон, способный приказывать и воспрещать, есть прямой разум всевышнего Юпитера», — доказывал философ. Этот высший, естественный и непи­саный закон возникает задолго до того, как люди объединились в граж­данские общины, и его нельзя изменить голосованием (здесь — откро­венный выпад против учений рабовладельческой демократии). Поста­новления и законы государства должны соответствовать божественному порядку, в противном случае они не имеют законной силы. Возникно­вение права, писал Цицерон, «следует выводить из понятия закона. Ибо закон есть сила природы, он — ум и сознание мудрого человека, он — мерило права и бесправия» (О законах, II. 10, I. 19). Как видим, у Цицерона божественный закон предшествует праву и выступает его мерилом.

Идеи государства как правового сообщества получают теоретиче­ское обоснование только в Новое время в связи с возникновением капи­талистической формы собственности. В классическом юридическом ми­ровоззрении буржуазии, пришедшем на смену теологическому миро­воззрению средних веков, трактовка социальных институтов, включая государство и право, освобождается от религиозно-нравственных на­пластований. По своей тенденции мировоззрение это является свет­ским, хотя в отдельных политико-правовых доктринах переплетается с остатками (либо новыми ростками) религиозного сознания.

Основные принципы классического юридического мировоззрения сформулировали идеологи эпохи ранних антифеодальных резолюций (Г.Гроций, Б.Спиноза, Т.Гоббс и др.). В противовес официальным док­тринам абсолютизма они выдвинули рационалистические концепции естественного права и договорного происхождения государства. Свою аргументацию они зачастую строили, что называется, «от противного» по отношению к феодальной идеологии, заимствуя выработанные ею теоретические конструкции (естественного права, субстанциональной природы государства), но изменяя их идеологически значимую марки­ровку на противоположную. Так, рационалистические концепции со­хранили свойственный средневековым представлениям об обществе ме­тафизический антиисторизм. «Сущее», реальное общество и государст­во для них не представляли интереса и обретали значимость лишь при рассмотрении сквозь призму универсального долженствования.

Политико-правовой рационализм стал господствующим направле­нием в идеологии XVII-XVIII веков, поскольку соответствовал настро­ениям и сокровенным «архетипам» сознания буржуа, бесконечно бес­правного перед лицом абсолютистской власти и в созерцании собствен­ного бесправия наделявшего себя абсолютными правами, а свои отно­шения с государством, властью мыслившим не иначе как в рамках чисто коммерческой сделки или договора, все пункты которого могут быть выведены с помощью дедукции из разума человека.

Социальной предпосылкой политико-правового рационализма по­служило развитие товарно-денежных, рыночных отношений. Заинте­ресованная в устранении правового партикуляризма Средневековья, препятствовавшего образованию общенационального рынка, поднима­ющаяся буржуазия выдвигает требование создания единой общегосу­дарственной правовой системы. Это требование, отвечавшее объектив­ным потребностям развивающегося товарного производства, нашло от­ражение в представлениях о праве как первопричине и важнейшем инструменте социального порядка. Право начинают наделять чертами главенствующей нормативной системы, оттесняющей все остальные регуляторы поведения человека на периферию общественной жизни, в сферу семейных и межличностных отношений. В русле названных представлений сформировались такие лозунги, как «религия есть част­ное дело каждого», «в политике нет места для морали», «разрешено все, что не запрещено законом».

Существенные изменения претерпело соответственно и понимание государства. Поскольку праву отводится роль ведущей нормативной системы, постольку государство предстает у теоретиков буржуазии в виде организации власти, призванной гарантировать собственность и права индивидов, а также разрешать в законном порядке возникающее между ними споры. Государство оказывается тем самым средством ут­верждения (и одновременно состоянием) правопорядка как равновесия между частной свободой и общим благом. В трактовку соотношения государства и права в XVI-XVIII веках были привнесены идеи, неизве­стные предшествующей общественно-политической мысли, а именно идеи правового (конституционного) закрепления государственного строя, единой для всей страны законности, верховенства общих (без­личных) законов и ограничения дискреционной власти правительства, субъективных прав личности, взаимной ответственности индивида и государства.

Сказанное не означает, что мировоззрение участников антифео­дальных революций обладало полным единством. Понимание целей и задач государства, его организации варьировалось в зависимости от социально-политической позиции, которую занимал тот или иной мыс­литель. Среди различных позиций, сложившихся в идеологии того вре­мени, можно выделить две полярные: позиции либералов и революци­онных демократов.

