V. Дееспособность физического лица и ее ограничения

Правоспособность, как выяснено выше (IV), есть способность быть лицом в праве или, что то же, иметь права и обязанности.

1. Дееспособность же, а) в отличие от правоспособности, есть способность лица совершать б) юридические действия, т.е. такие действия, которые влекут за собою юридические последствия.

а. Правда, в понятие правоспособности можно включить и дееспособность как имеющееся у лица право совершать юридические действия, однако в практическом отношении такое включение нежелательно. Дело в том, что в вопросе об ограничениях правоспособности и дееспособности приходится проводить различие между указанными понятиями, так как различные обстоятельства кладутся в основу ограничений правоспособности (IV) и дееспособности (V). И, далее, лицо правоспособное может быть в то же время недееспособным (напр., душевнобольной, малолетний) и, наоборот, лицо дееспособное может быть неправоспособно в каком-либо отношении (неправоспособный совершить сделку для себя, совершает ее от имени правоспособного доверителя или, еще определеннее – рабы в Риме). Иногда, впрочем, трудно отличить правоспособность от дееспособности, напр., в вопросе о способности вступать в брак – будет ли это брачная правоспособность или дееспособность? В этом и подобных случаях указанное различие не имеет практического значения, так как оба понятия неразрывно связаны. Душевнобольной, малолетний неправоспособны и недееспособны к совершению брака. Это значит, что дееспособность необходимо отличать от правоспособности, поскольку та и другая могут не совпадать в одном лице, или, другими словами, поскольку допускается представительство (§ 11. V).

б. Так как юридические действия могут быть дозволенными и недозволенными, то, вследствие этого, различают два вида дееспособности: 1) способность совершать дозволенные действия (Geschäftsfähigkeit, «сделкоспособность») и 2) способность совершать, точнее, отвечать за правонарушения (деликты) – деликтная дееспособность. Независимо от этих двух видов различают еще процессуальную дееспособность, впрочем, для материального гражданского права не имеющую непосредственного значения. Не все физические лица обладают дееспособностью и при том далеко не в одинаковой мере, в зависимости от различных обстоятельств (преимущественно возраста, болезни, расточительности и несостоятельности (2–6).

2. Дееспособность несовершеннолетних.

а. Совершение юридических действий естественно требует от лица сознательного и свободного выражения воли. Отсюда понятно, что дети признаются недееспособными. Наш закон не говорит о детях. Для него существуют лишь совершеннолетние (с 21 года) и несовершеннолетние (до 21 года, ст. 221 и сл.). Последние делятся на малолетних (до 14 лет и от 14–17 лет) и несовершеннолетних (с 17–21 г., ст. 213). Впрочем деление это, обязанное влиянию римского права, в законах строго не соблюдается (примеч. к ст. 213) и вообще почти не имеет практического значения (ст. 219). Таким образом, под понятием малолетних подходят и дети с младенческого возраста. Отсюда решение вопроса о дееспособности детей сводится по нашему законодательству к признанию или непризнанию дееспособности за малолетними. По букве закона (ст. 217 и 218) малолетние лишены имущественной дееспособности. Но буква гражданских законов противоречит цели закона – охране интересов малолетних. Поэтому 1) следует признавать малолетних дееспособными, поскольку сделки (акты), совершенные ими, выгодны для них (75/₉₀₀, 76/₄₇₈), причем контрагенты малолетних вообще не могут добиваться недействительности заключенных ими с малолетними сделок или актов (71/₉₃₃, 79/₁₁₈ и др.). 2) Далее, малолетние могут делать вклады в кредитные учреждения и распоряжаться ими самостоятельно (ст. 38 Уст. кред.). 3) Малолетний, действовавший с разумением, может совершать юрид. действия, но с согласия и ведома своих опекунов и попечителей (85/₆₄), а также родителей – своих природных опекунов (71/₄₄₂). Такое признание дееспособности малолетних Сенат основывает на ст. 222 путем заключения от обратного. В статье этой речь идет о том, что сделки, совершенные без согласия опекунов, недействительны; отсюда, говорит Сенат, можно заключить, что сделки, совершенные с согласия опекунов, действительны. Отсюда, опять путем заключения от обратного, можно вывести, что все остальные сделки с согласия опекунов могут совершаться малолетним. В результате всего изложенного необходимо прийти к тому выводу, что совершенно недееспособных с точки зрения возраста нет, если не считать тех детей, которые вообще не могут действовать с разумением. Данный вывод подкрепляется еще тем, что малолетние имеют личную дееспособность и деликтную дееспособность.

