Глава XXIV пусть смеются.

Дикен работал не только в Таинственном саду. Вокруг коттеджа на пустоши у него был собственный огород, окруженный низкой стеной из камней. Рано утром, и по вечерам, и все дни, в которые Дикен по каким-то причинам не встречался с Мэри и Колином, он проводил на своем огороде. Чего у него только тут ни росло! И картошка, и капуста, и репа, и морковь, и самая разнообразная зелень. На огород Дикен обычно являлся в компании своих ручных друзей. За работой он то и дело с ними переговаривался или напевал йоркширские песенки, а руки его творили сущие чудеса. Он копал, полол, сажал, выкорчевывал и, казалось, не ведал усталости. И все росло на его огороде словно по мановению волшебства.

– Если бы не Дикен со своим огородом, нам бы жилось куда хуже, – говорила миссис Соуэрби. – Он что ни посадит, у него и примется, и вырастет на целую нашу семью. А уж вкусной капусты, такой, как у Дикена, или картошки во всей округе не сыщешь.

Дни сейчас стояли самые длинные, после ужина было еще долго светло, и Дикен до темноты возился на огороде. Когда у матери выдавалась свободная минутка, она шла к сыну, и они заводили беседу.

Устроившись поудобнее на каменной стене, миссис Соуэрби расспрашивала Дикена, как он провел день, и у него всегда находилось для матери хоть что-нибудь интересное. Подобные вечера миссис Соуэрби любила больше всего на свете. Огород Дикена радовал глаз. Там ведь росли не только овощи. Он накупил в Туэйте семян, и теперь среди кустов крыжовника и даже между капустными грядками распускались и благоухали цветы. Кроме этого, Дикен проделал дорожки и засадил их по краям резедой, гвоздикой, анютиными глазками и еще кое-какими цветами. Одни из них были однолетними, но Дикен тщательно собирал их семена и по весне высаживал вновь. А другие, многолетние, и на зиму оставались в земле, чтобы потом из лета в лето радовать все семейство Соуэрби.

В щелях между каменной кладкой стены Дикен тоже насадил самых разных растений. Как только наступало тепло, стена сплошь покрывалась зеленью, словно какой-нибудь горный кряж, и камни лишь редкими островками проглядывали сквозь это обилие цветов, вьюна и кустарника.

Когда мать восхищенно оглядывалась вокруг, Дикен ей объяснял:

– Надо просто все растения полюбить. Тогда они и принимаются так как надо. Это как с животными. Надо им пить – напои. Поесть – корми. Ведь они не менее нас хотят жизни радоваться. Если кто-нибудь из них умрет, виноват буду я, потому что не проявил заботы.

Именно в эти часы перед сумерками миссис Соуэрби узнавала от сына, что делается в Мисселтуэйте. Сперва Дикен просто ей рассказал, что мистеру Колину понравилось гулять вместе с ним и мисс Мэри. Потом, посовещавшись с друзьями, которые выказали полное доверие миссис Соуэрби, мальчик однажды вечером посвятил ее в тайну. Он начал с того, как Мэри нашла ключ от сада, и изложил по порядку события, о которых мы с вами узнали из предыдущих глав.

Миссис Соуэрби слушала сына, и на лице ее отражалось все большее изумление.

– Это же надо! – дождавшись конца истории, воскликнула достойная мать семейства. – Просто великое счастье для всех, что девочка Мэри приехала в Мисселтуэйт Мэнор. И самой ей на пользу пошло, и для мистера Колина стало спасением. Подумать, он теперь даже ходит! А мы-то считали, что он бедный полоумный мальчишка и вообще у него все скособочено. И что же там, в Мэноре, обо всем этом думают, а, Дикен? – полюбопытствовала она. – Колин-то вроде совсем успокоился и теперь жизнью доволен.

– А они не знают, что он успокоился и теперь доволен, – принялся объяснять Дикен. – Конечно, он теперь стал покрепче и щеки порозовели. Но он продолжает капризничать и на что-нибудь жаловаться.

– Это еще зачем? – не поняла миссис Соуэрби.

– Специально! – весело произнес Дикен. – Это чтобы пока никто ни о чем не догадывался. Если доктор Крейвен узнает, что Колин уже может стоять, то мигом отпишет мистеру Крейвену. А Колин не хочет. Он мечтает лично свою здоровость отцу показать. А пока отец не вернулся, Колин воздействует каждый день на свой организм волшебством. Потому что хочет мистеру Крейвену доказать, что такой же сильный и статный, как мальчики у других отцов. Сейчас идет к этому подготовка, и мисс Мэри с Колином говорят: «Лучше еще чуть-чуть поскандалить. Тогда всех уж точно с толку собьешь».

