Синтия Хэнд
«Безграничная»
Неземная — 3
АННОТАЦИЯ:
Последние несколько лет принесли больше неожиданностей, чем кровный ангел Клара могла себе представить. И все же испытав первую головокружительную любовь и мучительную потерю близкого человека, она больше не может отрицать, что не предназначена для нормальной жизни.
С момента, когда она узнает о той роли, что ей суждено сыграть в мире кровных ангелов, Клара полна решимости защитить Такера Эвери от преследующего ее зла... даже если для этого потребуется разбить сердца им обоим. Уехать из города кажется лучшим выходом, поэтому она возвращается в Калифорнию. Так же поступает и Кристиан Прескотт — неотразимый парень из ее видений, с которых и началось ее путешествие.
Но пока Клара ищет свой путь в этом пугающе-новом мире, обнаруживается, что падший ангел, ранее напавший на нее, непрестанно следит за каждым ее шагом. И не он один... Близится битва против Черных Крыльев, и Клара понимает, что ей придется выполнить свое предназначение. Жертв и предательства не избежать.
В захватывающем финале серии «Неземная» Кларе придется решить свою судьбу раз и навсегда.
ОГЛАВЛЕНИЕ
ПРОЛОГ. 3
ГЛАВА 1. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА «ФЕРМУ». 3
ГЛАВА 2. ГРУППА РИСКА.. 10
ГЛАВА 3. БЕЛЫЙ ПОЛИСАДНИК.. 15
ГЛАВА 4. ЛАБИРИНТ. 21
ГЛАВА 5. Я ОЧЕНЬ ХОЧУ ЧИЗБУРГЕР. 28
ГЛАВА 6. НОВОЕ УВЛЕЧЕНИЕ.. 36
ГЛАВА 7. РОМ С КОЛОЙ.. 45
ГЛАВА 8. КОГДА Я ВСТРЕТИЛ ТВОЮ МАМУ.. 53
ГЛАВА 9. БЕГИ, БЕГИ, ТЫ — ДЕМОН.. 59
ГЛАВА 10. УЖИН И КИНО.. 66
ГЛАВА 11. ШАГ ВПЕРЕД, ДВА НАЗАД.. 72
ГЛАВА 12. ПОТЕРЯННЫЙ ПРАВИЛЬНЫЙ ПУТЬ. 80
ГЛАВА 13. УРОК ВОСКРЕСНОЙ ШКОЛЫ... 88
ГЛАВА 14. ОСТАВЬ ВСЯКУЮ НАДЕЖДУ.. 99
ГЛАВА 15. РАЗЫГРЫВАЯ СПЕКТАКЛЬ. 109
ГЛАВА 16. КЛАРА — ЯРКИЙ СВЕТ В ТЕМНОТЕ.. 116
ГЛАВА 17. ДВЕ МИНУТЫ ДО ПОЛУНОЧИ.. 122
ГЛАВА 18. ТЫ УВИДИШЬ МЕНЯ СНОВА.. 129
ГЛАВА 19. ПОЕЗД, ИДУЩИЙ НА ЮГ. 136
ГЛАВА 20. ЗОМБИЛЭНД.. 145
ГЛАВА 21. ЦЕЛЫЕ И НЕВРЕДИМЫЕ.. 150
ГЛАВА 22. ПРОРОК.. 157
ЭПИЛОГ. 163
ПЕРЕВОД: Галя Бирзул, linaalina, VeronicaKlubnica, angelian, Inmanejable, zara86tech,Наталья Цветаева
РЕДАКТУРА: Дарья Галкина, [unreal], Наталья Цветаева, Erlkonig
Посвящается моему отцу, Роду.
Тот, кто пред тьмой направит
К пристанищу чрез бездну твой полет,—
Меня в пути суровом не оставит
И к цели приведет.
Уильям Каллен Брайант [1]
ПРОЛОГ
(Переводчик: VeronicaKlubnica; Редактор: [unreal] )
Первое, что я узнала — темнота. Например, кто-то просто выключил свет. Я щурюсь в темноте небытия, напрягаясь, чтобы что-то увидеть, хотя бы что-нибудь, но мои глаза не могут сфокусироваться. Предварительно я убеждаюсь, что стою на полу, который, как ни странно раскосый и словно наклонен вниз. Я делаю шаг назад, и моя нога упирается во что-то твердое. Останавливаюсь. Стараюсь восстановить равновесие. Прислушиваюсь.
Раздаются голоса, слабые голоса, откуда-то сверху.
Я не знаю, что это за видение, где я, и что должна делать, не знаю от кого прячусь. Но я уверена в одном: я прячусь.
И происходит что-то ужасное.
Возможно, я плачу. Шмыгаю носом, но не пытаюсь вытереть его. Я не двигаюсь с места. Боюсь. Думаю, что я могла бы вызвать свое Сияние, но тогда они меня обязательно найдут. Вместо этого я стискиваю свои пальцы в кулаки, чтобы остановить дрожь, которая охватывает все мое тело. Темнота окутывает меня, и на мгновение я пересиливаю в себе желание вызвать Сияние, так сильно, что ногти впиваются в ладони, оставляя следы.
«Все в порядке, — говорю я себе. — Успокойся».
И я позволяю тьме полностью поглотить себя.
ГЛАВА 1. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА «ФЕРМУ»
(Переводчик: linaalina, VeronicaKlubnica, angelian; Редактор: [unreal] )
Я резко прихожу в себя и обнаруживаю, что нахожусь посреди своей спальни. Груды старых журналов, которые я уронила, валялись у моих ног, когда меня застало видение. Мое дыхание все еще таилось в легких; мои мышцы напряглись, словно готовились к бегу. Свет, льющийся через окно, режет глаза. Я моргаю, глядя на Билли, подпирающую косяк двери моей спальни и понимающе улыбающуюся.
— В чем дело, малыш? — спрашивает она, когда я не отвечаю. — Видение?
Я тяжело вздохнула.
— Откуда ты знаешь?
— Я их тоже вижу. К тому же, я уже была среди людей, в жизни которых видения присутствуют большую часть моей жизни. Я узнаю их, стоит мне только взглянуть на их лицо. — Она приобнимает меня за плечи и садится рядом на край кровати. Мы ждем, пока мое дыхание успокоится. — Ты хочешь поговорить об этом? — спрашивает она.
