(Переводчик: Inmanejable; Редактор: Наталья Цветаева )
Когда мы с Робин подъезжаем, вечеринка уже в самом разгаре, одна за другой из окон доносятся песни Би Джиз[6], лучи света пересекают гостиную туда и обратно, и я уверена, что обнаружу дискотечный шар над обеденным столом.
Это будет забавно. И громко. Это возможно именно то, что мне сейчас нужно.
— Привет, красотка! — говорит парень из братства, открывая дверь. — Где ты была всю мою жизнь?
Он заставляет нас положить ключи в большую коробку перед входной дверью и знакомит нас с парнем, одетым в стиле Лас-Вегаса — белый костюм Элвиса Пресли — который будет проверять, в состоянии ли мы вести машину, когда соберемся уезжать.
— Отличный прикид, — говорю я ему, хотя не уверена, как он относится к теме вечеринки, за исключением того, что мне кажется, что Элвис умер в семидесятых.
— Ну, спасибо. Большое спасибо, — он растягивает слова. Почему-то я знала, что он скажет именно это. Конечно, чуть ли не первый человек, которого я заметила, был Томас, покачивающийся под диско-шаром, одетый в атласную рубашку на пуговицах, демонстрирующую его слегка волосатую грудь. Его лицо озаряется, когда он замечает меня, и он машет мне. Поэтому я иду к нему.
— Ты передумала, — говорит он.
— Да. И вот я здесь, — отвечаю я. — Спасибо, что помог мне сегодня.
— Не похоже, чтобы ты нуждалась в моей помощи, — говорит он, ища глазами на моем лице царапины и следы падения, которые были там, когда он видел меня в последний раз пару часов назад.
Упс. Я забыла об этом.
— Я говорила тебе, что все не так плохо, — пытаюсь я объяснить. — У меня есть несколько ударов и ушибов на ногах и все. Ничего серьезного. Ничего, что не может скрыть капелька макияжа.
— Ты выглядишь великолепно, — говорит он, а его глаза путешествуют по моему телу, останавливаясь на ногах.
— Спасибо, — говорю я, смущаясь. Было сложно найти костюм в стиле семидесятых за такой короткий срок, но, к счастью, у Робин было ярко-оранжевое платье из полиэстера, на замену синему с расцветкой под зебру. От него все чешется.
— Хочешь потанцевать? — спрашивает Томас.
Вот когда я обнаруживаю, что на самом деле не знаю, как танцевать на дискотеке. Мы немного смеемся над этим, особенно пытаясь повторять движения Джона Траволты.
— Так какая у тебя специальность? — спрашивает он меня, в колледже это эквивалент фразе «какие у тебя оценки?»
— Биология, — отвечаю я. Я уже знаю, что у него физика.
— Ты хочешь быть биологом?
— Нет, — смеюсь я. — Я хочу стать врачом.
— Ага, — говорит он, как будто узнал что-то важное обо мне. — Ты знаешь, что больше половины первокурсников в этой школе считают себя будущими врачами? Но только примерно семь процентов из них в конечном итоге сдают вступительные экзамены.
— Я не знала этого, — должно быть я выгляжу напряженной, потому что Томас смеется.
— Прости, я не хотел расстроить тебя, — говорит он. — Позволь мне принести тебе выпить.
Я открываю рот, чтобы сказать ему, что мне нет двадцати одного, но, конечно, он и так это знает.
Единственный раз, когда я пила алкоголь, был на вечеринке в доме Авы Питерс, летом вместе с Такером... Он сделал мне ром с колой.
— Чего бы тебе хотелось? — спрашивает Томас. — У них есть почти все. Бьюсь об заклад, ты их тех девушек, что пьют мартини, я прав?
— Э-э, ром с колой, — говорю я, потому что знаю, что в состоянии справиться с этим, с этой ночью, оставаясь трезвой. Я хочу, чтобы у меня была возможность уехать домой.
— Ром с колой, — повторяет он и идет на кухню.
