Грех или не Грех жаловаться. 7 страница

Линяй, шериф, линяй!

 

Почти у ворот я остановился, отошел в сторону, услышав позади предупреждающий сигнал: белая «шестерка» Албасова выезжала за ворота.

Мне совершенно не улыбалось втягиваться в текучку – утром к девчатам заходил, смотрел, все спокойно в анклаве, – поэтому я тихой поступью прошел мимо диспетчерской к воротам крепости: кофе действительно хочется. Утром попытался сам сварить – сбежал напиток, никак не могу этому делу научиться. Зенгер права, хорошо бы обзавестись семьей, да все не получается. Злой рок, что ли? Пару раз пробовал сойтись: не выходит, не клеится святой союз. Почему – сам не знаю. Я и в быту тихий, всегда спокойный. И ведь претензий особых нет, чтобы такая была да этакая. Можно сказать, что вообще никаких нет. Просто, знаете… не умеет Уксусников приватно с женщинами знакомиться. А меня многие сторонятся: шериф – слово грозное, чего говорить, мент есть мент, как его ни обзови.

Слушай, шериф, а не обратиться ли тебе с таким важным делом к старостам? По‑свойски так, посидеть вечерком за чарочкой, вроде как мельком упомянуть, да… Они‑то точно подберут – простую деревенскую деваху, за которой ты будешь как за каменной стеной. Мне ведь не надо, чтобы она стреляла, как снайпер, летала на дельтаплане, как гуруда, или умела оживлять высохшее бревно прямым массажем сердца. Мне бы малого… чтоб наливочку поставила, гусей завела, молочка холодного налила в крынку. А то ни кола ни двора, ни мягкого женского. Сталкеры, бригада Хвостова, Туголуков… да кто только не предлагал: «Какие проблемы, за неделю тебе домину поставим, говори где!» А на что мне домина, я и одной комнаты освоить не успеваю. Зато денег – девать некуда, почти не трачу.

Красивая? Так я не мальчик. В свое время услышал гениальное: «У женщин есть лицо, фигура и характер. Женись на фигуре и характере, не ошибешься». А вот чтобы она с удочкой любила посидеть, так это бы к сердцу прилегло, согрело бы ментяру. Да вечером вдвоем на лодочке, по протокам извилистым, да с песнями, протяжными, честными, посидеть у костерка малого, неискрящего, как в настоящей тайге. А потом и карапузов пару‑тройку на плечи посадить можно.

Что‑то так мне понравилась заветная перспектива, что я даже остановился, прямо перед воротами. Тут меня и настигло возмездие за праздные мечтания, да.

Пш‑шш…

– «Маккену» вызывает «Контур».

– Слушаю, Вика.

– Петр Игнатьевич, вижу, вы что‑то мимо проходите. А тут вас одна посетительница дожидается… – не стала она говорить кто, и это еще одна плохая примета.

– Понял, сейчас зайду.

По брусчатке звонкими мелкими осколками разлетелись все светлые мечты.

И погода что‑то стала портиться – похоже, начинается обычный рабочий день. Кому там неймется, чтоб тебя. Нормальные люди в офисе ждут, тем более что там помощник сегодня дежурит. Соколова в больнице лежит и еще долго будет. Хамзина? Не похоже, там мы все версии отработали, дело ясное. Неужели Курва, не приведи господи. Но Господь один раз уже пошутил, присвоив столь особую фамилию этой особе, и ведь девичья, что характерно, без обмана. Есть желающие предположить, какой мужик такую выдержит? Два раза Курва уже развелась, и все с приключениями.

Осторожно толкнув плечом хорошо смазанную дверь, я медленно зашел в темное прохладное помещение, наполненное шипением раций и гудением насоса, сутками пузырящего аквариум.

Точно, Курва. Чтоб тебя, хоть топись. Худосочная бледная мымра с тощими волосами луковицей и блеклыми до поры глазами алчно глядела на меня из Тьмы. Я мгновенно подобрался.