— Пока не о чем говорить, — отвечаю я. — Может, это не только мое видение?
Билли качает головой.
— Если ты захочешь, то всегда можешь рассказать мне все, если это поможет тебе. Но видения, по-моему, твои и только твои.
Я вздохнула с облегчением от того, как она непринужденно об этом говорит.
— Как ты это делаешь? — Через минуту спрашиваю я. — Как ты можешь нормально жить, когда знаешь, что случится что-то плохое?
Она улыбается, но в ее улыбке кроется боль. Она кладет свою теплую смуглую руку поверх моей.
— Нужно научиться находить свое счастье, детка, — говорит она. — Выяснить, что является смыслом твоей жизни и держаться за это. Попытаться перестать беспокоиться о том, чего ты не в силах изменить.
— Легче сказать, чем сделать, — вздыхаю я.
— Это войдет в привычку. — Она похлопала меня рукой по плечу, после чего легонько его сжала. — Ты в порядке? Готова к великим свершениям?
Я выдавила слабую улыбку. — Да, мэм.
— Отлично, тогда приступай к работе, — игриво говорит она. Я снова начинаю заниматься тем, чем занималась до того, как меня настигло видение — упаковываю вещи. Билли же берет пистолет со скотчем и начинает заклеивать готовые коробки. — Ты знаешь, я помогала твоей маме упаковывать вещи в Стэнфорд еще в 1963 году. Тогда мы жили в одной комнате в Сан-Луис-Обиспо, в маленьком домике на пляже.
«Я буду скучать по Билли», — думаю я, в то время как она продолжает работать. Большую часть времени, когда я смотрю на нее, я не могу не видеть в ней маму. И это вовсе не из-за внешности, ведь они совсем не похожи, за исключением того, что обе высокие и красивые. Дело в том, что, как у лучшей подруги моей мамы примерно последние лет сто, у Билли миллион воспоминаний, как, например, это о Стэнфорде. Веселые и грустные истории, например, о том, как маме сделали плохую стрижку, или как она подожгла кухню, пытаясь приготовить бананы «фламбе»[2], или как они были медсестрами во время Первой мировой войны, и мама спасла жизнь человека при помощи заколки и резинки. Быть с Билли это почти то же самое, что быть рядом с мамой. Те несколько минут, когда она рассказывает истории, мама как будто снова жива.
— Эй, ты в порядке? — спрашивает Билли
— Почти готово. — Я кашляю, чтобы скрыть хрипоту в голосе, складываю последний свитер, кладу его в коробку и оглядываюсь. Хоть я упаковала не все, а оставила на стенах плакаты и кое-что еще из моих вещей, моя комната выглядит опустевшей, словно я уже переехала из этого места.
— Не могу поверить, что послезавтра я буду жить не здесь.
— Ты можешь вернуться домой в любое время, — говорит Билли. — Помни об этом. Это твой дом. Только позвони и скажи мне, что ты уже в пути, и я прибегу, чтобы застелить кровать свежими простынями.
Она похлопала меня по руке и пошла вниз, чтобы поставить коробки в свой грузовик. Завтра она тоже отправится в Калифорнию, в то время как брат Анжелы уже начнет учебу в предпоследнем классе средней школы Джексон Хоул. Ему нравится играть в футбол, пить рано утром отвратительные протеиновые коктейли и бросать массу разнопарных вонючих носков в корзину для белья. Мне следует прямо сейчас пойти к нему, постучать в дверь и услышать, как он скажет «Уходи!», но в любом случае я войду, и тогда он посмотрит на меня из-за своего компьютера, и возможно, убавит свою ритмичную музыку на один-два тона, ухмыльнется и спросит «Ты еще здесь?», и может быть, я придумаю в ответ что-нибудь остроумное. Но, в конечном счёте, мы оба знаем, что он будет скучать по мне, а я буду скучать по нему.
Я уже скучаю по нему.
Внизу хлопает входная дверь.
— Ты ждешь кого-нибудь? — спрашивает Билли.
И я слышу, как на подъездной дорожке останавливается машина.
— Нет, — кричу я. — Кто это?
— Это к тебе, — говорит она.
Я спускаюсь по лестнице.
— О, хорошо, что ты еще здесь, — говорит Венди, когда я открываю дверь. — Я боялась, что не застану тебя дома.
Инстинктивно я осматриваюсь в поисках Такера, мое сердце бьется, как сумасшедшее.
— Его здесь нет, — тихо шепчет Венди. — Он...
Ох. Он не хочет видеть меня.
Я пытаюсь улыбаться, хотя в груди что-то сжалось от боли. «Ну и правильно, — думаю я. — Зачем ему хотеть меня видеть? Мы расстались. И он продолжает жить».
Я заставляю себя сосредоточиться на Венди. Она прижимает к груди картонную коробку, словно боится, что та может от нее улететь, и переминается с ноги на ногу.
— Что случилось? — спрашиваю я.
— У меня осталось кое-что из твоих вещей, — отвечает она. — Завтра я еду в университет и я... я подумала, что ты, возможно, захочешь забрать их.
— Спасибо. Я тоже завтра уезжаю, — говорю я.
Однажды, когда ее брат и я впервые встретились, Венди сказала мне, что если я причиню боль Такеру, она похоронит меня в конном навозе. С тех пор, как мы расстались, какая-то часть меня ожидала, что она появится здесь с лопатой и врежет мне по голове. Какая-то часть меня думает, что, может быть, я заслуживаю этого. Но вот она здесь, вся такая хрупкая, а в глазах надежда, словно она скучала по мне этим летом. Словно она все еще хочет быть моей подругой.
— Спасибо, — повторяю я.
Я улыбаюсь и протягиваю руку к коробке. Она застенчиво улыбается в ответ и отдает ее мне. Внутри несколько DVD-дисков, журналов, моя потрепанная копия «Академии Вампиров» и несколько других книг, пара туфель, которую я одолжила ей для выпускного вечера.
— Как прошла поездка в Италию? — спрашивает она, когда я поставила коробку рядом с дверью. — Я получила твою открытку.
— Великолепно.
— Бьюсь об заклад, что так, — говорит она с завистливым вздохом. — Я всегда хотела посетить Европу. Увидеть Лондон, Париж, Вену... — Она улыбается. — Эй, а как насчет того, чтобы показать мне свои фотографии? Я хотела бы посмотреть. Если у тебя есть время.
