Античная философия и мифы в толковании ФР. Бэкона

Энтузиаст новых экспериментальных исследований и естественнонаучнойметодологии, провозгласивший, что отныне открытия надо искать в светеПрироды, а не во мгле Древности, превосходно знал саму эту Древность -- еелитературу, историю и мифологию. Объясняется это не только классическимобразованием, которое Бэкон получил в Кембридже, не только риторическойвыучкой первоклассного юриста, но и всей духовной атмосферой времени, вкоторой он жил. Фрэнсис Бэкон был последним крупным мыслителем европейскогоВозрождения и, естественно, выразителем и его стиля. Его сочинения пестрятмногочисленными ссылками на греческих и римских ученых, писателей,историков, поэтов и риторов. Их высказывания, сентенции, стихи, рассказы особытиях и лицах он постоянно приводит по памяти и толкует в подтверждениесвоих соображений. Но из всего этого каскада цитат, замечаний, критики итолкований именно в трактате "О началах и истоках" и в сборнике "О мудростидревних" наиболее контрастно сфокусировано своеобразное бэконовскоеотношение к культурному наследию античности. Хорошо известна заслуга Бэкона как критика догматизма и спекуляцийперипатетиков. Однако его большая заслуга и в том, что, сумев избежатьоппозиционных аристотелизму, модных в философии Возрождения увлечений идеямиПифагора, Платона и Плотина, он обратился к античной материалистическойтрадиции, к древнегреческим физиологам и натурфилософам, к "линииДемокрита". Этот сторонник христианского дуализма боговдохновенной души итела, учение которого еще кишит "теологическими непоследовательностями",вряд ли мог лучше продемонстрировать свои истинные философские симпатии, чемсделал он это, сказав свое похвальное слово греческим досократикам. Их наивные, но свежие, жадно обращенные на мир взгляды напоминают ему озабытой в схоластической науке природе вещей, о подлинных природных телах ипроцессах, об опыте, о любезных ему проблемах естественной философии. В ихпонимании материи как оформленной, активной и заключающей в себе началодвижения Бэкон видит исходный и единственно плодотворный принцип всякойистинной, то есть опытной науки. Именно его он противопоставляетперипатетикам, считавшим материю пассивной и бескачественной, лишь чистойвозможностью и придатком другого, активного начала -- умопостигаемой формы.И в науке иногда надо отойти назад, освободиться от ненужного балласта,выработанного вхолостую работающей спекулятивной мыслью, и непосредственновзглянуть на вещи. Бывают времена, когда такая реформация особеннонастоятельна. Грандиозная фантасмагория о сущем как о царстве форм,отвлеченных идей и фиктивной материи, Бэкон глубоко в этом убежден, отнюдьне способствовала ориентации на терпеливое и строгое опытное исследованиеприроды, которого требовала новая наука. Поэтому, оценивая отношение Бэконак Аристотелю, Платону и греческим материалистам, надо иметь в виду, что егоинтересует не то, каким образом можно мысленно, категориально охватить иопределить природу сущего, а то, какова реальная природа той первой материи,тех простых начал, из которых образуется все в мире. Над его подходомдоминирует интерес естествоиспытателя, физика, хотя сам анализ зачастуюведется на спекулятивно-метафизическом уровне и философском языке. Вот его основные установки. Первосущее должно быть столь же реально,как и то, что из него возникает, А поэтому все рассуждения об абстрактнойматерии и противопоставленной ей форме имеют не больше смысла, чемутверждения, что мир и все существующее образованы из категорий и другихдиалектических понятий как из своих начал. Следует приветствовать тех, ктоподчиняет свои мысли природе вещей, а не природу вещей мыслям, кто стремитсярассекать, анатомировать природу, а не абстрагировать ее, кто полагаетматерию способной производить из себя всякую вещь, действие и движение, а неабстрактной и пассивной. И в свете таких установок Бэкон рассматривает иоценивает учения древнегреческих материалистов. В трактате "О началах и истоках" Бэкон сплетает аллегорическоетолкование мифа о Купидоне (в древнейшем мифологическом сознании грековолицетворявшем стихийное созидающее начало в природе) с анализом идейионийских философов. Ведь это они первые представили Купидона одетым, или,иначе говоря, приписали первичной материи, началу всего сущего, определеннуюестественную форму: Фалес -- воды, Анаксимен -- воздуха, Гераклит -- огня.