В 1994 году Чарльз Мюррей и Ричард Хернштейн зажгли мировой пожар искрой своей книги «Гауссова кривая».[27] Эта книга, начиненная статистикой и прочно опирающаяся на большой массив данных, «Долговременное обследование молодежи страны», содержала два утверждения, вызвавших невероятный протест. Первое — что интеллектуальные способности во многом наследуются. Мюррей и Хернштейн утверждали на языке статистики, что от 60 до 70 % дисперсии интеллекта вызвано генами, а остальные связаны с внешними факторами, такими как питание, образование, состав семьи и тому подобное. Второе — что гены сыграли свою роль в том, что афро-американцы показывают результаты тестов ниже белых примерно на одно стандартное отклонение.[28]
Мюррей и Хернштейн утверждают, что в мире, где рушатся социальные барьеры для мобильности и растет вознаграждение для интеллекта, общество будет все сильнее стратифицироваться по когнитивным линиям. Ключом к успеху станут гены и среда воспитания. Самые умные получат наибольшие выгоды; и действительно, благодаря «ассортативному спариванию» (склонности людей выбирать себе похожих супругов) когнитивная элита будет в общем и целом увеличивать со временем свое относительное преимущество. Люди с более низким интеллектом получат резко ограниченные шансы, а возможности компенсаторных программ исправить это положение далеко не беспредельны[29]. Эти аргументы повторяют более ранние, изложенные психологом Артуром Дженсеном в статье 1969 года в «Harvard Educational Review», заключение которой было столь же пессимистично[30].
Неудивительно, что «Гауссова кривая» вызвала такую волну протестов. Мюррея и Дженсена обзывали расистами и узколобыми фанатиками[31]. Говоря словами одного отзыва: «При всем своем воинствующем алармизме „Гауссова кривая“… есть просто очередная глава в продолжающей свое развитие политэкономии расизма»[32]. Общий смысл атаки состоял в том, чтобы разоблачить авторов книги как лжеученых, результаты которых столь ненадежны и пристрастны, что их даже не стоит серьезно оспаривать; а также связать авторов с различными ассоциациями скинхедов и неонацистов[33].
Но книга эта была лишь последним по времени залпом в продолжающейся войне между теми, кто утверждает, будто интеллект обладает высокой степенью наследуемости, и теми, кто говорит, что интеллект в основном формируется средой. Консерваторы часто симпатизируют аргументам в пользу природных различий, поскольку желают оправдать существующую социальную иерархию и противостоять попыткам правительства ее устранить. Левые же, наоборот, не могут смириться с мыслью, что природа ставит границы поискам социальной справедливости, в частности, что существуют естественные различия между группами людей. Заинтересованность этих групп в таких вопросах, как интеллект, настолько высока, что немедленно выливается в методологические диспуты, в которых правые утверждают, что когнитивная способность проста и легко измерима, а левые возражают, что это понятие определено очень нечетко и при его измерении допускаются грубейшие ошибки[34].
Очень неудобен, оказывается, тот факт, что развитие современной статистики (и вследствие этого современной социологии в целом) тесно переплетено с психометрией и работами многочисленных блестящих методологов, которые одновременно являются расистами и евгениками. Первым из них был двоюродный брат Чарльза Дарвина Фрэнсис Гальтон, создатель термина «евгеника», который в своей книге «Наследственный гений» утверждал, что исключительные способности до некоторой степени приурочены к семьям[35]. Гальтон был одним из первых в конце девятнадцатого столетия, кто создал тест для измерения интеллекта, который сам считал объективным. Он систематически собирал данные и пробовал применять для их анализа новые математические методы.
Учеником Гальтона был Карл Пирсон, Гальтоновский профессор евгеники в университетском колледже в Лондоне, твердо веровавший в социал-дарвинизм. Однажды он написал: «История указывает мне один и только один способ, которым была порождена высокая цивилизация, а именно — борьба расы с расой и выживание расы, наиболее приспособленной физически и умственно»[36]. Кроме того, он еще оказался превосходным методологом и одним из основателей современной статистики. Каждый первокурсник, изучающий статистику, знает коэффициент Пирсона, базовый коэффициент корреляции, и знакомится с методом хи-квадрат для статистической значимости — тоже изобретение Пирсона. А вывел Пирсон коэффициент корреляции отчасти потому, что хотел найти способ более точно оценивать родственные измеряемые явления — например, сопоставлять тест интеллекта с лежащими в его основе биологическими характеристиками, в частности, с самим интеллектом. (Веб-страница факультета статистики университетского колледжа гордится его достижениями в прикладной математике, но скромно умалчивает о его писаниях по вопросу расы и наследственности.)
Третий серьезный методолог был Чарльз Спирмен, который изобрел основную технику факторного анализа и коэффициент ранговой корреляции Спирмена — незаменимые средства статистики. Спирмен — психометрист — заметил, что тесты на умственные способности сильно коррелированы друг с другом: если человек хорошо отвечает, например, на вербальный тест, то у него больше шансов хорошо пройти тест по математике. И он постулировал, что есть общий коэффициент интеллекта (general intelligence), который он обозначил через g, и этот коэффициент определяет успехи индивидуума в различных тестах. Факторный анализ родился из его попыток строго выделить коэффициент g, и этот метод остается центральным в современных дискуссиях о наследуемом интеллекте.