б. Что касается лиц несовершеннолетних, точнее, достигших 17 лет, то эти лица дееспособны (обладают также и деликатной дееспособностью), хотя дееспособность их терпит ограничения. Так, 1) они не могут самостоятельно, т.е. без согласия попечителей, совершать некоторых сделок, перечисленных в законе (ст. 220). Круг этих сделок довольно широк и сводится преимущественно к установлению долговых отношений (75/₃₉₈ и др.), распоряжению капиталами (ст. 220), распоряжением недвижимым имуществом и вообще свободному принятию на себя обязательств (ст. 221, 222, 770). Далее, несовершеннолетние не способны делать завещания, хотя бы с согласия своих попечителей (ст. 1019, ср. П. С. З. 1831 № 4844 § 7), короче, в этом случае они лишены дееспособности, неразрывно связанной с правоспособностью. Вполне понятно также, что они не могут также самостоятельно вступать в какие-либо сделки со своими попечителями (03/₈₈ ср. 93/₈). 2) Что же касается, наконец, неограниченной дееспособности несовершеннолетних, то она определяется кругом таких сделок, которые необходимы для «управления имением» (ст. 220). Понятие «управления» обнимает собою деятельность не только по охранению управляемого имущества, но и деятельность для извлечения из него выгод и доходов. Поэтому Сенат признал ныне, что отдача имущества в аренду и вообще заключение арендных договоров несовершеннолетним возможно самостоятельно, хотя суд может уничтожить их, признав убыточность и явный вред от них для несовершеннолетнего (09/₁₁₆).

в. Следует заметить, что признание неограниченной дееспособности в пределах только управления имением крайне недостаточно. Необходимо признать эту свободу в области профессии или ремесла (ст. 412 III У.), в сделках, заключение которых необходимо для удовлетворения потребностей жизни (ст. 505 П.), в частности для данных целей предоставить право кредитоваться. Наш Сенат допускает возможность кредита при условии общего согласия попечителя на забор товара в кредит (85/₆₄). Некоторое облегчение сделано также для лиц, отдающих свой труд в сельском хозяйстве (ст. 10 Полож. о найме на сельские работы т. XII ч. 2; изд. 1906), если только они имеют свой вид на жительство. Впрочем, и для лиц, не имеющих своего вида на жительство, не требуется, чтоб при самом заключении найма представлялось разрешение родителей: договор может быть заключен условно до вытребования детей родителями; напротив, дети, отданные родителями в обучение (ст. 2203), не могут нарушить договора раньше срока (99/₂).

Не всегда, однако, несовершеннолетние с достижением 17 лет приобретают неограниченную дееспособность в управлении своим имуществом, как это имеет место в отношении немых и глухонемых (3).

3. Дееспособность немых и глухонемых

Дееспособность немых и глухонемых (а не слепых и имеющих какие-либо иные физические недостатки) не расширяется с достижением 17 лет. Они остаются на положении малолетних (т.е. под опекою) до 21 года. С достижением же этого возраста, они [они по толкованию Сената – грамотные] тем самым сразу приобретают всю дееспособность совершеннолетних лиц (99/₁₁₆, иначе 96/₄₄ и Шершеневич). Но так как такое предоставление полной дееспособности может вредно отразиться на самих же глухонемых и немых, то они могут быть освидетельствованы тем же порядком, как и душевнобольные (см. 4). Причем, над ними может быть назначено попечительство. А если окажется, что глухонемые и немые не обучены грамоте и лишены всякого средства приобретать понятия и выражать свою волю, то, по предписанию Правительствующего Сената, учреждается опека (ст. 381). Само собою понятно, что сделки немых и глухонемых, совершенные ими до освидетельствования, предполагаются действительными. Недействительность их может быть лишь доказываема (99/₁₁₆).

4. Дееспособность душевнобольных.

Термин «душевнобольные» не известен нашим гражданским законам. В них употребляется два термина: «сумасшедший» и «безумный» (ст. 365 и сл.); причем, лишь под «сумасшедшими» можно понимать душевнобольных. Безумные же считаются не больными, а имеющими органический недостаток ума от рождения. В настоящее время указанное различие значения не имеет. Встречаются в законах также термины «умалишенный» (ст. 371 и 1017) и «слабоумный» (ст. 371, 79/₉₀). Некоторые законодательства, напр., германское, относят к душевнобольным также привычных пьяниц и, при некоторых условиях, ограничивают их в дееспособности. Что касается морфинистов, то вопрос этот до сих пор не выяснен, и его не решает Проект гражданского уложения.