– Драсьте, уважаемый наш Петр Игнатьевич! – елейно начала подход самая известная склочница анклава. – Мы вас ждем, ждем… А вы все в делах, заботах великих, государственных, оно конечно. Выделите время для простого человека или опять пошлете подальше?

На публику работает, стерва молодая. Хотя тут народу – я и оперативный дежурный.

– Что у тебя, Алевтина? – привычно изрек, хотя можно было и не спрашивать.

– Заявление вот принесла на безобразие, принимай заявление, Уксусников.

Весь дальнейший спектакль у сутяжницы давно отработан. Сколько ни пытаюсь переписать либретто, никак не получается: не справляюсь я с ролью режиссера, с Курвой в тексте во всяком случае.

– А чего не в офис?

Алевтина многому научилась за месяцы нашего… взаимодействия. Словарный запас тщательно подобран.

– Сама логика наших отношений, товарищ шериф, не позволяет доверять их какому‑то там помощнику. Он недостаточно квалифицирован, а дело сложное. Принимай, принимай, не тяни резину, все по закону.

В каждом поселке, в каждом поселении всегда найдется подобный тип, страдающий от злых козней. Так было в Нижнерыбном и Россохе, Обойме и Верхнем Волоке. Да и на моем участке в Жиганске имелись две такие особы. Думал, что на Земле‑5 сей компоненты удастся избежать, но не тут‑то было: и тут полный комплект. И всю свою разрушительную энергию они направляют на меня. Дальше – какой характер у мента, насколько сильна внутренняя броня. Знавал таких, что из органов увольнялись, не выдержав нагрузки от действий подобных баб.

Я тяжко присел на стул, попросил у Вики воды. Дежурная спешно подняла голову, как бы искренне удивляясь, откуда тут эта… взялась. Типа не видит и не слышит. К вечеру на Доске Приколов будет висеть новый листок.

– Давай, что ли, свою бумагу, посмотрю, гражданка Курва. – Никогда не отказывай себе в мелких удовольствиях.

Алевтина мысленно зашипела, но вытерпела, ей это даже приятно: заводит. Потому и фамилию упорно не меняет, – и кто с этой звездой будет жить? Мамаша была такая же, Алевтина как‑то сама мне хвасталась: вся в вечных разводах, неплаченых алиментах и обгаженных детях.

– А это теперь твоя бумага, Петр Игнатьевич, – не упустила момента стерва, поудобней устраиваясь в ступе.

Так, что ты тут накалякала… Вот, несчастный Семен опять оказался в негодяях. Она вспомнила, что когда тот в страшный час разлуки сломя голову убегал из кошмарной избенки навсегда, то прихватил куртку кожаную мужскую коричневую, купленную, между прочим, на кровные курвинские деньги. А это есть воровство, караемое уголовно.

– Он же скажет, что это был подарок, Алевтина, – опять дежурно.

– Все мужики брешут! Всегда, – радостно просветила меня заявительница. – У них одно на уме – лишь бы ноги нам, девушкам, раздвинуть.

Брр… Хорошо, что я даже представлять не стал, сила воли.

– Добро, взял, номер проставлю, зайдешь, узнаешь. С Семеном поговорю.

– Может, его сразу посадить? – облизнулась Курва. – К уголовнику этому, на уголь?

– Тебя не забудут спросить, как правосудию поступать. В том числе и с клеветниками. Укараулю я тебя, Курва, брошу все дела – и укараулю.

– Опять посадишь бедную девушку в темницу? Ай‑ай‑ай… А еще золотую звезду нацепил! – Аля показала пальцем без признаков маникюра мне на грудь. – Я к Сотникову сейчас пойду, жалобу на тебя напишу. И в Женком.

Один раз я ее уже сажал на трое суток, за неуважение к представителю власти, – помогло на два месяца.

