Количество раз, после чего уже нельзя. Это Питеров принцип медицины. 4 страница

фантазии.

 

Она говорила мужчине на кушетке:

 

- Итак, начнём?

 

Даже если парень утверждал, что придёт не за сексом, мамуля всё равно говорила

ему принести полотенце. Платишь наличными. Не просишь её выслать тебе счёт

потом, или расплатиться через какую-то страховую компанию, потому что такое ей

было совершенно ни к чему.

 

Получаешь только пятьдесят минут. Парни должны были точно знать, чего хотят.

 

Это значит - женщину, позы, обстановку, игрушки. Не надо изливать ей никакие

капризы в последнюю минуту.

 

Она приказывала мистеру Джонсу прилечь. Закрыть глаза.

 

"Позвольте всему напряжению на вашем лице раствориться. Сначала ваш лоб: дайте

ему разгладиться. Расслабьте точку между своих глаз. Представьте ваш лоб гладким

и расслабленным. Потом мышцы вокруг глаз - гладкими и расслабленными. Потом

мышцы вокруг рта. Гладкими и расслабленными".

 

Даже если парни утверждали, будто желают немного сбросить вес - они хотели

секса. Если желали бросить курить. Справиться со стрессом. Перестать грызть

ногти. Вылечиться от заикания. Бросить пить. Очистить кожу. Какая бы тема не

поднималась, всё оказывалось потому, что они не трахаются. Чего бы ни заявляли,

мол, им хотелось бы - здесь они получали секс, и проблема была решена.

 

Была ли мамуля сострадательной душой, или же потаскухой - трудно сказать.

 

Сексом практически всё можно вылечить.

 

Она была лучшим психиатром в этой области, - или же шлюхой, которая трахается с

твоим мозгом. Ей, понятно, не нравилось заниматься такими делами с клиентами, -

ну да она ведь никогда и не планировала зарабатывать этим на жизнь.

 

Сеанс такого типа, сексуального, в первый раз получился случайно. Клиент,

которому хотелось бросить курить, желал обратиться к тому дню, когда ему было

одиннадцать, и он сделал первую в жизни затяжку. Чтобы вышло припомнить, какой

паршивой она была на вкус. Чтобы можно было бросить, возвратившись назад и

никогда не начиная. Основная идея была такой.

 

Во второй сеанс этот клиент захотел встретиться с отцом, который умер от рака

лёгких - просто чтобы поговорить. Такое до сих пор очень даже нормально. Люди

постоянно мечтают повстречать знаменитых ныне мёртвых людей: ради руководства,

ради совета. В его второй сеанс всё было так реалистично, что в третий сеанс

клиент захотел встретиться с Клеопатрой.

 

Каждому клиенту мамуля говорила - "Пускай всё напряжение стечёт с вашего лица в

шею, потом из шеи в грудь. Расслабьте плечи. Позвольте им расправиться и

вдавиться в кушетку. Представьте, что большой вес давит на ваше тело, погружая

ваши руки глубже и глубже в подушки дивана.

 

Расслабьте свои плечи, локти, кисти. Представьте, как напряжение сбегает

струйками в каждый палец, потом расслабьтесь и вообразите, как напряжение

сливается через каждый из их кончиков".

 

Она всего лишь помещала его в транс, в гипнотическую индукцию, и вела дальнейшие

события. Он не возвращался назад во времени. Ничего реального здесь не было.

Важно было то, что ему хотелось, чтобы произошло всё это.

 

Наша мамуля просто давала историю раз-за-разом. Описание вздох-за-вздохом.

Комментарии в цвете. Вообразите, что слушаете бейсбольный матч по радио.

Представьте, насколько реалистичным он может казаться. Теперь вообразите его из

серьёзного транса тета-уровня, - из глубокого транса, где вы можете слышать и

нюхать. Чувствовать вкус и осязать. Представьте как Клеопатра катается по ковру

- обнажённая, совершенная и олицетворяющая всё, о чём вы мечтали.