— Конечно.
Я бегу наверх, беру ноутбук, затем мы садимся на диван в гостиной и смотрим мои фотографии, сделанные этим летом. Она прижимается своим плечом к моему, пока мы смотрим на фотографии Колизея, Триумфальных Арок, катакомб, Тосканы с ее виноградниками и холмами, Флоренции, и меня в глупой позе «я держу ее» возле Пизанской Башни.
А затем мелькает фото Анжелы и Пена наверху Собора Святого Петра.
— Подожди, вернись, — говорит Венди, когда я пролистываю ее.
Я неохотно нажимаю на кнопку возврата.
— Кто это? — замирает она.
Я понимаю, о чем она. Пен выглядит очень сексуально. Есть нечто магнетическое в его карих глазах, мужественном совершенстве его лица и все такое, но черт. Только не Венди.
— Просто парень, которого мы встретили в Риме, — говорю я Венди. Это довольно близко к истине, если не вдаваться в мельчайшие подробности об Анжеле и ее тайне, а–ля «поклянись, что никому не скажешь, Клара, об этом парне», который, по ее словам, всего лишь курортный роман. С тех пор, как мы вернулись в Вайоминг, она говорила: «Какой Пен?», — словно она никогда его не встречала.
— Я упоминала, что хочу поехать в Италию? — спрашивает Венди, подняв брови. — Вау!
— Да, там много горячих парней, — признаю я. — Конечно, потом они становятся мужиками среднего возраста с пивным брюхом в костюмах от Армани, с зачесанными назад волосами, которые смотрят на тебя типа «как дела?» — Я демонстрирую ей свою лучшую извращенную итальянскую усмешку, задираю подбородок вверх и посылаю ей воздушный поцелуй.
Она смеется.
— Фу.
Я закрываю ноутбук, довольная, что мы перестали говорить о Пене.
— Вот, как было в Италии. — Я похлопала себя по животу. — Я набрала пять фунтов, благодаря пасте.
— Ну, в любом случае, раньше ты была слишком тощей, — говорит Венди.
— Ну, спасибо.
— Ненавижу портить веселье, но я должна идти, — говорит она. — Мне еще нужно сделать кучу дел до завтра.
Мы стоим, и я поворачиваюсь к ней, мгновенно растерявшись при мысли о прощании.
— У тебя все будет просто потрясающе в штате Вашингтон, у тебя будут любые развлечения, и ты станешь самым лучшим ветеринаром на свете, но мне так будет тебя не хватать, — говорю я.
Ее глаза тоже полны слез.
— Мы будем видеться на каникулах, правда? И ты всегда можешь написать мне, ты же знаешь. Не пропадай.
— Не буду. Обещаю.
Она обнимает меня.
— Пока, Клара, — шепчет она. — Береги себя.
Когда она уходит, я беру коробку, несу ее в свою комнату и закрываю дверь, после чего вытряхиваю ее содержимое на кровать. Там, среди вещей, которые я одолжила Венди, я нахожу некоторые вещи Такера: рыболовную приманку, которую я купила ему в рыболовном магазине в Джексоне — его счастливую приманку «Морковку», как он ее называл — засушенный полевой цветок из венков, которые он когда-то плел мне на голову, смешанный диск, который я записала ему в прошлом году, с песнями о ковбоях, полетах и любви, который он слушал много раз, хотя, должно быть, думал, что это банально. Он вернул мне все это. Я ненавижу то, как сильно это ранит меня, и что я все еще цепляюсь за то, что было между нами, поэтому я аккуратно складываю все вещи обратно в коробку, заклеиваю ее скотчем, ставлю ее в дальний угол шкафа и говорю: «Прощай».
— «Клара».
Я слышу в голове голос, зовущий меня по имени прежде, чем слышу его в реальности. Я стою во дворе Стэнфордского университета, посреди более чем полторы тысячи первокурсников и их родителей, но я слышу его громко и ясно. Я пробираюсь сквозь толпу, ищу его волнистые темные волосы, ярко-зеленые глаза. И вдруг вокруг меня образуется брешь, и я вижу его, на расстоянии около двадцати футов, стоящего спиной ко мне. Как обычно. И, как обычно, это, как звон колоколов внутри меня, в своем роде, узнавание.
Я прижимаю ладони ко рту и кричу.
— Кристиан!
Он поворачивается. Мы пробираемся навстречу друг другу через толпу. В мгновение ока я рядом с ним, ухмыляюсь ему, почти смеюсь, потому это такое приятное чувство снова быть вместе после столь долгого времени.
— Эй, — говорит он. Ему приходится говорить громко, чтобы быть услышанным среди шума людей вокруг нас. — Так удивительно встретить тебя здесь.
— Да, кажется, так и есть.
До этой минуты мне никогда не приходило в голову, как сильно я за ним соскучилась. Я была так занята, скучая по другим людям — маме, Джеффри, Такеру, папе — захваченная этими чувствами, я упустила его. Но сейчас... это похоже на то, как часть тебя перестает болеть, и вдруг ты снова чувствуешь себя здоровой и невредимой, и только тогда ты понимаешь, что тебе было больно. Я скучала по его голосу в своей голове и в реальности. Я скучала по его лицу. Его улыбке.
— Я тоже по тебе скучал, — говорит он смущенно, наклоняясь к моему уху, чтобы я могла услышать его сквозь шум.
Его теплое дыхание на моей шее заставляет меня задрожать. Я неуклюже делаю шаг назад, внезапно смутившись.
— Как прошло время в глуши? — все, что мне приходит в голову спросить.
Летом его дядя всегда берет его в горы, посвящая все время непрерывным тренировкам, вдали от интернета, телевидения и других развлечений, заставляя его тренироваться летать, вызывать сияние и развивать другие умения ангелов. Кристиан называет это «летней практикой», ведя себя так, словно его отделяет всего лишь шаг от военного учебного лагеря.
— Такая же скукотища, — сообщает он. — В этом году Уолтер был даже настойчивее, если ты можешь в это поверить. В большинстве случаев он заставлял меня вставать на рассвете. Гонял меня, как собаку.
— Почему? — Начинаю спрашивать я, но затем передумываю. — «Для чего он готовит тебя»?