Представители первого направления (Локк, Вольтер, Монтескье) в качестве главного выдвигали принцип личной свободы. Назначение права они видели в том, чтобы оградить индивида от произвола, особен­но со стороны властей, которые только сковывают его творческую ини­циативу и стремление к предпринимательству. Государственную дея­тельность при этом сводили до минимума. Идеологи раннего либерализ­ма исходили из того, что свободные и независимые друг от друга инди­виды способны сами, по взаимному согласию, урегулировать отноше­ния между собой и нуждаются лишь в том, чтобы эти отношения полу­чили надежную защиту. Согласно известной формуле ДжЛокка, в разумно устроенном обществе законов должно быть как можно меньше (в оригинале: «asfewlawsaspossible»)^[27]. Идеалом государства для них служила конституционная монархия с последовательно проведенным разделением властей.

Сторонники демократического лагеря, напротив, выступали за полновластие народа и республиканскую форму правления. Соглаша­ясь с тем, что государство призвано обеспечить свободу индивида, они разошлись с либералами в понимании механизма взаимосвязи частных и общественных интересов. Как утверждал Ж.-Ж. Руссо, один из вдох­новителей революционных демократов во Франции, задача политики состоит в том, чтобы добиться безусловного перевеса общественных интересов над личными. Необходимо, писал он, чтобы «право собствен­ности государства было сколь возможно большим и незыблемым, а право собственности граждан сколь возможно малым и непрочным».

В учениях революционных демократов право отождествляется с законами, принятыми большинством голосов. Причем законодательная власть в демократическом государстве будущего наделялась, по суще­ству, неограниченными полномочиями, в том числе и по упорядочению отношений между частными лицами. Законодательная деятельность приобретает в идеале всеобъемлющий, тотальный характер. Подобного рода понимание права и режима законности, как показали события Великой французской революции, обернулось на практике легисломанией, перераставшей подчас в свою собственную противоположность — полное беззаконие.

На качественно новую ступень обоснование идеала правового госу­дарства было поднято в теории родоначальника классической немецкой философии И.Канта. Его учение о праве и государстве явилось первой крупной политической доктриной, созданной с учетом итогов и под непосредственным впечатлением Великой французской революции. Кант соединил программу либерализма с идеями наиболее радикаль­ных политических течений того времени и придал им форму глубоко продуманной теоретической системы, которая с трудом поддавалась критике.

Заслуга Канта состояла прежде всего в том, что вопрос о понятии права и государства был поставлен в его философии как проблема ме­тодологического порядка и увязан с определением специфики обще­ственной теории по сравнению с естествознанием. Если в познании природы, утверждал Кант, «источником истины служит опыт», то зако­ны нравственности и правовые постулаты не могут быть выведены из существующих отношений между людьми. Поэтому создать научную теорию морали и права, аналогичную естественным наукам, создать поэтому в принципе невозможно. С вопросом, каков всеобщий крите­рий справедливости, юрист никогда не справится, если только он не оставит на время в стороне эмпирические начала и не поищет источника суждений в одном лишь разуме^[28]. При соблюдении же этих условий этика вместе с теорией права становится наукой.

Применительно к государству это означало, что его обоснование как правового сообщества нельзя построить на основе философии и методологии эмпиризма. Кант подчеркивал, что рассматривает не госу­дарство, существующее в реальной действительности, а «государство в идее, такое, каким оно должно быть в соответствии с чистыми принци­пами права»^[29]. Именно к такому идеальному, априорно взятому государ­ству относятся знаменитое определение в «Метафизике нравов». Со­гласно ему, государство — это «объединение множества людей, подчи­ненных правовым законам»^[30]. Хотя Кант не употреблял еще термина «правовое государство», он использовал такие близкие по смыслу поня­тия, как «правовое гражданское общество» (dasRechtverwaltendenbiirgerlichenGesellschaft), «прочное в правовом отношении государст­венное устройство» (RechtbestandigeStaatsverfassung), «гражданско- правовое состояние» (biirgerlich-gesetzlichenZustande)^[31].

Особенность кантовского определения заключалась в том, что кон­ститутивным признаком государства здесь было названо верховенство правового закона. Своим определением И. Кант стремился преодолеть как теории предшествующего либерализма, в которых содержание за­конов выводилось из естественных прав индивида, так и учения демок­ратии, отождествлявшие право с принятым путем голосования законом. В философии Канта высшим критерием справедливости закона служит не естественное право и не единодушие голосовавших за него, а нравст­венность как осознание человеком своей ответственности перед всем человеческим родом. Решение вопроса о правовом государстве и спра­ведливых законах было перенесено мыслителем в плоскость предельно широких философских обобщений относительно места и роли права в истории культуры.