Не обольстили ли они себя при этом представлениями о таком совершенственекоторых тел, что они окрасили своим цветом все остальные? Ведь, посуществу, они удовлетворились тем, что нашли среди видимых и осязаемых телтакое, которое казалось им превосходящим все остальные, и назвали его"началом всего сущего". Но если природа этого начала есть то, чем онаявляется нашим чувствам, и все остальные вещи имеют ту же природу, хотя онаи не соответствует их внешнему виду, тогда встает вопрос -- правомерно липодходить ко всем вещам неодинаково и считать за начало лишь то, что болеезначительно, распространено или деятельно. Ведь сам Бэкон принимает другуюаксиому: "Природа проявляет себя преимущественно в самом малом". И ещевозражение. Если в других вещах это начало, хотя бы временно, но утрачиваетсвою природу, не значит ли это, что за начало принято нечто преходящее исмертное, т. е. то, что, в сущности, противоречит самому понятию "начало".Пионер индуктивной методологии был мастером и спекулятивного анализа. Вместес тем его тревожит постоянно возникающий призрак ненавистного перипатетизма.Поскольку ионийские физиологи не открыли (как полагает Бэкон, даже не думалио том), какой стимул и причина заставляет это начало изменять свою природу ивновь обретать ее и каким образом это совершается, в этой проблемевозникновения всего многообразия из одного начала у них намечается та жетрудность, что и у перипатетиков, с той лишь разницей, что, будучиактуальным и оформленным в отношении одного рода вещей, их началопотенциально в отношении всех остальных. Редукция к позициям аристотеликовравносильна для Бэкона reductio ad absurdum. Вообще, из всех древних Бэкону более всех импонирует тот, кто считал,что Купидон это Атом, кто принял за начало одну твердую и неизменнуюсубстанцию, выводя многообразие всего существующего из различия ее величин,конфигураций и положений. К разбору взглядов Демокрита он и должен былприступить, но эта часть трактата "О началах и истоках" осталасьненаписанной. Все же из введения, отступлений и попутных замечаний трактата,из эссе "Купидон, или Атом", из других сочинений Бэкона, можно составитьопределенное представление о его отношении к Демокриту. Картинаатомистического движения, которую он, видимо, следуя Лукрецию, приписываетДемокриту, складывается из первоначального движения атомов под воздействиемих тяжести и вторичного, производного от их столкновения между собой. СамБэкон полагает, что нельзя отождествлять силы, движения и свойства атомов иих макросоединений, и поэтому считает эту картину, которая заимствуетпонятия тяжести и толчка из макромира, узкой и недостаточной. Какие свойстваи движения присущи атомам по Бэкону -- не вполне ясно. В атомах коренитсяпричина всех причин (если не говорить о Боге --обычное теологическоедобавление Бэкона). Они --минимальные семена материи, которые обладают"объемом, местом, сопротивляемостью, стремлением, движением и эманациями икоторые также при разрушении всех естественных тел остаются непоколебимыми ивечными"^[1]. Их сила и движение отличны от сил и движений продуктових соединений и комбинаций, и вместе с тем "в теле атома есть элементы всехтел, а в его движении и силе -- начала всех движений и сил"^[2].Бэкон ставит под сомнение правомерность демокритовского противопоставленияатомов и пустоты, решительно отвергает мнение Эпикура о самопроизвольномотклонении их движения и намекает на способность атомов к дальнодействию.Впрочем, он даже оправдывает "открытость" этого вопроса -- если можнопознать способы действия и движения атомов, то, быть может, не следуетнадеяться, что человеческое познание полностью охватит их сущность, так какнет ничего более "близкого природе", более первичного и всеобъемлющего.