Е издание, дополненное 17 страница

– У нее было необычное пятиоктавное пианино, а сын Борис играл на скрипке, — вспоминает муж Елены Сергеевны Александр Гельмутович. – Они жили на ул. Советской, 27, окна их выходили на трамвайную линию. Лидия Николаевна всю жизнь отдала геологии. У нее была очень богатая коллекция минералов. Мы сохранили дареные ею камни. К старости она уехала к сыну в Новосибирск и прожила 90 лет.

Есть в этой интересной квартире-музее и картины племянника известного томского врача Сибирцева, Сергея Федоровича Сибирцева.

Врач Сибирцев заведовал в течение 33 лет так называемой в те годы Заразной больницей. Но еще в 1907 году о нем газеты писали: «Бесплатную медицинскую помощь оказывает врач Сибирцев жителям Воскресенской горы, Кирпичей, Новой Деревни и Войлочной Заимки. По вызовам сам приходит к тяжелобольным. Для вызова надо прийти на квартиру Сибирцева по адресу: ул. Большая Кирпичная, 16 (ныне Октябрьская, 61), утром, а днем или вечером до 22.00 – в Заразную больницу против Вознесенского кладбища». Вот таким был этот врач.

А художник Сергей Сибирцев был старшим преподавателем кафедры начертательной геометрии в ТПИ. Он жил на ул. Советской, 27, и еще имел дачу в Некрасове, где и рисовал.

– Я помню, как Сергей Федосеевич, встретив нас с папой, уж очень вежливо здоровался: сняв перчатку, целовал мне руку. Этого никогда не забыть мне, бывшей в те годы школьницей средних классов, – добавляет Елена Сергеевна.

Вот такой интересный рассказ о старых томичах я услышал в тот вечер.

НА ТРАКТОРЕ ПАХАЛА И ОБЕД ГОТОВИЛА

 

Через два года село Вершинино будет отмечать свое 400-летие – так считают его старожилы. Вероятно, они правы: в «Именной книге Томского города» за 1626 год конный казак Тренка Вершинин значится одним из первых, как и штатный палач Степка, и поп Андрей.

С тех пор прошло четыре века. И люди по-прежнему носят одну фамилию – Вершинины. А ветеранов здесь не забывают. Вот и в юбилейный год Победы администратор Алла Гутко, спонсоры братья Акаевы, Григорий Шаламов и другие помогли устроить праздничный вечер с подарками для ветеранов.

По-прежнему действует школьный музей, которым руководит учительница Людмила Зюзина. Здесь собраны все сведения об участниках войны и тружениках тыла. Но впечатлительны рассказы живых ветеранов.

– Сейчас мне 88 лет, – говорит Анфиса Васильевна Вершинина, – а на тракториста и комбайнера я училась еще до войны в Колывани. Затем работала два года на комбайне «Коммунар» и два года – на «Сталинце». По целым суткам пахала. В 1939 году, пока пахала, сгорел мой дом среди прочих 23, в том числе и почта, и магазин.

В апреле 1942-го Томским военкоматом я была призвана в армию, в стройбат. Работала на заводе вторчермета: разбирали «по винтику, по кирпичику» немецкие танки, поступавшие с полей России к нам в Новосибирскую область.

В сентябре 1943-го я была отпущена домой. А пока добиралась до родного села, на ходу получала распоряжения: выкосить в Смакотиной 115 га, в Калтае – 53 га, затем в Больших Ключах молотила комбайном скирды. И когда добралась до дома, меня уже ждала премия – полтонны пшеницы. Это в войну-то! Вот как ценили нас, комбайнеров.

– А мне только 81 год, – говорит Таисия Гавриловна Филонова, – и я в войну трактористкой была. Работала на «ЧТЗ», который ломиком заводила: не было при нем ни стартера, ни аккумулятора, ни динамо-машины. Одни только пустые фары напоминали о том, что должно было быть все это. А на фары я вешала керосиновые фонари.