 

Представьте Саломею. Представьте Мэрилин Монро. Если бы вы могли вернуться в

любой исторический период и получить любую женщину - женщин, которые сделают

всё, что вам вздумается. Потрясающих женщин. Знаменитых женщин.

 

Театр разума. Бордель подсознания.

 

Вот так всё начиналось.

 

Конечно, она занималась именно гипнозом, но на самом деле это было не странствие

вглубь реальной жизни. Это было скорее вроде направленной медитации. Она

говорила мистеру Джонсу сфокусировать напряжённость на груди и позволить ей

рассеяться. Позволить ему стечь в талию, бёдра, ноги. "Представьте, как вода

спиралью уходит по стоку. Расслабьте каждую часть вашего тела и позвольте

напряжённости стечь в колени, голени, ступни.

 

Представьте, как дым уходит. Позвольте ему рассеяться. Смотрите, как он

исчезает. Пропадает. Растворяется".

 

В регистрационной книге напротив имени у неё было обозначено - "Мэрилин Монро",

как и у большинства парней, пришедших сюда в первый раз. Она могла жить за счёт

одной только Мэрилин. Она могла жить за счёт одной только принцессы Дианы.

 

Она говорила мистеру Джонсу - "Представьте, что вы смотрите в голубое небо, и

вообразите самолётик, который рисует букву Z. Теперь позвольте ветру стереть эту

букву. Теперь вообразите самолётик, который рисует букву Y. Позвольте ветру

стереть её. Потом букву X. Сотрите её. Теперь букву W.

 

Позвольте ветру стереть её".

 

На самом деле она только строила декорации. Просто представляла мужчин их

идеалу. Она подстраивала для них свидание с их собственным подсознанием, - ведь

ничто не окажется настолько хорошим, настолько ты можешь его представить. Никто

не прекрасен настолько, насколько оказывается таким у тебя в голове. Ничто так

не возбуждает, как собственная фантазия.

 

Здесь ты получаешь секс, о котором мог только мечтать. Она оформляла декорации и

проводила все вступления. Всё оставшееся время сеанса - смотрела на часы, иногда

читала книгу или разгадывала кроссворд.

 

Здесь ты никогда не разочаруешься.

 

Глубоко погружённый в собственный транс, парень лежал на своём месте, дёргался и

выгибался, как собака, которая во сне гоняет кроликов. Среди всякой порции

парней ей попадался любитель покричать, постонать или поохать. Трудно сказать,

что приходило в голову людям по соседству. Ребята в приёмной слышали шорох, и

это обычно сводило их с ума.

 

После сеанса парень вымокал от пота, его рубашка была мокрой и липла к нему,

штаны были в пятнах. Некоторым приходилось выливать пот из ботинок. Вытряхивать

его из волос. Кушетка в её кабинете была с покрытием "Скотчгард", но на самом

деле, ей никогда не давали просохнуть. Сейчас она запечатана в прозрачный

пластиковый чехол: скорее для того, чтобы удержать внутри годы этой дряни, чем

для защиты от внешнего мира.

 

Поэтому каждый парень должен был принести с собой полотенце: в портфеле, в

бумажном пакете, в спортивной сумке с чистой сменой белья. В промежутках между

клиентами она разбрызгивала повсюду освежители воздуха. Открывала окна.

 

Она говорила мистеру Джонсу - "Пускай всё напряжение в вашем теле скапливается в

пальцах ног, потом стекает прочь. Всё напряжение. Представьте, что всё ваше тело

гладкое. Расслабленное. Рассеянное. Расслабленное. Тяжёлое. Расслабленное.

Пустое. Расслабленное.

 

Дышите животом вместо груди. Вдох - потом выдох.

 

Вдох - потом выдох.

 

Делайте вдох.

 

Потом выдох. Гладко и ровно.

 

Ваши ноги наливаются усталостью и тяжестью. Ваши руки наливаются усталостью и

тяжестью".

