– Да, – ответила Лилиан. – Вы знали его дольше, чем я.
– Я не то хотел сказать. Я хотел сказать, что когда человек умирает, происходит всегда одно и то же – внезапно его нет. Он больше не говорит. Он еще здесь, но его уже нет. Кто это может постичь? Я хочу сказать, нам тоже нелегко: стоишь и не можешь постичь… Вы меня понимаете?
– Да, я понимаю.
– Пойдемте с нами, – сказал тренер, – мы отвезем вас в отель. На сегодня хватит. А завтра вы его увидите.
– Что я буду делать в отеле? – спросила Лилиан. Тренер пожал плечами. – Вызовите врача. Он вам сделает укол. Пусть даст дозу побольше, чтобы вы проспали до утра. Идемте! Здесь вы ничем не поможете. Он умер. Никто из нас теперь ничем не поможет. Когда человек умирает, все кончено, никто ему уже не поможет. – Он подошел к Лилиан и положил ей руку на плечо. – Пойдемте, я все понимаю. О, мадонна! Я вижу это уже не в первый раз. Но все равно кажется, что в первый.
Лилиан очнулась, ее словно выбросило из водоворота сна. Секунду она была вне времени и пространства, но потом ее пронзила острая боль. Она быстро села и огляделась вокруг. Как она здесь очутилась? Постепенно Лилиан припомнила все: тягостные часы после полудня, блуждание по маленькому городку, сумерки, больницу, чужое, изуродованное лицо Клерфэ, его голову, сдвинутую слегка набок, его руки, сложенные так, будто он собирался молиться, врача, который пришел вместе с ней. Все это было неправдоподобным, ненастоящим, невероятным. На больничной койке должен был лежать не Клерфэ, а она сама, только она. Произошла какая-то непоправимая путаница, кто-то сыграл с ними мрачную, зловещую шутку.
Лилиан встала и раздвинула занавески. При виде пальм, безоблачного неба и цветочных клумб в садике отеля утрата показалась ей еще более невероятной. Это должно было случиться со мной, со мной, – думала Лилиан. – Мне, а не ему была уготована смерть. У нее было странное чувство – как будто она кого-то обманула: оказавшись лишней, она все же продолжала жить; произошло недоразумение, вместо нее убили другого человека, и над Лилиан нависла неясная серая тень подозрения в убийстве, словно она была изнемогшим от усталости водителем, который переехал человека, хотя мог этого избежать.
Зазвонил телефон. Лилиан в испуге подняла трубку. Агент похоронного бюро в Ницце предлагал ей свои услуги: он позаботится о гробе и о могиле, он гарантирует достойное погребение по сходным ценам. Фирма располагает также цинковыми гробами на тот случай, если покойника решат перевезти на родину.
Лилиан повесила трубку. Она не знала, что ей делать. Где была родина Клерфэ? Там, где он родился? В Эльзас-Лотарингии? Но она не знала, где именно.
Снова раздался резкий телефонный звонок. На этот раз звонили из больницы. Что будет с трупом? Его надо скоро забрать. Не позднее, чем после полудня. Необходимо заказать гроб.
Лилиан посмотрела на часы. Был полдень. Она оделась. Весь неизбежный ритуал похорон обрушился на нее с его суетой и телефонными звонками. Хорошо бы иметь черные платья, – подумала она. Звонили из фирмы, поставляющей венки. Другая фирма осведомлялась, какую религию исповедовал Клерфэ, чтобы знать, сколько времени понадобится для церковного отпевания. А может, покойный был атеистом?
Сильно действующее снотворное еще давало себя знать. Все окружающее казалось Лилиан не вполне реальным. Она спустилась вниз, чтобы посоветоваться с портье. Увидев ее, человек в темно-синей форме встал. Лилиан отвернулась, она была не в силах смотреть на его лицо, на котором застыло профессиональное выражение соболезнования.
– Закажите гроб, – прошептала Лилиан. – Делайте все, что требуется.