– Полагаю, эта парочка от души наслаждается! – засмеялась миссис Соуэрби. – Все дети обожают играть какую-то роль. Ну, расскажи-ка мне, Дикен, еще, что они там творят?

Дикен отложил тяпку и, устроившись на стене рядом с матерью, стал рассказывать дальше.

– Колина каждый раз выносят из комнаты на руках и сажают в кресло. И еще ни разу так не случилось, чтобы он не использовал случай покричать на слугу Джона. Слышала бы ты, матушка, как этот хитрец заводится! Он и постанывает, и упрекает Джона в неосторожности, когда его в кресло сажают. И там-то его, бедняжку, не так повернули, и тут-то болит! Да Колин вообще при других людях изображает совсем беспомощного. Он даже голову старается не поднимать, пока хоть один человек из дома его может заметить. А мисс Мэри над ним причитает: «Ах, Колин! Ах, бедненький! Ах, как тебе больно!» Но внутри Мэри и Колина такой смех душит, что они едва сдерживаются. Зато уж, как мы доберемся до сада и дверь запрем, они дают себе волю и хохочут вовсю.

Миссис Соуэрби тоже смеялась вовсю.

– Ну, Дикен, ну, вы даете! – сквозь смех бормотала она. – Пусть себе, пусть хохочут. Получается, у этой парочки все к тому идет, что они скоро станут здоровей некуда. Ведь смех организму превыше любого лекарства. Так и запомни.

– Да я и сам вижу, что там на поправку идет, – подтвердил Дикен. – Мэри и Колина такой аппетит разбирает, что они уже опасаться стали, как бы кто в доме не заметил и не впал в подозрение. Колин однажды мне так прямо и заявляет: «Если я еще больше буду просить есть, они перестанут верить, что я инвалид». Мисс Мэри даже предложила ему такой выход, чтобы съесть ее долю, но он этой жертвы не принял. Он говорит, что тогда она ослабеет, а они должны укрепляться вместе.

Миссис Соуэрби сделалось так смешно, что она чуть со стены не упала. Глядя на нее, Дикен тоже захохотал.

– Я знаю, что мы с тобой сделаем, – чуть погодя проговорила матушка. – Когда утром будешь к ним уходить, бери с собой ведерко парного молока. А я испеку свежий хлебец или булочки точно такие, как делаю вам. Нет ничего полезнее, чем вовремя подзакусить молочком с хлебом. Это немного умерит их аппетит, и из сада домой они будут возвращаться не такими голодными. А уж дома тогда доедят как следует.

– Какая же ты у меня умная! – восхищенно воскликнул Дикен. – А то я вчера прямо не знал, что и делать. Всю вторую половину дня Мэри и Колин стонали, что так больше не могут, потому что у них внутри совсем пусто.

– Все правильно, – отозвалась мать. – Здоровье к ним возвращается, а здоровые дети в их возрасте – как молодые волчата, и без корма им никуда. Но даже и при таких муках голода они от игры своей удовольствие получают. Ох, как представлю, что твой этот Колин всех там одурачил, опять смех разбирает! – И миссис Соуэрби засмеялась снова.

Она была, как всегда, права, мудрая матушка Дикена! Игра доставляла Мэри и Колину огромное наслаждение. Оба были совершенно захвачены ею. А идею, сами того не желая, подали сиделка и доктор Крейвен.

Однажды сиделка сказала:

– Мистер Колин, а у вас аппетит немного улучшился. Раньше вам ото всего становилось плохо, а теперь наворачиваете что подадут, и безо всяких последствий.

– Безо всяких, – подтвердил мальчик.

Увидев, однако, с каким любопытством глядит на него сиделка, он спохватился. Ведь ему до приезда отца ни в коем случае не надо выказывать никаких улучшений. И Колин тут же с кислой миной добавил:

– Иногда после еды у меня ухудшается самочувствие.

– Может, и так, – по-прежнему не сводя с него глаз, задумчиво проговорила сиделка, – но все равно я должна обсудить это с доктором Крейвеном.

Когда она наконец-то ушла, Колин с тревогой воззрился на Мэри. Причина его волнений была девочке понятна без слов.

– Сиделка с ужасным любопытством тебя разглядывала, – прошептала она. – Похоже, ее что-то насторожило.

– Нельзя, чтобы она догадалась! Никто ничего пока знать не должен!

Вскоре пришел доктор Крейвен. Сперва он как-то странно разглядывал пациента. Потом, к великому неудовольствию Колина, принялся задавать вопросы.

