Глава 20. – Влагалище, – сказал как‑то мой отец, – это как старый носок

 

– Влагалище, – сказал как‑то мой отец, – это как старый носок. Прорывается пятка – ты ставишь штопку. Но за это время уже образуется новая дырка, где‑нибудь на большом пальце. Так и с влагалищем: оно может попортиться сразу в нескольких местах. Только залечишь одно, – а в другом уже вылезает новая проблема.

То же самое я чувствую по отношению к дружбе. Только мы с Бабс постарались поправить наши разногласия, – и она тут же подбрасывает какую‑то тайную вечеринку с ужином, прорывая тем самым новую дыру. Мне просто необходимо срочно выйти куда‑нибудь из дома. В любом случае, надо купить какую‑нибудь книжку про похудание. Шагаю по тротуару, фантазируя о том, как неожиданно заявлюсь на их вечеринку. «Привет, Бабс, я тут как раз шла мимо и подумала: надо бы зайти, поздороваться. Ой! У вас гости, я, наверное, лучше пойду, не буду вам мешать, нет‑нет, не стоит беспокоиться, меня дома ждет чудесная миска овсяной кашицы с комочками, восхитительная водичка из‑под крана, и замечательный собеседник: милый такой песик. – Взять, что ли, Падди напрокат? – Так что я как‑нибудь справлюсь…»

Думаю, это будет вполне прилично, правда? А то, если просто перестать разговаривать с Бабс, она ведь решит, будто я на нее злюсь! О боже, да на мне уже давно поставили клеймо: «злючка»! И все прекрасно знают, что я обижена на Саймона. Но Франни‑то ведь тоже не назовешь беспристрастной. Надо же, уверять, будто никто не угрожает моему положению, когда сама последние шестнадцать лет только этим и занимается, причем усердно! Что же до ее утверждения, будто в моем случае кто‑то все время должен быть «номер один», то – да, я не собираюсь этого отрицать! Кто‑то обязательно должен быть «номер один», и мне хочется, чтобы это была я! А какой смысл быть второй? Это же полный провал.

Минуточку, я же только что лишилась работы. Вот где полный провал. Побродив между полками, натыкаюсь на книгу «Отказ от карьеры: Путь к более простой и счастливой жизни». Наверняка валяется здесь с незапамятных времен. Отклоняю «Как по‑легкому сделать деньги», – не хочу выглядеть вконец отчаявшейся в глазах участливо приветливых продавщиц. Спускаю 25 фунтов на «100 шикарных интерьеров» – чтобы сбить их со следа. Кроме того, книга может произвести впечатление на Энди, – моего постояльца уже с завтрашнего дня! Мысль подбадривает меня ровно настолько, чтобы признаться себе: да, я наполовину догадываюсь, почему мое имя не стоит первым в гостевом списке Бабс. Я не пригрела Саймона у себя на груди. А в последний раз, когда они приглашали меня в гости, не я ли весь вечер просидела, возя вилкой по тарелке, словно обиженный ребенок?

Эти мысли снова приводят меня в соответствующее расположение духа. Не могу избавиться от ощущения, что все вокруг только и стараются сделать так, чтобы я растолстела. А я изо всех сил отбиваю эти попытки, уговаривая других побольше есть. Как‑то раз я скормила Падди целую упаковку шоколадных галет, способствующих пищеварению, – исключительно из удовольствия лицезреть, как другие полнеют (его потом еще вырвало в служебном лифте). Кроме того, я ужасно недовольна, что Крис так и не позвонил. 14 февраля – а от него ни слова! Мог хотя бы открытку прислать, что ли. Правда, вполне возможно, он так дает понять, что я ему нравлюсь? Жаль только, что у меня никак не получается до конца разгадать его секретный шифр.

Открываю ключом входную дверь, волоку ноги на кухню и застываю в изумлении. Там, на белом столе из ниоткуда вдруг возник терракотовый горшочек с неистово яркими фиолетовыми цветками. Отцепляю пришпиленный конверт. Неужели поездка в Париж? Читаю: «Дорогая, ты бы хоть позвонила Пипкиным, а? Я поставила в холодильник кое‑какую провизию на выходные – магазинную, ты уж прости, в эту неделю у нас в хирургии был просто дурдом. Ты мне потом обязательно скажи, что Энди любит, договорились? Вечером у меня бридж, но завтра обязательно позвоню. Мама».