Портье разъяснил ей, что надо поставить в известность официальные инстанции. Быть может, она пожелает сделать вскрытие? Иногда это бывает необходимо, чтобы установить причину смерти. Зачем? Да затем, чтобы обосновать свои законные претензии. Автомобильная фирма попытается свалить ответственность на устроителей гонок. Надо подумать также о страховке; вообще возможны всякие осложнения. Самое лучшее – быть готовой ко всему.
Умереть, оказывается, проще, чем быть мертвым, – подумала Лилиан. Согласна ли она похоронить Клерфэ на здешнем кладбище?
– На кладбище для самоубийц? – спросила Лилиан.
– Да нет же.
Портье улыбнулся извиняющей улыбкой. Кладбище для самоубийц – это выдумка. В городе есть приличное, очень красивое кладбище, на котором хоронят местных жителей. Есть ли у нее документы Клерфэ?
– Документы? Разве ему теперь нужны документы?
Портье знал решительно все. Обязательно нужны. Кроме того, он заявил, что свяжется с полицией.
– С полицией?
О каждом несчастном случае надо немедленно извещать полицию. Разумеется, фирма и устроители гонок уже сделали это. Но полиция должна разрешить погребение. Это, конечно, только формальность, но ее надо соблюсти. Он обо всем позаботится.
Лилиан кивнула. Внезапно она почувствовала, что ей необходимо выйти на воздух. Она боялась упасть в обморок. Лилиан вспомнила, что со вчерашнего утра не держала ни крошки во рту. Но ей не хотелось идти в ресторан при отеле. Торопливо покинув холл, она пошла в кафе Париж. Там она заказала чашку кофе и долгое время сидела, не прикасаясь к ней.
Мимо кафе проезжали машины и останавливались у входа в казино; туда же направлялись туристские автобусы, и толпы путешественников, высыпав из них, послушно следовали за своими гидами, которые водили их по этому современному Вавилону, Вавилону мелких буржуа. Лилиан испуганно вскочила – какой-то человек подсел к ее столику. Выпив кофе, Лилиан ушла. Она не знала, что ей делать дальше. Напрасно она убеждала себя, что все равно была бы одна, даже если бы Клерфэ не постигло несчастье; она очутилась бы сейчас одна в Париже или на пути в Швейцарию. Ничего не помогало, она чувствовала, что рядом с ней в земле образовался провал – пропасть без дна. Она не могла забыть об этом ни на секунду. Клерфэ умер; если бы его просто не было с Лилиан, все казалось бы совсем иначе.
Она разыскала скамейку, откуда было видно море. Теперь у Лилиан было такое чувство, что ее ждет масса срочных дел, но она никак не могла набраться решимости и встать. Ее мысли все время возвращались к одному и тому же. Клерфэ, а не я… Почему так случилось? Весь мир сошел с ума. Умереть должна была она, а не он. Какая страшная комедия!
* * *
Придя в отель, Лилиан сразу же направилась к себе в номер. Но в дверях она остановилась. Спертый мертвый воздух ударил ей в лицо; казалось, все в комнате тоже умерло.
Лилиан вспомнила, что портье попросил у нее документы Клерфэ. Она не знала, где они лежат, и ей было страшно войти в комнату Клерфэ. Еще со времени санатория она знала, что иногда бывает тяжелее смотреть на вещи покойного, чем на него самого.
В двери торчал ключ, и Лилиан подумала, что номер, наверное, убирает горничная. Для нее это было лучше, лишь бы не оказаться там одной. Лилиан открыла дверь.
За письменным столом сидела худая женщина в сером костюме, сшитом на заказ; она подняла голову.
– Что вам угодно?
Лилиан решила, что ошиблась дверью, но вдруг заметила пальто Клерфэ.
– Кто вы? – спросила она.
– Мне кажется, этот вопрос должна была бы задать я, – сказала женщина. – Я – сестра Клерфэ. А что вам здесь нужно? Кто вы?
Лилиан молчала. Клерфэ как-то рассказал ей, что у него есть сестра, которую он ненавидит и которая ненавидит его. Уже много лет он не имел о ней никаких известий. Видимо, это была она. У нее с Клерфэ не было ни малейшего сходства.
