Психологическая структура террористической деятельности 2 страница

Соглашаясь с перечислением таких отдельных признаков к качеств личности, придется признать, однако, недостаточную продуктивность и этого пути. Из сказанного следует одно: значит, понимание личности должно быть сложнее. Ключ к ее пониманию - не поиск умозрительных моделей и не бесконечный перечень качеств, а мотивационный анализ структуры деятельности личности.

Именно личность, в целом, внутренне преобразует мотив, как предмет потребности, в тот или иной вариант деятельности и поведения, направленных на достижение этого мотива, то есть на удовлетворение потребности. В социально-психологическом плане связь нормальных потребностей с обычными правонарушениями часто объясняется тем, что даже нормальная (не деформированная) потребность человека, признаваемая и гарантируемая обществом и государством, может встретить препятствие при своем осуществлении в конкретной жизненной ситуации, в малой социальной группе. Тем более верно и другое: неудовлетворенность сложившимися отношениями неизбежно порождает у человека представление о несоответствии той жизненной ситуации, в которой он находится, его самооценке, претензиям, желаниям, вызывает конфликты и состояние фрустрации.

Достаточно сказать, что даже в случаях совершения тяжких насильственных преступлений 14 % лиц, их совершавших, в сложившейся конфликтной ситуации стремились к установлению отношений равенства и взаимопонимания со своими близкими, чему препятствовали потерпевшие. В таких случаях ведущие интересы субъектов нередко состоят всего лишь в том, чтобы «содействовать сохранению условий, благоприятных для жизни... и бороться с условиями, затрудняющими их существование»[146]. «Однако для этого указанные лица в силу разных причин не находят (а часто и не особенно стремятся найти) подходящие средства, допускаемые законом»[147]. То есть помимо мотива (который может быть и обычным, нормальным «правильным») важнейшую роль играют способы его достижения.

В отличие от мотива, который далеко не всегда контролируется сознанием, выбор способов и средств его достижения уже носит вполне произвольный характер, представляя собой акт принятия решения. Стадия планирования и принятия решения в террористической деятельности включает оценку реальной возможности удовлетворения потребностей и интересов, выбор объектов, постановку на основе сложившейся мотивации конкретной цели действия, поступка, и выбор средств ее достижения, решение практических задач. На каждом из этих этапов возможны определенные деформации линии поведения, что в итоге может привести к правонарушению вместо правомерного поступка.

Решение совершить террористический акт представляет собой комплекс нескольких решений личности: о цели, объекте, средствах, времени и месте акта, о побочных обстоятельствах, способных содействовать или воспрепятствовать задуманному. Применительно к каждому такому вопросу из множества вариантов поведения террорист должен выбрать оптимальный, с его точки зрения, вариант. Такой выбор связан с личностными свойствами, к которым обычно относятся направленность личности, ее мировоззрение, опыт, установки, ценности и ценностные ориентации, внутренняя система нравственного и социального контроля. Связан выбор и с оценкой внешней среды, оценкой наличной и предвидением будущей ситуации, в которой будет осуществляться террористический акт, а также представления об отношении к действию и его результатам со стороны микросреды или общества в целом, в том числе и в связи с существующими социальными, нравственными, правовыми нормами поведения.

Мы исходим из того, что террорист адекватно оценивает внешнюю среду, в которой он действует. Современного террориста никак нельзя сравнить с героем чеховского «Злоумышленника», не соображающего, каков вред от отвинчивания гаек на железнодорожных рельсах. Однако, как и этот персонаж, террорист неверно оценивает отношение к своим действиям и его результатам со стороны общества, прежде всего в связи с социальными, нравственными нормами. «Искаженное представление о нравственном или социальном значении происходящих событий, с которыми связан планируемый поступок, порождается либо особенностями сложившейся ситуации, ее напряженностью, конфликтностью, либо особенностями личности (низкий интеллектуальный уровень, слабый самоконтроль, переоценка личных свойств, болезненная обидчивость, излишняя самоуверенность и др.). В результате ситуация оценивается совсем не так, как она должна быть оценена с объективных позиций»[148].

