Он жил интригами и умер от интриг

 

Плачьте, о вы, производители рубашек на Джермин‑стрит, портные Cool Britannia[63] и другие творцы человеческих удовольствий. В Ministry of Sound[64] педики в маечках рыдают над пивом «Пилзнер».

В деликатесных магазинах на улице Элгин Кресент опилки промокли от слез. Месяцами, годами Карла Пауэлл будет теперь в трауре, вся в черном. Ибо Мэнди[65] мертв, умер, не достигнув расцвета лет![66]

Да, уже слышны сдавленные всхлипы и рыданья, даже среди левых, которые еще недавно требовали его напомаженного скальпа. «Такой благородный», «Такой достопочтенный», «Упал на собственный меч», «Хороший конец – не то что другие!».

В слабоосвещенных питейных заведениях Сохо, которые часто посещал Мэнди со своими друзьями, его деяния будут сравнивать поступком капитана Оутса, который выполз из палатки в метель, чтобы не быть обузой для своих товарищей. Напрашивается сцена в стиле прерафаэлитов – «самопожертвование Мэнди».

На одном телефоне Блэр, изможденный, в смятении, умоляющий, и на другом – Мэнделсон, непоколебимый, решительный, его выпуклые надбровья искажены странным лучом света. Блэр: «Питер, передумай, умоляю тебя!» Мэнделсон: «Я принял решение. Я должен уйти ради блага партии», и так далее.

Так Мэнди хотел бы представить события последних 24 часов. Увы, они не соответствуют фактам. На этот раз, во вторник, Питер Мэнделсон говорил: «Я никаких ошибок не совершал» и «Я не уйду». Он писал вычурные, самооправдательные письма Элизабет Филкин, парламентскому уполномоченному по кодексу поведения, и все о займе, который тайным образом организовал ему Джефф[67] через Midland‑Bank по особым ставкам. Правительство уведомляло, что за такое «не вешают», и некоторые из нас настолько оболванены, что верят политтехнологам.

Предполагалось, что он с Блэром будет стоять плечом к плечу, но тут надо пояснить, что, когда вчера я писал, что Робинсон уйдет, а Мэнделсон «выживет», это было, гм, правильно в чисто биологическом смысле, как у Глории Гейнор.

Теперь ясно, что Мэнделсон висит на волоске, а Тони, который вдруг дистанцировался во всех отношениях, наблюдает за событиями в Чекерсе. И что он просматривает? Данную статью или подобные ей. В итоге именно освещение событий во вчерашних газетах – многочисленные пути расследований, конца которым не было видно, – убедило Али Кэмпбелла, что Мэнди должен уйти.

Он жил интригами. И умер от интриг. Не верьте ни на секунду, что это своего рода хитрая «тактическая» отставка, reculer pour mieux sauter («отступить, чтобы лучше прыгнуть»), призванная вызвать сострадание и ускорить его возвращение. Питер Мэнделсон будет вечно носить эпитет «опозоренный», как и «опозоренный Сесил Паркинсон[68]». Вот что такое отставка. Это признание вины.

Мэнделсон не ушел в отставку из‑за дезинформации в прессе и вызванных этим неприятностей для премьер‑министра. Его выперли, потому что: a) без ответа остались вопросы относительно его заявления об ипотеке в Britannia; б) похоже, он нарушил букву и дух кодекса поведения; в) он окончательно скомпроментировал себя как главный распорядитель, ответственный за деловую и финансовую честность своей страны. Так как один из главных объектов расследований в его министерстве выдал ему ссуду в £373 000 по такой выгодной ставке, что Мэнделсон фактически получил £10 000 в подарок.

Это почти невероятное недомыслие, что тори должны глазеть с видом изумленной радости, как в фильмах о войне, как бомба удивительным образом попадает по дымовой трубе точно в укрепленный нервный центр врага. Мэнделсон был неотъемлемой частью новых лейбористов во всем: как в хорошем – а хорошего было много, если взять за меру отсчета старых лейбористов, – так и в плохом.

И в той мере, в какой партия сдвинулась вправо и отказалась от враждебности к предпринимательству, он заслуживает доверия. Правда, он успешно ставил перед бизнесом разные «административные рогатки», вводил евронормативы по времени работы и так далее. И все же нельзя не признать его популярности у Конфедерации британских производителей, и, по их представлениям, он хорошо начал.