– Ты много времени проводишь в саду, Колин. Наверное, у тебя там есть любимые уголки, а?

– Может быть, есть, а может, и нет, – высокомерно отвечал тот. – Я никому не обязан докладывать, где бываю. И слугам приказано держаться подальше. Вы же знаете: ненавижу, когда за мной наблюдают.

– Хорошо, хорошо, милый, – тут же смирился доктор, – я просто имел в виду, что ты целыми днями теперь на воздухе и, по-моему, это принесло тебе пользу. Вот и сиделка сказала, что аппетит у тебя куда лучше прежнего.

И тогда Колин, просияв от внезапной находки, сказал:

– А может быть, у меня какой-нибудь ненормальный болезненный аппетит?

– Нет, нет, – возразил доктор, – аппетит у тебя вполне здоровый. Ты потолстел, и цвет лица у тебя улучшился.

– Наверное, это я просто распух и температурю, – продолжал развивать свою линию Колин. – Я читал, с умирающими так часто бывает.

Доктор Крейвен взял его за руку и сосчитал пульс.

– Температура нормальная, – задумчиво произнес он. – И вид у тебя здоровый, как никогда. Если так и дальше пойдет, ты можешь, мой мальчик, надолго забыть о смерти. Твой папа очень обрадуется, когда получит наше письмо.

– Я не позволю! Я не позволю! – затряс кулаками Колин. – Нельзя ему писать обо мне! Вдруг мне потом станет хуже? Может быть, у меня уже этой ночью будет ужасная лихорадка? Я даже сейчас чувствую наступление чего-то плохого, – весьма радостным тоном уточнил он. – Вы же знаете, как на мне отражается любое волнение! А вы сейчас очень разволновали меня этим письмом к отцу. Я уже весь горю! Запомните: я ненавижу, когда обо мне пишут или шепчутся! Ненавижу так же сильно, как когда на меня незнакомые смотрят!

– Тише, тише, мой мальчик, – принялся успокаивать его доктор. – Без твоего разрешения мы папе ничего не напишем. Тем более если ты так болезненно это воспринял. Я вовсе не хочу, чтобы тебе стало хуже.

О письме мистеру Крейвену доктор больше ни разу не упоминал. Сиделка была тоже строго-настрого предупреждена о недопустимости подобных бесед с пациентом.

– У него невероятное улучшение, – говорил ей доктор. – Это почти что чудо. Правда, он еще не избавился от повышенной раздражительности. Тут нам с вами следует проявлять особую осторожность. Нельзя, нельзя, чтобы он сейчас волновался!

Маленькая победа над доктором Крейвеном Мэри и Колина не успокоила, и они тут же принялись за разработку дальнейших военных действий.

– Наверное, все-таки мне придется устроить истерику! – с сожалением проговорил мальчик. – Если бы ты, Мэри, знала, как мне не хочется! У меня может вообще ничего не выйти. Ведь я теперь думаю о хорошем, а не о плохом. И испортить себе настроение так, как раньше, уже не смогу. Но должен же я принимать какие-то меры, чтобы они папе не написали!

Обсудив все и взвесив, оба заговорщика решили поменьше есть. Однако осуществить эту задачу не удалось. Каждое утро Мэри и Колин просыпались ужасно голодными. А завтрак, как назло, подавали великолепный. Могли ли они удержаться, видя перед собой горячий хлеб, белоснежные яйца, малиновый джем и густые топленые сливки! Особенно тяжко Мэри и Колину, которые ели теперь всегда вместе, приходилось, когда на завтрак подавали ломтики поджаренной ветчины. Учуяв их благоухание из-под серебряной крышки, мальчик и девочка скорбно качали головами.

– Боюсь, мы сейчас с тобой это съедим, Мэри, – говорил в таких случаях Колин. – Ничего, мы еще можем попробовать отказаться от обеда. Или от ужина.

Но за обедом, а после – за ужином повторялась та же история. И когда на кухню из комнаты юного мистера Крейвена приносили совершенно пустые тарелки, слугам было о чем посудачить.

– Если бы эти куски ветчины хотя бы немного потолще резали, – однажды мечтательно произнес Колин. – А по одной булочке на человека, я считаю, вообще слишком мало.

– Конечно! – подхватила Мэри. – Такая малость годится только для умирающих. Если собираешься жить, нужно булок гораздо больше. Я бы их целых три съела.