Любопытно сравнить психологию личности обычного, уголовного преступника с личностью террориста. Так, по данным О. Дубовик[149], только около 20 % лиц, совершивших убийство, расценивали ситуацию перед преступлением как безвыходную (хотя для этого и не было достаточных оснований). Среди террористов так оценивают ситуацию более 80 %. Среди обычных преступников, совершивших тяжкие преступления, свыше 45 % уверены, что в трудных жизненных ситуациях преступление совершило бы большинство людей. Тем самым этими лицами явно переоценивалось значение трудных, конфликтных ситуаций и недооценивались возможности волевых усилий человека по их преодолению. В отличие от обычных преступников, практически никто из террористов не считал, что на террористический акт способно большинство людей. Напротив, каждый из них был убежден, что только он и его товарищи в состоянии его совершить, что это превышает способности большинства обычных людей. Здесь также переоценивались как трудность ситуаций, так и собственные личностные качества.

Справедливо указывал А. Ратинов: «Принципиально различают преступников и не преступников и отдельные категории преступников между собой не одно какое-то свойство или их сумма, а качественно неповторимое сочетание и особый при этом «удельный вес» каждого, т. е. пока еще недостаточно изученный комплекс личностных особенностей, который имеет характер системы»[150]. Так считают криминологи. В отличие от них, организаторы террора давно на практике «изучили» необходимый для террористической деятельности «комплекс личностных особенностей».

В общем виде основные качества личности террориста известны достаточно хорошо. Обычно они выступают как требования к членам террористически организаций и одновременно ожидания организации от них. Как правило, такие требования носят вполне формализованный (зафиксированный в каких-либо документах), значительно реже - неформализованный характер (при понятной абсолютной конспиративности террористической группы или организации, когда принципиально не формализуется ничего в ее деятельности). Приведем перечень основных требований к члену Боевой организации партии социалистов-революционеров начала XX века, как они были сформулированы в проекте ее устава, который составлял сам Б. Савинков - человек, много лет лично занимавшийся, как он часто определял, «террористической работой» («работал в терроре») и явно знавший, какие именно качества в первую очередь нужны террористу:, «Особые условия деятельности боевой организации делают необходимым предъявление к членам особо строгих требований:

а) Член боевой организации должен быть человеком, обладающим безграничной преданностью делу организации, доходящей до готовности пожертвовать своей жизнью в каждую данную минуту.

б) Он должен быть человеком выдержанным, дисциплинированным и конспиративным.

в) Он должен дать обязательство безусловно повиноваться постановлениям общего собрания распорядительной комиссии, если он член или агент комиссии, и распоряжениям комиссии или районного представителя комиссии, если он член местной боевой организации.

г) Прием в члены какого-либо из отделов боевой организации допускается лишь при согласии на то всех членов данной группы».

Спустя десятилетия, уже в конце XX века, исламское движение «Хамаз» приводит почти аналогичные требования теперь уже к членам своих террористических отрядов:

«Воин Аллаха и борец с неверными обязан безгранично верить в наше общее дело, борьбу за истинную веру и освобождение нашей земли; он готов стать шахэдом и в любую минуту отдать свою жизнь ради победы.

Послушание старших - святая обязанность воина Аллаха.

Тайна организации, подчинение ее решениям, дисциплина - святые обязанности воина Аллаха.

Воин Аллаха должен стараться расширить ряды нашей организации, но всякий раз на это нужно получить согласие своих товарищей и руководителей».

Таким образом, несмотря на всю разницу во времени, отчетливо выделяются шесть базовых качеств, таких, как: 1) преданность своему делу (террору) и своей организации; 2) готовность к самопожертвованию; 3) выдержанность, дисциплинированность; 4) «конспиративность»; 5) повиновение; 6) коллективизм - способность поддерживать хорошие отношения со всеми членами своей боевой группы.