– Я не знала, что вы приехали, – сказала Лилиан. – Но раз так, мне здесь больше нечего делать.
– Безусловно, – подтвердила та ледяным тоном. – Мне сказали, что брат жил здесь с какой-то особой. Это, вероятно, вы?
– Сейчас это опять-таки уже неинтересно, – сказала Лилиан и повернулась к выходу.
– Послушайте!.. – крикнула женщина ей вдогонку.
Лилиан вернулась к себе в номер. Она начала укладываться, но вскоре прекратила это занятие. Я не могу уехать, пока он еще здесь, – подумала она. Лилиан хотелось в последний раз доказать свое хорошее отношение к Клерфэ и в то же время она понимала, сколько горькой иронии в этой ее нынешней лояльности.
Она опять пошла в больницу. Сестра в приемном покое разъяснила Лилиан, что она больше не увидит Клерфэ. Согласно желанию одного из членов его семьи, производится вскрытие. После этого тело будет запаяно в цинковый гроб и увезено из города.
Как точно она выражается, – подумала Лилиан. – До сих пор это еще был Клерфэ, но его вскрыли и он стал телом. Хорошо, что у нее хватило деликатности на то, чтобы не тревожить останки бедного Клерфэ, называя по имени их составные части.
Около больницы она встретила тренера.
– Сегодня вечером мы уезжаем, – сказал он. – Вы видели эту клыкастую мегеру? Его сестру? Она велела вскрыть Клерфэ. Хочет предъявить иск о возмещении убытков автомобильной фирме и устроителям гонок. Она обвиняет их в халатности. Уже ходила в полицию. К нашему директору тоже ходила. Вы ведь знаете его, он не из пугливых, но после получасового разговора с этой женщиной на нем лица не было. Она требует пожизненной ренты. Утверждает, что Клерфэ был ее единственным кормильцем. Мы все уезжаем. Уезжайте тоже. Все кончено.
– Да, – сказала Лилиан. – Все кончено.
Она бесцельно бродила по улицам, присаживалась за какие-то столики и что-то пила; вечером она вернулась в отель. Она вдруг почувствовала себя очень усталой. Врач оставил ей снотворное. Но Лилиан не пришлось принимать его: она сразу же заснула.
* * *
Ее разбудил телефонный звонок. Звонила сестра Клерфэ. Она должна срочно побеседовать с Лилиан. Не может ли Лилиан прийти к ней.
– Если вы хотите что-то сказать мне, можете говорить сейчас, – ответила Лилиан.
– Это не телефонный разговор.
– Тогда спуститесь сегодня в двенадцать часов в холл.
– Будет слишком поздно.
– Для меня, нет, – сказала Лилиан и повесила трубку.
Она посмотрела на часы. Было около девяти утра. Значит, она проспала пятнадцать часов подряд, но все еще ощущала усталость. Только эта усталость была не от недостатка сна. Лилиан пошла в ванную, там она чуть не заснула опять, но в это время кто-то сильно постучал в дверь номера. Лилиан накинула купальный халат. Как только она открыла дверь, в комнату ворвалась сестра Клерфэ. Лилиан не успела помешать ей войти.
– Вы мисс Дюнкерк? – спросила женщина в сером костюме.
– В двенадцать часов в холле отеля я к вашим услугам, – сказала Лилиан. – Здесь я не желаю разговаривать.
– Какая разница? Ведь я здесь… Я…
– Вы вошли сюда против моей воли, – прервала ее Лилиан. – Это моя комната. Неужели вы хотите, чтобы я позвонила администрации отеля и потребовала у них помощи?
– Я не могу ждать до двенадцати. Мой поезд уходит раньше. Вы, видно, желаете, чтобы тело брата стояло в эту жару на перроне, пока вы выберете время поговорить со мной?
Шею женщины обвивала тонкая цепочка, на которой висел узкий золотой крестик. Эта особа не остановится ни перед чем, чтобы добиться своего, – подумала Лилиан.