В постановке вопроса о душевнобольных наши законы нуждаются в коренной реформе; в особенности важен здесь вопрос о безусловной недееспособности душевнобольных, когда они действовали с разумением. Тут возможны несколько случаев: 1) действия душевнобольных в период светлых промежутков; 2) действия их с намерением воспользоваться последствиями недействительности совершаемых ими действий и 3) действия их с разумением деликатных поступков.

1) Вопрос о светлых промежутках, в сущности, может иметь место в отношении только таких больных, болезнь которых по освидетельствовании признана официально, у нас – в административном порядке, т.к. без такого освидетельствования душевнобольные не лишаются своей дееспособности, и, следовательно, не может быть речи о светлых промежутках. Если душевнобольной официально признан таковым, то дееспособность возвращается ему путем нового освидетельствования в том же порядке – путем признания его выздоровления. Вопрос о светлых промежутках в нашей литературе довольно спорен. Большинство юристов и Сенат стоят на той точке зрения, что наши гражданские законы не знают светлых промежутков (01/₁₂₀). Новое освидетельствование считается единственным доказательством восстановления дееспособности душевнобольных; отсюда никакие другие доказательства выздоровления не могут иметь места. Сенат при этом ссылается на ст. 378 (конец). Однако другие юристы (особенно Гольмстен, отчасти Гойхбарг) высказывают противоположную мысль. Они исходят при том из тех соображений, что ст. 378 вместе с ст. 380 и 379 имеют в виду полное выздоровление; значит ст. 378 не имеет в виду временного выздоровления, а так как ограничительные законы не могут быть распространительно толкуемы, то сенатское распространительное толкование неправильно. Эти же юристы допускают, что завещание может быть составлено во время просветления (ст. 1016 и 1017). Вопрос, таким образом, в литературе остается открытым.

2) Далее, вопрос о том, как обезопасить контрагентов (большей частью, банк) в тех случаях, когда лицо ввело наме­ренно их в убыток, пользуясь тем, что оно было душевнобольным, вследствие чего сделка недействительна. Этот случай не предусматривается современными законодательствами, но некоторые юристы не могли не обратить внимание на эту неправильность. Так, высказано мнение (Рюмелин), что сделка душевнобольного тогда лишь не­действительна, когда будет доказано, что в момент ее создания у больного не было разумения (сознания). В данном вопросе выдвигается не столько интерес самого душевнобольного, сколько интересы 3-х лиц. Поэтому, с данной точки зрения, сделки, в которых воля налицо, должны быть признаны действительными.

3) Наконец, в отношении душевнобольных, действующих с ра­зумением своих деликтных действий, можно сослаться на ст. 654, в силу которой родители и надзирающие ответственны за вред и убытки, нанесенные душевнобольными, на основании ст. 653. Эта же статья указывает, что ответственность за вред и убытки малолетних ложится на родителей в тех случаях, когда малолетний действовал без разумения. Отсюда возможно заключить, что, если будет признано, что душевнобольной действовал с разумением, то он сам несет ответственность за свои преступления и проступки в смысле возмещения убытков. Это вытекает из сопоставления ст. 653 и 654.

В общем выводе, ограничения дееспособности по возрасту (2), по физическим недостаткам (3), по душевным болезням (4) объединяются одной идеей – желанием законодателя охранить интересы тех лиц, у которых нет сознательной воли, или воля эта недостаточно сознательна. На ряду с этим законодатель устанавливает и другой ряд ог­раничений в целях охраны интересов третьих лиц, не лишенных при том даже публичного характера. Этими третьими лицами являются близкие расточителя (5) и кредиторы несостоятельного долж­ника (6). Различие в указанных мотивах зако­нодателя существенно для установления объема ограничения дееспособности расточителей и несос­тоятельных. Во-первых, они ограничиваются только в имущественной дееспособности и, во-вторых, – поскольку это необходимо в инте­ресах других лиц вообще и вообще общественного порядка.

5. Дееспособность расточителей.