Если укрупнить эти качества, то возникнет одно основное и два «технических». Основным качеством выступает преданность. Это преданность своему делу, своей организации и своим товарищам, включающая готовность к самопожертвованию. С данным основным качеством связаны качества «технические», производные - прежде всего, дисциплинированность и «конспиративность».

Преданность подразумевает высокую степень цельности, целостности личности, ее «растворенности» в деятельности и организации. Не случайно, принимая в террористическую организацию, от людей требуют самоотверженности, самоотдачи, способности отказаться от «всего личного» ради достижения общей цели организации. В конечном счете, это требование относиться к себе всего лишь как к «материалу», средству достижения такой цели. Таким образом, целостность личности террориста подразумевает ее деиндивидуализацию. В этом содержится серьезный парадокс. С одной стороны, активно противопоставляя себя другим людям, государству, всему миру, террористы подчеркивают свою выраженную индивидуальность, достигающую надличностного уровня. С другой стороны, предельная деиндивидуализация возможна только для террориста-одиночки, что практически неосуществимо в современном мире. Деятельность террориста-одиночки редко бывает эффективной. Обычно она обречена на провал. Непонимание этого со стороны террориста-одиночки заставляет усомниться в его психической адекватности. Так, например, явно неадекватное впечатление производил капитан С. Ильин, попытавшийся в свое время осуществить одиночное покушение на высшее руководство СССР во главе с Л. И. Брежневым. Только исходя из этого он не был подвергнут репрессиям, а всего лишь отправлен в психиатрическую больницу - в связи с явной неадекватностью даже не суждений, а, прежде всего, своих непосредственных действий.

Современный терроризм, так или иначе, является групповым действием. Для обеспечения его эффективности, в подготовку и осуществления террористического акта должны быть вовлечены несколько человек. Понятно, что по техническим причинам (прежде всего, по соображениям конспиративности) совершенно не обязательно, чтобы они действовали группой как на завершающей стадии, так и на подготовительных этапах. То есть физические сборы террористической группы не всегда являются обязательными. Однако, с точки зрения психологии, присутствие стоящей за террористом группы, организации, если даже не реальное, то виртуальное, является почти обязательным для претендующей на эффективность террористической деятельности. Это определяется тем, что террорист всегда противостоит не отдельному человеку, а группе, организации, в том числе и такой мощной, как государство или даже межгосударственные организации. Для противодействия сложно организованной групповой деятельности людей, естественно, необходима аналогичная организация террористической деятельности. Потому она и приобретает групповой характер, налагая соответствующие требования на личность террориста.

Для такой личности весь мир замыкается на своей группе, своей организации, на целях своей деятельности. Поэтому, разумеется, такая цельность и целостность личности ограничивают ее, прежде всего накладывая жесткие ограничения на индивидуальность человека и свободу его выбора. «Вступая в организацию, человек перестает принадлежать себе, своей семье, своим родителям - он принадлежит только Аллаху и своей организации», - говорится в одной из памяток для боевиков исламской террористической организации «Хамаз». Естественно, что все личные мнения, идеи, мысли и соображения человека, вступившего в такую организацию, достаточно быстро отходят далеко на задний план. Вот для чего нужна строжайшая дисциплина - прежде всего для того, чтобы не было дурной самодеятельности. Отдавая себя организации, человек отдает и свое сознание целиком во власть идеям организации или даже еще шире, куда более высоким идеям надорганизационного уровня. Например, идеям победы мировой революции или, скажем, в современном варианте, установлению мирового исламского порядка (различие в содержании идей в данном случае не имеет принципиального значения).

Для террориста весь мир сосредоточен только - и именно на терроре, на террористической деятельности. Тот же Б. Савинков писал, что «террор - важнейшая задача исторического момента, что перед этой задачей бледнеют все остальные партийные цели, что для успеха террора должно и можно поступиться успехом всех других предприятий, что боевая организация, составляя часть партии социалистов-революционеров, близкой ей по направлению и целям, делает вместе с тем общепартийное, даже внепартийное дело, - служит не той или иной программе и партии, а всей русской революции в целом»[151].