– В бумагах брата, – продолжала женщина, – я нашла копию документа, который, очевидно, хранится у вас. Дело касается передачи в ваше владение дома на Ривьере.
– В мое владение?
– Разве вы этого не знаете?
Лилиан посмотрела на бумагу в костлявой руке женщины. Она заметила два обручальных кольца. Значит, вдова, – подумала Лилиан, – да это и не удивительно.
– Покажите бумагу, – сказала Лилиан. Сестра Клерфэ колебалась.
– Вы ее не видели?
Лилиан не ответила. Она услышала, что в ванной все еще течет вода и пошла закрыть кран.
– Именно это вы хотели сообщить мне так срочно? – спросила она, вернувшись.
– Я хотела разъяснить вам, что семья Клерфэ, разумеется, опротестует этот документ. Мы будем бороться.
– Пожалуйста. А теперь уходите.
Но женщина не уходила.
– Было бы проще и с вашей стороны тактичней, если бы вы написали заявление о том, что не признаете это завещание, которое мой брат, несомненно, сделал не без постороннего влияния.
Лилиан пристально посмотрела на женщину.
– Вы, наверное, уже составили такое заявление?
– Конечно. Вам остается только подписать его. Вот оно. Я рада, что вы это сами поняли.
Лилиан взяла бумагу и разорвала ее.
– Теперь уходите, я вас достаточно терпела!
Женщина не потеряла самообладания. Она пронзила Лилиан взглядом.
– Вы сказали, что ничего не знаете о завещании?
Лилиан подошла к двери и открыла ее.
– Попытайтесь сами разобраться в этом. Поскольку у вас в руках копия документа, вы знаете волю покойного. Посмотрим, как вы сумеете совместить вашу алчность и вашу мораль.
– О, это мы сумеем! Право на нашей стороне. К счастью, у нас еще делают разницу между родными и какойто авантюристкой которая…
На столе стояла вазочка с фиалками. Лилиан схватила ее и выплеснула все содержимое в костистое лицо женщины. Завядшие цветы как-то странно повисли в волосах и на плечах сестры Клерфэ.
Женщина вытирала лицо.
– Вы еще об этом пожалеете, – прошипела она.
– Знаю, – ответила Лилиан. – Вы пошлете мне счет за испорченную прическу и, конечно, за платье, а пожалуй, также за белье и за свою чугунную душу, которую я так напугала. Если хотите, посылайте счет вместе с копией. А теперь убирайтесь, вы, гиена!
Сестра Клерфэ исчезла. Лилиан посмотрела на стеклянную вазочку, которую держала в руках. лава богу, что я не бросила в нее вазу, – подумала Лилиан. Она начала смеяться, а потом вдруг заплакала. И слезы вывели ее наконец из оцепенения.
* * *
В холле Лилиан остановил портье.
– Очень неприятная история, мадам.
– Что случилось?
– Вы дали мне поручение заказать гроб и место на кладбище. Но сестра мосье Клерфэ сразу же после приезда также заказала гроб за счет автомобильной фирмы, и ей его доставили. Таким образом, ваш оказался лишним.
– Разве нельзя отослать его обратно?
– Агент похоронного бюро утверждает, что этот гроб делался по особому заказу. Из любезности он может забрать его, но не за ту же цену.
Оказывается, на свете немало гиен, – подумала Лилиан. Внезапно перед ней возникла странная картина: она представила себе, как вместе с пустым гробом приезжает в какой-нибудь санаторий в горах, а сестра Клерфэ в это время увозит в другом гробу расчлененный труп Клерфэ, чтобы похоронить его в фамильном склепе.
– Я предложил мадам взять гроб, заказанный вами, – сказал портье. – Но она не пожелала. У мадам очень твердый характер. Свои расходы у нас в отеле она тоже поставила в счет автомобильной фирме. Сюда входит, разумеется, полный пансион и две бутылки шато лаффита урожая тысяча девятьсот двадцать девятого года, заказанные ею вчера. Это самое лучшее вино, какое у нас есть. Агент похоронного бюро согласен взять гроб за половину цены.