Я осматриваюсь. Мне слышно как в задней комнате люди скандируют чье-то имя. Еще несколько человек вокруг стола что-то бросают в горшочки для фондю, танцоры зажигают под диско-шаром, кто-то пытается разговаривать, перекрикивая музыку, парочки уединяются на лестнице и у стены. Я замечаю Эми на диване перед телевизором, с кучей людей, играющих в какую-то игру с алкоголем, которая включает в себя просмотр шоу семидесятых. Я машу, и она с энтузиазмом машет в ответ.
Томас возвращается с моим напитком.
— Ура, — он чокается своим пластиковым стаканчиком с моим. — За новые приключения с новыми людьми.
— За новые приключения. — Я делаю большой глоток, который сжигает все на своем пути и оседает в желудке словно лава. Я кашляю.
Томас похлопывает меня по спине.
— Ой-ой, слишком крепко?
— Это ром и Кола? Ничего больше? — спрашиваю я.
— Одна часть рома, две части Колы, — говорит он. — Честное слово.
Он совсем не похож на тот напиток, что я пила на вечеринке с Такером. И теперь, почти два года спустя, я понимаю почему. Такер не добавлял никакого рома в мой ром с Колой. Эта отвратительно. Этот гипер-заботливый, невыносимый, раздражающий, но ужасно милый засранец. В этот момент я скучаю по нему так сильно, что это вызывает боль в животе. Или это действие рома. В задней комнате слышатся громкие возгласы.
— Кристиан! Кристиан! Кристиан! — скандируют они.
Я пробираюсь через толпу, пока не оказываюсь у дверей задней комнаты, прибыв вовремя, чтобы увидеть, как Кристиан выпивает большой стакан темно-коричневой жидкости. Они снова кричат, когда он это делает, а он усмехается, вытирая рот рукавом своего белого костюма из полиэстера.
Девушка, сидящая рядом с ним, наклоняется чтобы что-то прошептать ему на ухо, и он смеется, кивая ей. Мой желудок сжимается. Кристиан смотрит вверх и видит меня. Он встает.
— Эй, ты куда? — говорит девушка, которая сидит с другой стороны от него, соблазнительно надув губы. — Кристиан! Вернись! Мы должны пройти еще один раунд.
— С меня хватит, — говорит он, немного неразборчиво каким-то чужим голосом. Я не должна касаться его разума, чтобы понять, что он пьян. Но под дымкой алкоголя я могу чувствовать, что он чем-то расстроен. Что-то произошло с тех пор, как я видела его сегодня днем.
Чем-то, что он хочет забыть.
Он убирает волосы с глаз и пересекает комнату, двигаясь ко мне в основном по прямой линии. Я отступаю, чтобы позволить ему пройти через дверь, но он кладет свою руку на мою и тянет меня в угол. Его глаза ненадолго закрываются, когда энергия проходит через нас, а потом он наклоняется ко мне, пока его нос почти не достает до моего, его дыхание на удивление сладкое, учитывая, что я видела как он пил. Я стараюсь делать вид, что это обычное дело — эта вечеринка, на которой он пил, и девушки в той комнате, заигрывающие с ним, да, он привлекательный и умный, и смешной, и вежливый.
И он не мой парень, напоминаю я себе. Мы фактически никогда не были на свидании. Мы не вместе.
Тем не менее, его прикосновение посылает в мой желудок стаю бешеных бабочек.
— Я только что думал о тебе, — говорит он, его голос грубый, его зрачки настолько большие, что заставляют его глаза выглядеть черными. — Мечта, а не девушка.
Мое лицо становится горячим от того, что он говорит и что он сейчас чувствует. Он
хочет поцеловать меня. Он хочет почувствовать снова мои губы, такие мягкие, идеально подходящие для него — он хочет увести меня из этого глупого шумного дома куда-то, где он сможет поцеловать меня.
Вау. Я не могу нормально дышать. Он наклоняется вперед.
— Кристиан, остановись, — шепчу я в тот момент, когда его губы почти касаются моих.