У меня опускаются руки. И все же, – было бы ребячеством не сделать этого, – я наливаю воду в кружку и с нежностью поливаю цветок. Затем поворачиваюсь кругом и рывком открываю холодильник. От количества провизии голова идет кругом. Тунец со сладкой кукурузой и лосось со сливочным сыром в изящных баночках; лосось копченый; паштет из крабов; суши, – господи милосердный, от моря, похоже, остался пустой котлован! – паста со спаржей; спагетти; паста с четырьмя видами сыра; паста со шпинатом и рикоттой; паста с сыром и вялеными помидорами; – аллергией на мучное еще никто не страдает? – ананас; два манго; зеленые песто; красные песто; соус из свежих томатов; прессованный творог; грибы; лук репчатый; мясной фарш; пицца «пепперони»; – и четыре приземистых банки светлого пива из «Маркс энд Спенсер». О господи, «Мужская Еда»!

Отшатнувшись, захлопываю дверцу. Обычно в такие моменты я беру большой пакет для мусора из левого ящика буфета и методично швыряю туда все до мельчайшего кусочка. Мне хочется выскрести холодильник начисто, вынести всю эту еду вон из квартиры, – и как можно подальше. Иначе ее зловещее присутствие заполняет каждую клеточку моего тела, словно запах гниющего трупа. Сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в ладони, и жду, пока новая боль не заглушит старую. Срочно вон из квартиры! Уже в третий раз за сегодняшнее утро. Иду в видеопрокат, выбираю три фильма, под стать сегодняшнему дню, и топаю обратно домой.

Теперь у меня есть план.

Убираю в морозилку все, кроме фруктов, спагетти и соуса из свежих томатов: это я расставляю по порядку сбоку. Затем пылесошу «Дайсоном» комнату Энди, кипячу воду для мятного чая в электрочайнике «Порше», усаживаюсь на замшевый диван из «Хилз», ставлю сюиту из «Щелкунчика» на стереосистему «Накамичи», зажигаю ароматическую свечу от «Аведа» и читаю «Отказ от карьеры: Путь к более простой и счастливой жизни». Весьма информативная вещь. Оказывается, можно сэкономить деньги на массажных салонах, если сидеть дома и энергично тереть лицо теплой фланелью. Что же касается обращения в магистрат с целью регистрации моей заинтересованности в приобретении земельного участка, то Примроуз‑Хилл – довольно большой парк, так что они легко могут позволить себе отгородить для меня маленький клочок.

Записываю адрес компании «Ориджинал Органикс Лтд.»: на случай, если дела действительно пойдут ни к черту и мне понадобится контейнер для выращивания червей. Затем вставляю первую часть моего «валентинового» развлечения в видеомагнитофон. «Цельнометаллическая оболочка». Делаю получасовой перерыв на ужин: полмиски спагетти, приготовленных без растительного масла, и тут же – чайная ложка соуса из свежих томатов. Пасту я разрезаю на аккуратные перекрещивающиеся кубики и медленно, но решительно отправляю их в рот. Четыреста калорий примерно. Еще сто – в манго. Цифры успокаивают, но сам процесс наводит смертельную скуку. Я не люблю есть. Это такая тоска. Я не чувствую вкуса. Обычная рутина. Очень хочется поступить, как Джоан Коллинз,[44] – разделить содержимое тарелки пополам и одну половину отставить, – но ведь любая уступка в сторону воздержания означает очередной отделившийся от головы волосок. Спасибо тебе, Бабс.

Втискиваю в себя последнюю, скользкую макаронину, – очень надеюсь, что каждая из них найдет свою дорогу прямиком к волосяным фолликулам, – и до блеска отдраиваю кастрюлю с миской. Закатные часы уходящего дня проходят за «Тонкой красной линией» и полной режиссерской версией «Лодки».

