Количество раз, после чего уже нельзя. Это Питеров принцип медицины. 5 страница

 

- Аминь.

 

Лучше всего - стукнуть ему под глотку так, чтобы слово "аминь" вышло как детское

"агу". Или чтобы он издал утиное "кря-кря". Или куриное "ко-ко". Только делать

это надо как бы нечаянно. И нельзя смеяться.

 

- Готово, - объявляет доктор Маршалл. Она выпрямляется, и, когда идёт выкинуть

окровавленную струну в мусор - замечает меня.

 

- Не хотел мешать, - говорю.

 

Она поднимает старухе подняться с кресла и просит:

 

- Миссис Уинтауэр? Вы можете пригласить ко мне миссис Цунимитсу?

 

Миссис Уинтауэр кивает. Сквозь щёки можно рассмотреть её язык, который тянется

туда-сюда во рту, ощупывая зубы, засасывая губы в тугие складки. Прежде, чем

выйти в коридор, она смотрит на меня и заявляет:

 

- Говард, я уже простила тебе твой обман. Можешь больше не приходить.

 

- Не забудьте прислать миссис Цунимитсу, - напоминает доктор Маршалл.

 

А я спрашиваю:

 

- Ну что?

 

А Пэйж Маршалл отвечает:

 

- Ну, мне придётся целый день проводить зубную гигиену. Что тебе нужно?

 

Нужно узнать, что сказано в мамином дневнике.

 

- Ах, это, - отзывается она. Со щелчком стаскивает латексовые перчатки и

заталкивает их в канистру с надписью "вредные отходы". - Дневник доказывает

только одно - что твоя мать помешалась задолго до твоего рождения.

 

Это как ещё помешалась?

 

Пэйж Маршалл смотрит на часы на стене. Машет рукой в сторону стула, - того с

виду обтянутого виниловой кожей кресла, которое только что покинула миссис

Уинтауэр, - и говорит:

 

- Присядь, - натягивает новую пару перчаток из латекса.

 

Она что - собралась чистить мне зубы?

 

- Изо рта лучше пахнуть будет, - отвечает она. Выпутывает новый отрезок нитки

для зубов и повторяет:

 

- Садись, а я расскажу тебе, что в дневнике.

 

Ну, сажусь я, - а под моим весом из кресла выталкивается облако мерзкой вони.

 

- Это не я, - говорю. - В смысле, про запах. Я этого не делал.

 

А Пэйж Маршалл уточняет:

 

- Перед тем, как ты родился, твоя мать некоторое время провела в Италии, так?

 

- И что - в этом большой секрет? - спрашиваю.

 

А Пэйж говорит:

 

- В чём?

 

В том, что я итальянец?

 

- Нет, - отвечает Пэйж. Она склоняется к моему рту. - Но твоя мать - католичка,

так?

 

От струны больно, когда она протягивает её между парой зубов.

 

- Пожалуйста, скажи, что ты шутишь, - прошу. - Быть не может, что я итальянец да

ещё католик! Такого мне просто не вынести.

 

Говорю ей, что давно всё это знаю.

 

А Пэйж приказывает:

 

- Помолчи, - и отклоняется назад.

 

- Так кто же мой отец? - спрашиваю.

 

Она склоняется к моему рту, и струна проскальзывает между пары задних зубов.

Вкус крови скапливается у основания моего языка. Она внимательно щурится вглубь

меня и отвечает:

 

- Ну, в общем, если веришь в Святую Троицу, то ты и есть свой собственный отец.

 

Я свой собственный отец?

 

Пэйж рассказывает:

 

- То есть, мне кажется, слабоумие твоей матери берёт начало ещё до твоего

рождения. Согласно с тем, что написано в её дневнике, она была помешана как

минимум с последних лет третьего десятка.

 

Она выдёргивает струну, и частицы еды забрызгивают ей халат.

 

Я спрашиваю, что ещё значит - Святая Троица?

 

- Ну, это самое, - объясняет она. - Отец, Сын, Святой Дух. Три в одном.

Трилистник святого Патрика.

 

Да чёрт её дери, может она мне сказать, коротко и ясно, - спрашиваю, - что

говорится обо мне в мамином дневнике?