Зато мой трактор... обед мне готовил! На коллекторе-испарителе пеклись у меня лепешки. Круг прошла-пропахала – и перевертываю лепешки, чтобы они не сгорели. Еще круг пропашу – и лепешки готовы. Хоть новые стряпай, вот только овсяной муки больше нет. И картошку варил мне мой трактор. Сшила я длинный и узкий, как чулок, мешочек. Накладу в него картошек и опускаю в радиатор. Благо, отверстие у радиатора было шире, чем сейчас у машин. Очень удобно было: потянешь за мешочек и вынимаешь сваренные в радиаторе картошки. Никаких потерь времени на готовку обеда. Все делал сам трактор...

Сейчас переживают, что с горючим проблема. А мы эту проблему решали так: стали ездить на дровах! Переучиваться на газогенератор ездили в Анжерку. Оттуда на каникулы приходили домой пешком зимой, так как билетов нам на каникулы не полагалось. Лишь по окончании курсов нам дали билеты до Томска.

А до войны я работала на раскорчевке леса для расширения пахоты. Позже меня не забыли и вручили медаль «За освоение целины».

Вырастила я 6 человек детей. Коров продала, но честь честью всем свадьбы сыграла.

Пять месяцев назад сгорел мой дом. И меня позвал к себе одиноко проживающий ветеран войны Александр Березовский. Теперь мы с ним как молодожены. Его дети живут отдельно, ко мне относятся приветливо, – завершает рассказ Таисия Гавриловна.

Вот такие ветераны в старинном селе Вершинино живут.

А ПОСЕЛИЛИСЬ НА ВОСКРЕСЕНСКОЙ ГОРЕ

 

В апреле 1971 года космонавты Елисеев и Шаталов, выйдя из кабинета, где заседала Государственная комиссия, обняли с двух сторон Николая Рукавишникова и, приподняв, посадили на большой глобус, стоявший в зале, приговаривая: «И ты летишь вместе с нами – так решила комиссия». Потом они называли его: «наш ученый». Рукавишников исполнял обязанности инженера-испытателя.

Позже Николай участвовал еще в двух космических полетах – в 1974 и 1979 годах. Но уже после первого полета наши газеты подробно освещали его биографию. Хотя были некоторые неясности, на которые, впрочем, никто не обращал внимание. Так, например, его мама Галина Ивановна в интервью журналистам сказала: «В 1918 году мы с семьей убежали от белых в Томск... из города Чердыни».

На эти слова матери космонавта в 1971 году никто не обратил внимание: как можно было убегать от белых из Чердыни, если этот город в течение всего 1918 года был занят красными, а Томск с 1 июня 1918 и до конца 1919-го был занят белыми? Скорее всего, было наоборот, Рукавишниковы убегали от красных в глубокий тыл к белым, каким являлся наш Томск большую часть времени Гражданской войны.

К тому же дед космонавта был царским чиновником, инспектором учебных заведений, примерно как и предок Ленина. По приезду в Томск семья сначала, естественно, остановилась при гимназии, а затем поселилась, как вспоминала мать космонавта, на Воскресенской горе.

Создается предположение, что ехала семья к кому-то из родни. Но почему Галина Ивановна не назвала эту родню? А дело в том, что томские Рукавишниковы до 1917 года все жили богато, многие числились купцами. Назвать ТАКУЮ родню в 1971 году было не только неосторожно, но и даже опасно для карьеры сына.

130 лет назад Рукавишниковы владели самой лучшей усадьбой в нынешнем центре города, там, где сейчас расположен «Киномир». Промышляли Рукавишниковы изготовлением кирпича. До сих пор цел их дом под номером 79 на улице Яковлева. А рядом с домом, там, где ныне «Строительный двор», располагался кирпичный завод Алексея Рукавишникова.

У Евграфа Рукавишникова и его отца Сергея были кирпичные заводы в XIX веке на улице Ново-Киевской. До сих пор сохранились их дома с прекрасной резьбой узоров по дереву. Они расположены на углу Мариинского переулка и улицы Ново-Киевской (первый, второй и третий дом от угла по Мариинскому).

