Периферия «национализирующейся» империи

После гибели в 1881 году Александра II начинается новый этап в истории страны и ее Кавказской периферии. Александр III упраздняет институт Кавказского наместничества, избирая курс на создание «однородной» империи. Существо данного перехода состоит в упрочении контроля над инородческой периферией, в наращивании самой проницаемости территорий для властных маневров имперского центра. Искомая гомогенность рассматривается как фактор укрепления, если и вынужденной, но необходимой, политической лояльности периферии в отношении «национализирующейся» империи. Все более отчетливой становится политика русификации, направленная на жесткую привязку инородческого населения к значительно более ограниченному идентификационному канону имперских подданных. Такая привязка предполагает усиление силового контроля над объектами «имперского поглощения» и осуществляется посредством общего ужесточения репрессивных функций государства. Культурная абсорбция периферии полагается возможной только в качестве следствия абсолютного властного и культурного доминирования над нею. В целом, правительственная линия с конца 1880-х все четче выступает как «систематическое устранение туземцев из состава местной администрации, поход на школы, на родной язык учащихся».

Административная динамика Кавказа в данный период неизбежно отражает линию на упрочение институтов самодержавной государственной власти и обеспечение устойчивого культурного поглощения инородческого населения страны ее русским национальным ядром. В имперском управлении Кавказом происходит переход от регионализма к жесткой централистской политике. После упразднения наместничества намечаются и соответствующие изменения в административно-территориальном делении региона, связанные с отказом от курса на слияние казачества и горцев с остальными подданными империи.

Типологические различия территорий (по составу и лояльности населения, стратегическому положению или уровню военно-политической стабильности) обусловливают усиление различий в форме администрирования. Для горцев Кубанской и Терской областей «изъятие» такого звена имперской административной пирамиды, каким было наместничество, приводит к введению так называемого «военно-казачьего управления» (1886), или прямого подчинения горцев казачьему начальству. Данная система близка военно-народной. Она также основывается на принципе единоначалия и подчинения сельского самоуправления горских обществ военной и административной власти армейских/войсковых чиновников. Однако в этой новой версии военное администрирование на горских территориях оказывается гораздо менее связанным институтами сельского самоуправления, а в своих судебных функциях — нормами обычного и шариатского права. Кроме того, кадровый состав военной администрации черпается теперь из казачьего военно-служилого сословия, усиливая роль и привилегированное положение последнего и одновременно закрепляя социальную дистанцию между казачеством и остальным, и не только «туземным», населением.

В административно-территориальной организации трех областей Северного Кавказа сказывается следующее типологическое различие: полное доминирование казачьего (и русского) населения на Кубани, практически полностью горское население Дагестана и двухкомпонентное — казачье и горское — население на Тереке. Стремление правительства к укреплению контроля в северокавказском поясе обусловливает возрастание влиятельности и функционального веса казачьего сословия как социального инструмента такого контроля. В Терской области происходит разделение гражданских округов, существовавших в 1871–83, на казачьи отделы и горские округа. Вновь, как и в период военно-народного управления горскими территориями 1865–71 годов, происходит совмещение, хотя и с некоторыми исключениями,[15] этнических и административных границ, отделяющих одну социально-этническую категорию Терской области от другой. Однако такое возвращение административных границ к конфигурации границ этнических не означает возврата к особой системе управления горскими территориями, с элементами сельского самоуправления и использованием обычного и шариатского права в судопроизводстве. Напротив, в горских округах устанавливается прямой военно-административный контроль казачьих властей. Смысл административного размежевания казачьих и горских территорий в Терской области состоит отчасти в стремлении властей прекратить практику арендного/поселенческого освоения горцами казачьих земель и перспективу «размывания» войскового землевладения.

