Формальдегид не помогал. И дигиталис не помогал.
Ни одна природная дурь не срабатывала нормально: ни курение мейза - шелухи
мускатного или земляного ореха. Ни семена укропа, листья гортензии или латуковый
сок.
По ночам мамуля пробиралась с маленьким мальчиком по задним дворам других людей.
Она пила пиво, оставленное людьми для улиток и слизней, обгрызала их дурман,
паслен и кошачью мяту. Она притискивалась к припаркованным машинам и вынюхивала
их бензобаки. Откручивала крышку в газоне и нюхала масло обогревателя.
- Думаю, раз уж Ева смогла втащить нас в эту кашу - то я смогу нас вытащить, -
говорила мамуля. - Бог вообще любит видеть энтузиастов.
Притормаживали другие автомобили: машины с семьями, набитые багажом и домашними
собаками, но мамуля взмахом руки прогоняла их все.
- Кора головного мозга, мозжечок, - рассказывала она. - Вот где твоя проблема.
Если бы ей только удалось опуститься до использования одного лишь мозгового
стебля - она была бы исцелена.
Всё стало бы куда выше печали и радости.
Не бывает рыб, страдающих дикими сменами настроения.
Актинии всегда хорошо проводят время.
Гравий хрустел и осыпался у них под ногами. Проезжающие мимо них машины
создавали собственные тёплые порывы ветра.
- Моя цель, - сказала мамуля. - Не упростить себе жизнь.
Сказала:
- Моя цель - упростить себя.
Она рассказала маленькому мальчику, что семена ипомеи не помогают. Она
пробовала. Эффект не сохраняется. И листья сладкого картофеля не помогают. Как и
златоцвет, экстрагированный из хризантем. Как и нюханье пропана. Как и листья
ревеня и азалии.
После проведенной на чужом дворе ночи она оставляла надкушенным почти каждое
растение, что после обнаружат люди.
Всякие косметические лекарства, рассказывала она, всякие там нормализаторы
настроения и антидепрессанты, - избавляют лишь от симптомов большей проблемы.
Любая зависимость, говорила она, это просто способ лечения той же самой беды.
Наркотики, обжорство, алкоголь или секс - просто очередной способ найти покой.
Сбежать от того, что мы знаем. От нашего образования. От надкушенного яблока.
Язык, заявляла она, это всего лишь наш способ объяснить и развеять великолепие и
величие мира. Разобрать. Рассеять. Она сказала, что люди сроду не могли мириться
с тем, как на самом деле прекрасен мир. Как его невозможно объяснить и понять.
Впереди них по шоссе был ресторан с припаркованными вокруг грузовиками, большими
по размеру, чем сам ресторан. Некоторые из новых машин, которые отвергла мамуля,
стояли тут же. Доносился запах самой разной еды, которую жарили в одном и том же
горячем масле. Доносился запах моторов грузовиков, которые работали вхолостую.
- Мы больше не живём в реальном мире, - сказала она. - Мы живём в мире
условностей.
Мамуля остановилась и сунула руку в сумочку. Взяла мальчика за плечо и стала,
глядя на гору снизу вверх.
- Последний раз одним глазком на реальность, - сказала она. - И пойдём
завтракать.
Потом сунула в нос белую трубочку и вдохнула.
Глава 24
Если верить Пэйж Маршалл, моя мама прибыла из Италии уже беременная мной. Это
было через год после того случая, когда кто-то вломился в церковь в северной
части Италии. Всё это написано в мамином дневнике.
Если верить Пэйж Маршалл.
Моя мама сделала ставку на какой-то новый вид родильной обработки. Ей было почти
сорок. Замужем она не была, мужа не хотела, но кто-то пообещал ей чудо.
Тот же самый кто-то был известен как кое-кто, укравший картонную коробку из-под
кровати священника. В той коробке были последние бренные мощи одного человека.
Кого-то знаменитого.
То была его крайняя плоть.
Это была церковная реликвия, что-то вроде наживки, которой заманивали толпы
народу в церкви в средние века. Один из немногих ещё сохранившихся знаменитых
пенисов. В 1977 году один американский уролог приобрёл дюймовый сушёный пенис
Наполеона Бонапарта за сумму около четырёх тысяч долларов. Футовый пенис
Распутина, кажется, лежит где-то в Париже, на вельвете в полированном деревянном
ящичке. Двадцатидюймовый монстр Джона Диллинджера вроде бы хранится в бутыли с
формальдегидом, в Армейском медицинском центре им. Уолтера Рида.
Если верить Пэйж Маршалл, в мамином дневнике написано, что шести женщинам были
предложены эмбрионы, созданные из этого генетического материала. Пять из них так
и не были доношены до срока.
Шестой это я. А крайняя плоть была - Иисуса Христа.
Вот такой моя мама была ненормальной. Даже двадцать пять лет назад у неё уже
ехала крыша.
Пэйж засмеялась и наклонилась с ниткой чистить зубы следующей старухе.