А вот Петр Николаевич Рукавишников занимался торговлей не только кирпичом, но и мебелью, и даже велосипедами. Его дома находились на улице Карла Маркса, 5 (бывшей Духовской). Один из этих домов, трехэтажный кирпичный, возведен был более 200 лет назад и мог бы считаться памятником томской архитектуры. К сожалению, снесен совсем недавно.

В начале XX века дом № 10 по улице Бакунина (бывшей Ефремовской) тоже какое-то время принадлежал Рукавишниковым. Возможно, именно к этой родне переехали предки космонавта после того, как отметились в гимназии на Приюто-Духовском переулке (ныне Совпартшкольном).

Итак, они ехали в глубокий тыл белых. Эта вера в надежность белого режима владела многими в то время. Даже Макушин смело купил у Второва богатейший особняк на улице Дворянской, 5 (ныне ул. Гагарина), и витиевато вылепил свои инициалы на его фронтоне.

Но недолго продержались белые. Пришла советская власть, национализировала дома у Макушина, а бывшему царскому чиновнику Рукавишникову пришлось устроиться мелким служащим в собесе. Затем Галина окончила автодорожный техникум и стала работать в «Желдорпроекте» (потом он назывался «Гипротранс»).

Работа ее предполагала изыскательские длительные командировки. Вместе с нею ездил и будущий космонавт, но по возвращении в Томск он продолжал учиться, в частности, в школе № 8, по окончании которой поступил в Московский инженерно-физический институт.

Ныне из Рукавишниковых, проживающих в Томске, только две семьи скромно считают себя родственниками космонавта. Например, Валерий Юрьевич полагает, что его дед Иннокентий был ближним родственником предков космонавта.

Еще один родственник Рукавишникова, проживающий в Томске, Александр Юрьевич, говорит так:

– Не скажу, кем точно приходится нам космонавт, но отец говорил, что он – наш родственник.

Зато сам космонавт, навечно оставшийся в Томске в образе бюста на берегу Белого озера, четко смотрит в сторону старинных кварталов Томска, на те самые дома, кирпичи которых изготавливали его предки, смотрит на Воскресенскую церковь, которая всем своим видом тоже устремлена в небо.

Символично и то, что непосредственно за спиной у космонавта ныне расположен аттракционный вестибулярный тренажер, примерно такой, каким пользуются космонавты. И обслуживает его бывший солдат ракетно-стратегических войск Алеша Пятков. Он тщательно пристегивает ремнями к креслу очередных юных «космонавтов». И – в полет.

ОТСЮДА НАЧИНАЛИСЬ КУХТЕРИНЫ

 

Галине Георгиевне Ткачевой (в девичестве Кузьминой) в 2008 году исполнилось 70 лет. Но на вид ей можно дать 50: вся она искрится энергией мудрости, душевного тепла и доброты.

Так вы не жили раньше на Воскресенской горе? – спрашивает она меня по телефону и поясняет: – А вот мои предки там начинали свой род. Там же прожила свои последние годы моя бабушка. А мой прадед прожил там 101 год. Богатый был человек...

После краткого, но интригующего разговора с Кузьминой пришлось обратиться к архивным документам и поглядеть, а кто же такие Кузьмины? Оказывается, именно от их большой усадьбы на нынешней улице Пушкина начали свою деятельность Кухтерины. Сначала Кухтерин-отец занял маленький участок земли между домами приюта Воскресенской церкви и главной усадьбой Кузьминых, выходившей на нынешний переулок Макушина. К началу XX века торговый дом Кухтериных стал владеть здесь всей усадьбой Кузьминых вплоть до самого Кузнечного рва и даже далее по переулку Макушина. За Кузьмиными осталась у подножия горы усадьба на нынешнем Октябрьском взвозе, 2. Начав расти от Кузьминых, Кухтерины стали самыми богатыми в городе. Это о них в 1905 году писала ленинская газета «Искра»: «Кухтерины – томские Крезы» (Крез – легендарно богатый царь античности).