Несколько локальных сюжетов

- После 1883 года территория Кабарды и горские татарские (балкарские) общества составляют Нальчикский округ, Северная Осетия — Владикавказский округ, Чечня — Грозненский, а сулакские кумыки, ауховские чеченцы и салатавское аварское общество — Хасавюртовский округ. Понятия «Кабарда», «Осетия», «Чечня» вновь приобретают более выраженное административно-территориальное содержание. Подобная административно-территориальная политика была продолжена в 1905 году при выделении Ингушетии (в качестве Назрановского округа) из Сунженского отдела, а также возвращением Малой Кабарды из состава Сунженского отдела в Нальчикский округ. Однако в том же 1905 другая административная логика приводит к разделению слишком «тяжеловесного» Грозненского округа, включающего всю Чечню, на две административных единицы — Грозненский и Веденский округа.

- Горское население и территории, расположенные в Кубанской области, остаются и после реорганизации 1886–88 годов в составе общих с казачьим населением уездов/отделов — в качестве отдельных административных участков. Вероятно, именно малочисленность оставшихся здесь горцев и относительная устойчивость управления анклавными горскими территориями делают безосновательным вычленение здесь особых горских округов. В ходе административной реорганизации в 1888 году были лишь изменены границы отделов Кубанской области.

- Военно-народное управление в Дагестане, которое сохранялось здесь и в 1870-е годы, также эволюционирует в сторону прямого военного администрирования: в 1883 году управление области вверено военному губернатору. Однако здесь не происходит каких-либо существенных административно-территориальных изменений (Дербентское градоначальство упраздняется и его территория, за исключением самого Дербента, передается в Кюринский округ).

В Закавказье, за исключением Сухумского отдела, Карсской и Батумской областей, сохраняется губернское управление. Общеимперский курс на унификацию управления и обеспечение большей культурной гомогенности населения империи проявляется и здесь в более жесткой линии на русификацию. Изменение в 1880–90-х годах самого имперского смысла «русскости» (от подданического к этническому значению) обусловливает естественное сужение идентификационных рамок русской нации и росту отчуждения от нее этнически нерусских групп населения. Попытки имперских властей форсировать обрусение многоэтничного кавказского населения, сопровождаемые расширением дискриминационной практики, приводят к обратному результату — обострению нерусской этнической идентичности и ее политизации. Курс на русификацию провоцирует подъем «автономистских» настроений в местных национальных элитах, прежде всего, в армянской и грузинской, как наиболее продвинутых в политическом отношении. В свою очередь, политика русификации складывается отчасти в качестве имперского ответа на консолидацию местных элит по этническому принципу и фактического блокирования ими возможностей для русского доминирования.

Присоединение в 1878 году Карсской области и задачи ее поселенческого освоения обостряют общий вопрос о характере интеграции Кавказа в империю, о культурной доминанте, определяющейся в процессе интеграции региона в Россию. Вместе с этнизацией русской протонации и изменением общей имперской «системы координат», в которых оцениваются сами национальные основания Российского государства, обнаруживается явный дефицит русского доминирования в Закавказье — экономического, культурного, административного, поселенческого, наконец. С конца 1880-х годов имперская политика «национального баланса» становится более институционально очевидной и этнически избирательной. Цель подобной избирательности — способствовать укреплению «русского элемента» в крае.

Правительственный курс на русификацию края сопровождается общим ухудшением межэтнических отношений на Кавказе. В 1880–90 годы происходит ужесточение комплекса социальных противоречий по «этническим линиям». Но именно в это время экономика региона переживает один из своих наиболее динамичных периодов: бакинская нефть, хлеб Ставрополья и Кубани, развитие железных дорог интегрируют Кавказ в общероссийскую и мировую экономики. Кавказские проблемы и зреющие социальные конфликты встраиваются в общероссийский политический контекст, где обретают иное символическое значение. Эти конфликты и пытающиеся их преодолеть политические стратегии окажутся среди катализаторов определенных процессов и моделей национально-государственного устройства всей страны.

Карта 10 (1763–1913).