 

Она смотрит на окровавленную струну, только что выдернутую из моего рта, и

разглядывает мои частицы пищи и крови, забрызгавшие ей халат, и сообщает:

 

- Такое помешательство среди матерей не редкость, - склоняется со струной и

обвивает ей очередной зуб.

 

Кусочки этой дряни, полупереваренной дряни, о которой я даже понятия не имел,

вырываются на свободу и вылетают наружу. Когда она таскает мою голову за нитку

для зубов - я прямо лошадь в удилах из Колонии Дансборо.

 

- Твоя бедная мать, - продолжает Пэйж Маршалл, глядя сквозь кровь, забрызгавшую

стёкла её очков. - Настолько помешалась, что искренне считает, будто ты - второе

Христово пришествие.

 

 

Глава 23

 

 

Каждый раз, когда кто-то в новой машине предлагал подбросить их, мамуля отвечала

водителю:

 

- Нет.

 

Они стояли на обочине, глядя, как новый "кадиллак", "бьюик" или "тойота"

исчезают вдали, а мамуля говорила:

 

- Запах новой машины - это запах смерти.

 

То был третий или четвёртый раз, когда она вернулась забрать его.

 

Запах клея и резины в салоне нового автомобиля - это формальдегид, рассказала

она ему, - то же самое, в чём хранят покойников. Он же - в новых домах и новой

мебели. Такое называется "дегазация". Можно надышаться формальдегидом от новой

одежды. Когда наглотаешься достаточно - жди желудочные спазмы, рвоту и понос.

 

См. также: Отказ печени.

 

См. также: Шоковый синдром.

 

См. также: Смерть.

 

Если ищешь просветление, сказала мамуля, то новая машина - не ответ.

 

Вдоль дороги цвела наперстянка, высокие стебли бело-фиолетовых цветков.

 

- Дигиталис этот, - заметила мамуля. - Тоже не помогает.

 

Если поесть цветочков наперстянки - они вызовут тошноту, бред, помутнение

зрения.

 

Над ними грудью в небо вздымалась гора, задевающая облака и укрытая соснами, - а

потом, повыше, шапочкой снега. Она была такой большой, что, сколько бы они не

шли, оставалась на том же месте.

 

Мамуля достала из сумки белую трубочку. Сжала плечо глупого маленького мальчика

для равновесия и крепко втянула воздух, воткнув трубочку себе в ноздрю. Потом

выронила трубочку на гравий обочины и молча стояла, глядя на гору.

 

Гора казалась такой большой, что им придётся идти мимо неё вечно.

 

Когда мамуля отпустила его, глупый мальчик подобрал трубочку. Протёр от крови

краем рубашки и отдал ей.

 

- Трихлорэтан, - объявила мамуля, протягивая и показывая ему трубочку. - Все мои

тщательные исследования показывают, что это лучшее из существующих лекарство

против опасных излишков человеческих знаний.

 

Она запихала трубочку обратно в сумку.

 

- К примеру, вот эта гора, - сказала она. Взяла глупый подбородок малыша между

большим и указательным пальцами, заставив его посмотреть вместе с ней. - Эта

большая славная гора. На один мимолётный миг, как мне кажется, у меня получилось

её рассмотреть.

 

Притормозила очередная машина, что-то коричневое и с четырьмя дверями, слишком

поздней модели, поэтому мамуля прогнала её, помахав рукой.

 

В коротком проблеске мамуля видела гору, не думая о лесозаготовках, лыжных

курортах и лавинах, о поддержке живой природы, геологии тектонических плит,

климатических зонах, пристанище под сенью или местоположении инь-ян. Она видела

гору, не обрамлённую языком. Не заключённую в клетку ассоциаций. Она видела её,

не глядя сквозь призму всех правдивых вещей, которые она знала про горы.

Увиденное в том проблеске было даже не "гора". Это не был природный ресурс. У

той вещи не было названия.

 

- Вот и большая цель, - сказала она. - Найти лекарство от знаний.

 

От образования. От жизни внутри собственного разума.

 

Машины проезжали мимо по шоссе, и мамуля с маленьким мальчиком пошли дальше мимо

горы, по-прежнему торчавшей на одном месте.

 

Ещё со времён библейской истории про Адама и Еву, человечество было немножко

слишком умнее того, что пошло бы ему на пользу, рассказала мамуля. Ещё со времён

как съели то яблоко. Её цель была отыскать если не лекарство, так хоть способ