Рассматривая соотношение права и морали, Кант характеризует правовые законы как своего рода первую ступень (или минимум) нрав­ственности. Если в обществе установлено право, сообразное с нравст­венным законом, то это значит, что поведение людей поставлено в строго очерченные рамки, чтобы свободные волеизъявления одного ли­ца не противоречили свободе других. Вместе с тем, подобные отноше­ния, как считал Кант, не являются полностью нравственными, посколь­ку вступающие в них индивиды руководствуются не велениями долга, а совсем иными мотивами: соображениями выгоды, страхом наказания и т.п. Право обеспечивает, другими словами, внешне благопристойные, цивилизованные отношения между людьми, вполне допуская, однако, что последние останутся в состоянии взаимной антипатии и даже пре­зрения друг к другу. В обществе, где господствует только право (без морали), между индивидами сохраняется «полный антагонизм»^[32].

Выступая против абсолютизации возможностей правового регули­рования жизни общества, Кант подошел к пониманию того, что право­вая свобода и равенство перед законом носят абстрактный и формаль­ный характер. По смыслу его концепции, правовое гражданское обще­ство отнюдь не является конечной целью развития человечества. Оно выступает лишь ступенью к более совершенному, нравственному сооб­ществу. В связи с этим представляется важным подчеркнуть, что имен­но от Канта берут начало доктрины Г. Гегеля, К. Маркса и других, согласно которым «абстрактное право» гражданского общества необхо­димо дополнить либо полностью заменить нравственным общением между людьми^[33].

В практико-идеологическом плане учение Канта было направлено против насильственного ниспровержения абсолютистского строя. Пра­вовое состояние общества, подчеркивал он, невозможно достичь проти­воправными средствами. Казнь Карла I в Англии и суд над Людовиком XVI во Франции вызывали у него чувство «полного ниспровержения всех правовых понятий». Кант призывал добиваться преобразований в государственном строе мирным путем с помощью постепенных законо­дательных реформ. Идея правового государства, таким образом, была наполнена новым содержанием — призывом к проведению революции легальными методами.

Учение Канта оказало огромное воздействие на последующее раз­витие политико-правовой мысли.

Под влиянием его идей в Германии сформировалось представитель­ное направление, сторонники которого сосредоточили свое внимание на разработке теории правового государства. К числу наиболее видных представителей этого направления принадлежали: Роберт фон Моль (1799-1875), Карл Теодор Велькер (1790-1869), Отто Бэр (1817-1895), Фридрих Юлиус Шталь (1802-1861), Рудольф фон Гнейст (1816-1895). Благодаря их трудам идеи правового государства обрели терминологи­ческую определенность, а также получили широкое распространение в Германии и за ее пределами.

Термин «правовое государство» (по-немецки Rechtsstaat) ввел в оборот Р. Моль. Во второй половине XIX века в немецкой юриспруден­ции появились многочисленные публикации, посвященные вопросам правового государства. В ряде сочинений этот термин выносится в заго­ловок^[34]. Приобретая все большее число сторонников в Германии, кон­цепции правового государства одновременно начинают проникать в другие страны. Вместе с концепциями обычно заимствуется и немецкая терминология. Так, например, появление термина «правовое государ­ство» в итальянском языке (statogiuridico, slatodidiritto) было связано с переводом сочинений О. Бэра и Р. Гнейста^[35].

В России, имевшей давние и прочные связи с университетами Гер­мании, немецкая юридическая терминология использовалась вообще без перевода. Небезынтересно, в частности, что теоретиков правового государства у нас первое время называли «рехштатистами», т.е. пере­иначив немецкое слово на русский лад. Со временем в российском правоведении появилась обширная литература о правовом государстве. К вопросам теории правового государства обращались крупнейшие рус­ские юристы, в том числе Б.Н. Чичерин, П.И. Новгородцев, М.М. Ко­валевский, Н.М. Коркунов, Б.А. Кистяковский. Специальные исследо­вания посвятили этой теме А.С. Алексеев, В.М. Гессен, С.А. Котлярев- ский и другие государствоведы¹.