Связи психометрии с политически неприятными взглядами на расу и евгенику вполне могло быть достаточно, чтобы дискредитировать всю эту дисциплину в глазах многих, но на самом деле этот факт показывает, что не существует неизбежной корреляции между политически некорректными открытиями и плохой наукой. Отрицание методологической правильности у людей, чьи взгляды оппоненту не нравятся, и списывание их работы по ведомству «лженауки» — очень удобный уход от спора по существу. Этот уход практиковался левыми почти всю вторую половину двадцатого века и высшей своей точки достиг с публикацией в 1981 году книги Стивена Джея Гулда «Лжеизмерения человека»[37]. Гулд, палеонтолог, отличающийся сильными левыми симпатиями, начал с таких легких мишеней, как Сэмюэл Джордж Мортон и Пол Брока — ученые девятнадцатого века, которые верили, что об интеллекте можно судить по размерам головы, и чьи фальсифицированные данные использовались для поддержки расистской и антииммиграционной политики на рубеже двадцатого столетия. Затем он переходит к нападкам на более заслуживающих доверия сторонников генетических теорий разума, таких как Спирмен и сэр Сирил Берт, на которого весьма полагается Артур Дженсен.
Последнее особенно примечательно, поскольку Берт, один из гигантов современной психологии, был в 1976 году обвинен в намеренной фальсификации данных по исследованию однояйцовых близнецов, из которых вывел оценку, что интеллект более чем на 70 % есть вопрос наследственности. Британский журналист Оливер Гилли в «Санди тайме» за тот же год заявил, что Берт подделал данные и обманул соавторов и что его результаты — фальшивка. Это дало колоссальное оружие в руки других критиков, таких как психолог Леон Камин, который утверждал, что «не существует данных, которые заставят здравомыслящего человека принять гипотезу, будто результаты тестов IQ хоть в какой-то степени передаются по наследству»[38], Он же вместе с Ричардом Левонтином и Стивеном Роузом продолжил атаку широким фронтом на всю генетику поведения вообще, которую они считали лженаукой[39].
К сожалению, мысль о том, что коэффициент g относится к чему-то реально существующему в мозге и что он имеет генетическую основу, не так легко убить, не выходя за пределы рассмотрения методологии. Более поздние исследователи, вернувшись к работе Берта, показали, что обвинения в заведомой фабрикации сами были сфабрикованы". Как бы там ни было, не только Берт проводил на однояйцовых близнецах исследования, показавшие высокую степень наследуемости; было еще много других, включая миннесотское исследование близнецов в 1990 году, которое дало результаты, очень похожие на полученные Бертом.
Не стихает серьезный и сложный спор между психологами на тему о существовании и природе коэффициента Спирмена g, причем весьма заслуживающие доверия ученые приводят аргументы как "за", так и "против"[40]. С того момента, как в 1904 году была обнародована теория Спирмена о том, что интеллект есть нечто единое, на нее беспрерывно нападали те, кто считает, что интеллект представляет собой набор взаимосвязанных способностей, которые могут быть весьма различными у одного и того же человека. Одним из самых первых сторонников этой точки зрения был американский психолог Л.Л. Терстон; одним из последних — Говард Гарднер, чье учение о "множественности интеллектов" широко известно в американских академических кругах[41]. Защитники фактора g указывают, что спор в некотором смысле ведется об определениях: многие способности, которые Гарднер называет интеллектами, как указывают сами Мюррей и Хернштейн, можно вполне резонно назвать талантами, а термин "интеллект" зарезервировать для некоторого более ограниченного набора когнитивных функций. Свою аргументацию в пользу существования фактора g они основывают на факторном анализе, из которого можно сделать сильное статистическое утверждение, что фактор g есть нечто единое. Критики приводят разумные контраргументы о том, что сторонники фактора g делают заключение о существовании некоторой способности, которую, хотя она должна соотноситься с чем-то в мозгу, никто фактически не наблюдал.
Появление "Гауссовой кривой" привело к публикации другими психологами и специалистами по интеллекту целого ряда книг, где суммируется все в настоящий момент известное о связи между интеллектом и наследственностью[42]. Из этой литературы ясно, что хотя ряд авторов весьма расходятся с Мюрреем и Хернштейном по многим из их главных утверждений, вопрос, который они поставили, — то есть важность интеллекта в современном обществе и следствия из наличия у него наследственных корней — никуда не девается. Например, мало кто не согласен, что существует значительная степень наследуемости того, что измеряют тесты интеллекта, будь то фактор g или какие-то другие, множественные факторы, составляющие интеллект. Специальный выпуск "American Psychologist", изданный вслед "Гауссовой кривой", резюмирует согласие о том, что дисциплина, будучи половиной интеллекта человека, связана с наследственностью в детском возрасте, и еще сильнее — при взрослении[43]. Среди специалистов идет технический спор, касающийся противопоставления "широкой" и "узкой" наследуемости, который приводит некоторых к утверждению, что генетический компонент интеллекта составляет никак не более 40 %[44], но мало кто принимает всерьез утверждение Камина, будто нет достоверных свидетельств, связывающих успех в тестах по проверке интеллекта с наследственностью.