Его глаза становятся серьезными.
— «Я тебе потом расскажу, ладно?»
— Как прошла поездка в Италию? — спрашивает он вслух, потому что людям покажется странным, если мы будем стоять здесь лицом друг к другу, не произнося ни слова, в то время как весь разговор происходит у нас в голове.
— Интересно, — говорю я. Должно быть это станет самым сдержанным высказыванием года.
В этот момент возле меня появляется Анжела.
— Привет, Крис, — говорит она, кивая в знак приветствия. — Как дела?
Он показывает на толпу возбужденных первокурсников, слоняющихся вокруг нас.
— Думаю, что реальность показывает, что я буду здесь жить.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — говорит она. — Мне пришлось ущипнуть себя, когда мы ехали по Палм Драйв. В каком ты общежитии?
— «Седро».
— Клара и я, мы обе, в «Робл». Думаю, это напротив твоего кампуса.
— Да, — говорит он. — Я проверял.
Глядя на него, я понимаю — он рад, что оказался в общежитии напротив нашего кампуса. Потому что он думает, что мне может не понравиться, если он всегда будет где-то рядом, схватывая случайные мысли в моей голове. Он не хочет беспокоить меня.
Я мысленно его обнимаю, и это удивляет его.
— «За что?» — спрашивает он.
— Нам нужны велосипеды, — говорит Анжела. — Этот кампус такой большой. Здесь у всех есть велосипед.
— «Потому что я рада, что ты здесь», — отвечаю я Кристиану.
— «Я рад находиться здесь».
— «А я рада, что ты рад».
Мы улыбаемся.
— Эй, вы двое, хватит обмениваться мыслями, — заявляет Анжела, а потом громко, как только может, она думает, — «Потому что это ужасно раздражает!»
Кристиан удивленно смеется. — «С каких это пор она телепат?»
— «С тех пор, как я научила ее. Надо было чем-то заняться в одиннадцати часовом перелете».
— «Неужели ты действительно думаешь, что это была хорошая идея? Она довольно таки громкая...»
Он шутит, но я вижу, что ему не нравится идея, что Анжела стала частью наших тайных разговоров. Это принадлежит нам двоим. Только нам.
Я говорю ему успокоиться, потому что она не может слышать мысли. Она лишь может посылать их.
— «А, так она может говорить, но не может услышать. Как удобно».
— «Раз-дра-жа-ет», — повторяет Анжела, скрестив руки на груди, и глядя на него.
Мы оба засмеялись.
— Извини, Анж, — я обнимаю ее рукой. — Нам с Кристианом надо еще столько обсудить.
На ее лице мелькает беспокойство, но исчезает так быстро, что я задаюсь вопросом, а не померещилось ли это мне.
— Ну, я думаю, что это невежливо, — говорит она.
— Ладно, ладно. Больше никакой телепатии. Я понял.
— По крайней мере, пока я тоже не научусь это делать. Что произойдет очень скоро. Я тренируюсь, — говорит она.
— Несомненно, — говорит он.
Я ловлю смех в его глазах, но сама воздерживаюсь от ответной улыбки.
— Ты уже познакомился с соседом по комнате? — спрашиваю я его.
Он кивает.
— Чарли. Хочет стать программистом. Женат на «Xbox». А ты?
— Ее зовут Ван Чэнь. Она — будущий медик и очень серьезно к этому относится, — сообщаю я. — Она показала мне свое расписание на сегодня, и это заставило меня почувствовать себя абсолютной лентяйкой.
— А ты и есть абсолютная лентяйка, — замечает Анжела.
— Верно.
— А кто твоя соседка по комнате? — спрашивает Кристиан Анжелу. — «Беззащитная бедняжка», мысленно добавляет он, и я хихикаю.
— У меня две соседки. Ох, и повезло мне, — отвечает Анжела. — Обе настоящие блондинки.
— Эй! — возражаю я против ее замечания насчет блондинок.
— И они какие-то непонятные. Одна — специалист по связям с общественностью, что бы это не значило, а другая еще не решила.
— Нет ничего плохого в том, что человек еще не определился. — Я смотрю на Кристиана, немного смущенная из-за своей нерешительности.
— Я еще не принял решение, — говорит он. Мы с Анжелой потрясенно смотрим на него. — Что, я не могу поразмышлять?
— Я предполагала, что ты будешь специалистом по бизнесу, — говорит Анжела.
— Почему?
— Потому что в костюме и галстуке ты выглядишь, как настоящая звезда, — с наигранным добродушием говорит она. — Ты — красавчик. Тебе следует извлечь из этого выгоду.
Он игнорирует эту лесть.
— Бизнес это для Уолтера. Не для меня.
— А что для тебя? — спрашивает Анжела.
— Как я уже сказал, я еще не решил. — Он пристально смотрит на меня, свет отражается в золотых крапинках его зеленых глаз, и я чувствую, как мои щеки начинают гореть.
— Кстати, а где Уолтер? — спрашиваю я, чтобы сменить тему.
— С Билли. — Он поворачивается и показывает на места для родителей во дворе, где, конечно же, Уолтер и Билли выглядят так, словно увлечены беседой.
— Они милая пара, — говорю я, наблюдая, как Билли смеется, положив ладонь на плечо Уолтера. — Конечно, я удивилась, когда этим летом Билли позвонила мне и сказала, что она и Уолтер женятся. Я этого не ожидала.
— Подожди, Билли и Уолтер женятся?! — восклицает Анжела. — Когда?
— Уже поженились, — поясняет Кристиан. — В июле. На лугу. Это было довольно неожиданно.
— Я даже не знала, что они нравятся друг другу, — сказала я, прежде чем Анжела выдаст шутку, которую я знала, она придумывает, насчет того, что теперь мы с Кристианом что-то вроде непонятных брата и сестры, раз уж наши законные опекуны поженились.
— О, они нравятся друг другу, — говорит Кристиан. — Они пытаются вести себя сдержанно, думаю, ради меня. Но Уолтер не может перестать думать о ней. Громко. И в различных обнаженных положениях, если вы понимаете, о чем я.
— Фу! Не надо рассказывать. Мне придется стереть из памяти то немногое, что я увидела в ее голове на этой неделе. В вашем доме лежит на полу медвежья шкура?