Распространение концепций правового государства, вместе с тем, шло неравномерно. Особый интерес к ним проявляли в отсталых стра­нах, таких как Германия и Россия, где сохранялись многочисленные пережитки феодальных отношений и перед буржуазией стояла задача завоевания политической власти. Напуганная размахом революцион­ных событий 1848—1849 годов, она использовала идеи правового госу­дарства главным образом для пропаганды мирных, ненасильственных и постепенных преобразований в обществе. В концепциях правового го­сударства ее привлекали не столько философско-исторические обобще­ния (вроде кантовских), сколько антиреволюционные лозунги.

Последователи этой теории не скрывали, что она направлена одно­временно и против отживших порядков, и против революционной де­мократии. Ф. Шталь писал: «Государство должно стать правовым — таков лозунг и таково в действительности устремление нашего времени. Оно должно точно определить и гарантировать с помощью права грани­цы и пути своей деятельности, а равно сферу свободы своих граждан... Правовое государство, следовательно, противостоит патриархальному, патримониальному и откровенно полицейскому государству, в котором власть стремится осуществить нравственные идеи и общую пользу в их полном объеме, давая моральную, а потому и произвольную оценку каждому судебному делу; в не меньшей степени оно противостоит на­родному государству (Руссо, Робеспьер)...»^[36]. Немецкие коммунисты оценивали взгляды Ф. Шталя как выражение интересов крайне правой партии^[37].

Что касается наиболее передовых стран того времени (Англия, Франция, США), то в них уже сложились национальные системы права. В политико-правовых доктринах победившей буржуазии отпадает не­обходимость в обосновании правового государства как идеала. Пред­ставления о правовом сообществе, воспринятые из классического юри­дического мировоззрения, используются здесь в целях апологии суще­ствующих порядков и для решения задач, связанных с применением действующего права. Этим обстоятельством во многом и объясняется тот факт, что идеи правового государства в Англии и во Франции кон­цептуально оформились независимо от немецких влияний.

Во французской юриспруденции почти на всем протяжении XIX века господствующее положение занимали концепции школы экзегезов, или комментаторов. Отождествив право с законом, экзегезы свели задачи юридической науки к формально-догматическому описанию и комментированию действующего законодательства, и в первую очередь Кодекса Наполеона. На первый план в сочинениях экзегезов были вы­двинуты дефиниции государства, выработанные на основе категорий гражданского права (например, «государство — юридическое лицо»). Разработкой теории государства последователи школы специально не занимались.

Длительное господство формально-догматической юриспруденции привело к тому, что французские юристы сравнительно редко обраща­лись к общетеоретическим и методологическим проблемам^[38]. Несмотря на огромное число публикаций о правах человека, разделении властей и законодательных процедурах, изучение соотношения государства и права не выделилось здесь в самостоятельное направление политико- правовых исследований. Вопрос о правовом государстве французские юристы предпочитали решать больше в практическом плане примени­тельно к отдельным государственным институтам, чем теоретически^[39].

Своеобразие английских концепций определялось особенностями прецедентной системы права. В них доказывалось, что важнейшим при­знаком правового сообщества служит подчинение государственной вла­сти общему праву, выработанному судебной практикой. Наиболее по­лно эти идеи сформулировал профессор Оксфордского университета Альбер Венн Дайси (1835—1922) в работе под названием «Основы кон­ституционного права», вышедшей первым изданием в 1885 году.^[40] При описании английской системы законности, основанной на верховенстве судебных решений, им было использовано понятие «RuleofLaw» (гос­подство права), которое прежде употреблялось для обозначения отдель­ных правовых предписаний и норм^[41].

По утверждению А. Дайси, господство права обеспечивается тем, что общие принципы конституции, включая права и свободы граждан, являются «результатом судебных решений»². С этой точки зрения он по-своему последовательно проводил классификацию государств на правовые и неправовые. Господство права, писал Дайси, «свойственно исключительно только Англии или тем странам, которые, подобно Со­единенным Штатам, унаследовали английские традиции. Во всяком континентальном обществе исполнительная власть пользуется гораздо большим произволом...»^[42]. Как и другие идеологи либерализма XIX ве­ка, Дайси считал, что господство права несовместимое проектами «ши­роких социальных нововведений». Викторианская Англия представля­лась ему воплощением правового строя⁴.