 

Первым делом, как помнилось глупому маленькому мальчику, мамуля занималась

очищением домов - не пылесосила или вытирала пыль, а очищала духовно, проводила

экзорцизмы. Самое трудное было заставить людей из рекламного справочника пускать

её объявление под заглавием "Экзорцист". Идёшь и жжёшь шалфей. Читаешь "Отче

наш" и ходишь туда-сюда. Можно ещё побить в глиняный барабан. Объявляешь дом

очищенным. Клиенты заплатят и за такое.

 

Насчёт холодных пятен, дурных запахов, зловещих предчувствий - в основном людям

и не нужен экзорцист. Им нужен новый камин, сантехник или декоратор интерьера.

Речь о том, что не важно - кому что придёт в голову. Важно то, что они уверены -

у них проблема. Большая часть таких подработок достаётся от агентов по

недвижимости. В нашем городе существует закон об оглашении данных по

недвижимости, и люди готовы объявить о тупейших недостатках: не только про

асбест и захоронения топливных цистерн, но и насчёт призраков и полтергейста.

Покупатели на грани сделки, им нужно немного перепроверить дом. Звонит агент, и

ты проводишь небольшое представление: жжёшь чуток шалфея - и все в выигрыше.

 

Они получают что хотят, плюс хорошую историю для пересказа. Жизненный опыт.

 

Потом появился Фэнг Шу, как помнил малыш, и клиенты уже желали экзорцизм и

хотели, чтобы она им сообщила, куда поставить диван. Клиенты спрашивали, где

расположить кровать, чтобы не вышло, что она стоит на пути комода, углом

перекрывающего ци. Где им развесить зеркала, чтобы те отражали поток ци назад

вверх по лестнице, или прочь от раскрытых дверей. Именно такими делами всё

обернулось. Вот чем занимаются люди с высшим англоязычным образованием.

 

Её резюме само по себе было доказательством существования реинкарнации.

 

С мистером Джонсом она прогоняла алфавит в обратном порядке. Говорила ему - "вы

стоите на лугу, поросшем травой, но вот находят облака, спускаясь ниже и ниже,

покрывая вас, и окутывают вас густым туманом. Густым, светлым туманом.

 

Представьте, что стоите в светлом прохладном тумане. Будущее от вас по правую

руку. Прошлое - по левую. Туман оседает сырой прохладой на вашем лице.

 

Поверните налево и начните идти".

 

"Представьте", - рассказывала она мистеру Джонсу, - "Тень в тумане прямо впереди

вас. Продолжайте идти. Почувствуйте, как завеса тумана начинает подниматься.

Почувствуйте на ваших плечах яркий и тёплый свет солнца.

 

Тень становится ближе. С каждым шагом тень проявляется всё больше и больше".

 

Здесь, внутри своего разума, вы в полном уединении. Здесь нет разницы между тем,

что есть и что может произойти. Вам не подхватить никакую болезнь. Или

мандавошек. Не нарушить никакой закон. И не заниматься ничем меньшим из того

лучшего среди всего, что вы можете себе представить.

 

Можно делать всё, что можете вообразить.

 

Она командовала каждому из клиентов - "Вдох. Теперь выдох".

 

Можно обладать кем угодно. И где угодно.

 

"Вдох. Теперь выдох".

 

С Фэнг Шу она перешла на канализирование. Древние боги, просветлённые воины,

умершие домашние любимцы - она их всех подделывала. Канализирование вело к

гипнозу и регрессиям в прошлую жизнь. Регрессии людей привели её сюда, к девяти

ежедневным клиентам по двести баксов с каждого. К ребятам, торчащим целыми днями

в приёмной. К жёнам, которые звонили и орали на маленького мальчика:

 

- Я знаю, что он здесь. Что бы он там не утверждал - он женат.

 

К жёнам, которые торчали снаружи по машинам, звонили по автомобильным телефонам

и сообщали:

 

- Не думайте, что я не в курсе, что у вас там происходит. Я следила за ним.

 

Речь не о том, что мамуля начинала с идеи вызывать мощнейших женщин в истории,

чтобы те работали руками, делали минеты, "пятьдесят-на-пятьдесят" и "вокруг

света".

 

Всё накопилось снежным комом. Первый из парней проболтался. Позвонил его друг.