– Хорошо, – сказала Лилиан. – А теперь подготовьте мне счет. Сегодня вечером я уезжаю.
– Отлично. Остается только урегулировать дело с местом на кладбище. Я заплатил за него. Но сегодня трудно будет что-нибудь предпринять. Ведь сегодня суббота. До понедельника в конторе никого не будет.
– Разве по субботам и воскресеньям у вас никто не умирает?
– Почему нет! Но места на кладбище все равно покупают в понедельник.
– Припишите эту сумму к моему счету, – сказала Лилиан. Она вдруг потеряла всякое терпение.
– Значит, вы хотите оставить место на кладбище за собой? – спросил портье недоверчиво.
– Не знаю. Я не хочу больше об этом говорить. Впишите в счет ту сумму, которую вы заплатили. Впишите туда все. Но я не желаю больше об этом ничего слышать. Не желаю! Вы поняли?
– Отлично, мадам.
* * *
Лилиан вернулась в свои номер. Звонил телефон. Но она не сняла трубку. Она сложила все вещи, которые еще не успела упаковать. В сумочке нашла билет в Цюрих. Лилиан посмотрела на число. С тех пор как она купила этот билет, казалось, прошло страшно много времени. Ее поезд уходил сегодня вечером.
Опять зазвонил телефон. Когда он умолк, Лилиан вдруг охватил панический страх. Ей почудилось, что умер не только Клерфэ, но и все другие, все, кого она знала. Борис тоже, – подумала она. Кто знает, что с ним? Быть может, и он давным-давно умер, и никто не мог ей об этом сообщить, потому что никто не знал ее адреса.
Лилиан протянула руку к телефону, но потом снова опустила ее. Она не может позвонить Борису. Сегодня – нет. Борис подумает, что она звонит ему только потому, что Клерфэ умер. Он никогда не поверит, что она хотела оставить Клерфэ.
Лилиан сидела неподвижно до тех пор, пока серые сумерки не вползли в комнату. Окна были открыты. Она слышала, как шелестят пальмы, и ей казалось, что их шелест напоминает шепот злорадных соседей. Она прислушивалась к шагам в коридоре. Портье сказал ей, что сестра Клерфэ уехала днем. Пришло время уезжать и Лилиан.
Лилиан встала, не зная, на что решиться. Она должна выяснить, жив ли Борис. Не обязательно говорить с ним самим. Она может позвонить и, назвав себя как угодно, попросить Бориса к телефону; если прислуга пойдет за ним, Лилиан поймет, что он жив, и повесит трубку до того, как он заговорит с ней.
Лилиан назвала номер. Прошло довольно много времени, пока телефонистка отеля позвонила ей. Номер не отвечает. Лилиан потребовала, чтобы ее снова соединили с тем же номером, срочно, с предварительным вызовом, и чтобы вызов записали на другую фамилию.
– На какую фамилию? – спросила телефонистка.
– Антуан Дюваль.
– Антуан Дюваль? – повторила телефонистка.
Лилиан стала ждать. Она слышала, как кто-то ходит в саду по дорожкам, посыпанным гравием. Это напомнило ей дом Клерфэ. Волна нежности и отчаяния захлестнула ей сердце. Он завещал свой дом ей, а она об этом и не знала. Дом ей не нужен. Он будет стоять пустой, весь в лепных украшениях, и медленно дряхлеть. Если только его не захватит сестра Клерфэ, вооруженная двойной моралью и однобоким понятием о справедливости.
Резко зазвонил телефон. Лилиан услышала взволнованные голоса телефонисток, говоривших по-французски. Она сразу забыла обо всех своих решениях.
– Борис! – закричала она. – Это ты?
– Кто говорит? – спросил чей-то женский голос.
Поколебавшись, Лилиан назвала свое имя. Все хитрости показались ей вдруг глупыми. Через два часа она уедет отсюда, и никто не узнает куда. Смешно не поговорить с Борисом в последний раз.
– Кто это? – повторил тот же голос. Она опять назвала себя.
– Кто?
– Лилиан Дюнкерк.