 

Прочищенная вчерашним артобстрелом, я встаю с постели и отправляюсь в спортзал. Восемь утра, суббота. Лондон еще не очухался после ночи, и я мчусь по улицам, чувствуя превосходство над его вялым, инертным населением. Врываюсь в зал, по кратчайшему пути – к бегущей дорожке, и уже через пару минут на меня снисходит блаженство. Топ, топ. Придет ли сегодня Алекс? Топ, топ. Занимается ли по выходным группа «Пилатес»? Топ, топ. Но ведь ты же почти не знаешь ее. Топ. Что за неуместное желание – влезать в жизнь других людей. Топ. Она не впустит тебя. Точка.

Душ я принимаю дома – в общественных раздевалках женщины начинают таращиться на меня. А ванну я вообще принимать перестала: не могу больше выносить вида плавающих на поверхности волос. Стоит мне только вылезти из воды, – и они тут же облепляют все тело, словно паутина, а их коварное москитное щекотание мигом напоминает об отвратительной правде жизни. Зато когда стоишь в душе, волоски незаметно падают вниз, смываются водой, и можно преспокойно купаться в блаженном неведении. Выдавливая по капле кондиционер из бутылочки, утешаю себя тем, что, если у нас с Крисом, действительно, все, то, по крайней мере, я сэкономлю на косметических средствах. Оставляю волосы сохнуть естественным образом: не хочу сжигать феном остатки. Столь тщательные меры предосторожности заставляют искренне поверить, что ни один волосок с моей головы на этот раз не пропал.

Побегала я сегодня достаточно, так что можно и позавтракать. Ржаной тост. «Мармайт». Кофе. То же, что и вчера. Таков отныне мой новый режим, и никаких отклонений я не потерплю. Ненавижу сюрпризы. Трудясь над тостом, занимаюсь сложением и вычитанием: калории набранные, калории истраченные, столько‑то наедено, столько‑то отбегано. Нужно набирать вес, но, как призналась однажды Лиз Хэрли:[45]«Будь я такой же толстой, как Мерилин Монро, я бы повесилась». Чем, интересно, занимаются люди, которые не думают о еде? Наверняка их жизнь похожа на зияющие дыры, пустотные расщелины, лишь изредка перемежаемые случайным перекусом. О чем бы думала я, если б не думала о еде? Думала бы о том, о чем не говорят вслух. Так что буду лучше думать о еде. Грызть тост и заниматься арифметикой.

Встаю из‑за стола. Пора. Поднимаю с пола упавшую крошку – и тут же ловлю себя на этом. Если бы Крис видел меня сейчас! Швыряю крошку обратно на пол. Ставлю чашку с тарелкой в мойку и вспоминаю Бабс. «Хотя бы раз, хотя бы один раз, мать твою, забудь про грязную посуду!» Что ж, я забуду. Оставлю до завтра. Или нет: до сегодняшнего вечера (совершенно незачем совсем‑то уж сходить с ума). Чувствую, что мой поступок дает мне веские основания позвонить Бабс. Как бы там ни было, но я все равно собиралась пригласить ее в гости по случаю переезда Энди. И ничем не смогу помочь, если она почувствует себя виноватой из‑за своего негостеприимства на фоне моего гостеприимства, ведь так?

– Дело пошло, – бормочет Бабс, когда я рассказываю ей о грязной посуде, из‑за чего начинаю чувствовать себя ужасно глупо.

– Может, вы с Саймоном заскочите ко мне завтра на чашку чая, покуда Энди перевозит вещи? Разумеется, Саймон тоже приглашен, – добавляю я на случай, если мой благородный жест до нее так и не дошел.

– Отличная мысль, – отвечает она. – Посмотрим, сможет ли он.

В ее голосе – ни намека на удивление или вину. Наоборот – веселость, игривость, беззаботность. Возможно, она только что занималась сексом. Мне не терпится спросить: «Какие планы на вечер?», но ведь я ужасная трусиха. Вместо этого хриплю:

– Я пыталась сегодня поесть побольше. Как ты и говорила.

– Правда? Я очень рада.