Позвонил друг второго парня. Поначалу они просили вылечить что-нибудь

приемлемое. Привычку курить или жевать табак. Плеваться на людях. Воровать по

магазинам. А потом все хотели только секс. Хотели Клару Боу, Бэтси Росс,

Элизабет Тудор и Королеву Шебы.

 

И каждый день она бегала в библиотеку, чтобы изучить женщин на следующий день:

Элеонор Рузвельт, Амелию Ирхарт, Гэрриэт Бичер Стоув.

 

"Вдох, потом выдох".

 

Ребята звонили, изъявляя желание отодрать Элен Хэйес, Маргарет Сэнджер и Эйми

Сэмпль Мак-Ферсон. Они хотели пялить Эдит Пиаф, Сужурнер Тру и Императрицу

Теодору. А маму поначалу очень утомлял тот факт, что всех таких ребят занимали

только мёртвые женщины. И то, что они никогда не просили одну и ту же женщину

дважды. И то, что сколько подробностей она не вкладывала в сеанс - им хотелось

только драть и пялить, пихать и дрючить, долбить, вставлять, трахать, шлёпать,

тарить, засаживать, пороть и скакать.

 

Бывало, иногда даже не хватало эвфемизмов.

 

Бывает, эвфемизм ближе к истине, чем то, что он скрывает за собой.

 

И на самом деле всё было вовсе не ради секса.

 

Эти ребята все как один подразумевали именно то, о чём просили.

 

Им не нужны были беседы, костюмы или историческая точность. Они хотели Эмили

Дикинсон, которая стоит голой на высоких каблуках, - одна нога у неё на полу, а

другая закинута на стол, - согнувшись и проводя перьевой ручкой по щели своей

задницы.

 

Они готовы были заплатить двести баксов за то, чтобы попасть в транс и

повстречать Мэри Кэссетт в подбитом лифчике.

 

Не каждый мужчина мог оплатить её сеансы, поэтому ей снова и снова

подворачивалась всё та же разновидность. Они парковали свои минифургоны за шесть

кварталов и торопились к дому, прикрываясь в тени зданий - за каждым парнем

тащилась его тень. Они вваливались в чёрных очках, потом ждали, отгородившись

газетами и журналами, пока их не звали по имени. Или по прозвищу. Если мамуле с

глупым маленьким мальчиком доводилось как-нибудь встретить их на публике, эти

мужчины прикидывались, что с ней незнакомы. На публике у них были жёны. В

супермаркете - у них были дети. В парке - собаки. У них были настоящие имена.

 

Они расплачивались с ней отсыревшими двадцатками и полтинниками из влажных

промокших бумажников, набитых запотевшими фотографиями, библиотечными

пропусками, кредитными карточками, членскими билетами клубов, правами, мелочью.

Обязательствами. Ответственностью. Действительностью. "Представьте", - говорила

она каждому клиенту. - "Свет солнца на вашей коже. Представьте как солнце

теплеет и теплеет с каждым вашим выдохом. Солнце тепло и ярко светит на ваше

лицо, на вашу грудь, на ваши плечи.

 

Вдох. Потом выдох.

 

Вдох. Выдох".

 

Все её повторные клиенты хотели уже представлений типа "девчонка-на-девчонке",

хотели вечеринок с парочкой девушек - Индира Ганди и Кэрол Ломбард. Маргарет

Мид, Одри Хэпбёрн и Дороти Дикс. Повторные клиенты не желали даже быть собой из

жизни. Лысые просили здоровые, густые волосы. Жирные просили мускулы. Бледные -

загар. Начиная с какого-то сеанса каждый из мужчин желал крепкую эрекцию в фут

длиной.

 

Так что это не было настоящими регрессиями в прошлую жизнь. И это не было

любовью. Такое не было историей и не было реальностью. Такое не было

телевидением, но происходило в твоих мозгах. Это была передача, а она была

передатчик.

 

Это не был секс. Она была просто экскурсоводом в эротический сон. Гипно-

стриптизёршей.