Он отстраняется, тяжело дыша. Я стараюсь немного отступить, создавая некоторое пространство между нами, но налетаю на стену. Он делает шаг вперед, сокращая расстояние между нами, и я кладу руку ему на грудь, чтобы удержать его на расстоянии, за что получаю еще один электрический разряд, словно фейерверк на темном небе.
— Давай выйдем на улицу, — предлагаю я, затаив дыхание.
— Веди, — говорит он и идет за мной, положив свою руку на мою поясницу, и даже через ткань моего платья я чувствую жар, пока иду в сторону двери. Мы проходим почти полпути, когда буквально врезаемся в Томаса, которого, осознаю я, я просто бросила, услышав имя Кристиана.
— Я искал тебя, — говорит Томас. Он смотрит на Кристиана и, что более важно, на
руку Кристиана, которая съехала на мое бедро.
— Эй, так ты и есть Фома Неверующий[7]? — спрашивает Кристиан, вдруг развеселившись.
Томас обиженно смотрит на меня. — Так вот как ты меня называешь? Фома Неверующий?
— Как трогательно, — говорит Кристиан, и пока Томас смотрит на меня с сомнением и
болю, Кристиан хлопает его по плечу и идет мимо. — Хорошего вечера.
Что-то мне подсказывает, что Томас больше никуда меня не пригласит.
Я с облегчением ощущаю холодный воздух, который приветствует нас, когда мы выходим на улицу. На крыльце стоит скамейка, и мы с Кристианом идем к ней. Он садится, потом резко опускает лицо на руки. Стонет.
— Я пьян, — говорит он, его голос приглушен. — Мне очень жаль.
— Что с тобой случилось? — Я сажусь рядом с ним, пытаюсь положить свою руку на его плечо, но он садится.
— Не трогай меня, ладно? Не думаю, что смогу справиться с этим.
Я кладу руки на колени. — Что случилось? — спрашиваю я.
Он вздыхает, проводит ладонями по своим волосам. — Помнишь, ты говорила, что Анжела может вызвать видение, зайдя в ту церковь? Ну, я это сделал. Я пошел туда.
— Я тоже туда ходила. — Я задыхаюсь. — Мы, должно быть, просто разминулись.
— У тебя было видение?
— Да. Но не в церкви. Позже, но у меня оно было. — Я сглатываю. — Я видела тебя с
мечом.
— Я сражался? — спрашивает он.
— С двумя людьми.
Он мрачно кивает. — Думаю, у нас были одинаковые видения. Ты видела, с кем я дрался?
— Было слишком темно. Не могу сказать.
Нам нужно время, чтобы переварить это, что трудно, с Би Джиз, доносящимися из дома:
«Кто-нибудь, помогите мне, кто-нибудь, помогите мне, да[8]»
— Это еще не все, — говорит Кристиан. — Я видел тебя.
Надеюсь, он не видел ту часть, где я съежилась у стены, стараясь, но не в состоянии проявить мужество, чтобы встать.
Он качает головой. — Нет, ты была... — его голос резкий, словно в горле пересохло, и
скрипучий, словно ему снова нужно выпить.
Страх кипит во мне. — Что?
— Ты была ранена.
Он кладет руку на мое запястье и показывает мне, что он видел. Мое собственное лицо, слезы страха на моих щеках, мои распущенные волосы рассыпались по плечам. Бледные губы. Стеклянные глаза. Перед моей рубашки в крови.
— О, — это все, что я могу сказать.
Он думает, что я умру.
Он облизывает губы. — Я не знаю, что делать. Знаю только, что, когда я там, в той комнате, где происходит все это, у меня всего одна мысль. Я должен обеспечить твою безопасность.
Его горло сжимается. — Я бы пожертвовал жизнью, чтобы защитить тебя, Клара, — говорит он. — Это то, что я чувствую. Я умру, чтобы защитить тебя.
Мы молчим, пока я везу его домой. Я иду с ним наверх по лестнице в его комнату, мимо
Чарли, который растянулся на диване, играя на Xбокс. Я веду Кристиана к его кровати.
— Тебе не нужно ухаживать за мной, — протестует он, когда я откидываю одеяло и сажаю его на кровать. — Это было глупо. Я просто хотел забыться. Я думал...
