Глава 16. Чары и разочарования

 

Ручка дернулась, но, прежде чем дверь открылась, Володя успел выхватить из ящика стола пистолет и встать так, чтобы самому не оказаться на линии огня. Те, кто думает застать его врасплох, – глупцы.

Он приготовился дать отпор любому врагу, но в комнату вошла маленькая девочка в пижаме. Надя Авдеева.

Поспешно сунув оружие в карман, Володя вышел ей навстречу.

– Хочешь увидеть Гномика? – спросила Наденька, глядя на него серьезными, немигающими глазами.

– Хочу. Очень. А он здесь, в школе?

– Он у меня в комнате… Он заболел сильно. У него идет кровь. Много‑много крови. Ты же ему поможешь? – девочка казалась очень трогательной и совершенно беззащитной. Как же она выдержит всю эту игру, от которой ломаются и взрослые?..

– Конечно, помогу. Пойдем!

В комнате Гнома не оказалось, только скрипело на ветру распахнутое окно, а на подоконнике отпечатались свежие следы крови. Володя бережно собрал немного. Пригодится.

– Надюша, а ты знаешь, кто такой этот Гном? – спросил он, оборачиваясь к девочке.

– Он мой друг, – все так же серьезно ответила она. – Ему было больно, и он пришел, чтобы я ему помогла.

Повар опустился перед ней на корточки, погладил Надю по голове.

– Только не ходи в лес, хорошо? – попросил он. – Я сам… ему помогу.

Девочка неопределенно кивнула.

 

* * *

 

Сразу после завтрака в школьный двор зарулил большой черный джип. Это прибыл Петр Морозов, отец Максима.

Маша наблюдала за ним, стоя у окна. Каждый шаг, каждое движение этого человека казались ей опасными. Она боялась его, как гремучую змею. Нет, наверное, даже больше.

Вот он подошел к Максу, заговорил с ним, и в глазах мальчика засветилась надежда. Жаль, что он еще зависит от того, кто его вырастил, еще ждет от него чего‑то – пусть даже простого человеческого внимания. Способен ли Петр Морозов хоть на какое‑нибудь человеческое чувство?.. Пройдя за ним, Маша слышала, как он звонил кому‑то, говоря, что Максим согласится дать любые показания, которые им только потребуются. Как поняла Маша, речь шла о каком‑то судебном деле, которое возбудили против старшего Морозова. Обвинение было выдвинуто избиваемой им женщиной – кажется, сожительницей. «Да не спасует он! Все по‑моему скажет! – хвастал Морозов неизвестному собеседнику. – Он ведь до соплей счастлив, что я вообще о нем вспомнил!»

Больно. Очень больно, и Маша искусала себе все пальцы, чтобы только не броситься на этого страшного человека, чтобы не расцарапать ему все лицо. Она не может себе этого позволить. Кто тогда спасет Максима?..

 

* * *

 

– Добрый день! – Войтевич вошел в класс, улыбаясь. – Надеюсь, все помнят, что сегодня бал‑маскарад? Готовитесь?.. Ну, молодцы. Только сейчас давайте обратимся к биологии.

Класс разочарованно застонал. Ежегодный зимний бал‑маскарад был давней традицией школы, и в прежние годы и Даша, и Вика, и Ромка с Темой, и даже Максим ждали этого дня с огромным нетерпением, а за всеми последними событиями почти что забыли о празднике…

– Авдеев, – сказал тем временем Войтевич, открывая классный журнал, – зайдите, пожалуйста, к Виктору Николаевичу, он вас ждет.

Андрей вышел из класса.

– Калинин, – обратился биолог к Артему, – вам звонили родители, просили срочно перезвонить. Вы тоже можете идти.

Удивленный такой срочностью, Тема поднялся, принялся собирать с парты учебники, а Даша тем временем рассеянно вертела в руках телефон с драгоценной записью.

– Старкова, – не обошел ее вниманием Войтевич, – вы забыли, что пользоваться телефоном в учебное время запрещено? Положите, пожалуйста, его ко мне на стол.

Даша встала и замешкалась. Отдавать телефон было страшно – они и так уже потеряли многие доказательства. Артем, видимо, думал так же, потому что, направляясь к двери, он загородил Дашу от учителя и быстро схватил ее мобильник, сунув ей в руки свой телефон.

На миг девушка растерялась.

– Ну?.. – поторопил ее биолог.