Кто у меня только не сидел на коротком сроке. Недавно Гоблина закрыл на трое суток после памятной драки в берлинском клубе «U‑Bahn», где он уронил двух бойцов из Патруля. Берлинцы были в восторге, стулья растащили, площадку расчистили для драки, даже ставки успели сделать. Гоблин первого снес сразу, хайкиком, а второго чуть позже, проносным боковым по краю челюсти, – тот сознание и потерял. Пострадавшие от заявления отказались, Бранко тоже не выступил, но Мишу нужно было немного воспитать. И я воспитал – решил, пусть на шконке молодость вспомнит, феню освежит. Еще и штраф сталкеры платили, в складчину.

Но никогда я не чувствовал такой радости от закрытия пациента, как в случае с Алевтиной, даже после поимки Цимбалова, который хладнокровно убил сначала одного, а потом еще двух человек, в том числе старуху и ребенка, – из‑за денег, будь они и тут прокляты. С ним было просто: скоренько приговорили, вышла группа добровольцев, выстроились они и охотно шлепнули гада у стены Замка. А вот с такой как быть?

– Сказал же, что взял. Все, иди по своим делам.

Однако сутяжница уходить не собиралась.

– А у меня еще одно заявление имеется, так что тикать не торопися! – Глаза блестели.

Это уже что‑то новенькое – надо же, свежим ветром с курвятника подуло. Твою беду, ранний день, а я уже устал – все они, интроверты. Однако гражданское это дело, уголовное, и есть ли оно вообще – не суть важно, тут все идет через меня, только шериф имеет право вести следственные действия и определять суть дела, вплоть до передачи в суд.

В общем, общения с Курвой мне не избежать.

– Нарушение авторских прав! – гордо изрекла она.

Я выдохнул, посмотрел заинтересованно.

– Че‑эго? – Есть в этом дне своя новизна, есть. Признаю.

– Завклубша слепила частушки, в которых был нагло использован мой личный куплет, собственнотворчески сочиненный, в муках, – страдальчески сообщила заявительница. – Теперь их исполняют в «Гаване», через что владелица извлекает крупные прибыля, а делиться не хочет.

Фу‑ты… отпустило, от сердца отлегло! Тут мы быстро разберемся.

– Алевтина, а ты доказать можешь, что куплет именно твой?

– Да все ж знают! – возмутилась Алевтина моему сомнению.

– Знать‑то, может, они и знают, но ровно до момента начала расследования, – грустно констатировал я. – Ты девка опытная, должна понимать: как только начну расспрашивать, так сразу и открестятся, скажут, что понятия не имеют о твоем авторстве. Устал от тебя народ, Аля, устал.

Редко я вижу, как Курва задумывается, – обычно она тренируется заранее, вопрос готовит скрупулезно. Поторопилась тут, вот и погрустнела.

Нормальная работница, кстати, оператор свекольного мини‑заводика и еще кто‑то там по сезону. Специалист, на работе не кочевряжится, не отлынивает, никаких претензий у руководства. А после работы… сносит крышу. И ни одной подруги.

– Так что заявление свое можешь и не доставать, пока документальных подтверждений не предоставишь: дело явно гражданское – тебе и доказывать.

В «Гавану» я не пошел. Может, это проклятые частушки отвернули меня с намеченного курса? Таверна «Две стрелы» в плане спокойного уединения даже предпочтительней, да и кофе здесь не хуже сварят. А серьезное меню позволит еще и подкрепиться.

В зале было тихо, до обеда еще есть время, народ не набежал. Максим, хозяин «Двух стрел», а заодно фанатичный поклонник блочного лука и организатор стрелковой секции, вышел сам – персонал вызвал, заметив меня.

– Редко заходите, уважаемый Петр Игнатьевич, в «Гавану» чаще, – ревниво заметил Максим, подсаживаясь рядом.

– Да я все больше в общественной питаюсь. Нельзя мне к тебе часто заходить, Макс, ты человек добрый, тарелку побольше подставишь, борща со дна зачерпнешь. Раз‑два, и люди коситься начнут – мол, глядите, шерифа прикармливают.

– Ну и пусть косятся, – не испугался хозяин таверны. – Что есть будете?