— Заткнись, — мягко говорю я. Я стягиваю его рубашку через голову и бросаю ее в угол, а затем подхожу к мини-холодильнику и достаю бутылку воды.
— Пей. — Он качает головой. — Пей.
Он выпивает почти всю бутылку, затем передает ее мне.
— Ложись, — говорю я ему. Он растягивается на матрасе, и я снимаю его ботинки и носки. Он смотрит в потолок и стонет.
— Кажется, это первый раз, когда у меня настоящая головная боль. Я чувствую, что...
— Тсс. — Я бросила взгляд на Чарли через плечо. Он отвернулся от нас, его
пальцы страстно нажимают на кнопки контроллера Xбокс. Я обращаюсь к Кристиану.
— Ты должен поспать, — говорю я ему. Я глажу его по волосам, отводя их от лица, пальцы
задерживаются возле виска. Он закрывает глаза. Я двигаю руку ко лбу, и снова смотрю
на Чарли, который обращает на нас столько же внимания, как и всегда.
Тогда я вызываю сияние из моих пальцев и немного передаю его Кристиану.
Его глаза открыты. — Что ты только что сделала?
— Твоей голове лучше?
Он моргает несколько раз. — Боль ушла, — шепчет он. — Полностью ушла.
— Хорошо. Теперь спи, — говорю я ему.
— Знаешь, Клара, — вздыхает он сонно, когда я встаю, чтобы уйти. — Ты должна стать врачом.
Я закрываю за собой дверь, а затем на минутку прислоняюсь к стене, чтобы восстановить
дыхание. Забавно. Я видела эту темную комнату в течение нескольких месяцев, и знаю, что произошло что-то плохое прямо перед тем, как мы с Кристианом там спрятались, и знаю, что ничего хорошего не случится, что все это видение может быть вопросом жизни и смерти.
Те люди, кто бы они ни были, хотят нас убить. Я чувствовала это с самого начала.
Но я не думаю, что когда-либо действительно считала, что могу умереть.
«Ладно, Боже», обращаюсь я наверх за завтраком в воскресенье утром, грызя кусок тоста и слушая звон колоколов Мемориальной церкви на заднем плане. «Дай мне перерыв. Мне
восемнадцать лет. Зачем заставлять меня проходить через все это: лесной пожар и видения и обучение, если я собираюсь сдохнуть, так или иначе?»
Или, может быть, это наказание. За невыполнение своего предназначения в первый раз.
Или может быть, это какая-то окончательная проверка.
«Дорогой Бог», я пишу в своей записной книжке, сидя в понедельник на уроке химии и слушая лекцию по законам термодинамики. «Я не хочу умирать. Не сейчас. С уважением, Клара Гарднер.»
«Пожалуйста, Боже», умоляю я, когда просыпаюсь в три часа ночи во вторник утром, пытаясь быстро набросать задание по «Пустоши». «Пожалуйста. Я не хочу умирать. Я не готова. Я боюсь».
— О, да? — говорит Т. С. Элиот[9]. — Я покажу вам страх в горстке пепла.
Анжела не появляется на занятиях по поэзии. Не сдает свою работу.
Это означает, в соответствии с правилами в учебной программе, что она не получит зачет.
От этой мысли мне становится холодно. Анжела Зербино: отличница, произнесшая прощальную речь, так тщательно выбиравшая колледж, любящая поэзию, собирается провалить свой первый курс поэтического мастерства. Конечно.
Я должна найти ее. Поговорить с ней. Прямо сейчас. Я сделаю все, что потребуется.
В ту минуту, когда пара заканчивается, я зову Эми. — Ты знаешь, где Анжела? — спрашиваю я.
— Она была в комнате, когда я в последний раз видела ее, — говорит она мне. — А что? Что-то случилось? — О да, еще как.
Я бегу обратно к общежитию, но останавливаюсь, достигнув здания. Потому что ворон снова сидит на велосипеде.
— Тебе что, больше нечем заняться? — спрашиваю я у него.