Но куда же девался богатый и старинный томский род Кузьминых? Может, закончился род по мужской линии и продолжать дело стало некому? Ведь канули в лету ранее богатые фамилии, занимавшие лучшие места в Томске: Хотинские, Мыльниковы, Хаймовичи. И лишь оставили о себе память благотворители: Шушляев, Королев, Кухтерины, Цыбульские.

– А мой дед все прокутил, все, нажитое веками: конный завод, производство мяса, кирпичный завод. Он словно чувствовал приближение революции и буйно проматывал богатство. Даже жену в карты проиграл. Кстати, любил гулять он в увеселительном заведении Анны Жигаловой – бывшей опекунши моей бабушки. Получается, где взял замуж, там и проиграл.

Галинин дед и Жигалова были на нынешней улице Красноармейской соседями. Дом номер 21 до сих пор цел, но дома деда Галины Георгиевны уже нет. На его месте – стоянка машин, а в глубине бывшего двора возвышается десятиэтажка из красного кирпича. А вот расположенный по соседству дом номер 25 с необычным углом, похожим на нос корабля, до сих пор каким-то чудом сохраняется и красуется своими наличниками окон.

Дом по-своему историчен. Мы знаем здания головановские – «Нижний» гастроном и немецкий центр, а вот, что начинал свою деятельность Голованов от угла на Красноармейской и Никитина, – это мало кто знает.

Здесь Голованов держал постоялый двор, который и в советское время сохранял свое традиционное назначение, называясь домом колхозника. Когда началось раскулачивание, то уже отнимать у моего деда было нечего: все просадил в заведении у Жигаловой.

– В эти годы в Томске появился мой отец Георгий Бессчастный. Его фамилия как раз подходила ему: все предки вымерли на станции Болотной от тифа. Отец мой работал начальником цеха на весовом заводе и жил в двух шагах от завода на углу Учебной и Ленина, снимая квартиру у Кирпотиных. Здесь он познакомился с моей мамой. Женившись на ней, сменил свою неприятную фамилию на Кузьмина. А вот моя бабушка нового Кузьмина не приняла. «Голодранец для меня голодранцем и останется» - говорила она.

Отец мой провел всю войну на фронте и закончил ее в Румынии. Вернувшись в Томск, он работал в политехническом институте, делал модели шахтных механизмов и заставлял меня помогать ему. Свой дом мы строили сами.Так я с детства привыкла к труду. В 16 лет я уже работала на заводе. Мотала статора, перевыполняла норму, зарабатывала большие для меня деньги.

Но отец решил мою судьбу по другому:

– Ты должна отомстить всем злым микробам и вирусам на свете за страшное зло, причиненное нам. Все мои предки, – сказал отец, – вымерли от эпидемии, а я остался полным сиротой, Бессчастным. Ты должна отомстить за нас.

И я пошла работать в Бактин, в самое горячее место: в течение 16 лет, часто по две смены, сидела в жарком и душном боксе на розливе по ампулам оспы и других вакцин. Рядом с тобой сидит другая работница с горелкой газовой и тут же запаивает наполненные ампулы. А над головами стоит двадцатилитровая бутыль, которая от давления и жары готова вот-вот взорваться (что часто случалось). Бывали случаи, когда каплей вакцины выжигало работницам глаза. Были и прямые заражения вакциной. Я сама на 17-м году работы ушла из Бактина с неизлечимыми нарывами на спине... Никогда не забуду своих непосредственных руководителей: Нину Борисовну Розенвальд, Михаила Михайловича Немировича-Данченко (родственника известного деятеля культуры), Александра Ильича Рыжего. Все они сутками не выходили из института вместе со мной. Все томичи ныне знают Ростислава Карпова. Но я его помню и благодарна ему за то, что он изобрел полуавтомат розлива вакцины по ампулам. На его станке я стала разливать по 25 тысяч ампул вручную в смену. Теперь этот маленький, но значительный период в биографии Ростислава Карпова помню, кажется, лишь я одна.