а. Расточители ограничены в своей имущественной дееспособности по причине мотовства. Под мотовством разумеют обыкновенную бес­цельную и бесполезную трату имущества, грозящую ни­щетой расточителю и его семье. В основу понятия о мотовстве кладется, таким образом, узкий семейный принцип, а не принцип общественной пользы, как это следовало бы. Идея общей пользы, хотя и в рамках сословности, тем не менее не чужда нашему законодательству. Она нашла себе признание в возможности, по инициативе начальника губернии, или губернатора, «предупреждать и пресекать роскошь безмерную и разорительную» (ст. 150 Уст. о пред. и прест. – т. XIV). Однако общественная точка зрения, а не узкосемейная, нашего закона о расточителях недостаточна в другом отношении: она развита в ущерб понятию о расточительности, ограниченной роскошью, как бы преступления, тогда как понятие расточительности гораздо шире понятия роскоши. Впрочем, наш Сенат слишком широко определяет расточительность, разумея под ней целый ряд повторяющихся действий невыгодного пользования имуществом для домашних расточителя (10/₂₂₂₀). При этом, как видно, принцип общественной пользы для сената не имеет значения. Напротив, новый закон об учреждении опеки по расточительности над сельскими обывателями (зак. 18 мая 1911 г.) основан как раз на данном принципе общественной пользы (ст. 3 указанного закона и кодифицированная уже ст. 146013 У. Г, С.). При этом, насколько можно судить по мотивам, под расточительность подводится и привычное пьянство, которое влечет за собою разорительное, резкое нарушение хозяйственных интересов. Таким образом, наше законодательство стремится стоять на более общественной точке зрения, чем это делает Сенат, и более правильно, чем последний, определяет расточительность.

б. Что касается теперь дееспособности расточителей, она ограничена таким образом, что здесь применяются основные начала о дееспособности малолетних (ст. 152 т. XIV и 98/₁₀₄). Поэтому, в частности, добровольная продажа недвижимого имущества расточителя возможна, но только с разрешения Сената. Такое приравнение расточителей к малолетним с точки зрения ограничения их имущественной дееспособности не может быть, однако, проведено вполне последовательно. Это особенно резко подчеркивается в области свободы завещания. Малолетние не могут оставлять завещаний; между тем такое право имеют расточители (76/₃₈₉, 99/₅₆). Кроме того, расточители, в отличие от малолетних, имеют хотя и ограниченную, процессуальную дееспособность (ст. 20 У. Г. С.; 90/₆₆).

в. Указанные ограничения дееспособности расточителей наступают, однако, не ранее признания их таковыми в особом порядке. В этом же порядке восстанавливается их дееспособность. Но возникает вопрос, не следует ли относить наступление ограничений дееспособности расточителей к более позднему моменту – учреждению опеки над расточителями. Сенат после довольно больших колебаний дал отрицательный ответ (95/₅₈, 05/₄₂). Несомненно, однако, что третьи лица не должны страдать, вступая в сделки с лицами, которые хотя и признаны расточителями, но расточителями еще не объявлены. Указанный вывод следует из того, что закон предписывает налагать запрещения на имения лиц, признанных расточителями, до момента учреждения над ними опеки (ст. 151 Уст. пред. прес. прест.) или также и ареста (ст. 9 зак. 18 мая 1911 г. и ст. 146016 У. Г. С.). Отсюда, указанные предупредительные меры показывают, что для третьих добросовестных лиц моментом ограничения дееспособности должно служить время учреждения опеки.

6. Дееспособность несостоятельных.

Как было замечено (конец 4), несостоятельные ограничиваются в имущественной дееспособности, поскольку это необходимо в интересах их кредиторов, участвующих в конкурсе (903/_22, ср. 06/₃₀). Ограничения несостоятельных наступают с момента объявления судом лица несостоятельным (ст. 21 У. Г. С., 75/₁₆₄), и лишь на время существования конкурса (06/₉). Однако и здесь, в интересах третьих лиц, признано, что до пропечатания публикаций о несостоятельности кредиторы не лишены права предъявлять иски к должнику в порядке искового производства (9/₃₆₆, ср. 95/₅₈, 81/₃₂; иначе 74/₈₆₉).

Таковы основные ограничения дееспособности человека в нашем праве. Они безусловно необходимы как в интересах самого человека (2–4), так и гражданского оборота (5–6). В этом обнаруживается существенное различие между ограничениями дееспособности и ограничениями правоспособности. Последние для гражданского права даются извне, первые черпают свою силу в самом гражданском праве.