Своеобразная концепция "неисчерпаемости" познания этих неделимых в условияхчисто умозрительной постановки вопроса была, пожалуй, лучшим решением. Кажется, именно Бэкону принадлежит заслуга восстановления научнойрепутации Демокрита, само имя которого на протяжении многих веков старалисьпредать забвению. Бэкон ценит Демокрита за то, что он устранил Бога изфизической системы объяснения мира, отделив, таким образом, естественнуюфилософию от теологии; за то, что он приписал строение Вселеннойбесчисленному ряду попыток и опытов самой же природы; за то, что в присущейматерии естественной необходимости он усмотрел причины вещей, исключиввмешательство целевых, или "конечных", причин. Для него важно, что Демокритразличает сущность и явление, свойства материальных начал и образованных изних вещей, существующее "по мнению" и "по истине". У Демокрита егопривлекает все то, что и сам он будет разрабатывать в своей естественнойфилософии, закладывая оазис материализма и опытной науки нового времени. А вот и другой аспект предпочтительности школы древних натурфилософовпо сравнению с перипатетиками -- антидогматизм. О нем Бэкон упоминает в эссе"Прометей, или Статус человека". Насколько и Эмпедокл, и Демокрит,жалующиеся на то, что все покрыто тайной, нам мало что известно, истинапогружена на дно колодца, а правда повсюду удивительным образом перемешана иперепутана с ложью, достойнее самонадеянной и безапелляционной школыАристотеля, более заботящейся о том, чтобы иметь на все словесный ответ, чемо внутренней истине вещей. В конечном счете правда за сомневающимися иищущими истину, а не за шумно превозносящими и не за выхолащивающими ее.Ведь кто безмерно прославляет человека и его искусство, кто приходит внесказанное восхищение от вещей, которыми люди владеют, считая абсолютносовершенными науки, которые они изучают и преподают, те вряд ли способны нато, что сделают недовольные уже имеющимся, сохраняющие душевную скромность ипостоянно стремящиеся к новой деятельности и новым открытиям. Читатель трактата "О началах и истоках", конечно, заметил эту одну изего особенностей -- фигуры строго логического рассуждения здесь вдруграсцвечиваются игрой вольного, причудливого воображения. Это как раз места,где Бэкон обращается к мифу о Купидоне. Еще более яркий фейерверк свободнойфантазии пронизывает эссе "О мудрости древних". Так вырисовывается другойаспект бэконовского отношения к наследию античного прошлого -- егоаллегорическая интерпретация мифологии. Нет, он не считает мифы, по крайней мере в основных инвариантныхсюжетах и образах, созданиями тех, кто их излагал в древности и донес донашего времени. Поэты заимствовали их из старинных преданий, из сказаний ещеболее древних народов. Но что же собой представляет миф, в чем тайна егодолговечности, как следует его понимать? Бэкон считает, что какиероглифическое письмо древнее буквенного, так и аллегорическая мысльпоявляется раньше отвлеченных логических рассуждений. С ней мы как развстречаемся в мифах, притчах, загадках, сравнениях и баснях древних. Здесьтаинства религии, секреты политики, предписания морали, мудрость философии,житейский опыт как бы нарочно облекаются в поэтические одеяния и задачасостоит в том, чтобы выявить этот их скрытый смысл. Дан образ, нужно найтиего значение. Миф -- это иносказание в определенном художественном символе,требуется определить его рационалистическое содержание. Правомерна ли такаяредукционная задача, такое решение системы культурно-поэтических уравнений?Своеобразие состояло в том, что для решения непоэтической задачи Бэконприменяет поэтические средства, так сказать обратную образность, ибоизобретательность его воображения не в создании самой аллегории, а втолковании того, что он принимает за аллегорию. "Он относится к мифамподобно тому, как Эзоп к животным; он их пересоздает и влагает в них истины,которые они должны воплощать. Он... в этом случае есть аллегорический поэт.Он столько же истолкователь мифов, как Эзоп зоолог", -- заметил КуноФишер^[3]. Занимаясь дешифровкой квази-зашифрованного текста, нашмыслитель использует самые широкие и свободные ассоциации своей фантазии.