 

Каждый парень оставался в штанах в целях техники безопасности. В целях

удержания. Вся дрянь заходила куда дальше финальных следов. И такое

предотвращало случайности.

 

Мистер Джонс получал стандартный курс Мэрилин Монро. Он каменел на кушетке,

потел и хватал ртом воздух. Глаза у него закатывались. Рубашка темнела в

подмышках. Промежность вздымалась палаткой.

 

"А вот и она", - говорила мамуля мистеру Джонсу.

 

"Туман рассеялся, и вокруг сияющий, тёплый день. Ощутите воздух на своей

обнажённой коже, на голых руках и ногах. Ощутите, как вы разогреваетесь с каждым

выдохом. Почувствуйте, как становитесь выше и шире. Вы уже крепче и твёрже,

багровее и трепетнее, чем вам когда-либо казалось".

 

Её часы показывали, что до следующего клиента им оставалось около сорока минут.

 

"Туман рассеялся, мистер Джонс, и тень перед вами - это Мэрилин Монро в тугом

атласном платье. Она улыбается в золоте, её глаза полуприкрыты, её голова

откинута назад. Она стоит в поле среди цветочков и поднимает руки, а когда вы

подступаете ближе - её платье соскальзывает на землю".

 

Глупому маленькому мальчику мамуля обычно объясняла, что это не секс. То были не

столько настоящие женщины, сколько условности. Проекции. Секс-символы.

 

Сила внушения.

 

Мистеру Джонсу мамуля говорила:

 

- Обладайте ею.

 

Говорила:

 

- Она вся ваша.

 

 

Глава 21

 

 

В эту первую ночь Дэнни стоит у входной двери, сжимая что-то, обёрнутое в

розовое одеяло. Всё это видно в глазок маминой двери: Дэнни в своей широченной

клетчатой куртке; Дэнни укачивает на груди какого-то ребёночка, нос у него

пузырём, глаза пузырём, - всё пузырём из-за линзы глазка. Всё искажено. Его

руки, сжимающие свёрток, побелели от напряжения.

 

А Дэнни орёт:

 

- Открой, братан!

 

А я открываю дверь настолько, насколько позволяет цепочка от грабителей.

Спрашиваю:

 

- Что у тебя там?

 

А Дэнни поправляет одеяло на своём маленьком свёртке и отвечает:

 

- А на что похоже?

 

- Похоже на ребёнка, - говорю.

 

А Дэнни отзывается:

 

- Хорошо, - обхватывает розовый свёрток покрепче и просит. - Пусти, братан, а то

уже тяжеловато.

 

Тогда я сдвигаю цепочку. Отхожу в сторону, а Дэнни устремляется внутрь и в угол

гостиной, где взваливает ребёнка на обтянутый пластиком диван.

 

Розовое одеяло спадает, и наружу показывается камень: серый, гранитного оттенка,

начищенный и гладкий на вид. Никакого ребёночка, на полном серьёзе, только этот

булыжник.

 

- Спасибо за идею с ребёнком, - говорит Дэнни. - Люди видят молодого парня с

ребёнком - и очень мило с тобой обходятся, - продолжает. - А видят парня,

который тащит камень - и сразу все в напряге. Особенно если пытаешься затащить

его в автобус.

 

Он прижимает край розового одеяла подбородком и берётся складывать его, держа

перед собой, и рассказывает:

 

- Плюс когда ты с ребёнком - тебе всегда уступят место. А если забудешь деньги -

тебя не выкинут, - Дэнни забрасывает одеяло через плечо, интересуется:

 

- Вот это дом твоей мамы?

 

Обеденный стол завален сегодняшними именинными открытками и чеками, моими

благодарственными письмами, большим журналом, в котором "кто" и "где". Ещё тут

мамин старенький десятиклавишный сумматор, с такой ручкой, как на игровом

автомате, которую надо дёргать сбоку. Усевшись, начинаю заполнять сегодняшнюю

квитанцию, отзываюсь:

 

- Ну да, это её дом, до тех пор, пока налоговики не вышвырнут меня через пару

месяцев.

