Примечательно, что не только в крупных, но часто и в самых мелких осколках былых патриархальных владений складывается свой, еще более «узкий» брачный союз. Рядом с матерью семейства, законной супругой (не только римского) отца семейства, с которой его соединяет священный обряд, появляется другая, которая, собственно, и становится его фактической женой.
Кстати, женщины в древней семье не обязательно жены, наложницы и дочери. Вспомним покупных женщин, о которых говорил еще Гесиод.
Само по себе определение «покупная» способно рассказать о многом. Но еще более красноречиво уже цитированное нами примечание, которое дает к этим стихам Аристотель. Трудно в точности понять, что имел в виду песнопевец, но с точки зрения афинского философа речь идет отнюдь не о зажиточном человеке. И тем не менее даже бедняк может думать о «покупных» женщинах. При этом понятно, что они способны служить не только для того, чтобы подгонять волов, ведь, как мы помним, недопустимое по отношению к свободному является необходимостью для подвластного господину.
Таким образом, даже в не слишком состоятельной семье возможна дифференциация брачных прав и привилегий, когда законной жене остаются почести, положенные матери семейства, кому-то другому — то, на что вправе рассчитывать близкий человек. Словом, даже в освобождающейся от всех тех, кто не связан кровным родством, семье формируется еще один, еще более узкий круг; поэтому там, где потребности пола сплетаются с влечением чувств, конкубинат вносит свою долю в разложение старой семьи.
Ему способствует сложившийся обычай. Мать семейства по существу запирается в стенах дома и отстраняется от всех общественных и государственных дел. Ее забота — дети и домашнее хозяйство: «добродетель мужчины <…> в том, чтобы справляться с государственными делами, благодетельствуя при этом друзьям, а врагам вредя и остерегаясь, чтобы самому от кого не испытать ущерба. А <…> добродетель женщины — в том, чтобы хорошо распоряжаться домом, блюдя все, что в нем есть, и оставаясь послушной мужу»[262], пишет Платон. «Гетер мы заводим ради наслаждения, наложниц — ради ежедневных телесных потребностей, тогда как жен мы берем ради того, чтобы иметь от них законных детей, а также для того, чтобы иметь в доме верного стража своего», — говорит в одной из своих речей Демосфен[263]. В Греции женщина не может посещать атлетические игры, театр. Между тем последний играет выдающуюся роль в общественной жизни и образовании эллина, без преувеличения, это не только один из социальных институтов того времени, но и своеобразный университет. Поэтому лишение права посещать его значит, что ее культурное развитие останавливается. Часто утверждается, что греческая женщина необразованна и неразвита, однако это не совсем верно. Образование она получает, но всякое образование требует поддержки и развития, без этого оно куда-то пропадает… Понятно, что это не может не способствовать отчуждению супругов. Правда, в Риме женщина пользуется большей свободой, но и там она не имела гражданских прав и была формально отстранена от участия в государственных делах; вся же свобода, по преимуществу, ограничивалась возможностью демонстрации своего статуса и общения с себе подобными. Не связанная же формальными узами женщина не стеснена и этими ограничениями.
Кстати, круг таких женщин довольно широк и многообразен. В Греции в него входят гетеры, которые предназначены для приятного отдыха, праздника; дословный перевод слова «гетера» — «спутница; многие из них играют значительную роль в общественной жизни. Гетеры имели свой культурный центр, храм Афродиты в Коринфе. Там молодых девушек обучали искусству обхождения, музыке; большинство из них обучалось обязательными для любого образованного эллина грамматике, риторике и диалектике. Гетеры, были рядом практически со всеми всех выдающимися людьми, их отношения к знаменитым современникам были достоянием всего общества. Ниже стояли авлетриды, как правило, чужестранки танцовщицы, актрисы, музыкантши. Они зарабатывали на жизнь своими талантами и так же весьма ценились греками. Их выступления хорошо оплачивались, особенно когда они приглашались на пиры. После удачного выступления такая женщина могла составить себе приличное состояние. В этот же круг входили простые сожительницы паллаке, наконец, просто дектериады — публичные женщины, продающие себя за деньги[264]. Отношение к ним можно выразить словами того же Демосфена: «…каждый из вас, подавая свой голос, должен помнить, что подает его на благо своей жены, своей дочери, своей матери, на благо государства, законов и верований, честь которых должна быть защищена, которые не могут быть поставлены рядом с этой блудницей! Афинские девушки, воспитанные своими близкими в величайшей скромности, достойно и целомудренно, окруженные заботами и выданные замуж согласно нашим законам, не должны приравниваться к этой женщине, которая ежедневно по многу раз сходилась со многими мужчинами, самыми разнообразными и бесстыдными способами, соответственно желаниям каждого!»[265].