Я кофе хотел, не убежавшего. Потом подумал о легком перекусе. Но запахи с кухни заставляли пересмотреть программу: тут кто угодно сломается. А неподалеку от входа на широком столе стоит огромный поднос с маленькими булочками, свежими, румяными. Сверху чесночком присыпаны.

– Что предложишь? Еще не обед вроде.

– Борщ в меню неплохой, уха крепкая, но прозрачная, в меру жирненькая, ну и солянка грибная, вчерашняя, уже терпкая, настоялась до кондиции.

«Вот тебе и бутербродики под кофе», – подумал я, сглатывая слюну.

– Давай солянку. – Я к борщам спокоен, детство без них прошло, а уху надо самому «ловить».

– Второе?

– Второго не надо, не встану.

Максим жестом подозвал официанта, коротко распорядился и опять повернулся ко мне:

– Петр Игнатьевич…

– Что, вопрос есть? – Почти всегда есть вопрос, если такой взгляд.

– Небольшой. Даже не знаю, как претензию обозначить… Да и не претензия это.

– Давай, давай, раз уж я тут.

– Пацанва повадилась забегать, понимаешь. Похватают с подноса булки – и деру. Ничего страшного, в общем‑то, – неуверенно начал он. – Не убирать же мне поднос: и красиво, да и посетителям удобно, бери сколько хочешь. Тут ведь дело в другом…

Это нехорошо, товарищи.

Тут дело действительно в другом. Начнут с булочек детишки, а привыкнут быстро. Плохое начало, тем более если это уже система.

– К Хромову мне обращаться по такой мелочи не хочется, как и ссориться из‑за детей с посадскими. В принципе убытки на копейку. Что посоветуете?

– Хорошо, что ты сказал. Я разберусь, дело не в копейках… Ладно, принял. Говорю же, что часто к тебе заходить нельзя, – пошутил я, но Макс расстроился.

А вот тут я помочь не могу.

 

Перед двухэтажным зданием размером с диспетчерскую Аэропорта, из которой меня вытурили, стоял серо‑серебристый джип «Тойота‑Ками» – с недавних пор это основная машина полицейской службы. На борту – большая золотая звезда, мелко надпись «шериф» на русском и «POLICIA» для первоначальной дружбы народов, потому перепишу по‑нашенски. Над зданием красуется флаг Союза, на крыше джипа обязательная мигалка с мегафонами.

В маленьком новом офисе шерифа, что пока замыкает главную улицу Посада, было тихо и спокойно, как чаще всего и бывает. Мой помощник сидел за своим столом, где, старательно сопя, составлял очередную оперативную сводку. Эти нудные сводки – единственный, по сути, документальный след нашей правоохранительной деятельности, выходящий наверх. Сотников их регулярно видит у себя на столешнице, особо не изучая, – так, косым разрезом, ему нужна лишь общая картина, тенденции, тренды, как сейчас говорят. Иногда такое верхоглядство меня бесит: я один варюсь в этой каше. Потом успокаиваюсь: да и правильно, зачем оно всем остальным, у них свои дела, свои задачи, свои бесы и курвы. Свои представления о происходящем вокруг.

Поздоровавшись с Витей Минкиным, я пошел к себе, на второй этаж.

– Игнатич, а че, с рыбалкой не вышло? – бросил он мне в спину.

– Да есть шанс, сейчас прикину… А Дима где?

– На Кордон покатил, по своим делам.

«Урал» с коляской у нас в патрулировании. Второй помощник, Дмитрий Потехин, по своей гражданской работе развозит по поселкам мелкую «текучку», медицинскую, техническую и прочую, заодно и патрулирует. Показывает людям, что служба шерифа всегда рядом, бдит, баловаться не надо. И за рулем пить не надо, и стрелять где попало, излишествам нехорошим предаваться.

Когда шло строительство, Ковтонюк предложил мне сделать тут же и личное жилье – отказался. Надо быть совсем ненормальным, чтобы и после работы дышать казенным воздухом полицейского участка. Или управления, если вам угодно. Я же пока держусь, рассудок в норме. Вите с Димой хорошо, живут себе в Посаде, в самом центре, в двух шагах от офиса – отсюда, как правило, и выезжают на происшествия, со мной или без меня, полномочия у них есть, серебряные звезды‑жетоны помшеров знают все.