– Господина Волкова здесь нет. – Голос донесся к Лилиан сквозь шум и потрескивание проводов.
– Кто со мной говорит? Фрау Эшер?
– Нет, фрау Блисс. Фрау Эшер здесь уже больше нет. Господина Волкова здесь тоже нет. Сожалею…
– Подождите, – закричала Лилиан. – Где же он?
Шум в трубке усилился.
–…уехал, – услышала Лилиан.
– Где же он?
– Господин Волков уехал.
– Уехал? Куда?
– Этого я не знаю.
У Лилиан перехватило дыхание.
– С ним что-нибудь случилось? – спросила она.
– Этого я не знаю, мадам. Он уехал. Я не могу вам сказать куда. Сожалею…
Их прервали. Телефонистки опять взволнованно защебетали о чем-то своем по-французски. Лилиан повесила трубку.
Уехал, она знала, что понимают под этим словом там, в горах. Так говорили, когда кто-то умирал. Да и куда мог уехать Борис? Экономки его уже тоже не было.
Некоторое время Лилиан сидела неподвижно. А потом встала и спустилась вниз. Она оплатила счет и положила билет в сумочку.
– Пошлите мои вещи на вокзал, – сказала она.
– Уже? – спросил портье с удивлением. – Но ведь до поезда два часа. Еще слишком рано.
– Нет, – сказала Лилиан, – вовсе не рано.
Лилиан сидела на скамейке перед маленьким вокзалом. Смеркалось, кое-где уже загорелись первые огни; в это время дня голое здание вокзала казалось особенно печальным. Загорелые туристы, галдя, прошли мимо Лилиан к поезду на Марсель. Потом к ней подсел американец и произнес целый монолог о красотах Висконсина и о том прискорбном факте, что в Европе невозможно достать прилично зажаренного мяса; бифштексы по-гамбургски и то здесь не умеют делать, даже венские сосиски вкуснее всего в Висконсине.
В голове у нее не было ни одной мысли; она находилась в состоянии полной прострации и сама не знала, чем это вызвано: скорбью, опустошенностью или смирением.
Лилиан увидела собаку, но не узнала ее. Собака огибала площадь, время от времени обнюхивая то одну, то другую женщину, а потом вдруг остановилась и стремглав кинулась к Лилиан. Американец вскочил.
– Бешеная собака! – заорал он. – Полиция! Пристрелите ее!
Пробежав мимо него, овчарка бросилась к Лилиан. Она прыгнула к ней на грудь и чуть не сбросила ее со скамейки. Она лизала ей руки и норовила лизнуть в лицо. Она так визжала, выла и лаяла, что вокруг Лилиан собрались любопытные.
– Вольф, – растерянно сказала Лилиан. – Как ты сюда попал? Тебя продали?
Собака отскочила от Лилиан и кинулась в толпу, которая сразу же расступилась перед ней. Овчарка подбежала к какому-то человеку, который очень быстро шел по направлению к вокзалу, а потом опять вернулась к Лилиан.
Лилиан встала.
– Борис! – сказала она. – Это ты?
– Вольф тебя нашел, – сказал Волков. – Портье в отеле сообщил мне, что ты уже на вокзале. Еще немного, и мы бы тебя упустили. Не знаю, где бы я тебя потом разыскивал.
– Ты жив, – прошептала Лилиан. – Я звонила тебе. Мне ответили, что ты уехал. Я думала…
– Это была фрау Блисс, моя новая экономка. Фрау Эшер еще раз вышла замуж. – Волков посмотрел на Лилиан. – Я прочел в газетах о том, что случилось; поэтому я и приехал. Я не знал, в каком отеле ты живешь. Но в конце концов все же разыскал тебя. Я не знал также, хочешь ли ты меня видеть.
– И я не знала, хочешь ли ты, – пробормотала Лилиан. – Но главное – ты жив! – повторила она еще раз.
– И я думал так же. Главное – что ты жива! По сравнению с этим все остальное не имеет значения.
– Не имеет значения, – прошептала Лилиан.