Никакого ответа, за исключением того, что он перелетел на другой велосипед. Естественно, на мой.
Я не хочу видеть птицу на своем велосипеде, разбитом или нет. Я делаю несколько шагов вперед, махая на нее руками. — Уходи. Убирайся отсюда.
Ворон наклоняет голову, но больше не двигается.
— Давай же.
Я сейчас прямо перед ним. Я могла бы прикоснуться к нему, если бы захотела, но он не сдвинется с места. Он спокойно смотрит на меня и сохраняет свою позицию. Теперь я знаю, — или, может быть, я всегда это знала, но не хотела себе признаваться — что это не обычный старый ворон.
Это вообще не птица.
Я открываю свой разум, словно дверь, готовая закрыть его в любой момент. Я чувствую его, этот особый вкус печали, который я так хорошо знаю. Я могу слышать эту грустную музыку, ту, которая звала меня в прошлом году за пределы территории школы, мелодия вот кем я был, когда я был намного больше; я один, один сейчас и навсегда, и я никогда не смогу вернуться, никогда не вернусь, никогда не вернусь.
Я не параноик. Это Семъйяза.
Я делаю шаг назад, так сильно хлопая дверью своего подсознаяния, что это вызывает у меня мгновенную головную боль, но головная боль лучше, чем печаль.
— Что ты здесь делаешь? — шепчу я. — Что тебя нужно?
Я знаю, что чувствовала жалость к нему в прошлом году, я знала, как сильно он заботился о моей маме, даже его странными способами, и я сжалилась над ним в тот день на кладбище.
Даже сейчас я не в полной мере поняла, что на меня нашло. Я просто пошла туда и дала
ему браслет своей матери, и он взял его, и не пытался навредить нам, и мы все вернулись домой в целости и сохранности. Но это не делает его менее опасным. Он — падший ангел,
связанный с темными силами. Уже два раза он чуть не прикончил меня.
Я заставляю себя встать прямо и посмотреть в его огромные желтые глаза.
— Если ты здесь для того, чтобы убить меня, то сделай это, — говорю я. — В противном случае у меня есть дела, которые нужно закончить.
Птица перемещается, а затем, без предупреждения, взлетает, прямо на меня. Я вскрикиваю и уворачиваюсь, чтобы подготовиться тому, что моя голова будет отделена от плеч или нечто подобному, но он проносится мимо моего плеча так близко, что задевает перьями мою щеку, взлетая вверх и в сторону, в небо с темными облаками.
Стоя возле ее комнаты в общежитии крыла «А», я снова пытаюсь позвонить Анжеле, и слышу, как внутри звонит ее телефон. Она дома. Это чудо.
Я стучу в дверь.
— Давай, Анж. Я знаю, что ты там.
Она открывает дверь. Я захожу в комнату, прежде чем она возразит. Беглый осмотр показывает, что соседки по комнате не здесь. И это хорошо, потому что сейчас будет что-то неприятное.
— Хорошо, что происходит с тобой? — требую я объяснений.
— Что ты имеешь в виду?
— Что значит, что я имею в виду? — ору я. — Совсем свихнулась? Все общежитие говорит о том, что ты спишь с Пирсом. Знаешь, врач в общежитии. Он живет на первом этаже. Блондинистый неряшливый коротышка…
Она дарит мне веселый взгляд и закрывает за собой дверь, запирая ее. — Я знаю, кто
он, — говорит она спиной ко мне. — И да, мы вместе. Спим вместе, если тебе так понятнее.
Мой рот раскрывается.
Я должна Кристиану десять баксов.
Анжела кладет руку на бедро. Я замечаю, что у нее через одно
плечо переброшена мокрая мочалка. Она одета в спортивные штаны, огромную футболку Йеллоустонского национального парка с форелью на груди, ее волосы заплетены в длинную косу, без обуви и носков, а ногти не покрыты лаком. В свете люминесцентных ламп нашей комнаты ее кожа отливает синевой, а под глазами залегли фиолетовые тени.
— Ты в порядке? — спрашиваю я.
— Я в порядке. Устала, и все. Я не спала всю ночь, работая над заданием по Элиоту.
