Кульминация Кавказской войны и учреждение наместничества

На карте 5 отражен период наивысшего подъема имамата Шамиля — исламского государства, объединяющего значительную часть обществ Дагестана и Чечни в их противостоянии Российской империи. Несмотря на серьезные успехи в этой борьбе и усилия по организации скоординированных действий среди закубанских черкесов, рейды к Дербенту, Темир-Хан-Шуре или в Кабарду, Шамилю не удается расширить территорию имамата на весь горский регион. Имамат остается внутренним анклавом горского сопротивления — ядром лишь потенциального экспорта мюридской революции, окруженным со всех сторон военно-кордонными линиями и «буферными» зонами устойчивого имперского контроля.

Еще в 1832 году имперские власти реорганизуют казачьи войска. Сформирована единая Кавказская Линия, состоящая из трех флангов. Правый фланг «стесняет» Черкесию[6]; управление Центра и Владикавказский округ[7] охватывает замиренную после 1825 года Кабарду, в целом лояльные Осетию и Ингушетию; Левый фланг вместе с Лезгинской линией окружает территорию имамата. В Центре военно-стратегический контроль упрочивается сооружением цепи станиц вдоль линии укреплений между Екатериноградом и Владикавказом (1837–39), а затем — между Владикавказом и Грозной (по Сунженской линии, 1842–47). Экспедиционно-рейдовый метод борьбы против горцев после 1845–47 годов все более основательно опирается на прежнюю ермоловскую тактику последовательного их стеснения цепью укреплений и станиц.

Одновременно с ведением военных действий на Северном Кавказе в 1830-е годы имперские власти созревают для первой цельной и систематической реформы, упорядочивающей административно-территориальную структуру относительно стабильного Закавказья.

Цель этой и всех последующих реформ одна — упрочение «спаянности» Кавказа с империей. Однако две противоположные стратегии осуществления этой цели будут соперничать, иногда причудливо дополнять или циклически сменять друг друга, смещая общий курс имперской административной политики на Кавказе то к централизму и унификации управления, то к регионализму и децентрализации. Централизм — как стратегия «принудительной интеграции» — состоит в укреплении единой вертикали власти и усилении «проницаемости» объектов управления (территорий, групп), в том числе за счет снижения /подавления уровня их разнообразия и автономии. Регионализм, напротив, полагает разнообразие территорий и групп ресурсом для их более органичной интеграции в единое целое и составляет такую стратегию управления, которая использует культурное разнообразие и особенности, а значит, способствует их функциональному усилению.

Данные стратегии противоположны, но, безусловно, связаны одна с другой. Централизм и унификация, вызванные стремлением плотнее привязать Кавказ к империи, игнорируя его особенности, содержат явный дискриминационный мотив[8] в отношении «туземных групп». Это ведет к росту отчуждения кавказцев от империи, развитию антирусских настроений/практик и, в итоге, к кризису управления многоэтничным регионом. Обращение к регионализму и децентрализации ослабляет напряженность, легитимирует культурное разнообразие и открывает Россию как страну для «коллективных возможностей» (а значит и как страну более свободную для «коллективного соперничества»)[9], что в итоге ставит под сомнение общий смысл колонизации — русское политическое и культурное доминирование в периферийных национальных регионах. Единство империи оказывается под угрозой, и ее стратеги вновь обращаются к централизму и унификации как спасительному укреплению самой несущей ее конструкции — самодержавию и русскости.

Территориальные реорганизации зачастую оказываются лишь функциональным выражением периодических изменений общей административной политики. Период после польского восстания 1831 года связан именно с курсом на унификацию управления регионами империи. Польское восстание показало уязвимость позиций России в ее потенциально автономных — по культурно-историческим показателям — периферийных провинциях. Отсюда административно-территориальное упорядочение Закавказья в 1840-е годы не могло быть свободным от начального искушения централистской стратегии. В 1840 году в Закавказье распространяется управление общегражданского (губернского) типа, прекращено использование — за небольшим исключением — грузинского и мусульманского права. Территория Закавказья — за изъятием Абхазии, Мегрелии, Сванетии — разделена на две административные единицы: Грузино-Имеретинскую губернию и Каспийскую область. В рамках общегубернского управления сохранено особое окружное управление для горских народов: округа Осетинский, Горский, Тушино-Пшаво-Хевсурский. В Джаро-Белоканах и Илисуйском султанстве сохранено военное управление, также как и на части Южного Дагестана, находящейся в зоне действий отрядов Шамиля — здесь образован особый Военно-Дербентский округ.

Спустя всего четыре года, проводится существенная ревизия реформы 1840 года. Учреждается Кавказское наместничество, функционирование которого оказалось достаточно эффективным компромиссом централизма и регионализма в имперской политике на Кавказе. Наместничество становится региональной ипостасью сильной централизованной власти, оснащенной всеми ее самодержавными полномочиями, но при этом — более приближенной к управляемым территориям и, отсюда, более прагматичной и маневренной. В 1846 году вводится новое административно-территориальное деление Закавказья. Происходит разукрупнение: Грузино-Имеретинская губерния разделяется на Кутаисскую, Тифлисскую и — в 1849 году из состава последней — Эриванскую губернии.[10] Каспийская область разделяется на Шемахинскую и Дербентскую губернии (последняя вместе с Тарковским шамхальством и Мехтулинским ханством образуют в 1847 году Прикаспийский край).

Административно-территориальные реформы 1840-х годов в Закавказье показывают, что в процессах организации империей присоединенных земель начинают проявляться новые для региона факторы и принципы. На смену стратегии союзно-покровительствующего вовлечения в регион, а также в развитие стратегии военно-стратегического «водворения», имперские власти начинают использовать два других основания, более привычных для административного упорядочения устойчиво контролируемых территорий:

- Общеимперский курс в административной политике, фазовые колебания которого могут быть прямо не связаны с ситуацией в регионе, но оказываются весьма звучным «эхом» далеких событий общегосударственного значения.

- Количественный подход, который обусловливает образование соразмерных по площади и численности населения территориальных единиц с однотипной административной структурой (область/губерния — округ/ уезд — участок).

Промежуточное «этнотерриториальное» замечание

Ни одна из губернских границ в Закавказье не совпадает с этническими. Отчасти — в связи с отсутствием таковых к моменту реформ (уже тогда анклавно-дисперсное расселение тюркского, армянского и, отчасти, грузинского населения, в том числе — в пределах бывшей Картли-Кахетии, заставляет с осторожностью использовать категории «армянских», «азербайджанских» или «грузинских» земель). И отчасти — в связи с сохранением во внутриимперском административно-территориальном делении старых политических границ доимперского периода, которые также далеко не совпадали с этническими. Империи не зачем было изобретать разделение «единой» Грузии на губернии: она лишь использовала по своим, разумеется, расчетам часть уже существующих границ. Разделение относительно цельных и гомогенных этнических ареалов («исторических территорий») по различным административным единицам также не было новацией: такое разделение, номинальное или реальное, во многих случаях уже наличествовало. Однако новые внутриимперские границы обладали качественно иным функциональным весом. Соединяя этнические массивы в одном государстве, делая разделяющие их границы более прозрачными, империя в то же время придает этим границам большую формально-административную определенность. Таким образом, сохраняется явственная конфликтная матрица для потенциального столкновения между новыми этнополитиями и «наследниками» старых, «снятых» империей политических границ.

Карта 6 (1860–1864).