Эта свобода ограничена лишь в одном -- истины, которые он вкладывает вмифологические сюжеты и образы, это хорошо нам знакомые истины бэконовскойестественной, моральной и политической философии. Что побудило Бэкона рассматривать миф как аллегорию? Не то лиобстоятельство, как сказал бы Шеллинг, что дух подлинно мифологическойпоэзии уже давно угас и миф невольно стали трактовать как фигуру ифилософему, свойственные более поздним поэтическим формам? Аллегорическимибыли средневековый эпос и моралите. Аллегоричны образы в поэзии великогоДанте. Как иносказание воспринимался и миф, и Джованни Боккаччо писалтрактат, в котором изображал образы античной мифологии как аллегориюзвездного неба. Трактат был опубликован примерно за сто лет до рожденияБэкона. Эта традиция истолкования мифов оказалась более живучей, чем моглобы показаться, судя по первоначальным образцам. Позднее ей отдадут даньнемецкие романтики, а в XIX в. она в виде так называемойсолярно-метеорологнческой теории даже приобретет довольно широкуюпопулярность. Такие толкователи исторических поэтических древностей зачастуюбывали менее всего историчны. Было бы соблазнительной задачей перечислять уязвимые стороныбэконовского подхода -- некритическое принятие той или иной редакции мифа,неоднозначность интерпретации одних и тех же мифологических символов,очевидные натяжки и бесконтрольный домысел. Между тем бэконовские эссезначимы сами по себе как самостоятельное видение мифов, как художественноепреломление их в призме другой эпохи, как усмотрение в древнеммифологическом символе актуального "осмысленного образа". Надо сказать,такие операции он умел проделывать весьма эффектно. Вместе с тем любопытно,что в предпоследней книге своего трактата "О достоинстве и приумножениинаук" Бэкон с подобным же ключом подходит уже к библейской мудрости. Целыйряд сентенций из "Екклезиаста" и "Книги Притчей Соломоновых" онистолковывает в сугубо светском, даже житейско-прозаическом духе. И такпоступал человек, провозгласивший не только принципиальную невозможностьобъяснения естественной философии с помощью Св. Писания, но и недопустимостьобъяснения Св. Писания теми же способами, какими мы постигаем писаниячеловеков! В произведениях Фрэнсиса Бэкона отчетливо прослеживается его отношениек трем основным сферам идейного наследия, так или иначе тяготевшим надевропейской мыслью -- античной философии, мифологии и христианству.Отношение Бэкона к античности по-своему продумано. Он знает, что ему нужно вэтом великом складе прошлого, и использует взятое для подкрепления идейсвоего мировоззрения. Здесь метод Бэкона не исторический, а ретроспективный,отбрасывающий в прошлое тень его, бэконовских, установок, понятий, исканий иумонастроений, деформирующий прошлое и навязывающий ему чужие контуры. Иное дело -- христианство, которое для Бэкона не только -- и не столько-- традиция, но прежде всего живая идеологическая действительность. Оннеоднократно подтверждает свою приверженность учению церкви (см., напр., "Одостоинстве и приумножении наук", кн. IX, гл. 1). И тогда вырисовываетсяодин из основных парадоксов бэконовского мировоззрения, так как отношениеБэкона к христианству далеко не согласуется с главной тенденцией егофилософских взглядов. Концепция двух параллельных книг -- Природы и Св.Писания, которой в общем придерживался Бэкон, понятная исторически, отнюдьне снимала самого противоречия. Здесь правоверный христианин Фрэнсис Бэкон,как писал Л. Фейербах, выступает "дуалистическим, исполненным противоречийсуществом"^[4]. Сам Фейербах следующим образом раскрывает этупарадоксальность бэконовского мировоззрения. Главная установка Бэкона --понять природу из нее же самой, построить ее картину не искаженнуюпривнесениями человеческого духа. Именно этому служат и его критика ИдоловРазума, и его теория опытного, индуктивного познания. Между тем, такаятенденция находится в противоречии с сущностью и духом христианства, котороеучит, что Бог словом и мыслью