— Но тебя не было на занятии...
— Я получила отсрочку, — объясняет она. — В последнее время все было немного сумасшедшим, и я была так завалена, что ничего не успела. Я провела все выходные, пытаясь все доделать.
Я искоса смотрю на нее. Она лжет, я смутно чувствую. Но почему?
— Ты сама в порядке? — спрашивает она. — У тебя глаза какие-то дикие.
— Ну, что ж, давай посмотрим: мой папа приехал, чтобы сказать, что он хочет обучать меня тому, как использовать сияющий меч. Потому что мне, по-видимому, придется сразиться за свою жизнь. И, о да, у меня видение, в котором кто-то пытается убить меня, что согласуется с папиной теорией, что я должна оттачивать свое владение сиянием. И если этого не достаточно, у Кристиана такое же видение, за исключением того, что в своем видении он не видит меня с мечом сияния. Он видит, что я слабая и вся в крови. Поэтому, возможно, я собираюсь умереть.
Она смотрит на меня с ужасом.
— Вот что происходит, когда ты не отвечаешь на мои телефонные звонки, — говорю я, плюхнувшись на ее кровать. — Так что я собрала все дерьмо. О, и я только что снова видела птицу, и в этот раз я чувствовала скорбь, и это определенно был Семъйяза. Ну как?
Она опирается на дверной проем, словно все плохие новости выбили из нее воздух.
— Семъйяза? Ты уверена?
— Да. Довольно точно.
На ее лбу выступает пот, кожа приобретает зеленоватый оттенок.
— Эй, я не хотела тебя напугать, — говорю я, садясь. — Я имею в виду, что это не хорошо, но...
— Клара... — она останавливается и прижимает мочалку ко рту, глубоко вдыхает, закрывает глаза на минуту. И становится еще зеленее.
Все мысли о Семъйязе вылетают у меня из головы.
— Тебе... плохо?
Я никогда не болела, правда, ни разу в жизни. Никогда не была простужена, не болела гриппом, у меня никогда не было пищевого отравления, лихорадки, инфекции уха или боли в горле. Так же как и у Анжелы.
Ангелы не болеют.
Она качает головой, закрывая глаза.
— Анж, что происходит? Перестань говорить, что все в порядке. Колись.
Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но вдруг стонет, выбегает в холл и бежит до ванной, где я однозначно слышу звуки того, что ее вырвало.
Я подхожу к двери ванной. Она, дрожа, сидит на полу перед унитазом, обнимая себя руками с побледневшими костяшкам.
— Ты в порядке? — тихо спрашиваю я.
Она смеется, затем сплевывает в раковину, берет пачку туалетной бумаги, и сморкается.
— Нет. Я определенно не в порядке. О, Клара, разве не очевидно? — Она убирает волосы от
лица и впивается в меня свирепыми, блестящими глазами. — Я беременна.
— Ты...
— Беременна, — повторяет она, словно эхо от плитки. Она встает и, отталкивая меня, уходит, обратно в свою комнату.
— Ты... — начинаю я, следуя за ней.
— Немножко беременна. Да. Булочка в духовке. Пузо. С ребенком. В ожидании. С прибавлением.
Она садится на кровати, растягивается на ней, и поднимает свою рубашку.
Я смотрю на ее живот. Он не огромен, не так, чтобы я заметила его, если бы она
не показала, но он слегка округлен. На ее животе черная линия, которая тянется от пупка вниз. Она смотрит на меня усталыми глазами, и я чувствую, что она собирается заплакать. Анжела Зербино на грани слез.
— Вот, — говорит она тихо. — Теперь ты знаешь.
— О, Анж... — я продолжаю качать головой, потому что это никак не может быть правдой. — Я уже разговаривала с доктором Дей, и с тремя или четырьмя людьми в администрации. Я собираюсь посмотреть, смогу ли я закончить этот семестр, так как он уже оплачен, а затем взять отпуск. Они говорят, что это не будет проблемой. Стэнфорд будет здесь, когда я решу вернуться; у них такая политика, когда дело доходит до таких ситуаций. — Она смотрит на меня, пытаясь показать, что ей не страшно. — Я собираюсь вернуться в Джексон и жить с мамой. Это сработает.