— Думаю, ты только что отбила у меня охоту появляться в гостиной, — говорит он со стоном, но на самом деле он так не думает. Ему нравится вся эта ситуация с Билли и Уолтером. Он считает, что это хорошо для Уолтера. Отвлекает его от дел.
— «Каких дел?» — спрашиваю я.
— «Позже», — говорит он. — «Я расскажу тебе об этом. Но позже».
Анжела раздраженно вздыхает.
— Боже мой, ребята. Неужели вы снова это делаете.
После речей о профориентации, нам говорят о том, как мы должны собой гордиться, какие большие надежды они питают насчет нашего будущего, какие удивительные возможности у нас будут на «Ферме» — так они называют Стэнфорд — и что мы все должны возвратиться в наши общежития и познакомиться друг с другом.
В этот момент они говорят родителям вернуться домой.
Мама Анжелы, Анна, которая вела себя очень тихо, сидя на заднем сиденье моей машины, читая Библию на протяжении всей поездки в тысячу миль, вдруг разражается слезами. Расстроенная, покрасневшая Анжела провожает рыдающую мать на стоянку, но, по-моему, это так мило. Мне бы хотелось, чтобы моя мама была здесь и поплакала из-за меня.
Билли еще раз ободряюще обнимает меня.
— Покажи им, малышка, — просто говорит она, а затем тоже уходит.
Я выбираю удобный диван в холле и делаю вид, что изучаю узоры на ковре, в то время, как остальные студенты слезно прощаются. Какое-то время спустя, входит парень с короткими, обесцвеченными волосами и садится напротив меня, положив на журнальный столик здоровенную стопку папок. Он улыбается и протягивает мне руку, для рукопожатия.
— Я — Пирс.
— Клара Гарднер.
Он кивает.
— Думаю, я видел твое имя в паре списков. Ты в крыле «Б», верно?
— Третий этаж.
— Я — СМ в «Робл», — говорит он.
Я тупо смотрю на него.
— «С-М» — объясняет он, — означает студент-медик. Вроде врача в общежитии. Я тот, к кому обращаются, когда нужен лейкопластырь.
— О-о, точно.
Он так смотрит на мое лицо, что это невольно заставляет меня задаться вопросом, осталась ли на нем еда.
— Что? У меня, что на лбу написано «невежественная первокурсница»? — спрашиваю я.
Он улыбается, качая головой.
— Ты просто не выглядишь напуганной.
— Прости?
— Первокурсникам, обычно довольно страшно находиться в первую неделю на территории кампуса. Они бродят вокруг, словно маленькие бездомные щенки. Однако, ты не похожа на них. Ты выглядишь так, будто у тебя все под контролем.
— О-о. Спасибо, — говорю я. — Но, скажу тебе честно, это лишь видимость. Глубоко внутри я с ума схожу от волнения.
На самом деле, это не так. Я думаю о падших ангелах, похоронах и лесных пожарах и понимаю, что в Стэнфорде я чувствую себя вполне безопасно. Здесь все такое знакомое: калифорнийские запахи выхлопных газов и аромат ухоженных роз в воздухе, шум вдали, эвкалиптовые деревья, пальмы и те же старые сорта растений, которые росли у меня за окнами.
Но есть вещи, которые меня пугают: темная, без окон комната из моего видения, и то, что произойдет там, будет ужасным. Перспектива того, что всю мою оставшуюся жизнь — а это примерно еще лет сто — меня будут преследовать одно за другим смутные и страшные видения, не радует. Вот это действительно страшно. Об этом я очень старалась не думать.
Пирс пишет пятизначный номер на салфетке и передает ее мне.
— Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится. Я мигом примчусь.
Думаю, он флиртует со мной. Я забираю салфетку.
— Хорошо.
В этот момент Анжела начинает суетиться, расположив свои руки вдоль бедер, обтянутых леггинсами, выплескивая свои эмоции. Она останавливается, когда видит Пирса. Анжела не выглядит испуганной. Похоже, она пришла, чтобы победить.
— Анжела Зербино, — говорит она, как само собой разумеющееся, когда Пирс открыл рот, чтобы поздороваться с ней. Она устремляет взгляд на папки, лежащие на столе. — У тебя в этой куче есть что-нибудь с моим именем?
— Да, конечно, — растерявшись говорит он и начинает копаться в папках до тех пор, пока не доходит до «З» и не находит пакет для Анжелы. Затем он достает пакет и для меня, после чего встает и проверяет свои часы.
— Что ж, приятно было познакомиться с вами, девчонки. Осваивайтесь.
— Что это? — указывает Анжела на мою салфетку, когда он уходит.
— Это от Пирса. — Я смотрю на его удаляющуюся спину. — Если мне что-нибудь понадобится, он мигом примчится.
Она смотрит на него через плечо, задумчиво улыбаясь.
— О-о, в самом деле? А он милый.
— Я догадываюсь.
— Верно, я и забыла. Для тебя по-прежнему самые прекрасные глаза — глаза Такера. Или это теперь глаза Кристиана? Я не успеваю следить.
— Эй, — говорю я. — Ты была ужасно груба сегодня.
Ее лицо смягчается.
— Извини. Я волнуюсь. Поэтому грубость проявляется у меня даже в хорошие времена.
— Проявляется? Да это происходит вообще всегда.
Она падает в кресло рядом с моим.
— Ты, кажется, расслабилась.
Я поднимаю руки над головой, зевая.
— Я решила остановиться, проведя грань. Собираюсь начать все с начала. Вот, посмотри. — Я роюсь в своей сумке, доставая мятый листок бумаги, и даю ей его прочитать. — Вот мой предварительный учебный график.
Ее глаза быстро сканируют листок.
— Вижу, ты приняла мой совет и поступила в гуманитарный класс вместе со мной. Поэты изменяют мир. Тебе понравится, обещаю, — говорит она. — Понимать поэзию легко, и если ты сможешь сделать это, то сможешь вообще все. Занятия в этом классе будут подобны легкой увлекательной прогулке.
Я сильно сомневаюсь в этом.
— Хм-м, — Анжела хмурится, когда читает дальше. — История искусства? — Она кривит брови на меня. — Наука, технология и современное общество? Современная киноиндустрия? Современный Танец? Это типа все начинается с «C».