В кабинете я сел за стол, откинулся, машинально посмотрел бумаги, перекинув пару папок, глянул в окно на тихую улицу. Ага… тихую. Многие удивятся, узнав, что Посад формально – самое неспокойное место анклава, так сводки и говорят. В станице тоже происшествия случаются, но там атаман быстро мозги вправляет, редко езжу. В маленьких поселках все ровно, а на Кордоне вообще ни одного случая. В Берлине бывает, но реже, чем тут, центр есть центр, в Посаде магазин, лавка и клуб Замка, две коммерческие точки общепита, вечернее гульбище – Бродвей. Вот вечерами все и случается.

Еще в Белой Церкви бывает легкий криминал или административка после футбольных матчей, но мы там всегда дежурим. «Надо ехать, – уже как‑то лениво подумалось, – все собрано, готово». А кресло какое удобное… да… все как‑то стало расплываться, прятаться в туман. Эха, чуть не уснул! Вот тебе и соляночка, разморило‑то как, хорошо, что встрепенулся. Прислушался: внизу помощник с кем‑то громко говорит по рации, часто приговаривая «понял‑понял». О чем он? Я потянулся.

– Петр Игнатьевич!

С меня словно простыню сдернули.

– Петр Игнатьевич!

Да что такое…

– Че ж ты так орешь, что там случилось? – крикнул и я, неловко вываливаясь из‑за стола. Осторожней бы нужно, медленней – организм все‑таки успел провалиться в сон, свалюсь с лестницы кубарем.

– Происшествие! В Медовом!

Накаркал: вышло почти кубарем.

– Кто, что! Докладывай!

Сбиваясь, Минкин быстро прочитал запись в журнале:

– Заложники! Коротко: двое братьев, Галеевы, из новых потеряшек, захватили в чужом доме женщину с двумя детьми, стреляют, никого не подпускают. Закир Албасов пытается с ними договориться, уже собрал мужиков с ружьями. Я сразу передал им, чтобы отскочили на безопасное и не лезли ни при каких. Димка туда уже мчится, но будет поздно, он пока далеко. «Контур» в курсе, время в журнале проставил, я к машине!

С этими словами Виктор захлопнул журнал и, на ходу затягивая ремень с кобурой, ловко подхватил своего «колчака», выскочил на улицу. Тощий, жилистый, резкий.

Что было бы, если бы я уехал…

Сердце болезненно сжалось от острой боли. На улице тихо затарахтел прогревающийся двигатель. Так, дверь на замок, погнали!

– Накати, Витек, – скомандовал я, падая на сиденье. Проверил, карабин на месте, «помпа» на потолке. Не грохнется? Один раз сорвалась на повороте.

– Не сомневайтесь, ща прижмем!

Наверху завыла сирена, «камушка» стрелой полетела по грунтовке.

Пш‑шш…

– «Демон» вызывает «Маккену»!

– В канале шериф.

– Петя, справляешься пока? – быстро спросил Демченко.

– Мы только на трассу выехали.

– Щас побежим в гараж, машину выгоним, скоро будем догонять, вчетвером!

– Понял тебя.

Пш‑шш…

– Может, подождешь, а?

– Девушки ждут, Сергей, как Гоблин говорит. Ладно, давай, до связи.

Мангруппа орудует на Пакистанке, патрули все в разъездах, на окраинах.

Сталкеры же действительно могут помочь, особенно Монгол с его точной стрельбой. Ладно, посмотрим на месте, что там за ситуация в реальности, мне бы вообще стрельба не нужна. Вашу Машу, господа Смотрящие, ну и кадры вы нам начали подкидывать! Что это, новое испытание? Какая польза от того для вашей Селекции! И ведь проверяли же, тестировали. Что не жилось баранам, в Медовом все есть: работа, условия, люди хорошие. Так, оба не семейные, это точно помню, работают вроде плотниками, в сводках ни разу не были, на карандаш не брал. Чего башни повело? Неужели спецконтингент все‑таки?

Лишь бы медовеи стрелять не начали: там же дети. А мужики поселковые точно в ярости, могут наломать дров.

Минкин, как и обещал, гнал джип вовсю, притормозив один раз, прямо перед бродом через Звонкую: тут резкий поворот и сразу подъем, уже не одна авария случалась. Дальше дорога была без проблем, хоть гонки устраивай. Мы и устроили.

На подъезде к Медовому возле КПП стоял напуганный часовой. Один.

– Шериф, пост бросить не могу! – заорал мужик.

Армейцы не так давно отсюда ушли – теперь охрана участка на Албасове, он дежурство устанавливает.

– Вот и не бросай, спрячься там и не высовывайся. Где они, быстро!

– Третий дом с левой стороны. Ну, суки…

– Спокойно, здесь будь. Подробности есть?

– По обкурке они творят, доигрались. А соседи молчали.

Вот как. Я кулаки сжал… до хруста пальцев.

Только поехали по проселку, как опять зашипела рация:

– Шериф, осторожно подъезжай!

Это Закир. Ну, Албасов… Молчали соседи. А ты что, не знал, тебе почему не сказали, а?

– Они меня ждут, Закир. Отбой всем вам, не лезьте, держи своих.

Минкин уже готовился на развороте выскочить на небольшой пятачок поселковой площади.

– Так, высаживаешь меня, Витя, – и сразу свали в сторону, сам за машину и смотри по обстоятельствам, на связи будем. Никого не подпускай!

– Понял.

«Колчак» у него с оптикой, но стреляет Витек без наград, так что… Выскочил я быстро, выпрямился, отряхнулся.

Один стою, как перст.

ТТ в кобуре за спиной, лишь мегафон в руке. Медовая словно вымерла, никого не видно. Впрочем, сейчас сюда куча злых глаз и мушек нацелена, из бывшей двухэтажной «ментовки», в частности.

Я оглянулся. Два стекла в здании разбиты, понятно, войнушка уже была.

Пш‑шш…

– Игнатич, короче, пока все целы, стреляли с обеих сторон, но никого не задели, – сообщил мне Минкин. – Всех блокирую, сам готов.

– Хорошо. Витя, скажи Албасову, чтобы машину приготовил, заправил, проверил.

– Пш‑шш… Понял, сделаю.

Ладно, чего тут тянуть, это моя работа. Такие дела лучше делать как можно быстрей, пока они очередную дозу не дунули, – потом не разгребешь без трупов.

– Здесь шериф! – заорал я через мегафон жестяным голосом. – Готов к переговорам! Никто не будет стрелять!

В темноте одного из окон избы мелькнуло бледное лицо.

– А, Уксус! Че долго ехал, мусорок? Разленился ты!

– Давайте по делу, будем работать.

– Давай, но не виляй ничем, ты на мушке, придурок!

– Я подхожу!

– Дуй в сени! И без балды, не хитри, шериф, всех положим, и тебя первого!

Наклонившись, я достал ТТ из кобуры и положил пистолет на землю: нечего им еще один ствол вручать. Выпрямился, колени чуть дрожат. Что ж мне так страшно‑то сегодня, а? Не из‑за рыбалки ли несостоявшейся? Нет, наверное, это мечтания повлияли. Как мне старосты невесту найдут на зависть. Расклеился, дурачина…

Быстро надо, быстро, скоро сталкеры примчатся, и их хрен остановишь, будут брать. А мне тут сейчас никто не нужен, наркотня – это особое, таких и пулей‑то порой не просто взять. Я заранее закрыл один глаз – пусть остынет, – Федя Потапов недавно научил этому способу эффективно входить в темноту, так и пошел, словно пират в трюм на абордаже. Со скрипом открылась тяжелая дверь в сумрак. Метод помог, глаз открыл – обстановку вижу сразу.

В сенях стоял типичный обкурок, весь нервный, дерганый, лицо злое, глаза бешеные. В руках «ремингтон». Похоже, и кололись: на травке так не возбуждаются.

– Ринат? – спросил я по памяти.

– Смотри‑ка, помнит меня, сука! – обрадованно крикнул Галеев‑старший в комнату. – Повернись в танце, мусор.

Я повернулся, показав ему пустую кобуру.

– Знач, так, Уксус, два раза повторять не буду, не тот я человек, торговаться тоже. Машину нам давай заправленную, и мы валим. Чтобы не преследовали, одного уродца берем с собой. Видишь, как просто! – ощерился захватчик.

Нет, ну как же я их раньше не раскусил?

Прокол, шериф, прокол… Слишком тихо сидели, даже в Посаде не появлялись. А зачем им появляться на людях, им и тут хорошо было. Ну, Албасов, спрошу я с тебя. Если живым останусь.

– Че коленки‑то трясутся! Ха‑ха! Не мандражируй, мент, правильно себя поведешь – не трону.

Не тронет он. Мразь…

– Так страшно же, живой человек, а вы парни крутые, серьезные, – просто сказал я, разводя руки в стороны. – Машину уже готовят, сейчас выкатят на площадь. Только вот…

– Никаких условий! – заорал обкурок. – Порежем всех!

Я наконец выдохнул, да и присел на корточки, действительно, коленки ходят ходуном, аж стоять тяжело. Еще вздохнул, чуть успокоился.

– Ты че?

– Условие будет, Ринат. Всего одно, это по‑честному, ты же в понятиях живешь.

В каких, на хрен, понятиях, гопота босотная. Но польстить надо. Быстрей, быстрей, пока братья не чухнулись по раздумию!

– Всех оставляешь, никого не берешь. Иначе вам не уйти, Ринат. Я‑то вас отпущу со всей охотой, я же все понимаю, вы тут без вины, довели руководители и соседи тупые, позже разберусь с ними. Но вот сталкеры… эти не отвяжутся, ты ведь про Гоблина слышал, достанет по‑любому… Оно вам надо, Ринат?

Обкурок сморщился, стараясь собрать новые мысли в решение.

– Ты где там, братан! – хрипло рявкнули из комнаты. – Давай быстрей три, я уже «трубу» собрал!

– Хорошо, – наконец решился бандит. – Только машина будет твоей, ментовской, ее и заберем. Там у вас и карабины есть, и рация. Ты хотел дураков найти? Ха‑ха! А мы хитрые!

– Добро, – быстро согласился я. – Делаем так, как договорились, даю команду.

– Ступай.

Выпав из сеней на белый свет, я сразу в мегафон отдал Вите команду – подгонять машину, а остальным – не стрелять. Через минуту наш серебристый джип рокотал двигателем возле дверей. А пустая белая «шестерка», которую медовеи подогнали по первому варианту, подальше стоит, у главного здания.

– Выходите, ребята, тачка ждет. Заложников давайте перед собой: мы видим, что они целые, – и расходимся краями, никто не умирает. Езжайте с Богом, я без обид.

Вся рубашка мокрая, липкая. Останусь целым – отходняк будет капитальным.

Из двери показалась серая от пережитого ужаса пожилая женщина с двумя онемевшими детьми детсадовского возраста, которых она вела за руки. Я кивнул ей в сторону, она сразу поняла, спотыкаясь, побежала за угол. Еще чуть‑чуть, и меня свалит. Ствол «помпы» смотрел прямо в живот. А карабин‑то мой действительно стоит в салоне, на защелке.

– Все, садитесь.

– Ништяк. Живи пока, Уксусников… И моли своего бога!

Ба‑бах! Ба‑бах!

– Ха‑ха! Гони!

Два выстрела влепили, сучки, по колесам «шестерки», этого следовало ожидать: на очевидное ума у обкурков хватило. Двигатель взревел, машина дернулась, вильнула – ездуны экстренно привыкали к правому рулю и коробке‑автомату, медленно поползла по проселку, два ствола в форточках.

Люди от здания кинулись к дому – искать заложников, Албасов мчался первым.