— Почему ты не сказал мне? — я задыхаюсь.
Она опускает голову и кладет руку на слегка округлившийся живот. — Думаю, я не хотела говорить об этом, потому что не хочу, чтобы ты смотрела на меня так, как смотришь прямо сейчас.
После того, как произносишь вслух, все становится реальным.
— Кто отец? — спрашиваю я.
Выражение ее лица снова становится спокойным. — Пирс. Пару месяцев назад мы провели вместе ночь, кое-что произошло, и с тех пор мы то встречались, то расставались.
Она лжет. Я чувствую это, словно над ней неоновый знак, который говорит ЛОЖЬ, мигая над ее головой.
— Думаешь, люди поверят в это? — спрашиваю я.
— Почему бы и нет? — резко спрашивает она. — Это правда.
Я вздыхаю.
— Анж, во-первых, тебе не стоит пытаться обмануть меня. Я — эмпат. А во-вторых, даже если бы я не была эмпатом, Пирс — врач.
— Какое это имеет отношение к делу? — она больше не смотрит на меня.
— Он парень, который выдавал брошюры про безопасный секс во время ориентации. Все общежитие берет презервативы у него в комнате. И...
Она тянет свою рубашку вниз. — Убирайся, — говорит она почти шепотом.
— Анжела, подожди.
Она встает и идет к двери, держа ее открытой для меня.
— Мне не нужно это от тебя прямо сейчас.
— Анж, я просто хочу по...
— Похоже, у тебя есть свой собственные дела, с которыми нужно разобраться, — говорит она, все еще не глядя на меня. — Побеспокойся об этом.
— Но что насчет твоего предназначения? — говорю я. — А как насчет «седьмой наш» и парень
в сером костюме?
— Не говори о моем предназначении, — говорит она яростно сквозь стиснутые зубы.
Потом она закрывает дверь прямо у меня перед носом.
Я в оцепенении бреду к Старому Союзу, опускаюсь на скамейку рядом с фонтаном на белой площади. Я сижу там, глядя на падающую воду, пока солнце не опускается на небе. Люди вокруг меня приходят и уходят из «CoХo» за кофе. Я не слышу их. Я слышу только страх в голосе Анжелы.
Я беременна.
В таком положении меня и находит Кристиан, ошеломленную в молчании на скамейке запасных.
Он бросает на меня один взгляд и падает на колени передо мной, всматриваясь в мое лицо.
— Клара? Клара? Что не так?
Я моргаю и смотрю в его взволнованные зеленые глаза. Должна ли я сказать ему?
У меня нет выбора. Он может прочитать потрясенные мысли, словно я их кричу. Его рот
открывается.
— Она... — Он даже не может закончить фразу.
Мои глаза горят. Что она будет делать? Я продолжаю думать. Что она будет делать?
Кристиан кладет свою руку на мою.
— Клара, — говорит он тихо. — Я думаю, пришло время рассказать мне о том, что произошло в Италии.
Так что я рассказываю ему. Я говорю ему о том, как однажды ночью в Риме, в метро
мы столкнулись с этим парнем, и Анжела просто сошла с ума, просто глядя на него. Как она тайком убежала в ту же ночь, чтобы увидеть его, и не пришла домой утром. Что он оказался Пеном -наставником ангелов, о котором она рассказала мне раньше, но он был явно больше, чем просто ее наставник. Я рассказываю Кристиану, как Анжела отчаянно хотела, чтобы мне понравился Пен, но я просто не смогла. Я видела Пена таким, каким он был — серая душа, не находящая мира. Как подумала, что он не может по-настоящему любить ее, но Анжела любила его, но претворялась, что не любит, чтобы иметь возможность встречаться с ним и называть это случайностью.
— Так что же ты думаешь? — спрашиваю я у Кристиана, когда заканчиваю с историей.
Он качает головой. — Я думаю, что это все меняет.