— Я люблю искусство, — говорю я, защищаясь. — Это ты выбираешь предметы, исходя из того в чем ты хороша, например, берешь уроки истории, потому что прекрасно в ней разбираешься. Но я...
— Еще не определилась, — заканчивает она.
— Вот именно. Я не знала, что выбрать, поэтому доктор Дей посоветовал мне записаться в кучу разных классов, а затем убрать те, которые мне не понравятся. Но посмотри на это. — Я указываю на последний класс в списке.
— Легкая атлетика, — читает она над моим пальцем. — Группа Счастья.
— Именно, группа Счастья.
— Ты вступила в группу Счастья, — говорит она, словно это самый бесполезный предмет во вселенной.
— Моя мама сказала, что я буду счастлива в Стэнфорде, — объясняю я. — Так вот, именно это я и намерена сделать. Я собираюсь найти здесь свое счастье.
— Тем лучше для тебя. Взять все на себя. Это я про долбанные часовые занятия.
— Знаю, — говорю я, — и хочу стать счастливой. — Я готова перестать говорить «До свидания» и начать говорить «Привет».
ГЛАВА 2. ГРУППА РИСКА
(Переводчик: linaalina, VeronicaKlubnica, angelian, zara86tech; Редактор: [unreal] )
Я проснулась в два часа ночи оттого, что кто-то забарабанил в мою дверь.
— Кто там? — осторожно спросила я. Снаружи доносился беспорядочный шум, в холле звучала музыка, людские крики и ужасный топот ног. Мы с Ван Чэнь, обе сели на кровати, обмениваясь тревожными взглядами, а затем я выскользнула из постели, чтобы открыть дверь.
— Проснитесь и пойте, дорогие новички, — говорит бодрым голосом Стэйси — наш куратор. На разноцветные клоунские волосы одет неоново-зеленый пластиковый обруч. Она усмехается. — Обувайтесь и выходите.
Снаружи перед нами предстает картина, казавшаяся галлюцинацией от приема ЛСД, которую можно увидеть в фильмах: марширующий ансамбль Стэнфорда выступал в том, что кажется, по большей части было их нижним бельем, в светящихся в темноте ожерельях, браслетах и прочем, покачиваясь в такт инструментов — ревущих труб, барабанного боя и грохота цимбал. Человек, изображающий символ школы, был в костюме большой зеленой сосны и дергался, как сумасшедший. Толпа полуодетых, немного светящихся студентов прыгала, гикала и смеялась.
Было невероятно темно, ведь они выключили весь свет, но я ищу Анжелу, и замечаю ее, рядом с которой стоят две раздраженные блондинки, и я полагаю, что это ее соседки по комнате. Направляюсь к ним.
— Привет! — кричит Анжела. — У тебя на голове черте что творится.
— Это безумие! — кричу я, усмехаясь и перебирая свои волосы пальцами.
— Что? — кричит она.
— Сумасшествие! — пытаюсь я снова. Это невероятно громко.
Одна из соседок Анжелы по комнате, разинув рот, показывает на кого-то позади меня. Я поворачиваюсь, чтобы увидеть на парне мексиканскую маску, которая закрывает все его лицо. Блестящая, золотая маска. И больше ничего.
— Мои глаза, мои глаза! — кричит Анжела, и мы все начинаем истерически хихикать. А потом песня закончилась, и мы снова слышим, как они говорят нам бежать.
— Бегите, новички, бегите! — Кричат они, и мы бежим, как стадо сбитого с толку, в панике бегущего в темноте скота. Когда мы, наконец, останавливаемся, то оказываемся возле следующего общежития, ансамбль начинает снова, и довольно скоро из дверей появляется новая волна сонных и недоумевающих первокурсников.
Я потеряла Анжелу. Я осмотрелась, но было слишком темно и людей было слишком много, чтобы найти ее среди них. Я заметила одну ее соседку по комнате, стоявшую в нескольких шагах от меня. Я помахала ей. Она улыбнулась и направилась ко мне так, будто она успокоилась, увидев знакомое лицо. Мы нерешительно качались под музыку несколько минут, прежде чем она наклонилась и прокричала мне на ухо.
— Я Эми. Ты подруга Анжелы из Вайоминга?
— Да. Клара. А ты откуда?
— Из Феникса! — Она закутывается в свою толстовку. — Мне холодно!
И вот мы снова двигаемся. На этот раз я решаю держаться рядом с Эми. Стараюсь не думать о том, что в некотором смысле это очень напоминает мое видение: бегу в темноте, не зная, куда я бегу и что в конечном итоге я сделаю. Это должно быть весело, осознаю я, но нахожу все это немного жутковатым.
— У тебя есть какие-нибудь мысли о том, где мы находимся? — выпалила я, когда мы остановились.
— Что? — Она меня не слышит.
— Где мы? — кричу я ей.
— О-о. — Она качает головой. — Даже не представляю. Я думаю, что они собираются заставить нас бежать через весь кампус.
— Я помню, как в туре, они сказали нам, что Стэнфорд имеет самый большой кампус, чем любой другой университет в мире, ну, кроме еще одного, который находится в России.
— Это может быть длинная ночь.
По-прежнему никаких признаков Анжелы и другой соседки по комнате, которую, по словам Эми зовут Робин, поэтому мы с Эми держимся вместе, танцуем и смеемся над «Голым Парнем» и изо всех сил кричим друг другу.
В следующие полчаса вот, что я узнаю об Эми: нас обеих воспитали матери-одиночки и младшие братья, нам обеим нравится, что каждое утро в столовой «Робл» на завтрак подается хрустящий, жаренный картофель, и мы обе в ужасе от того, какие крошечные и клаустрофобные душевые кабинки в ванных комнатах. Да и мы обе страдаем от раздражающе-непослушных волос.
Я осознала, что мы могли бы подружиться. У меня могла появиться первая новая подруга в Стэнфорде, вот так просто. Может быть, в этом беге что-то есть.
— Итак, какой у тебя основной предмет? — спрашивает она, пока мы бежим.
— Еще не решила, — отвечаю я.
Она светится.
— Я тоже!
Она мне нравится все больше и больше, но потом случается несчастье. Когда мы приближаемся к следующему общежитию, Эми спотыкается и падает. Она садится на тротуар, размахивая руками и ногами. Я делаю все возможное, чтобы убедиться, что ее не затопчет постоянно растущий поток несущихся первокурсников, а затем падаю на тротуар рядом с ней. Все плохо. Я могу сказать это, только глядя на ее белое лицо и то, как она сжимает лодыжку.