Нина Борисовна Розенвальд отдавалась вся работе, очень мало уделяя времени семье. Да и я тоже не заметила, как все-таки благополучно выросли мои два сына.

Личные документы Немировича-Данченко сейчас в архиве на Источной, 2. А помнит ли кто теперь о нем в институте вакцин?

В любую погоду занимался срочной доставкой в Москву ценных ампул наш Александр Рыжий. Он всегда меня успокаивал: «Ничего, Галина. Родина нас не забудет. Придет время, и нам воздастся за наши подвиги. Ведь мы же спасли мир от массовых эпидемий, от мора».

Да, он был прав. Это мы спасли мир от мора. Наши ампулы расходились по всем странам Европы, Азии и Латинской Америки. Но помнит ли мир о нас? О нас, годами работавших с вакциной, будучи сами зараженные постоянно не той, так другой «оспой», либо еще какой «холерой». Ведь наш организм всегда имел повышенную температуру тела – явный признак постоянной зараженности.

Да, кстати, наш Александр Рыжий был женат на Нине, внучке богатейшего томского купца Королева. Он сам этот факт долго скрывал, как и все мы о себе. Недаром моя бабушка всем нам строго наказывала: «Никому не говорите о том, где располагались по городу наши дома, а то будут неприятности».

Слушаю я Галину Георгиевну и мысленно пытаюсь представить в памяти былые усадьбы старейшего рода Кузьминых. Ну как их не назвать!

А Я НЕ ЛЮБЛЮ ЖАЛОВАТЬСЯ

 

В 2008 году Анне Молчановой исполнилось 80 лет. За труд в годы войны и мирное время имеет правительственные награды. Оборонное предприятие, на котором она трудилась большую часть своей жизни, потерпело крах в годы перестройки. Но Анна Семеновна нашла свое место.

Я всегда любила учиться и постигать другую смежную профессию без отрыва от основной, – рассказывает Анна Семеновна. – Какие бы курсы ни открывались, я первой шла на них.

А на оборонном предприятии частенько по программе гражданской обороны такие курсы вводились: то медсестер, то трактористов, то лифтеров!

– Вот таким образом я получила удостоверения медсестры, массажистки и даже лифтера, – смеется Анна Семеновна. – Последняя профессия, может быть, и не такая солидная, но и она пригодилась мне, когда наш цех три месяца не работал. Мои коллеги искали работу на других предприятиях, а мне и на заводе дело находилось.

У нее до сих пор хранятся удостоверения медсестры и массажистки, выданные в НИИ курортологии. И конспекты бережет.

– А уж как пригодилась моя медицина в годы перестройки, когда полностью остановился завод. Долг рабочим по зарплате растянулся на два года. Были всякие случаи от безысходности... Моя же профессия кормила всю мою большую семью – и взрослых, и детей. Как медсестра ставила уколы на дому, делала массаж. Очень старалась. И желающих было хоть отбавляй. А на протезном заводе была даже штатным массажистом много лет и обучала этому искусству молодых.

Вот так она пережила трудное время перестройки вплоть до дефолта 1998 года. А сколько их было, этих кризисов, за всю ее жизнь! Только так их тогда не называли. Трудных времен на долю наших людей всегда выпадало немало. И все выдержали.

– Вот я в самом начале финской войны 1939 года была ранена при артобстреле с финской стороны, – рассказывает Анна Семеновна. – Мы тогда жили к северу от Ленинграда на берегу Финского залива. Осколок попал мне в ногу, и в суматохе эвакуации мое ранение не было даже задокументировано. Главное – вырвались из зоны артогня и были отправлены в село Кожевниково в Томскую область.

Кончилась финская, началась Великая Отечественная война. В течение всей войны Анна Семеновна работала в колхозе под девизом «Все для фронта, все для Победы», награждена медалью «За трудовую доблесть».