С точки зрения психологии, помимо, условно говоря, статичных характеристик (особого рода «целостность») личности террориста, не меньший интерес представляют и ее динамические характеристики. Они же прямо противоположны статичным. В динамике личность террориста - непрерывное колебание по синусоиде с широчайшей амплитудой, от демонстрируемой абсолютной веры в свою правоту до ее внутреннего отрицания или, по крайней мере, достаточно частых сомнений. Это метание между абстрактными глобальными идеями, «великими мотивами» и, чаще, мотивировками, и конкретными акциями, скучной, рутинной работой. Это постоянно неустойчивая самооценка, которую приходится подтверждать все новыми террористическими действиями. Именно нестабильность самооценки представляет собой важнейший фактор экстремального поведения. И здесь неважно, завышенная она (до ощущения себя сверхчеловеком, решающим судьбы других людей) или, напротив, заниженная (нуждающаяся в подтверждении за счет этих других людей). Важно, что она неадекватная и, как правило, неустойчивая.

Личность террориста - это постоянное, непрерывное психологическое движение. Такие внешние характеристики, как целостность или целеустремленность, - всего лишь фиксированные моменты психологической неустойчивости, подчас достигающей даже уровня ненормальности.

Патологический компонент

Первый вопрос, обычно возникающий у людей в отношении террористов, прост: а не сумасшедшие ли они? Ответить на этот вопрос не так-то просто. Вообще-то говоря, признать их полностью здоровыми бывает трудно. И хотя отечественные правозащитники в свое время пытались в меру всех своих сил защищать упрятанного в психиатрическую лечебницу капитана С. Ильина, пытавшегося осуществить покушение на жизнь советского лидера Л. И. Брежнева, судя по всему, все-таки такое решение было наиболее адекватным. Подобная, заведомо обреченная на неудачу акция, да еще предпринятая в одиночку, никак не свидетельствует о достаточной психической сохранности такого человека. Точно так же трудно признать психически полноценным человеком А. Шмонова, стрелявшего снизу вверх из охотничьего ружья в другого советского лидера, М. Горбачева, прямо из рядов праздничной демонстрации на Красной площади 7 ноября 1990 года (Горбачев в это время занимал свое место на трибуне Мавзолея). Охотничий обрез в ситуации массового скопления людей, когда каждый четвертый или даже третий окружающий тебя человек - это обязательно либо милиционер, либо сотрудник спецслужб, больше напоминает орудие самоубийства, чем инструмент претендующего на успех террористического акта. В. Соснин считает:

«Большинство исследователей мотивации терроризма отмечают, что явная психопатология среди террористов достаточно редкая вещь, и для этого утверждения есть основания. Вместе с тем можно выделить ряд личностных предрасположенностей, которые часто становятся побудительными мотивами вступления индивидов на путь терроризма: сверхсосредоточенность на защите своего «Я» путем проекции с постоянной агрессивно-оборонительной готовностью; недостаточная личностная идентичность, низкие самооценки, элементы расщепления личности; сильная потребность в присоединении к группе, т. е. в групповой идентификации или принадлежности; переживание большой степени социальной несправедливости со склонностью проецировать на общество причины своих неудач; социальная изолированность и отчужденность, ощущение нахождения на обочине общества и потери жизненной перспективы. При этом нельзя сказать, что приведенный набор этих характеристик является каким-то обобщенным психологическим профилем личности террориста»[152].

В конечном счете, психическая нормальность или, напротив, ненормальность - достаточно условные, статистические понятия. Не вполне адекватный человек - не значит маньяк. Нет, бывает, конечно, и так, что в основе терроризма лежит откровенно патологическая тяга к насилию, убийству. Среди террористов встречаются откровенные маньяки-человеконенавистники. Убийство, само по себе, всегда противно человеческой природе, и если оно все же осуществляется, то убийца испытывает не только психическое, но и сильнейшее физиологическое потрясение. Так, например, по признанию ряда известных террористов, даже в их практике иногда дело доходило до того, что они испытывали оргазм, когда убивали. «От того, что отнимаешь чью-то жизнь, чувствуешь себя Богом», - это из признаний одного из террористов.

