На карте 3 отражена приблизительная география расселения этнических групп в полосе Большого Кавказа около 1774–83 гг. Цветом штриховки показан один из вариантов поздней лингвистической классификации групп. Никакая карта, вероятно, не способна отразить в полной мере всей сложности этнотерриториальной мозаики Кавказа на любом этапе его истории, тем более — отразить множественность самих критериев классификации. Общность цвета на карте и наличие соответствующей цвету этнической категории не всегда обозначает существования реальной общности, т.е. группы, члены которой обладают сознанием своего единства, институтами его формирования и воспроизводства. Однако категории и отделяющие их «границы» эффективнее строятся именно на реальных групповых характеристиках — культурном, языковом и конфессиональном единстве, единстве политического управления или хозяйственной жизни. Подобные характеристики выступают вероятными предпосылками[1] или вполне развернутыми факторами[2] для кристаллизации той или иной группы в качестве осознаваемой общности. Ее представители полагают или начинают полагать себя единым целым, начинают строить свои жизненные или политические стратегии исходя из объективности этой культурной или политической общности. К 1774–83 годам еще нет ни Черкесии, ни даже Кабарды и, тем более Чечено-Ингушетии, как целостных политических образований, обладающих консолидированной субъектностью во внешних и внутренних делах. Армения остается нечетким горизонтом расселения армян в пределах Оттоманской империи и тюркских ханств Ирана. Азербайджан как государство только потенцирован пределами такого тюркского доминирования в Закавказье. Грузия не охватывает не только Мегрелии, не говоря об Абхазии, но даже Имеретии или Гурии. Грузия в ее современных — начала XXI века — идентификационных и территориальных границах станет политическим проектом, реализованным значительно позже — уже в составе России.
Воспроизводство групп и солидарностей, границ и конфликтов на Кавказе оказалось исторически встроено — сначала в соперничество России с Турцией и, в меньшей степени, Ираном, а затем — в процессы внутреннего имперского упорядочения региона. Динамика групповых солидарностей, административных и этнических границ на Кавказе функционально связана с имперской организацией региона, со стратегиями его освоения и контроля над ним.
Карта 3 отражает этнотерриториальную композицию Большого Кавказа к началу присоединения Кавказа к России. Здесь только появляются фигуры русского исследователя-разведчика и военного администратора. Им еще предстоит определить культурно-групповую и этнополитическую структуру того пространства, которое «нависает» над внутренней русской границей. Подобные определения пространства важны в силу того, что в них описан не просто природный, но групповой человеческий ландшафт — со своей собственной конфигурацией «топких болот» и непроходимых горных «барьеров», удобных долин и стратегических перевалов. Этот ландшафт не просто определяется, но, с течением времени, он будет все более и более формироваться самим деятельным наблюдателем, который становится активным организатором описываемого им пространства. Безопасность русской границы от «нависающего» над нею Кавказа и обретение империей закавказских провинций постепенно потребуют установления все более полного военно-административного контроля над регионом.
В середине XVIII века в поле российского внимания уже прочно присутствуют татары Ногайской орды и Кабарда, единоверная Грузия и шамхальство Тарковское. Петровские походы 1722 года уже сделали более детальной и ясной политическую и племенную композицию прикаспийского Дагестана. Где-то в глубине турецких и персидских пределов только очерчена христианская Армения, но армяне Кизляра — уже привычный элемент русской границы на Кавказе. Выдвижение границы от Кизляра к Моздоку более плотно знакомит русского наблюдателя с новыми группами кавказских горцев, которые как бы выходят из-за спины прежних властителей предгорных равнин — кумыков и кабардинцев. Чеченцы становятся главными соседями казачьей линии по Тереку. Снова открыты ясы (уже под именем осетин), «сидящие» теперь на стратегических перевалах в Грузию.
В 1740–70-е годы русская администрация в Астрахани, Кизляре и затем Моздоке принимает обращения от различных групп горского населения и феодальных владетелей с просьбами об установлении русской протекции и принятии в подданство. Одновременно оформляются местные очаги потенциальной угрозы для русской границы на Кавказе. Регион все более явственно определяется как сложное по ландшафту, племенной композиции и полное внутренних напряжений социальное пространство. Эта композиция составлена из нескольких крупных блоков:
Степное Предкавказье — от азовского до каспийского побережья: контролируется различными массивами тюркоязычных кочевников (и частью калмыками) к северу от линии Кубань — Пятигорье — Терек. К югу от этой условной линии доминируют различные феодальные образования адыгов и кумыков. Территория, населенная кумыками, втягивается в узкую равнину прикаспийского Дагестана вплоть до Дербента, где смыкается с зоной расселения других тюркских групп.
Большой Кавказ — массивная горнолесная и высокогорная полоса от Анапы и сходящая к Апшерону, с последовательными локусами компактного расселения разноязычных горских групп: адыгских, абазинских, тюркских, осетинских, ингушских, чеченских и Дагестанских (на северном склоне) и адыгских, абазино-абхазских, картвельских, осетинских, снова картвельских и дагестанских групп на южном склоне. Границы этнических ареалов в горной зоне Большого Кавказа гораздо более ландшафтно фиксированы и устойчивы, нежели в степном, кочевом Предкавказье (где вообще вряд ли можно говорить о «границах» расселения). Взаимоотношения «плоскости» (Предкавказье) и «горных обществ» обычно характеризуется различными формами зависимости вторых от первой.
Закавказье представляет собой более разнообразную ландшафтную комбинацию: низменных равнин на Западе и Востоке, связывающих их широких долин и степей, которые в свою очередь отделяют Большой Кавказ от нагорий и долин Малого Кавказа. Закавказье распадается на несколько условных зон по доминантному этническому компоненту: гомогенный картвельский ареал на Западе, в центре и к востоку все более «сжат» горцами и тюркоязычными полукочевыми группами. Низменности и степи Восточного Закавказья — поле тюркского полукочевого доминирования с иранскими (татскими и талышскими) сегментами. Малый Кавказ — это своя сложная мозаика тюркских племен и армянских общин.
К концу XVIII века формируется общерегиональная тенденция смещения этнических границ, связанная с усиливающимся «давлением гор на равнину». Смещение этих границ происходит в конфликтно-вытесняющей или вассально-переселенческой формах. Конфликтный сдвиг связан с вынужденным исходом равнинных жителей под давлением горских обществ и последующим заселением покинутой территории горцами. Эта форма характерна для ситуаций, в которых «плоскость» и «горы» не связаны отношениями вассалитета. Иная, вассальная форма определяется расселением феодальными владетелями выходцев из зависимых горских обществ на своих землях.
Несколько локальных территориальных сюжетов
–Происходит расширение к северу границ шапсугского и абадзехского племенных массивов.
– Большая Кабарда охватывает часть территории расселения абазин-тапанта и сохраняет влияние на горских татар [балкарцев] и осетин-дигорцев.
– Часть осетинских и ингушских обществ остаются лишь в номинальной зависимости от князей Малой Кабарды, а приняв русское подданство, обретают полную от них независимость.
– Кумыкские феодальные образования к северу от Качкалыкского хребта — поле постепенного расселения чеченцев, которые также все более прочно занимают большую часть малокабардинской Надтеречной полосы.
– Северные районы Внутренней Карталинии продолжают заселяться выходцами из Кударского, Джавского и Урс-Туальского обществ Южной Осетии.
«Естественные» сдвиги в ареалах расселения и землепользования будут развиваться в новый, имперский период, — но уже в функциональной связи с военно-административными маневрами русского государственного и поселенческого водворения на Кавказе.
Карта 4 (1774–1829).