Я сделала неверный шаг. Она стонет. Боже, вот досада.
— Ты можешь встать? — спрашиваю я.
Она пытается встать, ее лицо становится еще белее, и она обессилено садится обратно.
— Ладно, походу, что нет. Никуда не уходи. Я сейчас вернусь.
Я брожу в поисках кого-нибудь, кто может оказаться хоть немного полезными, и чудом замечаю Пирса на краю толпы. Пора найти хорошее применение его мастерству врачевания. Я бегу к нему и прикасаюсь к его руке, чтобы привлечь внимание. Увидев меня, он улыбается.
— Ну что, у вас там весело? — кричит он.
— Мне нужна твоя помощь, — кричу я.
— Что? — кричит он.
В конце концов, я беру его за руку и тащу к Эми, показывая на ее лодыжку, которая начинает опухать. Несколько минут он стоит на коленях рядом с ней, аккуратно держа ее ногу в своих руках. Оказывается, он — слушатель подготовительных медицинских курсов.
— Вероятно, это растяжение связок, — заключает он. — Я позвоню кому-нибудь, чтобы отвезли вас в «Робл», надо положить ногу повыше и приложить лед. А утром вы должны пойти к Ваденте, школьному врачу, и сделать рентген. Держитесь там, ладно?
Он уходит, чтобы найти место тише и позвонить. Ансамбль заканчивает песню и движется дальше, уводя толпу от нас с шумом топающих ног. Наконец-то я могу подумать.
Эми начинает плакать.
— Мне так жаль, — говорю я, садясь рядом с ней.
— Это не так уж и больно, — шмыгает она, вытирая нос изнаночной стороной свитера. — Я имею в виду, на самом деле болит сильно, но я плачу не из-за этого. Я плачу, потому что я поступила так глупо, надев шлепанцы, а ведь они сказали нам нормально обуться, и это только первая неделя обучения. Я даже еще не начала учиться, а теперь я буду прыгать на костылях, и мне дадут прозвище «неуклюжая девчонка, которая ушиблась».
— Никто не станет думать о тебе хуже. Серьезно, — говорю я. — Могу поспорить, этой ночью будет много травм. Все это довольно ненормально.
Она качает головой, разбросав непослушные белокурые локоны по плечам. Ее губы дрожат.
— Не так я хотела начать учебу, — она задыхается, и прячет лицо в ладонях.
Я смотрю вокруг. Группа ушла достаточно далеко, и теперь мы едва слышим их. Пирс стоит рядом со зданием, спиной к нам, и разговаривает по телефону. Темно. Вокруг никого.
Я осторожно кладу руку на лодыжку Эми. Она напрягается, словно даже это легкое прикосновение причиняет ей боль, но голову не поднимает. При помощи эмпатии я чувствую ее боль, не только то, как она мысленно ругает себя за то, что уже погубила свою репутацию, но и физическую боль тоже, боль от разорванных связок в лодыжке, оторванных от костей. Я мгновенно понимаю, что это серьезная травма. Она может провести на костылях весь семестр.
Я могла бы помочь ей, я думаю.
Я уже исцеляла людей раньше. Мою маму после того, как на нее напал Семъйяза. А в прошлом году Такера, после того как мы попали в аварию после выпускного вечера. Но в те времена у меня был полный круг сияния, от этого волосы лучились светом, а тело сияло, как фонарь. Интересно, есть ли какой-нибудь способ направить Сияние только, скажем, в мои руки, и сделать это так быстро, чтобы никто не заметил.
Я очищаю голову от посторонних мыслей, радуясь относительному затишью, и направляю энергию в правую руку. Думаю, только в пальцы. Все, что мне нужно, так это Сияние в пальцах. Всего один раз. Я концентрируюсь на этом так сильно, что с головы стекают капельки пота и капают на бетон, а через несколько минут самые кончики пальцев начинают светиться, сначала слабо, а затем ярче.
Крепко прижимаю руку к лодыжке Эми. Затем посылаю Сияние, словно лучик света направляется от меня к ней, не слишком сильно или быстро, но надеюсь, достаточно, чтобы принести хоть какую-то пользу.
Эми вздыхает, и перестает плакать. Я сижу, наблюдая за ней. Не могу сказать, что вообще как-то помогала ей.
Пирс возвращается с виноватым видом.
— Я никого не могу найти, чтобы отвезти вас. Мне придется сбегать и взять свою машину, но она на другой стороне кампуса, так что это займет немного времени. Как ты себя чувствуешь?
— Уже лучше, — говорит она. — Не так больно, как раньше.
Он снова становится рядом с ней на колени и осматривает ее лодыжку.
— Она, на самом деле, выглядит лучше, и не опухшая. Может быть, ты просто подвернула ее. Можешь попробовать пройтись?
Она встает и осторожно переносит вес на ушибленную ногу. Мы с Пирсом наблюдаем, как хромая она делает несколько шагов, затем возвращается к нам.
— Сейчас уже лучше, — признает она. — Боже мой, у меня что, истерика? — Она смеется, и в ее голосе полно облегчения.
— Давай вернемся в твою комнату, — быстро бормочу я. — Тебе еще надо приложить лед, да, Пирс?
— Безусловно, — говорит он, и, встав по обе стороны от нее, мы медленно ведем ее в «Робл».
— Спасибо, что выручила меня сегодня, — говорит мне Эми, после того как она расположилась в своей комнате с плотно обернутой в эластичный бинт ногой, опираясь на стопку подушек, с мешочком льда на лодыжке. — Не знаю, что бы я без тебя делала. Ты — палочка-выручалочка.
— Не за что, — говорю я, и не могу удержаться от широкой улыбки.
Я действительно помогла ей, уже потом думаю я, вернувшись в свою комнату. Солнце почти взошло, но Ван Чэнь еще не вернулась. Я лежу на маленькой двуспальной кровати, уставившись на поврежденный водой потолок. Я хочу спать, но во мне по-прежнему слишком много адреналина из-за того, что я так открыто использовала свою силу. Но я сделала это. Сделала это, продолжаю я думать снова и снова. Я исцелила эту девушку. И это было потрясающее чувство. Я правильно поступила.