Неизвестно, чем бы кончились эти муки, если бы на другой день после беседы с матушкой Дикен не пришел им на помощь. Поработав как следует вместе с Мэри в саду, он вдруг скрылся в кустах и извлек оттуда два жестяных ведерка. Одно из них было полно жирным парным молоком. А в другом лежали домашние булки с изюмом. Миссис Соуэрби так плотно укрыла их сине-белой салфеткой, что они даже не успели остыть. Мэри и Колину булочки с молоком показались чуть ли не райской пищей.

– В твоей маме, как и в тебе, есть что-то волшебное, – уверенно произнес с полным ртом Колин, – и в ее булочках тоже. Так ей и передай, пожалуйста, Дикен. Мы с Мэри очень ей благодарны.

Произнося эту короткую речь, Колин умудрился дожевать булочку и тут же запихнул в рот следующую. Мэри делала то же самое, и они не останавливались до тех пор, пока оба ведерка Дикена не стали совершенно пустыми.

Так было положено начало съестным сюрпризам от миссис Соуэрби. Несколько дней спустя до Мэри и Колина вдруг дошло, что они наносят семейству Дикена ощутимый урон. Получалось, что его матушка теперь, кроме своих, кормит еще двух детей. Но выход быстро нашелся. Мэри и Колин стали посылать с Дикеном деньги, чтобы миссис Соуэрби могла купить еды на их долю. Еще через несколько дней Дикен довел питание Мэри и Колина до совершенства. Найдя неподалеку от парка, где они первый раз увиделись с Мэри, овраг, он сложил там из камней жаровню. В ней они пекли картошку и яйца. Печеных яиц Мэри и Колин до сих пор никогда не пробовали, и они им очень понравились. А печеная картошка со свежим маслом была не только вкусна, но и, в сочетании с посылками миссис Соуэрби, замечательно утоляла голод.

Каждое утро Тайное научное общество под сливовым деревом продолжало эксперимент юного мистера Крейвена. Призвав волшебство уже известным нам способом, Колин начинал упражняться в ходьбе. С каждым днем у него получалось все лучше, а с этим крепла и вера его в волшебство. Раз от раза Колин пытался увеличить нагрузку, и вскоре мог, не опираясь на руку Дикена, пройти уже много метров подряд.

Однажды Дикен целый день где-то пропадал. Придя на следующее утро в Таинственный сад, он опустился на траву, горделиво взглянул на Колина и начал рассказывать:

– Вчера матушка послала меня за покупками в Туэйт. Там-то и повстречался мне Боб Хейуорт. Он отдыхал возле кабачка «Голубая корова». Боб – самый сильный у нас в округе. Он и среди борцов чемпион, и прыгать умеет лучше других, и молот всегда дальше всех закинет. Даже в Шотландию однажды ездил соревноваться. Все господа называют Боба «атлетом», и ты, Колин, тоже в атлетике успехов задумал добиться. А так как мы с Бобом давно подружились, я и решил с ним насчет тебя посоветоваться. Ну, вначале я, конечно, просто спросил, как он достиг, что у него мускулы отовсюду так красиво торчат? Боб ответил, что однажды в Туэйте был цирк с силачом. Этот силач и показал ему, как упражнять руки, ноги и вообще все мышцы в теле. Ну, тут, Колин, я и приступил напрямую к тебе. «Как ты думаешь, Боб, – говорю, – для очень слабого человека упражнения такие сгодятся?» Боб засмеялся и ткнул мне пальцем в живот. «Это что, ты себя слабым считаешь?» – спрашивает. Пришлось ему объяснить, что дело совсем не во мне, а в одном юном джентльмене, который только недавно выздоровел от болезни и теперь хочет придать себе силы. Имени я, конечно, не называл. А Боб не настаивал. У него своих занятий хватает, и чужие имена ему ни к чему, вот он и стал сразу показывать упражнения. Сейчас все увидишь, Колин. Я хорошо запомнил.

– Покажи, покажи скорее! – разволновался тот.

– Сейчас, – поднялся Дикен с земли. – Только Боб говорит, сначала надо быть осторожным. Никак переутомляться нельзя.

– Я буду осторожным! – заверил Колин. – Показывай, показывай, Дикен! Все-таки ты – самый волшебный на свете!

Дикен показал несколько упражнений. Некоторые из них можно было делать даже сидя, и Колин повторил их следом за рыжим мальчиком. Затем он осторожно поднялся на ноги и попробовал проделать все остальное. Это было так заразительно, что Мэри тоже вскочила с земли и принялась упражняться. Не поддерживал нового начинания лишь Уголек. Слетев со своей любимой ветки, он принялся с мрачным видом расхаживать вокруг детей. То, что они сейчас делали, явно казалось ему глупым и совершенно ненужным. Он-то ведь сам обходился без этого, и ничего!