И Даша решительно положила Темин телефон на учительский стол. Хорошо, когда есть друзья, способные подстраховать.

Урок начался.

 

Тем временем Андрей Авдеев сидел в светлом кабинете директора.

– Ну как в школе? Освоился? С ребятами, вижу, подружился, – Поляков дружелюбно улыбался, словно пригласил ученика для светской болтовни.

– Да, а что? – немного насторожился Андрей.

– Вот что, – директор протянул ему какую‑то папку. – Это копии документов. С этого дня я ваш официальный опекун. Твой и Надин.

Резкая боль. И холод между лопатками. Андрей поежился, хотя в кабинете было хорошо натоплено и скорее жарко, чем холодно.

– Нам не нужен никакой опекун! Родители пропали без вести, а не погибли! – выкрикнул он в это усиленно дружелюбное лицо.

– Андрей, – Поляков укоризненно покачал головой, – нельзя закрывать глаза на очевидное. Смирись с фактами. Даже твоя сестра это понимает.

– Так вы сказали Наде?!

Андрей вскочил, едва не опрокинув стул, и выбежал из кабинета.

 

Надя сидела, склонившись над новым рисунком: уже знакомая фигура Гнома с заштрихованной красным ногой и рядом маленькая фигурка.

– Это твой друг Гном? – спросил Андрей, присев за парту к сестре.

– Да. Видишь, у него ножка раненая. А это я, – девочка показала на маленькую фигурку. – Хочешь, я тебе рисунок подарю?

– Конечно, хочу! – Андрей растроганно улыбнулся и, приняв у сестры листок, аккуратно согнул его вчетверо и положил в карман синего форменного пуловера. – Надюш… – он не знал, как начать, – Виктор Николаевич сказал, что вы говорили с ним о маме и папе…

– Да, – Надя серьезно посмотрела на брата. – Ты только не плачь, ладно? Теперь они живут на звездочке.

– Они живут в твоем сердечке и в моем. Да? – он бережно обнял девочку за хрупкие худенькие плечи.

– Да! – Наденька прижалась к брату. Как бы то ни было, в этом страшном мире они не одиноки.

 

Школьный день подходил к концу, и ребята смогли наконец собраться, чтобы решить, как поступить с записями. После короткого обсуждения все пришли к согласию, что нужно разослать диски с копиями страшных кадров как можно по большему количеству адресов: в прокуратуру, на Петровку, на телевидение, в центральные газеты. Так больше шансов докричаться, обратить на происходящее внимание властей.

Сказано – сделано. Вика быстро сделала копии записи, Даша подписала конверты, и ребята отнесли их почтальону, который как раз появился на первом этаже.

Дело было сделано.

 

* * *

 

– Хорошо, папа… Я все сделаю, – в голосе Максима слышалась безнадежность.

Маша наблюдала, как он стоит, сжимая в руках телефонную трубку, а потом вдруг начинает колотить ею по автомату.

– Максим, что случилось? – бросилась к нему Маша. – Подожди, успокойся, ради бога!

– Да отвали ты! Что ты постоянно ко мне прикапываешься? – он отвернулся.

– Опять отец? – Вершинина оперлась рукой о стену. – Не иди у него на поводу.

– Ну че ты везде суешься, а? Ты же ничего не знаешь! – он оглянулся и зло взглянул на нее. Хоть взглянул.

– Знаю. Он хочет заставить тебя врать, – Маша не отводила взгляда. – Максим, не делай этого! Давать ложные показания – преступление.

– Не указывай мне, что делать. Ты мне кто? Мать? – он пренебрежительно пожал плечами. – Я же не учу тебя махать шваброй.

– Он не имеет права так с тобой обращаться!.. – Маша шагнула к нему, но Макс не слушал.

– Заткнись! – Он грубо схватил ее за руку, словно хотел отшвырнуть от себя, впечатать в стенку.

– Что это здесь происходит?

Виктор Николаевич остановился напротив них, глядя, как Максим выпускает Машину руку.

Маша натянуто улыбнулась.

– Ничего страшного. Мне стало плохо, а Максим меня подхватил. Спасибо большое, Максим. Можешь идти.

Морозов ответил недоумевающим взглядом, немного потоптался на месте, словно раздумывая, что делать, и пошел прочь.

 

Он вернулся где‑то через полчаса, когда Маша раскладывала белье в комоде. Постучал в дверь ее комнаты, вошел и остановился на пороге.