Жду еще похвалы, но впустую. Поверить не могу! Все равно как если бы любовь всей твоей жизни объявила на следующее утро, что всего лишь хотела с тобой переспать. А как же наша задушевная беседа? Ведь я ж оголила перед ней и тело, и душу! И что взамен? Ни тебе ободрения, ни хотя бы просто «молодец»! Мне же необходима обратная связь (в этом моя подпитка). А после такого просто хочется все бросить – и поехать к маме. Пытаюсь состряпать в голове подходящую – попрохладнее – реплику, когда Бабс вдруг радостно щебечет:

– Ну, тогда – пока, хорошего тебе вечера, завтра увидимся.

И отключается. Я остаюсь стоять, уставившись на трубку и думая о том, что в следующий раз буду более находчивой.

 

Воскресенье, послеобеденное время, кульминация безрадостного уикэнда. В третий раз надраиваю отбеливателем унитаз, когда раздается звонок в дверь. Без десяти три. Энди. Раньше времени, что в общем‑то лучше, чем опоздание. Меня ужасно раздражает, когда люди опаздывают. Скалю зубы своему отражению в зеркале, срываю с себя передник, вешаю на крючок и открываю входную дверь.

– Привет, – говорит Крис. Он облокачивается на дверной косяк: резкие скулы, острые грани. Черные глаза, красные губы, посланник из преисподней.

«Уходи, а?» – вот что нужно бы ответить, но здравый смысл полностью замыкает. С тем же успехом можно нажать кнопку «разморозка» и ползти прямиком в микроволновку. Такой уж эффект производит на меня Крис.

– Я тут тебе кое‑что принес, – бормочет он, протягивая белый пластиковый пакет. – Просто в пятницу я был занят.

Подарок. Он купил мне подарок! Самый лучший на свете подарок! Открываю пакет. Компакт‑диск.

– «Оффспринг», – говорю я. – Класс!

Притворно улыбаюсь, не смея признаться, что никогда о них не слышала:

– Спасибо.

Крис улыбается в ответ.

– Они янки. Кстати, офигенная группа! «Монстры» у них много чего, э‑э, взяли.

Быстрой и легкой походкой Крис проходит в гостиную. Я наблюдаю, как он направляется прямо к CD‑плейеру в своих замысловатых кроссовках и широких джинсах. Почему, интересно, меня всегда подкупает, когда у мужчины нет задницы?

– Может, ты не знаешь, – говорю я нервно, – но мой жилец заезжает с минуты на минуту.

Беру себя в руки, внутренне готовясь к неприятностям, но Крис лишь кивает головой:

– Я знаю, принцесса, ты говорила.

Он широко улыбается. Скалю зубы в ответ, но все равно чувствую себя туристкой, улыбающейся торговцу «таймшэрами». Значит, одной меня недостаточно? Чего же еще ему нужно?

– И чем же ты был занят все это время? – спрашиваю я.

Крис снова лыбится в ответ. Первый раз вижу, чтобы он так много улыбался. Если сейчас не последует неизбежная буря, то его имидж подгорит, как тост.

– Да так, всякой ерундой, – отвечает он и, приподнимая мои волосы, лижет меня в шею.

– Ох! – говорю я, вдыхая его дымный запах и изо всех сил стараясь не потерять контроль над собой. Внезапно он поднимает меня над полом, забрасывает к себе на плечо и тащит свою добычу, – хватающую ртом воздух и трепыхающуюся, словно рыба на крючке, – в спальню.

– Крис, – слабым голосом ною я. – Я не могу. Бабс с Энди будут здесь с минуты на…

Вместо ответа – страстный поцелуй. Я смотрю, как его тонкие белые руки пробегают по моему топику и забираются под него, оставляя холодные узоры на еще более холодной коже. Я лежу, полностью пассивная. Он целует меня снова: его глаза широко открыты, зрачки – огромные, умоляющие. И я сдаюсь. Дело даже не в снятии физического напряжения. Это как наваждение, возвышающее меня над самой собой. Я обожаю это чувство, но не доверяю ему. Я жажду, чтобы меня желали. Это дает мне необходимую поддержку (пусть даже всего лишь на десять минут). А что до желания, то, хотя само по себе это даже забавно, но оно тревожит и настораживает меня. И, когда Энди звонит в дверь, я мучительно балансирую на грани жизни и смерти.