– Когда отходит твой поезд?
– Через час. Пусть уходит. Теперь это безразлично.
– Куда ты собралась ехать?
– Сама не знаю. В Цюрих. Это безразлично, Борис.
Волков оглянулся.
– Тогда давай уйдем отсюда. За твоим багажом мы можем послать позже. Переезжай в другой отель. В Антибе я оставил за собой номер. В отеле дю Кап. Я жил там когда-то давно. Ты можешь занять этот номер. Хозяин отеля – мой друг; он даст мне другой. Ну как, отослать туда твой багаж?
Лилиан покачала головой.
– Пусть останется здесь, – сказала она, внезапно приняв решение. – Поезд отходит через час. Уедем. Я не хочу здесь оставаться. А тебе надо обратно.
– Мне не надо обратно, – сказал Волков.
Лилиан взглянула на него.
– Тебе не надо… Ты выздоровел?
– Нет. Но мне не надо обратно. Я могу поехать, куда ты захочешь, Лилиан. И насколько ты захочешь. В любое место.
– Ты?
– Да, я.
– Но…
– Я тебя тогда понимал, – сказал Волков. – О боже, как я понимал, что ты рвешься уехать.
– Почему же ты не уехал со мной?
Волков молчал. Он не хотел напоминать ей, что она тогда говорила.
– А ты поехала бы со мной? – спросил он наконец.
– Нет, Борис. Ты прав. В то время – нет.
– Ты не хотела брать с собой болезнь. Ты хотела убежать от нее.
– Я уже не помню, что было тогда. Может, и так. С тех пор много воды утекло.
– Ты действительно хочешь уехать сегодня?
– Да.
– У тебя спальное место?
– Да, Борис.
– Тебе надо что-нибудь поесть. Это сразу видно. Пойдем в кафе напротив. А я посмотрю, можно ли достать еще один билет.
Они перешли на другую сторону улицы. Волков заказал ей яйца, ветчину и кофе.
– Я пойду опять на вокзал, – сказал он. – А ты сиди здесь. Не убегай.
– Больше я не убегу. Почему об этом думает каждый?
Борис улыбнулся.
– Не так уж плохо, если об этом думают, душка. Значит, хотят, чтобы ты осталась.
Лилиан посмотрела на него. Губы у нее дрожали.
– Не говори так, а то я заплачу.
Волков все еще стоял у столика.
– Ты измучена, вот и все. Поешь. Я почти уверен, что у тебя с утра не было ни крошки во рту.
Лилиан подняла голову.
– Неужели я так плохо выгляжу? – спросила она.
– Нет, душка. Но даже если бы ты выглядела усталой, стоит тебе поспать несколько часов – и все пройдет. Разве ты забыла?
– Да, – сказала Лилиан. – Я многое забыла. Но есть вещи, которые я не забыла.
Она начала есть, но вдруг перестала и вынула зеркальце. Она внимательно разглядывала свое лицо, синие тени под глазами. Что ей сказал врач в Ницце? Еще до того, как настанет лето, а то и раньше… если она будет вести такой же образ жизни. Лето. Здесь уже было лето, но в горах оно наступало поздно. Она еще раз посмотрела на свое лицо, а потом вынула пудреницу и губную помаду.
* * *
Волков вернулся в кафе.
– Я взял билет. На этот поезд еще были билеты.
– Ты достал себе спальное место?
– Пока нет. Может быть, в пути что-нибудь освободится, так часто бывает. Впрочем, это и не нужно; всю дорогу сюда я спал.
Волков погладил собаку, которая осталась сидеть рядом с Лилиан.
– Тебя, Вольф, придется пока что сдать в багажный вагон; но мы тебя оттуда скоро выкрадем.
– В мое купе.
Борис кивнул.
– Во Франции проводники покладистые. В Цюрихе мы решим, что тебе делать дальше.
– Я хочу обратно.
– Обратно? Куда? – осторожно спросил Волков.
Лилиан молчала.
– Я была на пути к возвращению, – сказала она наконец. – Хочешь верь, хочешь не верь.