Через два года после войны поступила в ФЗО. Получила профессию швеи и стала работать на фабрике. Жила, снимая угол. Но на трудности никогда не жаловалась и, кстати, по вечерам ходила учиться в электромеханический техникум.

И на швейной фабрике, и потом на заводе очень любила участвовать в художественной самодеятельности. С тех пор сохранилась у нее тетрадь, в которой записано полторы сотни песен из репертуара хора. Она и сейчас, перелистывая тетрадь, поет...

Да, а тот финский осколок, просидевший в ноге полвека, стал вдруг вызывать боль. Пришлось идти на операцию. Так что война не дает о себе забыть даже спустя столько лет.

Многие старые знакомые ей говорят: «Анна Семеновна, ты все так же молодо выглядишь, как и 30 лет назад. В чем твой секрет?»

– А мой секрет прост, – смеется Анна Семеновна. – Я всегда училась, мне всегда было интересно жить и узнавать что-то новое. Даже сейчас, когда уже и возраст немалый. Читаю свежие газеты. А в трудные минуты напеваю песни из моей тетради.

А понимающие мудрость жизни люди о ней говорят:

– Анна Семеновна – добрый человек. Она никому не делает зла, помогает, чем может. Ей просто чужды отрицательные эмоции, а положительные продлевают жизнь.

КУЛЬТУРА И ПРОГРЕСС

 

 

ЗАБОДАЛ ПРОКОПА ЖЕЛЕЗНЫЙ БЫК

 

В 1881 году, в Томск из Петербурга поступил проект Обь-Енисейского канала, а вместе с ним 300 тысяч рублей на первый этап строительных работ. И никому в то время не думалось, не гадалось, что через полтора десятка лет по Сибири пройдет железнодорожная магистраль. В это просто не верили. Ну как можно возвести такие огромные мосты через наши широкие реки?! Ведь эти реки всегда служили сквозными путями сообщения и могли стать непрерывной водной артерией от Урала до Восточного Китая, если построить канал в верховье Кети.

На предмет будущего канала изыскательские работы велись до конца 1882 года. В апреле 83-го из Петербурга прибыл назначенный начальником стройки инженер барон Аминов. В его личной собственности был пароход «Фортуна». В июне 1884 года барон заключил договор с купцом Колосовым на систематическую поставку товаров для канала (Колосов жил на нынешней ул. Розы Люксембург, 13).

В то же лето начались работы на ПРОКОПЕ – так по-простому называли канал рядовые строители, среди которых был дед автора данных строк Герман Наумов. Сосланный из Пермской губернии, он работал по найму: зимой служил ямщиком, летом – на Прокопе.

В проекте канала значилось: углубить и расширить речки Озерную, Ломоватую, Язевую, Большое озеро, Малый и Большой Касы, установить на них 29 шлюзов и прокопать семиверстовый участок суши между Большим озером и Малым Касом.

30 сентября «Фортуна» вернулась в Томск. «Но многие остались там навечно по причине тяжелых болезней», – писали газеты 1884 года. В городе контора канала располагалась в доме Карнакова (юго-западный угол нынешних пр. Ленина и ул. Беленца). А сам барон Аминов квартировал в том же доме, что и писатель Шишков – в доме № 10 по ул. Шишкова (бывшей Акимовской). Осенью городские газеты сообщали так: «Вернувшиеся с Прокопа рабочие уже пропились, но еще идут драки между протрезвляющимися».

А как организовывались работы на канале? Об этом газета «Сибирский вестник» писала: «В начале лета идет набор рабочих. В Колывани взято на борт баржи 1000 человек. Еще на две баржи погружено в Богородском. Затем «Фортуна» взяла их на буксир и пошла на Кеть. Везли две тысячи рабочих. Каждый из них перед отправкой получил задаток 25 рублей. По пути следования баржи несколько раз садились на мель. На Кети встречали другое препятствие – молевой лес. На 17-й день путешествия «Фортуна» бросила якорь. Здесь состоялась перепроверка личного состава. Оказалось, что 60 строителей, получивших задаток, на «Фортуну» так и не явились. Зато выявились «дикие» добровольцы, которые пристали к экспедиции на промежуточных пристанях. Приняли на работу их. Затем стали распределять всех рабочих по участкам – станам (14 станов). На эту организационную операцию ушла целая неделя. Кто распределялся последним, тот потерял в заработке: эти дни не считались рабочими.