творит мир и среди всех его созданий лишьчеловек, обладающий душой, подобен Богу. Но если так, то как жеБэкон-христианин может упрекать Платона и Аристотеля в том, что ониконструируют мир из слов, идей и категорий? Разве в этом они не предтечихристианства? И почему человек, подобие Бога, не может в своем познании идтитем же путем, что и его высокий прообраз в своем творчестве? Конечно, и постановка подобных вопросов и ответы на них были деломпозднейшей критики, надо сказать, в этом отношении к Бэкону довольноснисходительной. Правда, фанатик и клерикал Жозеф де Местр, почувствовавистинную равнодействующую этого противоречия бэконовского мировоззрения,через двести лет обрушится на него с обвинениями в атеизме и материализме.Для самих же материалистов и атеистов, сделавших Бэкона своим идейнымвождем, подобной проблемы вообще уже не существует. Они возьмут из философииБэкона живое и трезвое, связанное с наукой и ее методами, считая остальноеиздержками слишком бурного воображения или, наоборот, данью господствующемумировоззрению. Для них это уже перелистанная страница великой книгичеловеческого знания, наследие прошлого, традиция, на которую уже брошенатень их взглядов и устремлений, выросших в другую эпоху и решающих другиезадачи. 1 Наст. изд., т. II. стр. 335. 2 Там же, стр. 302. 3 Куно Фишер, Реальная философия и ее век. СПб., 1870, стр. 135. 4 Л. Фейербах. История философии. М., 1967, т. 1, стр. 127. А. Л. Субботин О МУДРОСТИ ДРЕВНИХ Сочинение "De Sapienlia Veterum" вышло на латинском языке небольшойотдельной книгой в 1609 г. В течение жизни Бэкона оно один или два разапереиздавалось и было переведено на английский и итальянский языки. Этооригинальное произведение состоит из предисловия, в котором Бэкон делится считателем принципами своего отношения к древней мифологии, и 31 эссе, вкоторых дастся изложение, а затем толкование античных мифологических сюжетови образов в духе бэконовской естественной, политической и моральнойфилософии. Оно связано с другими философскими произведениями Бэкона нетолько идейно. Свои интерпретации мифов о Пане, Персее и Дионисе,доработанные и расширенные, Бэкон включил как примеры параболической поэзиив трактат "О достоинстве и приумножении наук". Миниатюра "Метида, или Совет"по существу вошла в бэконовскос эссе "О совете". "Купидон, или Атом" и"Уран, или Истоки" непосредственно смыкаются с трактатом "О началах иистоках", в котором по замыслу автора должно быть развитие тех же образов иидей. На русском языке "De Sapientia Veterum" в количестве 27 эссе былоиздано почти сто лет назад в переводе И. А. Бибикова (Бакон, Собраниесочинений, т. II. СПб., 1874) и разделяет недостатки других его переводовпроизведений Бэкона. Для настоящего издания Н. А. Федоровым сделан новыйполный перевод с латинского оригинала по изданию "The Works of FrancisBacon.., coll. and ed. by J. Spedding. R. L. Ellis and D. D. Heath)". Сверкуосуществлял Г. Г. Майоров. Примечания подготовил А. Л. Субботин. 1 Роберт Сесиль, граф Солсбери, -- сын Вильяма Сесиля, лорда Берли,двоюродный брат Бэкона по материнской линии. -- 335. 2 Цицерон, "Письма к Аттику", кн. II, 18. -- 234. 3 Вергилий, "Буколики", экл. VI, ст. 31--34. -- 241. 4 Вергилий, "Буколики", экл. II, ст. 63--64. -- 243. 5 Овидий, "Лекарства от любви", 344. -- 244. 6 Ветх. Зав., Псалм. Давид., 18, ст. 2. -- 244. 7 Вергилий, "Энеида", кн. IV, ст. 178--180. -- 250. 8 Вергилий, "Энеида", кн. IV, ст. 469-- 470. -- 251. 9 Лукреций, "О природе вещей", кн. V, ст. 107--109. -- 256. 10 Ветх. Зав., Еккл., гл. 3, ст. 11. -- 261. 11 Вергилий, "Энеида", кн. II, ст. 426--428. -- 270. 12 Вергилий, "Энеида", кн. VIII, ст. 696--697. -- 270. 13 Овидий, "Метаморфозы", кн. X, ст. 667. -- 276. 14 Вергилий, "Георгики", кн. II, ст. 490--492. -- 284. 15 Ветх. Зав., Еккл., гл. 12, ст. 11. -- 288. 16 Вергилий, "Энеида", кн. VI, ст. 851--852. --289. 17 Овидий, "Метаморфозы", кн. 1, ст. 80--81. -- 291. 18 Катулл, 5, ст. 1--3. -- 295. 19 Пер. А. Л. Субботина. -- 295. 20 Ветх. Зав., кн. Премуд. Соломона, гл. 7, ст. 7--10. -- 296.