Однако даже самое обоснованное признание террориста душевнобольным ничего не проясняет. «Разумеется, среди преступников, прибегающих к насилию, встречаются и лица с психопатологическими отклонениями». Однако если концентрироваться только на этом факте, то мы ничего не поймем. Тогда «нам придется признать, что и «снайпер», залезающий на крышу дома и стреляющий оттуда по людям, прежде чем полиция застрелит его самого, и субъект, зверски нападающий на женщин и наносящий им тяжелые увечья, страдают серьезными душевными заболеваниями»[153]. Ну, и что же дальше? Ведь сама по себе такая констатация еще ничего не объясняет.

Понятно, что, при всех нюансах, поведение террориста обычно представляет собой некоторую яркую и вполне очевидную разновидность асоциального отклоняющегося (девиантного) поведения. По общей оценке, такое поведение в той или иной мере является аномальным и неизбежно включает в себя некоторый патологический компонент. Разумеется, это ни в коей мере не означает признания террористов просто «сумасшедшими» - подобный, слишком облегченный путь откровенно неверен и непродуктивен для понимания психологии террориста. Однако общепризнанной является констатация того, что террорист - личность не то чтобы не вполне нормальная, а акцентуированная. Это означает, что террорист - в целом, клинически и психологически, - нормальный человек, однако определенные черты личности у него акцентуированы, то есть выражены необычно сильно, ярко, не вполне «нормально».

Это прекрасно чувствовал еще Ч. Ламброзо, разделявший откровенно преступный (дегенеративный, атавистический) антропотип и отличный от него так называемый нравственно порочный психотип «привычного преступника». Террориста нельзя отнести к откровенно преступному типу. В большинстве случаев это все-таки далеко не маньяк, не тот «прирожденный преступник», который самореализуется, совершая привычные атавистические преступления. Тем более что подобный тип достаточно редко встречается даже в откровенно криминальной среде - основную массу такой преступности составляют так называемые криминалоиды, случайные преступники без существенных признаков явной дегенерации. Террорист по своему психическому складу наиболее близок к тому, то Ч. Ламброзо называл «привычным преступником» - «не случай обусловливает преступление привычных преступников, а они сами создают внешние события, обусловливающие преступление». Это вполне соответствует тому, что во времена Ч. Ламброзо определялось специалистами как «моральное помешательство». Клинико-психологически это абсолютно соответствует тому, что принято называть эпилептоидной психопатией - такой конституциональной деформацией личности, при которой личность отличается неспособностью различать добро и зло, часто путая их местами. В современной трактовке к этому приближается и понятие социопатии, хотя мы и не считаем вполне правомерным такое выделение чисто социального, прежде всего функционального расстройства.

Термин «психопатия» впервые был введен И. Балинским в 1886 году для обозначения пограничных между нормой и патологией врожденных психических расстройств, при которых отсутствует прогредиентность точения. Впоследствии В. Кандинский был склонен считать часть психопатий своеобразными формами психического уродства. По его мнению, подобно врожденным физическим уродствам, существуют отклонения от нормального типа и в развитии личности, особенно в формировании характера.