К слову, и сегодня весь этот круг продолжает делать свое дело. И с ним вынуждено мириться «извечное, правящее всем миром благодаря мудрости своих повелений и запретов»[266], начало — закон, «…это разумное положение, соответствующее природе, распространяющееся на всех людей, постоянное, вечное…»[267]. Не слишком строго, во всяком случае к любовнице (а это все та же многоликая конкубина) относится и современная мораль.
Добавим, что, кроме форм брака, узами которого сочетались свободные граждане, в позднеримской правовой традиции признавался и половой союз рабов — contubernium. При этом рабыня, вступившая в такой ontubernium, именовалась uxor (жена).
Подводя итог этому краткому обзору, можно заключить, что единого механизма разложения древнего патриархального организма на составляющие его фракции моногамных объединений не существует. Но, может быть, именно это-то обстоятельство и подчеркивает предопределенность распада, его закономерность, которая может реализоваться во множестве совершенно различных (и месте с тем совсем не случайных) форм.
Но все же следует повторить уже высказанную во второй главе мысль о том, что главным является утрата патриархальной семьей функции суверенного обладателя и хранителя всей полноты информационного кода жизнеобеспечения. Вследствие развития и диверсификации человеческой деятельности она перестает быть подобием клетки, из которой может быть выращен целостный организм социума. Клетки-семьи начинают специализироваться на выполнении каких-то частных функций интегральной жизнедеятельности, и это принципиально меняет их статус. Носителем всей полноты информации, единого сложносоставного кода социальной формы жизни, становится только целостный организм социума, и лишь обладателями отдельных его фрагментов — прошлые «центры кристаллизации». С этими переменами качественно меняется не только сама патриархальная семья, но также статус и роль родоначальника-патриарха; он перестает быть монопольным обладателем чего-то, принципиально недоступного остальным, носителем какой-то иной природы, посредником между миром людей и миром высших сил, господствующих над всем посюстронним. Родоначальник становится такой же «дробной частью» собирательного понятия человека, как и все остальные домочадцы. По существу никто из них уже не может претендовать на роль «культурного героя», которому сами боги передают свои знания и сообщают харизму.
Конечно, различия индивидуальных способностей остаются и в античности, и кто-то по-прежнему может претендовать на большее равенство, чем остальные, тот факт, что все оказываются сотканными из одних и тех же материй, не может не уравнивать их претензии на самостоятельность. Поэтому патриархальная семья оказывается обреченной.
И все же говорить о том, что этот патриархальный монстр полностью исчезает, нельзя. Если видеть в нем не физическое тело, но социо-культурную реальность, в центре нашего внимания окажутся семейные ценности, включающие нормы внутрисемейного права и внутрисемейной морали. Обращение же к этим реалиям показывает, что даже «тело» семьи ни в коей мере не может быть ограничено совокупной массой связанных близким родством людей. К ней в конечном счете будут отнесены все, кто в той или иной мере разделяет их и подчиняется им. Точные контуры этого «тела», во всяком случае на его периферии, становятся неуловимыми, ибо там собираются те, для кого эти ценности действенны лишь отчасти. И тем не менее мы не вправе исключать их, как библейский отец не отторг от себя своего блудного сына. Дух патриархальной семьи будет жить еще долго.