 

Дэнни сообщает:

 

- Хорошо, что у тебя здесь целый дом, а то мои предки требуют, чтобы со мной

убрались все мои камни.

 

- Братан, - спрашиваю. - Это сколько же их у тебя?

 

Он добывает по камню за каждый день своего воздержания, объясняет Дэнни. Этим он

занимается по ночам, чтобы иметь занятие. Ищет камни. Моет их.

 

Тащит их домой. Таким вот образом его реабилитация должна заключаться в

серьёзных и хороших поступках, вместо того, чтобы просто не делать мелкую дрянь.

 

- Я тогда не занимаюсь этим, братан. - поясняет Дэнни. - Ты себе не

представляешь, как трудно найти в городе хорошие камни. В смысле, не всякие там

куски бетона или эти пластмассовые булыжники, в которых народ прячет свои

запасные ключи.

 

Сегодняшний итог по чекам - семьдесят пять баксов. Всё от незнакомцев,

проводивших мне приём Хеймлига по всяким-разным ресторанам. Это ни на грамм не

похоже на деньги, в которые, как мне кажется, обойдётся трубка для желудка.

 

Спрашиваю Дэнни:

 

- И сколько же дней у тебя пока накопилось?

 

- На сумму в сто двадцать семь камней, - отвечает Дэнни. Останавливается у стола

около меня, разглядывает именинные открытки, разглядывает чеки, интересуется:

 

- А где же знаменитый дневник твоей мамы?

 

Подбирает именинную открытку.

 

- Прочитать не выйдет, - говорю.

 

Дэнни извиняется:

 

- Прости, братан, - и пристраивает открытку на место.

 

"Да нет", - говорю ему. Дневник. Он на каком-то иностранном языке. Поэтому

прочитать не получится. Наверное, мама рассчитывала, чтобы я не смог тайком

подсмотреть в него в детстве, когда писала его так.

 

- Братан, - сообщаю. - Кажись, там по-итальянски.

 

А Дэнни отзывается:

 

- По-итальянски?

 

- Ну да, - говорю. - Знаешь, вроде "спагетти"?

 

По-прежнему стоя в своей широкой клетчатой куртке, Дэнни спрашивает:

 

- Ты уже ел?

 

Пока нет. Запечатываю конверт с квитанцией.

 

Дэнни спрашивает:

 

- Как думаешь, меня завтра изгонят?

 

Да, нет, наверное. Урсула видела его с газетой.

 

Квитанция готова назавтра к отправке в банк. Все благодарственные записки и

опущенные письма подписаны, марки наклеены, всё готово в почту. Беру куртку с

дивана. Около неё вдавливает пружины камень Дэнни.

 

- Так что там насчёт этих камней, - говорю.

 

Дэнни открыл парадную дверь и стоит на выходе, пока я тушу кое-где свет.

Рассказывает, стоя в проходе:

 

- Да не знаю. Но камни-то, это же, типа - земля. Эти камни вроде как набор. Это

земля, но её нужно как-то собрать в кучу. Типа земельное владение, только оно

пока дома.

 

Говорю:

 

- Сто пудов.

 

Мы выходим, и я закрываю за нами дверь. Ночное небо усыпано звёздами. Все не в

фокусе. Луны нет.

 

На улице, на тротуаре, Дэнни разглядывает грязь и произносит:

 

- Я думаю, было такое: когда Бог захотел создать землю из хаоса, он первым делом

взял и слепил в кучу много камней.

 

Пока мы идём, благодаря его новому озабоченному поведению мои глаза уже бегают

по пустырям и окрестностям на предмет камней, которые можно подобрать.

 

Направляясь со мной к автобусной остановке, по-прежнему со сложенным розовым

одеялом через плечо, Дэнни сообщает:

 

- Я беру только никому не нужные камни, - говорит. - Приносить буду только по

одному камню за ночь. Потом, думаю - придумаю следующее дело, понял - что

последует дальше.

 

Какая дикая идея. Мы собираемся таскать в дом камни. Коллекционируем землю.

 

- Помнишь ту девчонку, Дайкири? - спрашивает Дэнни. - Танцовщицу с ракообразной

родинкой, - поясняет. - Ты же не спал с ней, а?