Психопатии - это такие аномалии характера, которые, по словам П. Ганнушкина, «определяют весь психический облик индивидуума, накладывая на весь его душевный склад свой властный отпечаток», «в течение жизни... не подвергаются сколько-нибудь резким изменениям» и «мешают... приспособляться к окружающей среде». Эти три критерия были обозначены О. Кербиковым как тотальность и относительная стабильность патологических черт характера и их выраженность до степени, нарушающей социальную адаптацию. Степень проявления психопатий, как писал П. Ганнушкин, «представляет прямо запутывающее богатство оттенков - от людей, которых окружающие считают нормальными, - и до тяжелых психотических состояний, требующих интернирования»[154]. В последние годы в судебно-психиатрической экспертизе получил распространение термин «глубокая психопатия»: им обозначают наиболее сложные случаи, в которых на высоте декомпенсации возникают психотические расстройства или исключающая вменяемость утрата способности к «вероятностному прогнозированию своей деятельности и соответствующей коррекции своего поведения»[155]. Это справедливо: террористы действительно не вполне адекватно прогнозируют последствия своих действий. Однако и это объясняет далеко не все.

«С самого начала становления учения о психопатиях возникла практически важная проблема - как разграничить психопатии как патологические аномалии характера от крайних вариантов нормы. Еще в 1886 году В. Бехтерев упоминал о «переходных степенях между психопатией и нормальным состоянием», о том, что «психопатическое состояние может быть выражено в столь слабой степени, что при обычных условиях оно не проявляется».

В 1894 году бельгийский психиатр Dalemagne... выделил наряду с «desequilibres», т. е. «неуравновешенными» (термин во французской психопатии того времени, аналогичный «психопатиям»), еще и «desequilibrants», т. е. «легко теряющих равновесие». Подобные случаи Е. Kahn (1928) назвал «дискордантно-нормальными», П. Ганнушкин - «латентными психопатиями»[156].

Затем было предложено много других наименований, но наиболее устоявщимся можно считать термин К. Леонгарда «акцентуированная личность». Это название подчеркивает, что речь идет все-таки о крайних вариантах нормы, а не об откровенной патологии - максимум, о ее зачатках, «предпсихопатиях», и что эта крайность проявляется в усилении, акцентуации отдельных черт. Совершенно понятно, что в данном случае речь идет, прежде всего, об акцентуациях характера, а не всей личности. Именно характерология выступает в качестве основы личностных типов террористов, причем многие собственно личностные качества надстраиваются над соответствующей характерологией позднее. «Патологический компонент» в психике террориста находится на своеобразной условной шкале, где-то между явной акцентуацией характера, на одном полюсе, и психопатией, как иногда называется, эпилептоидного типа - на другом полюсе. Наиболее сохранные террористы отличаются «всего лишь» выраженной акцентуацией, наименее сохранные - тяжелой психопатией. В первых случаях акцентуированные черты часто компенсированы, могут проявляться лишь в определенные периоды времени и в определенных ситуациях. Поэтому при обследовании после задержания за совершенный террористический акт или хотя бы за его попытку эти черты могут и не проявляться. Так, например, они практически никак не проявлялись у молодых людей из группы «Р.В.С», задержанных в 1999 году в Москве за подрыв памятника Николаю И в Подмосковье и попытку подрыва памятника Петру I на Москва-реке.

В отличие от случаев акцентуации, тяжелая психопатия более наглядна даже в отсутствие конкретного террористического события. А. Личко так описывал ее явные проявления: компенсаторные механизмы крайне слабы, едва намечаются или бывают лишь парциальными, охватывая только часть психопатических особенностей, но зато достигают такой гиперкомпенсации, что сами выступают уже как психопатические черты. Компенсации всегда неполные и непродолжительные. Декомпенсации легко возникают от незначительных причин и даже без видимого повода. На высоте декомпенсаций картина может достигать психотического уровня. Нарушения поведения могут достигать уровня уголовных преступлений, суицидных актов и других действий, грозящих тяжелыми последствиями для самого психопата или его близких. Обычно имеет место постоянная и значительная социальная дезадаптация. Рано бросают учебу, почти не работают, живут за счет других или государства. Очевидна неспособность к поддержанию семейных отношений - связи с семьей разорваны или натянуты из-за постоянных конфликтов или носят характер патологической зависимости психопата от кого-либо из членов семьи или последних от психопата. Самооценка характера неправильная или отличается парциальностью - подмечаются лишь некоторые черты, особенно проявления патологической гиперкомпенсации. Критика к своему поведению заметно снижена, а на высоте декомпенсаций может полностью утрачиваться.