– За мной, бегом! – крикнул я помощнику и наперерез помчался следом, на КПП, сразу же споткнувшись: плохо организм работает.

Ба‑бах! Ба‑бах!

Когда мы туда подбежали, наша штатная единица автотехники только что медленно прокатила мимо и начала удаляться в сторону Дровянки.

– Пулемет где? – заорал я на ошалевшего мужика, вылезающего из‑за порванных крупной дробью мешков с песком. Он ткнул дрожащим пальцем.

Шерифская звезда сияла золотом на удаляющемся пластиковом чехле запаски, хорошо целиться.

– Машину же жалка‑а! – заорал караульщик.

– Брысь!

Ба‑бах!

Это Витек из «колчака» с а  дит, по родной своей «камушке». А ты чего медлишь, шериф?

Дугу‑дугу‑дум!

Пулемет затрясся, прошивая точками попаданий блестящий лаком кузов. Джип накренился, чуть протянул дальше, съехал на обочину и свалился в кювет.

Ба‑бах!

– Пусть там сидят, если живые, – громким шепотом пояснил Витек.

Позади зарычал дизельный двигатель тяжелого джипа: «хайлюкс» сталкеров подлетел к КПП, парни мгновенно ссыпались на землю. Демченко сразу же сменил меня у пулемета. Я сел в стороне.

– Все целы? – прокричал Кастет, сверкая веселыми глазами.

– Живы пока…

– Где они, Петя? – нехорошо спросил Гоблин, присаживаясь на корточки рядом.

Я только вяло махнул рукой – ух, как начинает колотить. Со стороны поселка бежали люди.

– Ясно, в канаве, ща завинтим чертей, если еще дышат, вражины. – Мишка полез в нагрудный карман и достал плоскую блестящую фляжку. – Глотни‑ка вот коньячка на полфляги, Петр Игнатьевич, самое время, нужно… Сам себя‑то на кичу не посадишь, да и не за рулем ты.

– Машину починим, – успокоил Витьку Кастет. – Неделя работы.

– Ну что, пошли по бокам, – спокойно предложил Демченко и встал из‑за бруствера, сразу скатываясь налево.

– Пошли, возьмем козлятину, – ответил Монгол, и они как‑то мгновенно исчезли.

Нарастал шум голосов, ругань, крики – это Минкин не пускает поселковых ближе, вот же энергии в человеке… Хороший он мент.

– Берите, ребята, берите, – прошептал я, чувствуя, как противный теплый коньяк уже вытесняет из головы стрессовый удар.

Все, завтра же еду на рыбалку, пусть хоть метеорит тут упадет, а после отдыха сразу пойду по старостам. За заветным.

Укатало меня что‑то.

 

Глава 5

ЭТО МЫ УДАЧНО ЗАШЛИ…

 

Следопыт с позывным «Кастет», или Необыкновенные приключения на берегах Сены

 

«Главная» дорога от Нового Каира, я говорю про настоящую, основную длинную магистраль, идет на север, через Преторию.

Но этого нам мало. Так как последняя с Союзом до сих пор в контре, то узнать, что там есть выше по карте, ни египтяне, ни мы до поры не можем: типичный рядовой пленник‑зуав недалек, колхозен и ничего про «жизнь вовне» не знает. А вот западный огрызок грунтовой стежки‑дорожки чуть не доходит до Сены в ее верхнем течении, резко обрывается в семи километрах перед рекой. Сработал давно набивший оскомину идиотизм Главного Компьютера Смотрящих, низкий уровень ихнего программиста: на фига бы такие фокусы специально творить?

Мы с Мишкой, собственно, и направились на ту сторону реки, можно сказать, на самый Дальний Запад, такой вот интересный плановый рейд – столько раз замышляли и только сейчас время выкроили, совершаем, блин, бросок на северо‑запад.

Сами египтяне на удивление нелюбопытны – у них метод определения границ познания очень прост: раз куда‑то нельзя доехать на квадре, значит, не очень‑то оно и надо (еще бы, пешком чапать!), а лучше вообще не соваться.