Различие в оценках наследуемости имеет потенциально важные следствия для публичной политики, поскольку меньшие значения в пределах от 40 до 50 % предполагают вопреки Мюррею и Хернштейну, что существуют факторы среды, подвластные политике правительства, которые могут содействовать подъему IQ у населения. Кто-то считает стакан наполовину полным, а не наполовину пустым: улучшение питания, образование, безопасная среда обитания и экономические ресурсы могут помочь поднять те 50 % IQ ребенка, которые связаны со средой, а потому являются вполне разумной целью социальной политики.
Энвиронментальный компонент также смягчает удар в смысле многострадального вопроса интеллекта и расы. Тот же специальный выпуск "American Psychologist" подтвердил, что чернокожие действительно показывают в стандартных тестах интеллекта результаты значительно ниже белых — вопрос в том почему. Есть много привходящих причин, чтобы предположить: этот разрыв куда в большей степени вызван факторами среды, нежели генетическими факторами. Одна из наиболее сильных причин связана с так называемым эффектом Флинна, получившим свое название по имени психолога Джеймса Флинна, который впервые заметил, что результаты IQ в последние лет тридцать росли практически в любой развитой стране[45]. Весьма маловероятно, что такое изменение обусловлено генетическими факторами, поскольку генетические изменения так быстро не происходят; и сам Флинн тоже скептически отнесся к мысли, что люди в целом сейчас намного умнее, чем были в прошлом поколении. Это наводит на мысль, что массовый рост IQ есть результат действия каких-то энвиронментальных факторов, которые мы весьма плохо понимаем — от лучшего питания (отчего за тот же период у того же населения увеличился рост) до образования и большей доступности психостимуляции. Отсюда можно бы и заключить, что группы с плохим социальным положением, например афроамериканцы, имеющие серьезный гандикап в питании, образовании и других аспектах социальной среды, тоже в конце концов поднимут свой IQ. И IQ у чернокожих вырос, как и у евреев и других групп иммигрантов, и разрыв между белыми и черными уже в какой-то степени сократился; в будущем он вполне может стать неразличимым.
Смысл этого обсуждения вопросов интеллекта и генетики не в том, чтобы выступить на стороне одной теории интеллекта против другой или за какую-то конкретную оценку наследуемости интеллекта. Мои наблюдения над окружающими (в частности, над собственными детьми) наводят на мысль, что интеллект представляет собой действие не единственного фактора g, а проявление ряда тесно связанных способностей. Наблюдения с точки зрения здравого смысла также говорят мне, что дальнейшее изучение на молекулярном уровне не приведет к поразительным новым открытиям относительно расовых различий в интеллекте. Слишком кратко с точки зрения эволюции время, прошедшее после разделения рас, а степень генетических различий между расами при исследовании свойств, которые можно измерить (например, распределение групп крови), слишком мала, чтобы предполагать, будто в этом отношении могут существовать сильные групповые различия.
Вопрос здесь иной. Если мы даже не будем предполагать прорывов в генной инженерии, которые позволят манипулировать интеллектом, само накопление знаний о генах и поведении будет иметь политические последствия. Некоторые из этих последствий могут быть очень хорошими: молекулярная биология может снять с генов ответственность за важные различия между личностями и группами, как исследования Боаса относительно размеров головы разбили "научный расизм" начала двадцатого века. С другой стороны, науки о жизни могут сообщить нам новости, которые мы бы предпочли не слышать. Политический пожар, зажженный "Гауссовой кривой", будет не последним, и пламя их станут подпитывать дальнейшие исследования по генетике, когнитивной неврологии и молекулярной биологии. Многие из левых желали бы просто криками подавить все утверждения о генах и интеллекте как расистские по существу и относящиеся к лженауке, но сама наука не позволит пойти по этому пути. Накопление знаний о молекулярных воздействиях на память вроде того, которое показал эксперимент Джо Цзина на мышах, позволит в будущем дать оценки наследуемости интеллекта куда более точные. Способы отображения мозга, такие как позитронная томография, функционально-резонансное отображение и магнитно-резонансная спектроскопия, позволят динамически отображать ток крови и включение нейронов; коррелируя их результаты с различными видами умственной деятельности, мы когда-нибудь сможем достигнуть некоторой окончательности в вопросе о том, является g единым фактором или множественным — локализовав его в различных частях мозга. Тот факт, что плохая наука в прошлом использовалась для плохих целей, не дает нам гарантии, что в будущем хорошая наука будет служить только тем целям, которые мы считаем хорошими.