Завершая обзор концепций XIX века, остановимся на отношении К.Маркса и Ф.Энгельса к идеям правового государства. Обратиться к этому вопросу необходимо потому, что в некоторых отечественных публикациях, появившихся в последнее время, позиция основополож­ников марксизма подвергается искажениям. К.Маркса и Ф.Энгельса пытаются представить сторонниками правового государства. С этой целью приводят цитаты из ранних произведений мыслителей, не счи­таясь с тем, что они впоследствии пересмотрели свои взгляды. Выхва­ченные из контекста, эти цитаты создают ложное представление о мар­ксистской теории.

В ранних сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, действительно, встречаются формулировки, созвучные идеям правового государства. Так, например, Энгельс писал в 1840 году: «Отношение между правя­щими и управляемыми должны быть установлены на почве права рань­ше, чем они могут стать и оставаться сердечными»^[43]. В той же статье он прямо указывал, что выступает как последователь младогегельянцев, разделяя их социально-политические взгляды. Младогегельянство, по его словам, — это «единственная крепость, куда могут надежно укрыть­ся свободомыслящие»^[44]. В области внутренней политики Ф.Энгельс вы­сказывается за установление конституционной монархии («завершен­ного конституционализма»), а в сфере внешней политики — за возврат Германии «говорящего по-немецки левого берега Рейна» (т.е. Эльзаса и Лотарингии). Попутно Англия и Россия названы исконными врагами европейского прогресса. Как нетрудно убедиться, приведенные сужде­ния не имеют ничего общего с марксизмом.

В своих последующих трудах К.Маркс и Ф.Энгельс преодолели младогегельянские воззрения и выдвинули собственную социально- политическую доктрину. Для зрелого марксизма характерно отрицание государства, в том числе и правового. К.Маркс и Ф.Энгельс рассматри­вали государство не иначе, как «суррогат коллективности» и «нарост на обществе»^[45]. С их точки зрения, государственная власть необходима пролетариату лишь на этапе перехода к безгосударственному строю. Об этом же свидетельствуют и многочисленные высказывания родоначаль­ников марксизма, в которых подвергаются критике идеи правового го­сударства (данный термин они употребляли чаще всего в кавычках, подчеркивая свое негативное отношение к нему)^[46].

С конца XIX века популярность идей правового государства значи­тельно возросла. Тому способствовало несколько взаимосвязанных между собой причин. Утверждение отношений, свойственных зрелому капитализму, сопровождалось углублением общественных противоре­чий и резкой поляризацией социально-политических позиций, особен­но по поводу того, какими путями и способами эти противоречия могут быть разрешены. Среди господствующих классов, а также в рабочем и коммунистическом движении обозначались две исключающие друг друга тенденции. Одна из них нацеливала на подавление классовых противников силой и удержание политической власти (будь то буржу­азия или пролетариат в первых социалистических государствах) с по­мощью диктатуры, тогда как другая была сориентирована на поиски классовых компромиссов и разрешение социальных конфликтов путем взаимных уступок. Распространение концепций правового государства стимулировали, хотя и по-разному, обе названные тенденции.

Первая половина XX века прошла под знаком явного преобладания конфронтационной идеологии. В 30-е годы подавляющая часть Европы была окрашена в коричневые тона фашистских диктатур, а в нашей стране установился не менее одиозный сталинский режим. Как реакция на эти процессы в общественном сознании возрос интерес к проблемам прав человека, демократии и гуманизма. Идеи правового государства наполняются общедемократическим содержанием, направленным про­тив авторитаризма и тоталитаризма режимов^[47]. В этом состоит их отли­чие от либеральных учений XIX века, отрицавших принципы демокра­тии и народного суверенитета.

С падением авторитарных режимов формулы правового государст­ва получают законодательное закрепление. На конституционном уров­не эта формула впервые была зафиксирована в Основном законе ФРГ 1949 года и в Конституции Испании 1978 года, т.е. в бывших оплотах фашизма (содержание формулы немецкие юристы выводят из положе­ний ст. 20 Основного закона, согласно которой «законодательство свя­зано конституционным строем, исполнительная власть — законом и правом»).

В нашей стране и других странах бывшего социалистического лаге­ря борьба с авторитаризмом затянулась на более длительные сроки. Первыми за утверждение общепризнанных прав человека здесь высту­пили различные группы правозащитников; к настоящему времени эти идеи нашли отражение в программных документах многих политиче­ских партий и законодательных актах.