 

Мы воруем недвижимость. Крадём твёрдый грунт.

 

А я спрашиваю:

 

- Чего так решил?

 

Мы прямо парочка преступников-землекрадов.

 

А Дэнни отвечает:

 

- На самом деле её зовут Бэт.

 

При таком образе мышления, у Дэнни, наверное, скоро появятся планы взяться за

постройку собственной планеты.

 

 

Глава 22

 

 

Доктор Пэйж Маршалл туго натягивает какую-то белую струну между двух рук в

перчатках. Стоя над сидящей в кресле сдутой сморщенной старухой, доктор Маршалл

командует:

 

- Миссис Уинтауэр? Откройте рот, пожалуйста, настолько широко, насколько

сможете.

 

Эти латексовые перчатки; та желтизна, которую они придают рукам - один-в-один

так же выглядит трупная кожа. У медицинских трупов с занятий по анатомии на

первом курсе, со сбритыми на голове и в интимных местах волосами. С коротенькой

щетиной волос. Кожа у них словно куриная, - как у дешёвой варёной курицы,

желтеющая и покрытая фолликулами. Волосы, перья - всё это просто кератин. Мышцы

человеческого бедра выглядят точно как тёмное мясо индейки. После анатомии на

первом курсе нельзя уже смотреть на курицу или индейку и при этом не жрать

мертвечину.

 

Старуха откидывает голову назад, демонстрируя свои зубы, выстроившиеся

коричневым полукругом. Язык у неё подёрнут белым. Глаза закрыты. Вот так же все

эти старухи выглядят на причастии, в католическую мессу, когда ты мальчик с

алтаря, который должен следовать за священником, пока тот кладёт облатку на один

язык за другим. Церковь говорит, что можно принять гостию в руку, потом

накормить себя - но этих старушек оно не касается. В церкви всё смотришь на

причастии вдоль перил и всё видишь двести раззявленных ртов: двести бабуль тянут

языки навстречу спасению.

 

Пэйж Маршалл склоняется и всовывает белую струну старухе между зубов. Потом

тянет её, и когда струна вылетает изо рта, оттуда выплёскиваются какие-то мягкие

серые частицы. Она пропускает струну между следующей парой зубов, и струна

возвращается наружу красной.

 

При кровотечении дёсен см. также: Рак ротовой полости.

 

См. также: Некротический язвенный гингивит.

 

Единственный приятный момент в работе мальчиком с алтаря: ты должен держать

дискос у подбородка каждого, кто получает причастие. Это золотой подносик с

ручкой, которым ловят гостию, если та падает. Ведь, даже если гостия шлёпнется

на пол - её всё равно нужно съесть. На этот момент она уже освящена. Она

становится христовым телом. Воплощением плоти.

 

Наблюдаю сзади, как Пэйж Маршалл снова и снова засовывает окровавленную струну

старухе в рот. Серые и белые частицы грязи скапливаются спереди на её халате. И

маленькие крапинки розового.

 

Какая-то медсестра заглядывает в дверь, интересуется:

 

- Всё здесь в порядке? - спрашивает старуху в кресле. - Пэйж не делает вам

больно, правда?

 

Та булькает в ответ.

 

Сестра спрашивает:

 

- Это что значило?

 

Старуха сглатывает и отвечает:

 

- Доктор Маршалл очень аккуратна. Она куда бережнее обращается моими зубами, чем

вы.

 

- Почти всё, - говорит доктор Маршалл. - Вы такая молодец, миссис Уинтауэр.

 

А медсестра пожимает плечами и уходит.

 

Приятный момент в работе мальчиком с алтаря - это стукнуть дискосом кому-нибудь

под глотку. Люди стоят на коленях, сцепив руки в молитве, и та лёгкая гримаса, в

которой корчится рожа каждого в такой божественный свой миг. Любил я такое дело.

 

Когда священник будет класть каждому на язык гостию, он скажет:

 

- Тело Христово.

 

А человек, преклонивший колени для причастия отзовётся: