Глава 17. Страшный праздник 4 страница

Ну эта Юля и штучка!

Андрей с интересом посмотрел на опекуна: как он теперь отреагирует.

Поляков пожал плечами:

– Ну что же, если тебе так удобнее впитывать знания, продолжим… Итак, романтизм…

В это время дверь опять распахнулась. В класс заглянула Елена Сергеевна. Когда ее взгляд, скользнув по ученикам, остановился на Самойловой, глаза директрисы расширились, а одна из тонких тщательно выщипанных бровей недоуменно приподнялась.

– Это еще что такое? – проговорила Крылова – скорее не с гневом, а с изумлением.

– Ему, – Юля небрежно кивнула в сторону Полякова, – не понравилась моя майка.

– А мне не нравится то, что под ней, – тут же отреагировала Елена Сергеевна.

Поляков хотел было ее остановить, но фраза уже была произнесена, оставалось только махнуть рукой.

Новенькая пожала плечами.

– Вы прям маньяки, – Юля потянулась за спину, к застежкам бюстгальтера.

Этого для нервов директрисы оказалось уже слишком.

– Выйди из класса! – крикнула Елена Сергеевна, побледнев как полотно.

И новенькая, подхватив футболку, с чувством собственного достоинства двинулась к выходу.

«Пожалуй, этого она и добивалась», – подумал Андрей, с любопытством следивший за развитием ситуации.

Урок оказался скомкан, хотя Виктор Николаевич сделал все, чтобы занятие шло обычным ходом.

После литературы Андрей наконец смог поговорить с ребятами, однако его сообщение вызвало легкое недоверие.

– Не понимаю, кому нужно было изучать интеллект приютских детей, записывать результаты и тайно хранить их столько лет, – выразила общие сомнения Даша.

– Я уверен, причина есть, – не согласился Андрей.

 

* * *

 

Галина Васильевна наблюдала за тем, как Маша гладит белье, и думала о подсмотренной с утра сцене. Заснеженный школьный двор и двое, которых явно тянет друг к другу. Так было когда‑то и с ней самой. Тогда между Галей и ее избранником тоже стояла женщина.

Сергей Крылов, отец Елены… Иногда, очень редко, он появлялся в «Логосе». Галина Васильевна давно уже переболела им, но до сих пор явственно чувствовала ту боль. Женщине было невыносимо смотреть на то, как Маша попадает в ту же смертельную ловушку…

– Может, все‑таки расскажешь, что у тебя с Виктором? – прямо спросила завхоз, пока Маша гладила очередную скатерть.

– Ничего. Только ваши фантазии, – ответила та, не поднимая взгляда.

– Маша, – Галина Васильевна укоризненно покачала головой, – у меня есть проблемы со здоровьем, но глаза, слава богу, видят прекрасно. Ты что, влюбилась?

Вершинина поставила утюг и наконец взглянула на свою непосредственную начальницу.

– Допустим. И что? – с вызовом произнесла она.

– Забудь о нем. – Завхоз тяжело оперлась рукой о гладильную доску. – Виктор никогда не бросит Елену. Раз уж он сделал ей предложение, он на ней женится. Для него слово «честь» не пустой звук.

– Для него – может быть, но не для нее! – не выдержав, воскликнула Маша. – Пока он носится со своей честью, она наставляет ему рога!

– Что?.. – Галина Васильевна резко побледнела. – Чего замолчала? Договаривай уж, если начала!

– Я… – Маша взяла недоглаженную скатерть, зачем‑то повертела ее в руках, – я застала ее с физруком. Они целовались… Только, пожалуйста, не говорите Виктору Николаевичу!

– Это еще почему? – завхоз уперла в бока руки. – Или скажешь сама, или это сделаю я. Пока эта гиена окончательно не испортила ему жизнь!

– Нет, Галина Васильевна! – Маша бросилась к ней так быстро, что едва не опрокинула доску. – Пожалуйста! Поймите, если вы ему расскажете, Елена сразу поймет, что это я проболталась. Она теперь директор, она просто выгонит меня из школы… А здесь – Максим! Я не могу его бросить! Это мой сын, детей не бросают!

 

«Детей не бросают», – болью отозвалось в сердце Галины Васильевны. Не бросают… Это приличные матери не бросают, а кукушки…

Когда у нее родился ребенок – девочка… доченька… Галя ощущала счастье. Хотя бы этот человечек будет принадлежать только ей одной! Но Сергей сказал, что они не смогут оставить ребенка в школе. Он использовал запрещенный прием, надавив на Галю, которая тогда не могла представить себе жизни без него. Ей пришлось отдать дочь на воспитание своей родной сестре. И девочка не простила. Что же, ее можно понять. Галина получила то, что хотела, – она осталась в детдоме. Одна. Без семьи. Ее внуки росли без нее, и само ее имя было для них пустым звуком. «Никогда не звони мне. У тебя нет дочери», – жестко сказала ей уже давно взрослая дочь.

И это – правда. Детей не бросают.

 

– Хорошо, Маша, будь по‑твоему, – устало произнесла Галина Васильевна.

Сердце болезненно ныло.

 

* * *

 

Во время обеда в столовой опять случился инцидент с участием новенькой. Она повздорила с Еленой Сергеевной, обе вышли в коридор, откуда затем послышался резкий, как хлыст бича, звук пощечины. А потом Юля вбежала в зал, держась рукой за щеку и повторяя: «Она меня ударила! Она меня ударила!» Крылова, поспешившая вслед за ученицей, конечно, все отрицала, но мнения учеников и педагогов разделились. Кто‑то считал, что директриса вполне способна отвесить строптивой девчонке пощечину, кто‑то придерживался позиции, что и сама Юля редкая стерва, возможно, она просто устроила незамысловатый спектакль. Школа гудела, обсуждая это событие. Но, как говорят, новость никогда не приходит одна. Вскоре для обсуждения появилась еще одна тема: Наденьку Авдееву по результатам теста переводят сразу в пятый класс.

– Анна Михайловна! – Надя подняла на учительницу большие, полные слез глаза. – Я буду себя хорошо вести! Честное слово!

Учительница подошла к ней, потрепала по голове.

– Солнышко, тебя переводят в другой класс не потому, что ты делаешь что‑то плохо, – попыталась объяснить она.

– А почему? – Надя вцепилась в ее руку, как утопающий, хватающийся за соломинку.

В классе было светло. День выдался ясный, и солнце косыми пятнами лежало на полу. Другие ученики побросали свои дела и наблюдали за Надей. Даже неугомонный Юра Веревкин, успевший завоевать себе репутацию мальчика с моторчиком в попе.

Учительница вздохнула.

– Потому, Наденька, что ты все делаешь очень хорошо. Ты очень умная, тебе уже не интересно, что мы тут проходим. В новом классе ты узнаешь много нового, у тебя появятся новые друзья…

Девочка упрямо покачала головой:

– Мне не нужны новые! Я хочу быть с Алисой!

Ее соседка вскочила из‑за парты и, уже не сдерживаясь, бросилась на шею подруге.

– Я с тобой! – крикнула она, заливаясь слезами.

Анна Михайловна подняла взгляд и столкнулась с холодными серыми глазами Каверина. Ей категорически не нравился новый математик, не нравились его способы действия.

– Я против этого решения, – заявила она ему, имея в виду перевод Авдеевой.

Каверин демонстративно пожал плечами.

– Это не мое решение, – отрезал он, по‑хозяйски прислонясь спиной к стенному шкафу. – Все вопросы – к Елене Сергеевне Крыловой…

Он подошел к Наденьке, взял ее за руку, ведя за собой.

– Анна Михайловна! Вы самая лучшая на свете! Алиса! Я никогда‑никогда тебя не забуду! – повторяла девочка, пока ее вели прочь.

Анна покачала головой. Она не верила, что из этой затеи выйдет что‑то хорошее, но что может сделать она, самая молодая и неопытная из всего коллектива?!.

– Итак, продолжаем занятие. Алиса, займи, пожалуйста, свое место и открой учебник на странице сорок пять, – сказала она ровным учительским тоном, и дети, привыкшие повиноваться, на время затихли.

 

Новый класс Наде не понравился. Все были такие большие, и никто не хотел с ней дружить. На перемене она побежала навестить Алису и снова кинулась ей на шею, словно не видела ее тысячу лет.

– Ну как тебе в новом классе? – спросила подружка.

Проходивший мимо Виктор Поляков резко остановился, удивленно посмотрел на Надю:

– Надюша, тебя что, перевели в другой класс?

– Да, – Авдеева обреченно вздохнула. – Потому что у меня сто пятьдесят два фициента.

– Понятно, – Виктор кивнул и, нахмурившись, двинулся по коридору. Только теперь он шел совсем в другую сторону.

 

Лена стояла возле стола и слегка вздрогнула при появлении Полякова, словно не ждала от жениха ничего хорошего.

Виктор подошел к ней, взглянул в ледяные глаза.

– Лена, как ты могла принять такое решение, не посоветовавшись со мной? – гневно спросил он. – В конце концов, я опекун Андрея и Нади!

Густые черные ресницы чуть дрогнули.

– Но мне и в голову не приходило, что ты будешь против! Это же хорошо для Нади!

Виктору было что сказать на это нелепое, с его точки зрения, заявление, но тут в дверь постучали, и в кабинет, не дожидаясь ответа, вошла Галина Васильевна.

– Елена Сергеевна, – официальным тоном начала она, – хочу согласовать с вами важный вопрос. Нам нужно срочно вызвать сантехника, потому что…

– Ваши «срочные» вопросы могут подождать, – надменным жестом остановила ее директриса.

Завхоз вздохнула.

– Так и пометим, – сделала она запись в своей толстой черной тетради. – Воля ваша, барыня.

Она вышла, а Елена снова повернулась к Виктору.

– Так что плохого в том, что девочка станет больше учиться?

По ее лицу видно: действительно не понимает. Должно быть, сказывается воспитание отца, бывшего директора детдома, стального человека, единственным аргументом для которого была польза. Так можно ли винить Лену за то, что ее так воспитали, что ей ничего не объяснили в свое время?..

– Понимаешь, – устало произнес Поляков, – Надя – маленькая девочка. Ей мало учебы, ей нужно играть, смеяться, общаться со сверстниками. Ей нужно развиваться наравне с такими же ребятами, как она. Быть чужой – это очень страшно, как же ты не понимаешь?..

Лена молчала, уставившись на лениво скользящий по столу солнечный зайчик.

 

Глава 24. Новая опасность

 

Весело блестел и искрился снег. Павел Петрович отдавал резкие команды. Разминка перед уроком шла полным ходом.

– Ну а теперь пять кругов вокруг школы! – скомандовал он, сигналя в свисток. – Ну же, пошли!

– Андрей! – Даша догнала бегущего чуть впереди парня. – Ты какой‑то грустный… Что‑то случилось?

– Мне надо на чердак. Проверить кое‑что, пока Каверин на уроке, – бросил он на бегу и вдруг повернул в сторону крыльца.

Даша, не раздумывая, последовала за ним.

На чердаке Андрей отыскал листок с фамилиями умерших девочек.

– Смотри, – показал он Даше. – У погибших девочек самый высокий коэффициент интеллекта.

– И что это значит? – спросила девушка и тут же, испуганная догадкой, прижала руки ко рту. – Тут что, уничтожали самых умных?

Андрей мрачно кивнул.

– Должно быть, как раз, тот, кто убил пятерых ребят в подземелье, – добавил он.

– А у Нади… – Даша шагнула к парню, чувствуя, как громко в тишине пустого пыльного чердака стучит ее собственное глупое сердце. – Не бойся, все это происходило тридцать лет назад! Сейчас это ничего не значит!

– А вот в этом я не уверен, – отрезал Андрей и, словно очнувшись, шагнул к лестнице. – Пойдем, пока наше отсутствие не заметили.

Они спустились вниз, но, к счастью, не успели выйти из шкафа, услышав скрежет ключа, затем – тяжелые шаги и голоса.

В комнате, судя по всему, было несколько мужчин – сам Каверин, повар Володя и грузчики, отзывающиеся короткими репликами.

– Отодвиньте вот этот стеллаж, – командовал математик.

– Да, сюда как раз встанет письменный стол, – заметил Володя.

Послышался звук отодвигаемой мебели.

– А это еще что? – спросил вдруг Каверин.

– Похоже на сейф, – басом откликнулся кто‑то из грузчиков.

Ребята, выглядывая из узкой щели в дверце шкафа, тоже заметили вделанный в стену сейф.

– Какой странный замок, – сказал тем временем Володя, присаживаясь перед сейфом на корточки.

– Похоже на барельеф. – Каверин нажал на ручку. – Закрыт. Интересно, у кого ключ? Хорошее место для хранения контрольных.

Какое‑то время мужчины пытались открыть сейф, однако подходящего ключа так и не нашлось.

– Идите пока, – велел Каверин грузчикам, и те удалились, громко топая массивными ботинками.

– Мне тоже пора в царство терок и кастрюль, – весело сказал Володя. – Ничего больше не нужно?

– Нет! Спасибо за помощь! – Каверин пожал ему руку и вскоре сам вышел из комнаты, прихватив со стола какую‑то тетрадь.

Андрей и Даша смогли наконец выбраться из своего плена. Таинственный сейф так и манил взгляды ребят. Они завороженно подошли ближе, и тут Андрей вдруг понял, почему узор на замке кажется ему странно знакомым.

Он медленно стянул с пальца кольцо Савельича, приложил к замку. Оно подошло идеально. Авдеев нажал и повернул своеобразный ключ. Дверца сейфа тут же распахнулась, открывая нутро, заполненное какими‑то старыми папками и конвертами.

Это была превосходная находка!

 

* * *

 

То, что дела завхоза бывают действительно срочными, Елене пришлось убедиться в самое ближайшее время, когда ее кабинет затопило из‑за прорвавшейся трубы.

Галина Васильевна могла торжествовать.

Лена собирала мокрые папки, поджимая губы. Интересно, почему завхоз ее не любит? Да, в этой ситуации виновата она сама, но можно же было объяснить по‑человечески… Странно, Галина Васильевна всегда была с ней холодна и подчеркнуто суха. Почему?

Кое‑как решив проблему с потопом, Крылова приступила к следующей важной проблеме. Проблеме с новенькой. Пора им поговорить по душам.

Лена решительно вошла в комнату девочек. По счастью, Юля находилась там одна. Сидя на кровати, она писала кому‑то эсэмэску.

Закрыв за собой дверь, директриса прислонилась к ней спиной и внимательно посмотрела на строптивую ученицу.

– Послушай, деточка, тебе не кажется, что ты плохо начинаешь? – спросила она слегка раздраженным из‑за всех сегодняшних неприятностей тоном.

– Разве? – Юля иронично посмотрела на Елену, сверкая бесстыжими глазами, задорно глядящими из‑под густой выбеленной челки. – А мне кажется, отличное начало. Директриса элитного пансиона избила беззащитную ученицу! По‑моему, для желтой прессы это просто праздник.

– Мы обе знаем, что я тебя и пальцем не тронула.

Юля встала с кровати и улыбнулась – широко, как‑то даже простодушно.

– Да. Жаль, что никто, кроме нас с вами, не знает об этом, – сказала несносная девчонка. – Впрочем, я могла бы забыть это маленькое недоразумение… Например, если сегодня вечером встречусь с отцом.

– Ты меня шантажируешь? – Лена смотрела на пигалицу с ужасом и презрением.

– Ну… – та делано замялась. – Дайте подумать… Конечно, да!..

 

* * *

 

Монстр приближался. Огромный, багрово‑коричневый, с крабьими клешнями, опасно щелкающими уже чуть ли не перед самым носом, с инфернальными красными глазками, рассыпанными на маленьких уродливых отростках вокруг всей головы. От него исходил первобытный ужас.

– Стреляй же! Стреляй! – крикнул в возбуждении Ромка.

Вика поспешно нажала на джойстик, выбрасывая в чудовище сноп мощных ракет.

Вдруг дверь за спиной хлопнула.

– Мы нашли! Мы нашли сейф! – послышался радостный голос Даши.

Рука с джойстиком дрогнула, а экран залило красным. Как говорится, гейм овер. Надо будет проходить сцену с последнего сохранения.

– Какой сейф? – Вика недовольно повернулась от компьютера.

– Сейф в комнате Савельича, – пояснил Андрей. Оказывается, он вошел вслед за Дашей. – Там полным‑полно документов, но мы взяли пока только вот это.

Он протянул конверт.

– Ну‑ка, – Максим, все это время валяющийся с плеером на кровати, вскочил и протянул руку, беря у Андрея запечатанный конверт.

Как раз в это время дверь открылась, и в комнату вошла Надя в длинной смешной ночной рубашке в розовых зайцах.

– Андрюша! Я не могу заснуть! – подошла она к брату.

Тот подхватил девочку на руки, принялся ее успокаивать.

Вика не следила за ними: гораздо больше ее сейчас интересовал конверт.

В нем оказалось несколько фотографий. Девочки в старой школьной форме – они сами такую не застали, но Викина мама рассказывала, что у нее было в точности такое же коричневое платьице и фартук с «крылышками». Третий же снимок заставил ребят пораженно застыть: с него прямо в объектив смотрела Надя Авдеева!

Самую простую версию – ту, что сфотографирована именно Наденька, пришлось отвергнуть. Во‑первых, сама девочка отрицала, что фотографировалась, тем более с переодеванием. Во‑вторых, фотография даже на вид была старая, а еще за спиной девочки, точной Надиной копии, виднелся холл школы. Вернее, он был похож на привычный всем холл «Логоса», однако имелись и существенные отличия. Например, над лестницей размещались какие‑то барельефы, в которых, воспользовавшись Интернетом, ребята узнали старые гербы союзных республик. По всему выходило, что фото было сделано до их рождения и снимали именно в детдоме.

На обороте имелась старая, почти выцветшая подпись: «Ира Исаева».

Как странно! Но почему эта таинственная Ира точная копия сестры Андрея?!

 

* * *

 

Володя застегнул куртку, надвинул пониже шапку и, убедившись, что никто за ним не наблюдает, выскользнул на улицу через черный ход.

Утром на секретный номер позвонили. Глухой незнакомый голос сказал только: «Сегодня в одиннадцать у оврага». Это не мог быть никто иной, кроме нового связного, – номер знал только Князь.

Было темно, но Володя помнил дорогу, без труда продвигаясь по глухо стонущему под ветром лесу. Вот и овраг. Никого. Ожидание растянулось неимоверно долго. Взглянув на часы, Володя увидел, что прошло уже почти десять минут с назначенного времени.

И тут он понял, что уже не один. Володя начал поворачиваться, когда послышался сухой треск выстрела, едва различимый среди шума деревьев. Мгновенная боль – и небытие…

 

ОНИ продолжали охоту. Он, как всегда, наблюдал, затаившись среди молчаливых деревьев. Это не Его битва. Да, Он уже вмешался, убив одного из НИХ. Но это было сделано только ради девочки. Ради той, которая единственная из всех была добра к Нему. «Монстр! Урод!» – так называли Его другие. Они смеялись над Ним, они ненавидели Его, и Он тоже научился ненавидеть. А потом вернулась она – девочка. В этот раз ее звали по‑другому, чем прежде, – На‑дя, На‑дю‑ша. Но она осталась точь‑в‑точь такой, как и раньше. Он чувствовал в ней добро и знал, что будет охранять ее столько, сколько сможет, потому что ТЕ выслеживали ее, ОНИ считали ее своей жертвой.

Нет! Он сделает все, чтобы не допустить этого!

Он запрокинул лицо к темному небу и отчаянно завыл, выпуская наружу всю скопившуюся боль, всю злость. Именно этот ужасный звук, перекрывший даже шум леса, спас еще одну человеческую жизнь.

 

Когда Володя пришел в себя, солнце уже взошло. Боль пронизывала тело насквозь, а правая рука была полностью обездвижена. Чудо, что он вообще остался жив. Почему убийца не произвел контрольный выстрел? Должно быть, его что‑то спугнуло. Знать бы что. Или лучше не знать – нервы целее будут. Да и не до того сейчас.

Закусив до крови губу, Володя медленно поднялся. Тело едва повиновалось. Осторожно расстегнув куртку, мужчина постарался оценить серьезность ситуации. Пуля вошла в плечо. К счастью, кровь за ночь остановилась, и теперь свитер прилип к ране образовавшейся буро‑коричневой коркой. Это только в кино, сколько времени бы ни прошло, кровь всегда ярко‑алая, в жизни все по‑другому, не так эффектно и красиво, скорее страшно и мерзко. Володя стянул с шеи шарф и, морщась от боли, наложил вокруг раны тугую повязку, чтобы как можно меньше тревожить при движении, и медленно, то и дело оступаясь, побрел в направлении школы. Надо спешить. Его отсутствие не должны заметить. Вряд ли убийца разглядел его вчера, значит, нужно попытаться провести его. Никто не должен узнать ни о ночном отсутствии, ни о ране.

 

* * *

 

Они вошли в учительскую рука об руку. Виктор бережно вел свою спутницу, счастливый от вновь открывшейся ему тайны. Она казалась чудом – самым удивительным и прекрасным, – ведь что может сравниться с зарождением нового человека, тем более если…

– Что это вы так сияете? – спросил Павел, подозрительно покосившись на них.

– Ну что, скажем им? – Лена, ища одобрения, посмотрела на Виктора. Она словно изменилась под воздействием новости, стала мягче. Поляков чувствовал к ней небывалую нежность, ведь эта женщина – мать его детей.

Он кивнул, и Лена с улыбкой посмотрела на коллег.

– Мы с Виктором скоро станем мамой и папой, – сообщила она.

– Дважды. У нас близнецы! – торжественно закончил Виктор и вдруг споткнулся о взгляд Галины Васильевны. Она смотрела на них с Леной так, словно услышала нечто по‑настоящему ужасное.

Все поспешили с поздравлениями, возбужденно загалдели. Все, кроме завхоза. Она стояла в стороне застывшая, словно окаменевшая.

– Галина Васильевна, что с вами, вам плохо? – спросил Виктор, когда наконец смог пробиться к ней.

– Нет… Все в порядке… Поздравляю… – пробормотала она потерянно.

Поляков нахмурился, но не успел расспросить ее, потому что дверь учительской распахнулась.

– К Юле Самойловой приехала мать, – сообщил молодой географ.

И тут уже Лена ощутимо побледнела.

– Должно быть, это из‑за инцидента с пощечиной, – предположил Войтевич.

А Лена, поймав взгляд Виктора, кивком позвала его за собой.

Прозвенел звонок, и коридор быстро опустел. Разошлись по урокам учителя, а Виктор стоял, словно пораженный громом.

– Значит, Юля не ночевала в школе? – спросил он, словно не доверяя собственным ушам.

– Нет, – Лена виновато опустила глаза. – Но что мне было делать?.. Она шантажировала меня!

– А ты поддалась! – Поляков покачал головой. – Позволить ученице шантажировать себя… да это ни в какие ворота не лезет!

– А если бы она подала на меня жалобу? – возразила Лена.

– Да хоть сто жалоб! – резко обрубил он. – Или… Лена, ты ее все‑таки ударила?..

– Нет, конечно, нет! – она умоляюще заглянула ему в глаза. – Но кто бы мне поверил? И что теперь делать? Что сказать ее матери?

– Правду!

– Я… я не смогу… – прошептала она, цепляясь за его рукав.

 

* * *

 

Новость сразила ее наповал. Чувствуя, что ноги едва держат ее, Галина Васильевна вышла из учительской, сама не зная, как прошла по коридору и очутилась на лестнице, где ее ждало новое испытание. Сергей Крылов собственной персоной.

Он стоял на площадке с букетом дурацких гвоздичек. «Уже знает», – стукнуло в голове. Неужели не боится? Неужели этот человек с каменным лицом не знает ни страха, ни жалости? Неужели это его она когда‑то так безумно любила?..

Крылов, поймав ее взгляд, отвесил легкий полупоклон.

– Я вижу, ты уже в курсе, – сухо сказала Галина Сергеевна. Вид этого человека помог ей взять себя в руки. Злость порой тоже придает силы.

– Я вижу – ты тоже, – отозвался он, не отводя взгляда.

– И когда же ты ей расскажешь? – завхоз остановилась напротив мужчины, ради которого она когда‑то погубила свою жизнь.

– Тебя не касается, – грубо ответил он.

– Она имеет право все знать, – настаивала Галина Васильевна, тяжело опираясь на скрипучие деревянные перила.

– Лена – моя дочь, – возразил он, – я не собираюсь ей ничего рассказывать. И ты не вмешивайся в дела моей семьи.

Он произнес эту фразу так, что в ней прозвучала угроза, а Галина Васильевна лучше многих знала, что Крылов не бросает слов на ветер.

Он ушел, а она осталась одна посреди холла… Нет, не одна… По лестнице тяжело поднимался Володя. Повар казался необычайно бледен, а над губой выступили бисеринки пота.

– Ты где это был? – накинулась на него завхоз, радуясь возможности немного разрядить нервное напряжение.

– Проспал… Будильник не сработал, – неубедительно пробормотал Володя.

– Еще раз проспишь – пеняй на себя, – предупредила она и стала спускаться по лестнице.

 

Володя смотрел на пол, где осталась дорожка из капелек крови. Хорошо, что Галина Васильевна не заметила. Надо будет стереть. Потом, когда все уладится.

 

Руку удалось перебинтовать, однако это не решило проблемы.

Заполняя кремом тарталетки, Володя все сильнее закусывал губу. Движения выходили неуклюжими. Вот и Маша обратила на это внимание.

– Что это с тобой сегодня? – спросила она, подходя ближе.

Он бросил осторожный взгляд в сторону других поваров. Похоже, все заняты своим делом.

– Млею от твоей красоты, – попытался привычно отшутиться Володя, но понял: Маша не поверила, а проследив за ее взглядом, и сам увидел на белой поварской куртке все ширящееся алое пятно.

Вершинина стояла перед ним, прижав руку ко рту, чтобы удержать невольный крик.

– Скоро вернусь, – бросил Володя и, сжав зубы, двинулся в свою комнату.

Едва преодолев последние метры, он закрыл дверь и в изнеможении прислонился к кровати. Повязка вся пропиталась кровью. Пытаясь отдышаться между приступами боли, вцепившейся в плечо не хуже бульдога, он вдруг увидел, как ручка двери поворачивается.

«Они. Вычислили‑таки», – равнодушно промелькнуло в голове, и Володя левой рукой вынул из кармана пистолет, кривясь от боли, переложил его в правую руку и шагнул к двери, готовый продать свою жизнь как можно дороже.

 

* * *

 

Володя давно казался ей странным. Эта его показная беззаботность и вечные шуточки – и в то же время внимательные, словно настороженные глаза. «Можно ли доверять этому человеку?» – спрашивала себя Маша и отвечала, что можно. Он впустил ее тогда, когда она уже почти ни на что не надеялась. Он поддержал и помог. Вот и она не может оставить его в беде. А беду Маша чувствовала так явно, что даже кружилась голова. Беда подошла к Володе совсем близко, коснулась когтистыми лапами его плеч, оставила темные круги под глазами…

Именно поэтому, бросив кухонные дела, она последовала за ним, шагнула в комнату и вдруг почувствовала, как в висок уперся какой‑то холодный предмет, а шею сдавила крепкая рука. Маша попыталась закричать, вырваться, но услышала у уха знакомый голос:

– Тихо… Тихо… Я тебе ничего не сделаю, только, пожалуйста, не кричи.

Голос был слабым и каким‑то тусклым, а дыхание – нездорово горячим.

Она кивнула и отступила, с ужасом глядя на набухающий кровью рукав поварской куртки и на пистолет в белых‑белых пальцах Володи.

– Спокойно, Маша, я Дубровский.

Он еще пытался шутить, и от этого она почувствовала раздражение.

– Ты что, с ума сошел? Ты мог меня убить! В кого ты вообще собирался стрелять?

– Ни в кого, – сказал он, в изнеможении опускаясь на кровать. – Я не убийца…

– Но… кто тебя ранил? – Маша опустилась перед ним на колени, заглянула в подернутые пеленой боли глаза.

– Не важно… Главное, они не знают меня в лицо… Если заметят рану, поймут, что я – это я…

Его слова напоминали горячечный бред. Может, он рехнулся? Но пистолет и рана…

– Тебя хотят убить? – осторожно спросила Маша. – Зачем? Ты бандит? – он едва заметно покачал головой. – Тогда кто? Секретный агент? Кто ты, Володя?

– Я не могу тебе сказать… Так лучше… – прохрипел он. – Помоги… Мне нельзя к врачу. Тебе придется… – и Володя потерял сознание.

Теперь все зависело от нее. Нужно было действовать, и Маша поняла, что действовать – гораздо лучше и проще, чем пытаться осмыслить все эти загадки. Поэтому она набрала в таз теплой воды, приготовила бинты, обезболивающее, дезинфицирующие средства. К счастью, пуля вошла неглубоко. Можно достать пинцетом, и лучше сейчас, пока Володя без сознания. Ей никогда еще не приходилось извлекать пули. Наверное, все когда‑нибудь происходит в первый раз.

«Я должна. Я смогу, – сказала себе Маша. – Поистерить можно будет потом, когда все закончится».