Поупражнявшись, Колин пришел к выводу, что Дикен сегодня явил им еще одно волшебство, которое теперь должно стать частью научного эксперимента. Отныне и ежедневно вслед за обращением к волшебству Тайное научное общество переходило к гимнастике по методу Боба Хейуорта, а потом уже Колин упражнялся в ходьбе. От этого аппетит у Мэри и Колина увеличился. Если бы не корзинка с провизией, которую доставлял ежедневно в сад Дикен, им бы пришлось плохо. Но маленькая жаровня в овраге и посылки заботливой миссис Соуэрби прекрасно насыщали двух заговорщиков. Наконец-то им удалось в полной мере запутать сиделку и доктора Крейвена! Потому что, если набить животы печеными яйцами, картошкой, парным молоком, овсяными лепешками, булочками, медом и топлеными сливками, можно потом и позволить себе пренебречь обедом и ужином, и даже не очень сильно наедаться за завтраком.

– Они почти ничего не едят! – сокрушенно говорила сиделка. – Если мы с вами их как-нибудь не заставим, оба могут погибнуть от истощения. Прямо не понимаю, как они еще умудряются при этом так хорошо выглядеть?

– Эти дети мне надоели! – с возмущением отозвалась миссис Мэдлок. – Словно бес в них какой-то вселился! То едят так, что одежда лопается, а теперь воротят носы от всего, что может им предложить наша кухарка. Вчера, например, даже кусочка не съели курочки в хлебном соусе! Кухарка пудинг новый для них сочинила. И что же вы думаете? Эти двое его весь обратно на кухню отправили. Бедная женщина, как посмотрела, заплакала. Ясное дело, если им станет плохо от голода, ее первую обвинят.

Поговорив еще чуть-чуть с экономкой, сиделка сочла своим долгом поставить в известность доктора Крейвена. Как доказательство своей правоты, она представила поднос с почти нетронутым завтраком. Доктор встревожился и с особенной тщательностью осмотрел Колина.

Недоумение его после этого лишь возросло. Две недели он провел в Лондоне, и своего юного пациента не видел. За это время Колин, как и все дети в мире, когда они выздоравливают, стремительно набирал форму. Кожа его совсем утратила желтизну, лицо округлилось, глаза весело блестели.

– Жаль, что ты ничего не ешь, – изо всех сил теребя подбородок, проговорил доктор. – Этим ты можешь свести на нет все, чего достиг за полмесяца. А достиг ты почти невозможного. Странно, что при таком состоянии у тебя совсем нет аппетита. Еще недавно ты так хорошо ел!

– А вы мне тогда не поверили! – с укоризной произнес Колин. – Теперь-то вы сами видите, что это был болезненный аппетит умирающего!

Не успел он это сказать, как Мэри, сидевшая рядом, издала какой-то ужасающий стон, вслед за чем принялась усиленно кашлять.

– Что с тобой? – повернулся к ней доктор Крейвен.

Мэри откашлялась и с большим достоинством проговорила:

– Что-то вроде кашля и чиха. Но теперь уже все прошло.

Когда позже Колин ее отчитывал за несдержанность, она смущенно ответила:

– Сам бы попробовал не засмеяться! Я просто вспомнила, как ты в нашем саду съел огромную картофелину, а потом запихнул в рот целую горбушку хлеба с джемом и топлеными сливками. Болезненный аппетит умирающего!

Как раз в это время доктор Крейвен, кажется, начал о чем-то догадываться.

– Интересно, – расспрашивал он экономку, – Мэри и Колин нигде не могут тайком добывать еду?

– Кто их там знает? – пожала плечами вечно во всем сомневающаяся миссис Мэдлок. – Но вообще, по всей видимости, пищу им, кроме как на кухне, брать негде. Они же целыми днями в садах и в парке гуляют. А там в это время чего? Разве из-под земли какой сырой овощ выкопаешь или веточку пожуешь. Эти две таким питаться не станут. Да и зачем? Целая кухня с самой разнообразной кулинарией у них под боком.

– Н-да, – пробормотал доктор и на некоторое время умолк. – Впрочем, – уже веселее добавил он, – что это мы все так волнуемся? Даже если они действительно ничего не едят, видимо, это им только на пользу. Колин будто родился заново.

– Девочка тоже в полном порядке, – подхватила миссис Мэдлок. – Такая стала хорошенькая! Угрюмость прежнюю у нее как рукой сняло. Только послушать, как они с Колином вечно смеются. Может, это смех у них на здоровье так действует?

– Пусть, пусть смеются, – рассеянно отозвался доктор.