Это наводит меня на еще одну безумную идею.
Думаю, что возможно, я захотела бы стать слушателем подготовительных медицинских курсов.
Доктор Дей, академический советник в «Робл», отрывается от своего компьютера. Она достаточно воспитана, чтобы не выглядеть слишком удивленной, когда я ворвалась в ее кабинет и сообщила ей, что намерена стать врачом. Она просто кивает, и у нее уходит около минуты, чтобы просмотреть мое расписание.
— Если ты планируешь стать врачом, чей профилирующий предмет обычно биология или биология человека, мы должны зачислить тебя на химию 31x, — говорит она. — Это необходимое условие для большинства других курсов по биологии, и если ты не начнешь его этой осенью, тебе придется ждать до следующей осени, чтобы начать основные занятия.
— Хорошо, — говорю я. — Я люблю химию. Я проходила подготовительные курсы по химии в прошлом году.
Она смотрит на меня поверх очков.
— Этот курс может быть немного сложный, — предупреждает она меня. — Занятие три раза в неделю, потом раз в две недели проводится дискуссионное заседание во главе с аспирантом, плюс еще пару часа в неделю в лаборатории. Весь курс биологии может быть довольно высокой интенсивности. Вы готовы к этому?
— Я справлюсь, — говорю я, и через меня проходит дрожь возбуждения, потому что я чувствую себя странно уверенной в этом. Я думаю о том, как было хорошо, когда лодыжка Эми вылечилась под моей рукой. Будучи врачом, я могла быть с теми людьми, которые нуждаются в исцелении больше всего. Я могла бы помогать людям. Могла бы лечить все переломы в этом мире.
Я улыбаюсь доктору Дей, и она улыбается в ответ.
— Это то, чем я хочу заняться, — говорю я ей.
— Тогда хорошо, — говорит она. — Давай начнем.
Новость о том, что я буду врачом, все воспринимают по-разному. Ван Чэнь, например, которая сама учится на врача, реагирует так, как будто я вдруг стала ее соперницей. В течение нескольких дней она говорит мне не больше двух слов, маневрируя по нашей крошечной комнате в холодном молчании, пока не понимает, что мы вместе посещаем этот безумно трудный курс, и я довольно хорошо знаю химию.
И тогда она быстро добреет ко мне. Я слышу, как по телефону она говорит своей матери в Мандарине, что я хорошая девочка, и очень умная. Я стараюсь не улыбаться, когда слышу это.
Анжеле сразу понравилась идея, что я буду врачом. Ее точные слова — «это очень здорово».
— Знаешь, я считаю, что мы должны использовать наш дар в хороших целях, а не просто хранить его, до тех пор, пока от нас не потребуется выполнить какой-то ангельский долг. Если ты в состоянии перенести всю кровь и кишки, чего я абсолютно не могу сделать, то слава тебе, ты должна заняться этим.
А вот Кристиан не считает, что это хорошая идея.
— Доктор, — повторяет он, когда я рассказываю ему. — С чего бы это вдруг?
Я рассказываю о беге всей группой, о чудесном исцелении лодыжки Эми и моем последующем озарении. Я ожидаю, что это произведет на него впечатление. Что он будет рад за меня. Одобрит. Но он хмурится.
— Я вижу, тебе не нравится. Почему?
— Это слишком рискованно. — Похоже, он хочет сказать что-то еще, но мы стоим на переполненном тротуаре перед Стэнфордским книжным магазином, где я столкнулась с ним, выходя с охапкой поэтических сборников для занятий по гуманитарным наукам и гигантским десяти фунтовым учебником по химии «Теория Превращения», который и явился причиной этого разговора.
— «Тебя могут поймать, когда ты будешь использовать Сияние», — говорит он в моей голове.
— «Расслабься», — отвечаю я. — «Я не собираюсь начинать исцелять людей прямо сейчас. Я рассматриваю это, как вполне возможную карьеру, вот и все. Не велика важность».
Но кажется, что это важно. Такое чувство, что в моей жизни, наконец, за неимением лучшего слова, появилась цель, не просто быть ангелом, а приносить пользу. Это кажется таким правильным.
Он вздыхает.
«Я понимаю», — говорит он. — «Я тоже хочу помогать людям. Но мы должны скрывать наш дар, Клара. Тебе повезло, что эта девушка, которую ты исцелила, не видела, что ты сделала. Как бы ты ей объяснила это? Что бы ты делала, если бы она ходила по кампусу и рассказывала всем про твои волшебные светящиеся руки?»
У меня нет ответа. Я вздернула подбородок.
— «Но она не заметила. Я буду осторожной. Буду использовать Сияние только, когда это безопасно, а в остальных случаях буду пользоваться обычными медицинскими препаратами. Вот почему я хочу стать врачом. У меня есть дар исцелять людей, Кристиан. Как я могу не использовать его?»
Мы стоим так минуту, сцепившись в молчаливом споре о том, стоит ли рисковать или нет, пока не становится ясно, что ни один из нас не собирается изменить решение.
— Я должна идти, — наконец, говорю я, стараясь не дуться. — Мне надо решить ряд задач по квантовой механике, конечно если ты не думаешь, что это слишком опасно для меня.
— Клара, — начинает Кристиан. — Я думаю, что это здорово, что ты выбрала свой путь, но все это до первой ошибки, — говорит он. — Всего один раз тебя застукает не тот человек, и они выяснят, кто ты такая, и начнут преследовать тебя.
Я качаю головой.
— Я не могу провести всю жизнь, боясь чернокрылых призраков. Я должна прожить свою жизнь, Кристиан. Я не буду глупо рисковать Сиянием, но и не буду сидеть и ждать, когда сбудутся мои видения, чтобы применить ее.
При слове видения в нем зашевелилось новое беспокойство, и я вспоминаю, что он обещал что-то рассказать мне. Но я не хочу слышать об этом сейчас. Мне хочется злиться.
Я переместила книги в другую руку.
— Я должна бежать. Я найду тебя позже.
— Хорошо, — говорит он сухо. — Увидимся.
Мне не нравится, что возвращаясь к себе в общежитие, я испытываю ощущение нависшей надо мной тучи.
И совсем не имеет значения, что я говорила о нежелании бояться. Я всегда, в той или иной форме от чего-то убегаю.