Во второй половине XX века в общественном мнении европейских стран возобладало стремление разрешить социальные конфликты пу­тем поиска общественного согласия и примирения враждующих клас­сов. На смену идеологии конфронтации приходят идеи социального компромисса, консенсуса, взаимных уступок. Отсюда — широкое рас­пространение в политико-правовой мысли концепций социального го­сударства (под социальным вопросом понимают прежде всего рабочий вопрос) и трактовок правового государства в так называемом «матери­альном смысле» (в отличие от его формальных определений как власти, подчиненной закону или праву). Сочетание этих принципов дает фор­мулу социального правового государства, получившую распростране­ние в идеологии неолиберализма и социал-демократии.

Характерной особенностью современных концепций социального правового государства выступает признание возможности активного вмешательства политической власти в сферу экономики и проведения глубоких общественных преобразований, включая социализацию соб­ственности, при условии их осуществления правовыми методами.

В русле этого мировоззрения складываются также идеи примата общечеловеческих ценностей над классовыми и групповыми. С разви­тием международной интеграции их дополняют представления о необ­ходимости подчинения национальных правовых систем праву мирового сообщества. В последние годы большинством европейских государств принято решение, что в случае расхождения закона страны с междуна­родным договором суды обязаны руководствоваться последним. К числу отличительных признаков правового государства западные политики относят теперь не только верховенство закона, но и его соответствие международному праву.

Концепции социального правового государства встретили резкие возражения со стороны консерваторов. Пространное обоснование идео­логии неоконсерватизма выдвинул австрийский экономист и философ Фридрих Август фон Хайек (1899—1992), изложивший свои политиче­ские взгляды в работах «Дорога к рабству», «Конституция свободы», а также в трилогии «Право, законодательство и свобода».

Социальная доктрина Хайека, по его собственному признанию, была направлена против любых форм дирижизма, и в первую очередь против неолиберальных (кейнсианских) программ активизации эконо­мической деятельности государства в индустриально развитых странах. Вмешательство государства в экономику ограничивает свободу индиви­дов и неизбежно приводит к дезорганизации их деятельности, утверж­дал философ.

Современной рыночной экономике, согласно учению Хайека, соот­ветствует лишь государство, основанное на принципах верховенства права (RuleofLaw). Государственная власть внутри страны имеет только одну зада ч у,— обеспечить соблюдение всеми гражданами общих правил поведения, т.е. поддерживать правопорядок. Практически это означает, что «государство лишается возможности направлять и конт­ролировать экономическую деятельность индивидов». Как подчеркивал Хайек, верховенство права предполагает не только подчинение испол­нительных органов власти закону (в таком случае фашистское государ­ство тоже следовало бы признать правовым), но и невмешательство самой законодательной власти в сферу свободы и неотчуждаемых прав человека. Правовое государство подразумевает верховенство частного права над публичным, и над конституцией в том числе, ибо «частная собственность является главной гарантией свободы»^[48].

На этом основании Хайек отвергал антитрестовское законодатель­ство, рассматривая его как пример публично-правового регулирования в области частноправовых отношений. Столь же негативно оценивалось им и социальное законодательство. Хайек объяснял появление социаль­ного законодательства в некоммунистических странах пагубным влия­нием на политиков идей социализма.

Рассматривая современное состояние идей правового государства, следует избегать преувеличения их роли и степени распространения. В настоящее время правовое государство выступает идеалом, лозунгом, конституционным принципом и не получает своего полного воплоще­ния в какой-либо стране. Реальная политическая практика государств, провозгласивших себя правовыми, нередко расходится с нормами кон­ституции.

Основным ареалом распространения этих идей остается по-преж­нему европейский континент. Было бы поэтому ошибкой рассматривать их как выражение общечеловеческих ценностей. Следует к тому же учитывать, что они не имеют однозначной интерпретации и по-разному истолковываются в социально-политической и правовой литературе. К примеру, Г. Кельзен и другие теоретики нормативизма называют пра­вовым любое государство (в силу того, что каждое из них представляет собой нормативно-правовой порядок). Другие исследователи, наобо­рот, отвергают данное понятие, считая его нормативистским. Доктрина правового государства, писал французский политолог Д. Руссо, «осно­вана на идеях нормативизма, на вере в несомненную ясность смысла нормы».

История политической мысли, таким образом, показывает, что идеи правового государства разрабатывались с различных идеологиче­ских и теоретических позиций. В области политики эти идеи могут играть конструктивную роль, но могут использоваться и для обоснова­ния весьма консервативной политической деятельности.

Лекция 6.