С чего начинали? Сначала рыли котлованы под шлюзы, спрямляли русла рек Ломоватой, Язевой, Малого Каса. Ежедневная еда – соленое мясо и гречка. Тачечники получали дополнительно в день два стакана разведенного спирта. Можно было еще что–то купить в лавке Колосова, но уже за наличные деньги. «Заболевших врач Менделеев (живший в Томске на углу нынешних улиц Белинского и Герцена) лечил довольно оригинально: «Держи горсть! – и сыплет больному полную горсть порошку. – А теперь пей, но помаленьку!» На работах расценки такие. Лесорубам – 70 копеек в день. Возчикам – 60 копеек. Тачечникам – 70 копеек. Для больных есть лазарет. Но лежат тут вместе с сифилитиками. И всех там кормят соленым мясом. Есть в экспедиции и священник, но икон при нем нет», – так писал «Сибирский вестник».

А по возвращении в Томск шла массовая гульба «прокопщиков». Тут уж им не попадайся. Так, в 1891 году на ул. Гоголя они изрубили топорами группу цыган. Лечил потом оставшихся в живых цыган все тот же известный «бригадный» врач Менделеев.

Но работы на канале все же шли успешно. Через каждые 10 верст канала строилась плотина. Таким образом, получался как бы ряд озер. В боковой части плотины возводился шлюз – огромный ящик с двумя воротами с железными ставнями. Проход судна в шлюзе длился пять минут. Длина шлюза – 30 метров. Ширина – 12 метров. Всего было построено 29 шлюзов.

В январе 1893 года барона Аминова вызвали в Петербург, чтобы обсудить возможность перевоза по каналу материалов для строительства транссибирской железной дороги. И действительно, с 1894 года по каналу пошли первые суда и баржи с цементом для железной дороги. А купцы Горохов и Эльденштейн перевезли по каналу на восток Сибири тысячи пудов пшеницы и муки-крупчатки.

Даже самый большой по тем временам пароход «Николай» –«двоетрубный», как называл его мой дед, – пытались провести по каналу, но последний для «двоетрубного» оказался слишком тесен: пришлось протаскивать «Николая» при снятых колесах! Поэтому в 1897 году весной наша «Фортуна» снова была на пути к Прокопу. На этот раз она везла 350 рабочих. Цель – спрямление канала на участке Большой Кас. Но это уже были незначительные доработки, при которых барон наш мог и отлучиться со своей «Фортуной» для другой экспедиции: в 1896 году Аминов на «Фортуне» поднялся вверх по Черному Иртышу и достиг китайской границы, доказав возможность водного сообщения с Китаем в Казахстане.

А дед мой, накопив немного денег, обзавелся крестьянским хозяйством. Купил лошадей, получил землю и построил заимку на речке Кумлаве. Правда, его наследники не стали крестьянами: сын, балтийский моряк, машинист «Авроры» и «Амура», стал большевиком, членом Томского губкома. Дочери повыходили замуж и увели с собой коней в качестве приданого. А дед переехал в Томск к младшей дочери: она очень выгодно вышла замуж за чекиста, реквизировавшего большой сад Кухтерина (на задах нынешнего Кировского райсуда). Чего бы не жить деду в этом саду! Не замерз он в Барабинской степи, не утонул в Прокопе... Но судьбы наши неисповедимы: забодал его бык на выгоне у ипподрома.