– Почему бы мне не верить?
– А почему ты должен верить?
– Когда-то я поступил почти так же, душка. Много лет назад. А потом тоже вернулся.
– Почему?
Он посмотрел на нее.
– Место, где ты живешь, не имеет ничего общего с самой жизнью, – сказал он медленно. – Я понял, что нет такого места, которое было бы настолько хорошим, чтобы ради него стоило бросаться жизнью. И таких людей, ради которых это стоило бы делать, тоже почти нет. До самых простых истин доходишь иногда окольными путями.
Лилиан раскрошила на тарелке кусочек хлеба.
– Но когда тебе об этом говорят, все равно не помогает. Правда?
– Да, не помогает. Надо это пережить самому. А то все время будет казаться, что ты упустил самое важное.
Волков подозвал официанта и заказал себе кофе и сигареты.
– Ты уже знаешь, куда поедешь из Цюриха?
– В какой-нибудь санаторий. Ведь в Монтане меня наверняка не примут.
– Да нет, примут. Но ты уверена, что хочешь обратно? Ты сейчас очень измучена и нуждаешься в отдыхе. Ты еще можешь передумать.
– Я хочу обратно.
– Почему?
– На это есть много причин. Я помню сейчас не все.
– Если ты захочешь остаться здесь, внизу, тебе не придется быть одной. Я могу тоже остаться.
Лилиан взглянула на него.
– Несмотря на то, что нет людей, которые были бы настолько хороши, чтобы ради них бросаться жизнью?
– Я сказал почти нет, душка.
Лилиан покачала головой.
– Нет, Борис. С меня хватит. Не знаю, как ты. Ведь ты так долго не был здесь.
Волков улыбнулся.
– Все это мне уже известно…
Лилиан кивнула.
– Я слышала. Да и мне теперь тоже известно, Борис…
* * *
Из Цюриха Волков позвонил в санаторий.
– Она еще жива? – спросил Далай-Лама ворчливо. – Ну, хорошо. Пусть явится, я не возражаю.
Лилиан пробыла еще неделю в Цюрихе. Она помногу лежала в постели. Она вдруг почувствовала себя очень усталой. Температура повышалась каждый вечер. Волков поговорил с врачом, которого он вызвал к ней.
– Чудо, что она вообще еще жива, – сказал профессор. – Ей надо сейчас же лечь в больницу. Оставьте ее здесь.
– Она не хочет здесь оставаться. Она хочет обратно.
Врач пожал плечами.
– Дело ваше. Тогда возьмите санитарную машину.
Волков обещал последовать его совету. Но он знал, что не возьмет санитарную машину. Не так уж он почитал жизнь, чтобы забыть, что слишком большая заботливость, так же как и недостаток заботы, убивает больного. Опаснее было обращаться с Лилиан как с умирающей, чем рискнуть и повезти ее в обыкновенной машине. Кроме того, он знал, что она никогда не согласится на больничную карету.
Лилиан весело встретила Бориса. С тех пор как ее состояние ухудшилось, она вообще повеселела; казалось, болезнь искупала то неясное ощущение вины, которое она испытывала после смерти Клерфэ.
– Бедный Борис, он тебе, наверное, сказал, что я не перенесу поездки?
– Ничего похожего.
– Я ее перенесу, – заметила Лилиан с легкой издевкой. – Уже по одному тому, что он предсказал обратное. И я проживу еще очень долго.
Волков с изумлением посмотрел на нее.
– Ты права, душка. Я тоже так чувствую, Лилиан кивнула.
– По-моему, понятие времени весьма растяжимо, Борис. Это я узнала здесь, внизу. Человек, которому предстоит долгая жизнь, не обращает на время никакого внимания; он думает, что впереди у него целая вечность. А когда он потом подводит итоги и подсчитывает, сколько он действительно жил, то оказывается, что всего-то у него было несколько дней или в лучшем случае несколько недель. Если ты это усвоил, то две-три недели или два-три месяца могут означать для тебя столько же, сколько для другого значит целая жизнь. Там, в горах, это понимают.