Крис прикуривает сигарету, изумленно наблюдая за тем, как я пулей вылетаю из постели и лихорадочно напяливаю одежду. Убираю волосы в задиристый хвостик; несколько раз шлепаю себя по щекам, чтобы уничтожить все следы занятия «для взрослых», и тщательно стираю грех с губ.

– Как я выгляжу? – спрашиваю я.

– Как после траха, – отвечает Крис с самодовольной улыбкой.

В дверь пронзительно звонят.

– Секундочку! Я уже кончаю! – кричу я.

– Опять? – ухмыляется Крис.

Широко улыбаясь в ответ, несусь в ванную, выдавливаю каплю зубной пасты прямо в рот и скачу к двери. Мой новый постоялец встречает меня в джинсах и футболке, сжимая в руке пакет с соединительными шнурами.

– Привет! – громко говорю я, заливаясь краской. – Извини, я приводила себя в порядок.

Энди улыбается сквозь зубы: он явно не любит, когда его заставляют ждать.

– Надеюсь, не для меня, – говорит он.

– Частично, – отвечаю я, и его улыбка становится немного теплее.

Он напряженно смотрит через мое плечо, и я поворачиваюсь кругом. Крис шлепает в нашу сторону: босиком, волосы взъерошены. Внутренне испускаю тяжелый вздох. С тем же успехом он мог выкатиться в чем мать родила и с надписью на лбу: «Только что потрахался».

– Мм, это Крис, вы ведь уже знакомы, не так ли? – блею я овцой.

– Ага, – говорит Энди, и я чувствую, как в воздухе повисает невысказанное: «Дрочила хренов».

Они сейчас напоминают двух уличных котов, – хвосты трубой, – и я вздыхаю с облегчением, заметив Бабс, поднимающуюся по лестнице через ступеньку.

– Какой позор! – громко объявляет она. – Мы загрязняем Примроуз‑Хилл дешевыми моторами, – там, снаружи, сейчас как на рынке подержанных машин!

– Бабс, – восклицаю я. – И, ой! Саймон. Привет, заходите. Крис, смотри, Саймон пришел!

Крис прячет когти, жесткое выражение лица Энди смягчается.

– Как мило, – благодарно хриплю я (а то уже боялась, что они вот‑вот спустят штаны и начнут мериться пенисами: у кого больше). – Энди, пойдем, я покажу тебе твою комнату, и ты сможешь, мм, пристроить там свой пакет со шнурами.

Бабс переводит взгляд на брата и начинает смеяться.

– У тебя тогда тоже был пакет со шнурами, помнишь, Сай? – поддразнивает она.

Саймон – воплощение колониального шика: тонкая льняная рубашка и хлопчатобумажные брюки – подставляет щеку для поцелуя со словами:

– У каждого мужчины старше двенадцати лет должен быть свой пакет со шнурами, пчелка. Таков ритуал.

На что Энди замечает:

– А у меня даже два пакета. О чем это говорит?

Саймон разражается глубоким, баритональным смехом, вероятно, позаимствованным у своего отца:

– Даже подумать страшно.

Дурак напыщенный. Бросаю нервный взгляд на Энди и, не успев как следует подумать, выпаливаю:

– О том, что у тебя аппаратура лучше?

Шутка получается с прозрачным намеком, и какое‑то время я даже не дышу, словно вакуум во рту способен втянуть ее обратно, но все смотрят на меня и смеются. Все, кроме Саймона и Криса. Я улыбаюсь Энди. Почему‑то, когда он рядом, ужасно трудно на него обижаться. Одной моей половине хочется подразнить его, выставив напоказ наши отношения с Крисом: наказать за с такой легкостью забытый проступок юности. Когда он в прошлый раз пошутил насчет поцелуя, я почувствовала, как моя скверная половина возжелала мести. Но вот он здесь, передо мной, сжимает в руках свой пакет со шнурами, – и я чувствую, как злоба тает на глазах. Смех преображает его лицо. Мне хочется подольше понаблюдать за ним, но Крис изображает «снежную королеву», так что я не осмеливаюсь.

– Так ты покажешь мне мое жилище, Натали? – спрашивает Энди игриво, специально, как мне кажется, чтобы поиздеваться над Крисом.