Сравните с описаниями террористов Б. Савинкова и согласитесь, что очень похоже: молодых террористов, в большинстве недоучившихся студентов, бросает из крайности в крайность, от попыток цареубийства до готовности к самоубийству в случае неудачи террористического акта, а можно даже вместе с ним. Достаточно тяжелая психопатия вполне очевидна.

Приведем пример современного психопата, задержанного за, возможно, наименее опасный, хотя и экзотический вид правонарушений - так называемый телефонный терроризм:

«Геннадий У., 18 лет. С 15 лет не работает и не учится, находится на иждивении у престарелой бабки. Отец - алкоголик, давно бросил семью. Мать также злоупотребляла алкоголем, умерла от отравления метиловым спиртом. Воспитывался бабкой, которая всегда и во всем ему потакала. С раннего детства непослушен и капризен. С 1-го класса школы обнаружились нарушения поведения: не хотел учиться, убегал с уроков, грубил учителям. Способности были удовлетворительными, но из-за прогулов дублировал 3-й и 5-й классы. Стремился в компанию более старших уличных подростков. За мелкое хулиганство и воровство не раз был задержан милицией. В 13 лет в связи с нарушениями поведения был впервые направлен в детскую психиатрическую больницу, где были отмечены эмоциональная лабильность, лживость и склонность к фантазированию. В 15 лет... бросил школу. Несколько раз начинал работать в разных местах... Всюду бездельничал, опаздывал, прогуливал, затем вообще бросал работу. Дни проводил в компании уличных подростков, выпивал, отнимал деньги у малышей, идущих в школу.

Все более обнаруживалась склонность к фантазированию и псевдологии. Развлекался ложными вызовами по телефону то милиции, то пожарных, то скорой помощи, при этом обнаруживал изрядный артистизм, легко вживаясь в роль. В беседе с врачом на ходу сочинял истории о том, что его мать была из мести отравлена соседкой, что сам он около банка нашел крупную сумму потерянных денег, расписывал, как их тратил, как якобы путешествовал в Сочи; заявил, что дома у него тайный склад оружия и боеприпасов, собранных в местах бывших боев, что он помог милиции изловить бандитов и т. п. К своему поведению относился без критики: часть проступков отрицал, в части, как и в своем характере, не видел ничего особенного»[157].

По мнению Н. Пуховского, психопатология террориста обычно связана с эпилептоидной психопатией. Такой эпилептоидный психопат обычно страдает сам и заставляет страдать других. «Эпилептоидная (антисоциальная, возбудимая) психопатия - сравнительно редкая форма патологии (неуравновешенности) характера... может иметь реактивный характер, как направление повторных декомпенсаций психопатий, патологического развития личности или формирования хронических психопатических расстройств в ситуациях хронического жестокого стресса выживания (например, при длительных сроках лишения свободы)»[158]. На современном языке, концепция «прирожденного преступника» включает сильное нарастание выраженности стигматов эпилептоидии (возбудимости, безудержности) при неблагоприятных обстоятельствах (прежде всего, в ситуациях хронического стресса выживания), что очень резко увеличивает вероятность систематической самореализации личности способами, откровенно представляющими общественную опасность. Индивидуальная психическая дегенерация (так называемый метаневроз морального помешательства) может выступать как альтернативный вариант психопатологической эволюции личности. Феномены психопатизации по эпи-лептоидному типу проявляются в криминальных действиях, корысти, жестокости, немотивированном насилии. Характерная черта дегенерации аффективной сферы - возрастание роли психомоторного компонента аффекта, явное преобладание ригидного злобно-деструктивного возбуждения. Примитивизация поведения, криминализация и межличностная деструктивность в хронически неблагоприятных условиях характерны для совершенно особой мотивации - «выживания любой ценой».