- Надо отдать твоей матери должное за оригинальность, - добавила она.
Если верить католической церкви, то Иисус объединился со своей крайней плотью
при воскресении и вознесении. Если верить истории святой Терезы из Авилы, то
когда Иисус явился ей и взял её в невесты, крайнюю плоть он использовал, как
обручальное кольцо для неё.
Пэйж выдернула струну между зубов женщины, забрызгав кровью и едой линзы
собственных очков в чёрной оправе. Чёрный мозг на её голове покачнулся туда-
обратно, когда она пыталась рассмотреть верхний ряд старушечьих зубов.
Она сказала:
- Даже если рассказ твоей матери правда, нет доказательств того, что материал
был взят от действительной исторической личности. Скорей уж окажется, что твой
отец был каким-нибудь нищим еврейским неизвестно кем.
Старуха в кресле, растягивающая рот вокруг рук доктора Маршалл, закатила глаза и
вытаращилась на меня.
А Пэйж Маршалл заявила:
- Теперь ты вроде бы должен спокойно согласиться сотрудничать.
Сотрудничать?
- Согласно моему курсу лечения для твоей матери, - пояснила она.
Убить нерождённого ребёнка. Говорю - даже не будь я им, всё равно, мне кажется,
Иисус бы не одобрил.
- Конечно, одобрил бы, - возразила Пэйж. Она выдернула струну, брызнув на меня
застрявшим в зубах кусочком. - Разве Бог не пожертвовал собственным сыном, чтобы
спасти людей? Разве не в этом вся история?
Вот, снова она - тонкая грань между наукой и садизмом. Между преступлением и
жертвой. Между убийством собственного сына и тем, что сделал Авраам с Исааком по
Библии.
Старуха убрала лицо прочь от доктора Маршалл, вытолкнув языком струну и кусочки
окровавленной пищи изо рта. Посмотрела на меня и сказала своим скрипучим
голосом:
- Я тебя знаю.
С автоматизмом чихания, я ответил - "Простите". Простите, что трахал её кота.
Простите, что проехал по её клумбам. Простите, что сбил истребитель её мужа.
Простите, что смыл её хомячка в унитаз. Потом вздохнул, и спрашиваю у неё:
- Я ничего не забыл?
Пэйж попросила:
- Миссис Цунимитсу, откройте пошире рот.
А миссис Цунимитсу отозвалась:
- Я была с семьёй моего сына, мы ужинали, а ты чуть не подавился до смерти, -
говорит. - Мой сын спас тебе жизнь.
Продолжает:
- Я им так гордилась. Он до сих пор рассказывает эту историю людям.
Пэйж Маршалл поднимает на меня взгляд.
- По секрету, - сказала миссис Цунимитсу. - Мне кажется, мой сын, Пол, постоянно
трусил - до того вечера.
Пэйж присела, переводя взгляд со старухи на меня, туда-обратно.
Миссис Цунимитсу сцепила руки под подбородком, закрыла глаза и улыбнулась.
Сказала:
- Моя невестка тогда хотела развода, но когда увидела, как Пол тебя спас - снова
влюбилась.
Сказала:
- Я знала, что ты притворяешься. А все другие видели только то, что им хотелось.
Сказала:
- У тебя внутри несметные пространства для любви.
Эта старуха сидела, улыбалась и произнесла:
- Могу отметить, что у тебя самое благородное из сердец.
И, со скоростью чихания, я ответил ей:
- Ты - сраная сморщенная старая шизофреничка.
А Пэйж вздрогнула.
Объясняю всем: мне надоело, что меня дёргают туда-сюда. Ясно? Так что хватит
придуриваться. Мне насрать на сердце. Вам, ребята, не вызвать у меня никаких там
чувств. Вам меня - не достать.
Я грубый, дурной, подлый ублюдок. Точка.
Эта старая миссис Цунимитсу. Пэйж Маршалл. Урсула. Нико, Таня, Лиза. Моя мама.
Иногда бывает, вся моя жизнь кажется только я - против каждой идиотки-бабы во
всём проклятом мире.
Хватаю Пэйж Маршалл под локоть и тащу её на выход.
Никто не подловит меня на христоподобных чувствах.
- Слушайте сюда, - говорю. Потом ору. - Если бы я хотел что-то почувствовать, то
пошёл бы в чёртово кино!
Старая миссис Цунимитсу отвечает с улыбкой:
- Тебе не отвергнуть доброту своей истинной природы. Она сияет в глаза каждому.
Говорю ей - "заткни пасть". Пэйж Маршалл командую:
- Пошли.
Я докажу ей, что я не Иисус Христос. Истинная природа всех на свете - говно. У
людей нет души. Эмоции говно. Любовь говно. И я тащу Пэйж по коридору.
Мы живём и умираем, а всё остальное - бред. Это просто позорное девчачье дерьмо
насчёт чувств и трогательности. Просто надуманный субъективный эмоциональный