Вот так же и с нашим Прокопом: «забодал» его железный бык технического прогресса, который шел за ним по пятам. На втором году после пуска Прокопа на станцию Томск-II пришел первый поезд. И отпала нужда в Прокопе как части транссибирской водной артерии.

ПЕРВЫЙ ПОЕЗД К БОГАТОМУ СТОЛУ

 

22 июля 1896 года, украшенный зеленью и флагами, в Томск торжественно прибыл первый поезд. На площади перед вокзалом его встречали праздничные столы с обильными угощениями для рабочих…

 

О строительстве Томской ветки в нашем городе впервые стали говорить в 1887 году, когда в августе начались первые изыскательские работы на трассе от Креста при Иркутском тракте (в 9 верстах от Базарной площади) до станции Томск-Таежный (ныне Тайга).

Осенью изучались русла ручьев и речек на пути, а весной 1888 года – степень разлива их для определения размеров будущих мостов.

Изыскания велись под руководством опытного инженера Николая Меженинова, ранее строившего дороги в европейской части России.

16 марта 1888 года томская Дума получила из Петербурга проект ветки и нашла невыгодной для Томска постройку (проектируемую) станции вне города. Одна станция должна была находиться не только за тюрьмой, но еще и за лесом, тянущимся на расстоянии версты (ныне Томск-II).

Другая станция – Степановка (ныне Томск-I), тоже расположена за лесом, тянущимся от нынешней ул. Дзержинского. Здесь дорога к вокзалу проходила сквозь лес, точно там, где сейчас идет ул. Усова мимо 50-й школы.

Результаты отдаленности обеих станций сказались потом, когда стали ходить поезда: не проходило дня, чтобы на пассажиров не нападали разбойники, укрывающиеся в этих лесах. И для надежности пассажирам приходилось нанимать городовых для сопровождения.

Была еще третья станция – Черемошинская – вблизи одноименной пристани. Но Черемошники еще в 1893 году были вырублены солдатами городского батальона с целью «выкурить» оттуда бакланов-разбойников, и путь к станции и пристани стал безопасным.

Вот почему городская Дума долго не соглашалась с данной особенностью проекта. Инженеры тоже готовы были принять поправку Думы. Так, в ноябре 1891 года Гарин-Михайловский из Самары запросил о решении Думы: где, по ее мнению, должны быть станции?

Инженер Меженинов, находившийся в Томске, предлагал сделать товарные станции напротив Вознесенского кладбища (ныне «Сибкабель») и тюрьмы, так как «на правом берегу Ушайки сосредоточены все торговые и промышленные заведения». А вот пассажирский вокзал должен быть близ Ерлыковской церкви (где ныне Дзержинский базар).

Однако из центра ответили: не суйтесь в ведомственные дела. Как в проекте указано, так и будет. Город был обязан лишь предоставить помещение для управления Среднесибирской железной дороги. И таковым стал дом Пушникова, только что отстроенный (ныне кинотеатр «Аэлита»).

Летом 1893 года томские газеты с удивлением писали: «В Томске уже нет ни плотников, ни чернорабочих. Даже улицы мостить некому. Все ушли на строительство железной дороги. Через Томск едут чернорабочие чухны и латыши, вооруженные винтовками. А на линии итальянские каменотесы говорят с трудом… по-немецки. Ночующих в городе проезжих городовые запирают на замок в постоялых дворах».

В университете профессор Зайцев знакомил студентов и преподавателей с ходом работ на дороге, показывая им «волшебный фонарь» с видами стройки.

К западу от Оби железная дорога уже действовала. Со скоростью 20 километров в час поезд шел в течение двух суток от Омска до Кривощекова. Это село ныне входит в черту Новосибирска. А весной 1896 появились первые домики поселка Новониколаевского (будущего Новосибирска) Кривощековской волости. Билет от Омска до Оби стоил 8 рублей – половину оклада учительницы.

Рядчики на железной дороге частенько обмеривали рабочих. «В избытке благодарности» 19 мая 1896 года рабочие в Кривощекове подняли восстание. Не обошлось без силового подавления.