– Извини, что наорал на тебя, – Макс выглядел смущенным и виноватым. – И спасибо, что не сдала меня Байрону.

– Пожалуйста.

Морозов улыбнулся и хотел было уйти, но она его остановила.

– Максим, подожди, ты будешь давать показания или нет?

– Ну какое тебе дело?

– Я видела, как отец тебя ударил. Ведь это не в первый раз? – он не ответил, только машинально потер шрам на щеке. – Ты должен сказать правду. Если он избил какую‑то женщину, не покрывай его. Не позволяй ему сломить тебя. Пожалуйста, не позволяй!

 

А в это самое время Даша разговаривала с Андреем.

Она пришла к нему в комнату специально для того, чтобы наконец объясниться, разрядить это предгрозовое напряжение, что повисло между ними. Тем более то, что их тянет друг к другу, мог бы не заметить только слепой.

– Ты не перебивай меня, ладно? Я и сама собьюсь… – говорила Даша, сидя рядом с ним на кровати и теребя кофточку. – Я долго думала о том, что произошло тогда, в колодце… и вообще о нас… В общем, я решила расстаться с Максом.

Девушка посмотрела на Авдеева, желая впитать в себя его радость, но лицо Андрея оставалось хмурым.

– Даш, не стоит… – он смотрел куда‑то в пол, словно видел там нечто очень интересное.

– Почему? Я тебе уже не нравлюсь?

– Нет, нравишься. Даже очень. Не в этом дело… Просто пойми, мы с сестрой уедем при первой возможности. Лучше оставить все как есть, чтобы потом было не так тяжело…

Даша смотрела на него расширившимися глазами. Этого не может быть! Это не тот парень, что заботливо поправлял на сестре шапочку и смотрел на Дашу так грустно и влюбленно!

– Я не хочу, чтобы ты страдала…

До чего же гнилая отмазка! Почему все эгоисты больше всего любят ссылаться на других, намекая, что делают что‑то не ради себя, а для кого‑то.

– Я поняла, не дура, – она резко встала и вышла из комнаты.

 

* * *

 

– Маша, мне нужно с вами поговорить! – Виктор Поляков поймал ее в коридоре и буквально припер к стенке.

– Да?..

Виктор отвел взгляд. Видно, что разговор был ему неприятен, но необходим.

– Я дважды видел, как из вашей комнаты выходил Максим. И я должен сказать, что подобные отношения в нашей школе недопустимы. Ему всего шестнадцать. Он несовершеннолетний!

Целую минуту Вершинина смотрела на директора в недоумении, в ее голове никак не укладывалось, что это он говорит. Наконец уложилось, и тогда Маша вырвала из его рук свой локоть.

– Виктор Николаевич, вы что?! Да как вы вообще могли такое подумать!.. – ее щеки побелели от гнева. Как можно было понять все столь превратно!

– Маша… – голос Полякова стал мягким, почти умоляющим. – Ну простите! Вы все время казались такой грустной… И я решил, что вы влюблены.

– В Максима Морозова? – она уже не знала, плакать ей или смеяться.

– Разве нет?.. Тогда в кого?.. – он снова коснулся ее руки, но на этот раз девушка не отстранилась.

– А разве вы не догадываетесь?! – она крутанулась, чтобы уйти. Но он не дал – удержал, прижал к себе, впился в губы властным, требовательным поцелуем. И это было, наверное, лучшее, что когда‑либо случалось в ее жизни.

 

Дорогие мамочка и папочка! Сегодня у нас в школе бал. Девочки надевают красивенькие платья. Очень странные. Нет, кажется, старинные. Так тетеньки в прошлом одевались. Девочки в этих платьях такие красивые! Особенно Даша. Я думаю, Андрюша в нее влюбился. А я никогда не буду влюбляться, потому что это глупо. Все влюбленные становятся глупыми. Я буду любить только вас, Андрюшу, Алису, а еще Гномика.

У Гномика болит ножка. Его ранили. А наша учительница, Анна Михайловна, сказала, что раны надо промывать, чтобы в кровь не попали очень злые микробы. Это называется зинфицировать. Поэтому я сегодня пойду в лес к Гномику. Не волнуйтесь, я ненадолго. Я еще успею съесть вкусный пирог, который печет наш повар дядя Володя. А еще со мной будет кукла Вероника. Она не даст меня в обиду ни чудищам, ни Бабам‑ягам.

Целуем вас, мамочка и папочка.

Ваши Надя и Андрюша.