А в той мере, в какой новые лейбористы склонны к показухе и мишуре, Мэнделсон должен разделить вину. Если кто‑то и несет ответственность за триумф стиля над содержанием, так это он. Он – гений рекламы, и он понимал, что можно взять красную розу, добавить сверкающие зубы, дрожащую губу, пустой набор слов о «Третьем пути» и сделать вид, что это нечто новое и прекрасное.

Теперь, когда Мэнди ушел, опасность для Тони Блэра заключается в том, что помада, лак, внешний лоск начинают исчезать… а за внешним лоском? Что мы увидим? Лишь кучку политиканов‑карьеристов: мужчин и женщин, движимых не лучшими – и не худшими – побудительными мотивами: жаждой власти и ее атрибутов, желанием снискать расположения медийных магнатов и очаровательных девушек, покусывающих за ушко. Не так уж сильно все это отличается от прошлых лет партии тори.

Мэнделсон был человеком, чья изобретательность в работе с имиджем и миссией сделали немало, чтобы партия казалась особенной. Теперь же новые лейбористы выглядят менее необычными, а бессодержательность их лидера – менее защищенной. У него была еще одна жизненно важная функция. Я не имею в виду «Купол тысячелетия», хотя, между прочим, можно задаться вопросом: кто теперь будет высказываться в защиту этого уродливого гриба‑дождевика? (Ответ – обаяшка Крис Смит[69].)

У кого хватит смелости обманом объединить всех в этом проекте, как, я уверен, это сделал бы Мэнделсон? Я Озимэнделсон[70], король пиара; посмотрите на мои работы, вы, сильные мира сего, и вы, отчаявшиеся. И все же важнее его функции как главного Куполократа было то, что именно он наконец достиг урегулирования между британцами и Европейским союзом.

Мэнделсон не делал секрета из своего желания превзойти своего деда Герберта Моррисона и стать министром иностранных дел. То, что у Робина Кука был такой отвратительный год, можно отчасти приписать тому, что Мэнделсон буквально дышал ему в затылок. Мэнделсон – ключевой игрок в организации «Европейское движение». Он тот, кому Блэр исключительно доверял в вопросе, когда и как Британии переходить на единую валюту. Теперь он будет доверять мнению Мэнделсона? Почему кто‑то из нас должен доверять его мнению?

Это несчастье, которое по классической традиции следует за злом, причиненным раньше другому человеку. Мы вряд ли когда‑либо узнаем, каким образом эта история достигла ушей Пола Раутледжа, журналиста и сторонника Гордона Брауна. Но мне интересно, может ли она вообще не иметь никакой связи с чувством обиды, которое все еще осталось у Гордона после того, как Питер поддержал Тони, а не его в борьбе за лидерство в 1991 году.

В самых истоках нового лейборизма лежат кровопускание и вероломство: и вот теперь их тлетворное влияние принесло свою первую и самую наглядную жертву. Можно не сомневаться, Мэнделсон отомстит. Трагический цикл нового лейборизма запущен.

 

24 декабря 1998 г., The Daily Telegraph

 

Все еще пытаясь определить, что такое новый лейборизм, люди, приближенные к Гордону Брауну, завели разговор о подражании Америке. Но готовы ли они делать то, что это подразумевает?

 

Американская революция

 

Любопытным последствием окончания холодной войны стало изменение отношения в рядах левых к Америке. Теперь, когда мы больше не зависим от Соединенных Штатов, нас не надо защищать, не надо противопоставлять свободу тирании в Восточной Европе, – левые, кажется, уже не испытывают отвращения к Дяде Сэму. Если верить сообщениям, то и Гордон Браун, и Тони Блэр покорены книгой колумниста газеты The Guardian Джонатана Фридленда «Устроим революцию у себя» (Bring Home the Revolution). Многим мыслям г‑на Фридленда вторил г‑н Блэр в яростной критике сил консерватизма в прошлом месяце.

Если коротко, тезис Фридленда гласит: «Америка – прекрасная страна по двум причинам. Американцев просто распирает от предприимчивости и энергии. Они обладают реальным ощущением, что они – Народ, и отвечают за собственную демократию, ни перед кем не ломят шапку и считают президента Соединенных Штатов своим слугой, а не хозяином». Было бы чудесно, говорит Фридленд, сумей мы перенести в Великобританию такой дух бесклассовости и практической смекалки. В качестве решения он предлагает не забывать, что именно британские мыслители инспирировали американскую революцию и конец власти Георга III над североамериканскими колониями. Давайте устроим революцию у себя, призывает он, и первым делом, конечно, избавимся от монархии.

Упраздните королеву, говорит он, и сразу же с плеч британцев свалится громадный груз символов. Волшебным образом испарится огромная невидимая классовая машина, и на свет появится новая нация: нецеремонная, непочтительная, динамичная, рождающая новые идеи сетевых стартапов. Хотя г‑н Блэр и г‑н Браун проявили осторожность и не повторили мысль Фридленда о монархии, они – горячие сторонники основополагающего тезиса: нам необходима новая идея «британскости», отбрасывающая тиранию родовых символов в пользу «новой нации» равных граждан, каждый из которых яростно протискивается вперед в лучших американских традициях.

Теперь можно было бы поспорить с аргументацией Фридленда и ответить, что королева держится на безоговорочной любви большинства, что любая замена – как недавно показали австралийцы – почти наверняка будет еще хуже в том смысле, что он или она будут явно продуктом партийной политики и в любом случае наличие или отсутствие института монархии (или даже потомственного пэрства) не влияет – ни хорошо, ни плохо – на дух предпринимательства или демократии в этой стране. Но это было бы слишком любезно по отношению к господам Фридленду, Брауну, Блэру и их нелепой ошибке.

Не надо быть новым Токвилем[71], чтобы понять, что удивительные экономические успехи Америки имеют мало общего (или вообще ничего) с избавлением от короля в 1776 году и со всем, что связано с американским подходом к бизнесу: с культом успеха и с их способностью выходить сухими из воды. Почему американский бизнес так процветает и почему Америка так легко создает новые рабочие места? Потому что прежде всего совокупное налогообложение в Америке составляет около 32 % ВВП, тогда как в этой стране оно немного выше 40 %. И потому, что условия найма не такие обременительные, как в Британии. Пожалуйста, давайте устроим у себя революцию, если это означает снижение налогов на 20 % и создание истинно американских условий для предпринимательства. Если Гордон Браун говорит это серьезно, то он предположительно остановит поразительный рост налогообложения при лейбористах, самый быстрый сейчас среди европейских стран. И что касается импорта любви американцев к демократии, мы говорим «ура!», и момент для этого самый подходящий.

Безусловно, пусть будут выборы на все должности, начиная с муниципального собаколова, как предлагает г‑н Фридленд, и пусть британцы вновь обретут ощущение, что Мы – Народ и действительно управляем нашей страной. Поразительная черта американской демократии заключается в том, что американцы не потерпят подчинения их суверенной воли международным организациям. Соединенные Штаты, как правило, игнорируют постановления различных секций Всемирной торговой организации. Какая страна против учреждения надгосударственного Суда по правам человека в Гааге? Не Китай, не Индонезия, а Соединенные Штаты. Не надо заходить так далеко, как некоторые американские политики, которые полагают, что ООН представляет собой недопустимое вмешательство. Но возможно, что‑то есть в американской любви к народному самоуправлению. Возможно, это одна из причин, почему г‑н Фридленд считает их демократию такой разумной: американцы все еще полагают, что политики, которых они избирают, управляют страной и оказывают влияние на их жизнь.

Так что давайте, Фридленд, давайте, Браун и Блэр. Устроим революцию в стране. Окажем честь англосаксонским принципам демократии, все еще действующим в Америке, и покончим с передачей суверенитета Европе. Если бы г‑н Фридленд и его сторонники среди лейбористов имели хоть малейшую интеллектуальную честность, они бы признали, что американская революция основывалась на одном основополагающем принципе, полностью несовместимом с евро и расширяющимся экономическим правлением Европы. Принцип называется «Нет налогам без представительства»[72].

 

13 ноября 1999 г., The Spectator

 

Как я уже отмечал в других изданиях, партию тори опять обвели вокруг пальца, и Уильям Хейг, который однажды станет канцлером казначейства, по крайней мере признал себя побежденным.