Сомнений нет – это ненависть с первого взгляда. И еще, мне не терпится спросить у Бабс: какая кошка пробежала между ее братом и Саймоном? Я‑то думала, они закадычные приятели, а тут, гляди‑ка: еще чуть‑чуть – и вцепятся друг другу в глотку.

– Ой, конечно, – говорю я, а сама думаю, что, похоже, пронесла бензин со спичками на бумажную фабрику.

– А я пока приготовлю чай, да? – предлагает Бабс.

Саймон что‑то бурчит в ответ, а затем с недовольным видом тащится в гостиную и с размаху плюхается на мой замшевый диванчик. Ох, как бы я сейчас возмутилась! Но белый лен и бежевый хлопок так удачно гармонируют с цветовой гаммой комнаты. Крис – нос задран, полная дисгармония – следует за ним.

Устало награждаю Энди вымученной улыбкой и говорю:

– Пожалуйте на экскурсию.

Он спешит за мной по коридору, – тяжелые башмаки глухо топочут по крашеным половицам, – со словами:

– Твоя квартира – хоть сейчас на выставку! Ты снимаешь ее?

Горделивая улыбка тут же спадает с моего лица, и я отрезаю:

– Нет!

Осознав свою ошибку, Энди поспешно добавляет:

– После нескольких месяцев плюша с ситцем здесь просто удивительно. Тут такой, как бы это сказать, минимализм семидесятых, что, наверное, надо бы оставить второй пакет со шнурами в багажнике. М‑да, я сюда явно не вписываюсь. Одному богу известно, как ты уживалась с Бабс. Нет, правда, эта женщина – сама пожароопасность!

«Неплохой ход», – думаю я, награждая его улыбкой. Энди отвечает тем же. У него ровные зубы, мощная челюсть, чуть раскосые зеленые глаза. Нос очень прямой, за исключением едва заметной горбинки посередине; волосы – темно‑русые. Я смотрю на его открытое, приветливое лицо и думаю: с пакетом или без, но ты всегда будешь выглядеть так, словно только что вернулся из путешествия по Индии.

– У меня что – зубы в помаде? – интересуется Энди.

– Ой! Нет. Нет, я, э‑э, просто думала, насколько вы с Бабс все‑таки разные.

Энди поднимает бровь.

– Так и есть.

– Твоя комната, – громко объявляю я.

– Хрустальный шар! Прямо как в «Остине Пауэрсе». Просто блеск. Классная комнатка! Обожаю большие окна.

Он вприпрыжку бежит к окну и широко распахивает его.

– Мы должны это отметить! – громко кричит он. – Ужин на Примроуз‑Хилл! В гамбургерной! Я угощаю!

Это конечно же шутка. Не говоря уже о том, что моя нога в жизни не ступит ни в одну забегаловку быстрого питания, – из страха поглотить частички смертоносного масла через воздух, – но тут вмешивается Крис.

– Извини, приятель, – рычит он из дверного проема, – но ты подкатываешься к моей девчонке, а сегодня вечером у нее свидание со мной.

От неожиданности мы с Энди одновременно поворачиваемся. Как сказал бы Тони, «ситуация зашла слегка за край», и, на какую‑то долю секунды поддавшись ребяческому задору, я начинаю надеяться, что сейчас они подерутся из‑за меня, словно две дворняги из‑за отбивной. Сердце бешено подпрыгивает в груди, и мне ужасно недостает веера: обмахнуть пылающее лицо. А что, если Крис распаляется от воображаемого соперничества? Впрочем, какая разница. Любовные чувства – вот что для меня важно. Он приглашает меня на свидание. Сомневаюсь, чтобы он раньше когда‑либо произносил это слово.

Весь мой романтический настрой сдувается как остывающее суфле, когда Энди отрезает:

– Я уверен, что Натали сама может решать за себя. И почему бы тебе не нюхнуть еще кокса, а, Крис? А то ты не до конца впал в паранойю. По‑моему, тебе не помешает.

Вот так можно одним махом гвоздодера убить все. Вот и скажите, где тут скрипки с солнечными закатами?