Куратор‑златодел и урок Амальгамы 3 страница

– Мила, твоя парадная форма! – ужаснулась Белка. – Эти пятна… Ты же не сможешь пойти в таком виде на Распределение!

– Э‑это я виноват, – убитым голосом пробормотал белобрысый, внезапно начав заикаться. – Н‑но я не х‑хотел, честное слово.

– Забудь, я видела, что тебя толкнули, – ответила Мила, удрученно разглядывая свою юбку. Белка была права, так идти нельзя – пятна на самом видном месте, их никак не спрячешь. Причем они мгновенно въелись в ткань, и даже верхний слой оттереть было невозможно, как ни старалась Мила, вытирая ткань руками. – Ерунда! Сейчас уберем! – сказала она решительно.

Взявшись за подол юбки, чтобы натянуть ткань, Мила направила на одно из пятен кулак с карбункулом в перстне и произнесла:

– Очистить!

Пятна никуда не делись. Мила, Ромка и Белка переглянулись между собой.

– Давай я попробую, – сказал Ромка и, направив на юбку Милы свой синий сапфир, произнес несколько заклинаний подряд:

– Очистить! Дефекацио! Катарсис!

Однако пятна по‑прежнему оставались.

– Что за… чертовщина? – недовольно насупился Ромка.

Казалось, что из‑за пятен на платье Милы он расстроился сильней, чем она сама, хотя, прекрасно зная Ромку, Мила полагала, что расстроился он по другой причине – у него слишком редко случались подобные неудачи. А вот с Милой нечто похожее уже было – когда она не могла удалить грязь с помоста Поллукса Лучезарного.

Поднимая голову, чтобы оглядеться вокруг, она уже, кажется, догадывалась, почему пятна не удаляются.

В нескольких шагах от них в компании своих однокурсников‑златоделов стоял Нил Лютов и ехидно ухмылялся. Убедившись, что она его заметила и обо всем догадалась, Лютов издевательски‑вежливо помахал ей рукой, будто бы в знак приветствия, и, кивнув друзьям, первый стал подниматься на холм.

– Вот гад! – яростно прошептала Мила и, оборачиваясь, увидела, как от ее слов белобрысый мальчишка весь съежился.

– Я не о тебе, – поспешила успокоить его Мила, недоумевая, почему парень так трясется от страха. Повернувшись к Ромке, она без слов кивнула в сторону удаляющейся компании во главе с Лютовым.

– Лютов? – догадался Ромка, проследив за ее взглядом.

Мила кивнула.

– Он, конечно, скотина, но хотела бы я знать, как он это делает. Какие он заклинания произносит?! Откуда он их только берет?!

– От Амальгамы, откуда же еще? – буркнул Ромка и, заметив, что белобрысый паренек все еще стоит рядом, спросил у него: – Тебя как зовут? Я тебя что‑то раньше не видел. Ты на каком факультете?

Белобрысый весь ссутулился, словно в ожидании хорошей взбучки, и, продолжая заикаться, ответил:

– М‑меня зовут Бледо. Я ни на каком факультете. Я еще Р‑р‑распределение не прошел.

Ребята удивленно окинули Бледо взглядами с ног до головы.

– Ты что‑то не похож на первокурсника, – с сомнением сказал Ромка.

Бледо отрицательно покачал головой.

– Я у‑учился раньше в другой школе, я б‑буду на третий поступать, а не на первый.

Мила вдруг прозрела.

– Подожди! А ты, случайно, не племянник Массимо Буффонади?

Бледо кивнул.

– Понятно… – пробормотала Мила, изучая забитого мальчишку, который ну никак не походил на племянника творца кошмаров, создателя ужасающих чудовищ и монстров, отца самых жутких и отвратительных творений. Кажется, так описывала Массимо Буффонади госпожа Мамми?

– Ладно, – добавила она, – ты лучше иди на Распределение, тебе нельзя опаздывать.

Бледо кивнул и, виновато покосившись на испачканную юбку Милы, поплелся на холм к воротам замка, где на травяного цвета транспаранте ярко‑красные буквы, как обычно, провозглашали: «С ДНЕМ ГРЯДУЩИХ СВЕРШЕНИЙ!»

– Ну вот, Белка, – ехидно подытожил Ромка, – ты прям ясновидящая у нас. Как в воду глядела – кому‑то действительно испачкали парадную форму мороженым. Причем совершенно случайно! Только вот почему‑то не в толпе.

Белка огорченно вздохнула.

– Ну, кто же знал…

– Вы тоже идите, а то опоздаете, – сказала друзьям Мила. – А я пойду в Львиный зев – переоденусь в другую форму. Думаю, никто и внимания не обратит, если я буду не при параде.

– Я с тобой схожу, за компанию, – улыбнулся Ромка, многозначительно разглядывая пятна на ее юбке. – Чтоб тебе не так обидно было.

– А я все‑таки пойду к замку, – озабоченно нахмурившись, сказала Белка. – Если меня не будет на Распределении, Фреди начнет волноваться.

На этом они разошлись в разные стороны: Белка побежала на вершину холма к воротам, а Мила с Ромкой быстрым шагом направились обратной дорогой – к Львиному зеву.

 

* * *

 

Спустя полчаса, когда Миле и Ромке удалось протиснуться сквозь толпу поближе к лестнице, где проходило Распределение Наследников, церемония уже подходила к концу. Возле Альбины, как и возле Ориона и Амальгамы, уже стояли небольшие группки ребят по восемь‑двенадцать человек. Без Дома оставались только двое: племянник синьора Буффонади, который, съежившись, словно от холода, в одиночестве стоял у подножья лестницы, и невысокий смуглый паренек на ее вершине, в этот самый момент зачарованно глядевший на человеческое лицо Зеркального Мудреца.

– Как храброму сердцу и ловким рукам найти применение нам? – поинтересовался невесть у кого Мудрец, с прищуром зеркальных глаз рассматривая мальчика. – Не может быть сложным ответ на вопрос, который по сути своей очень прост.

Зеркальное лицо исчезло, а вместо него в зеркале возник красный лев, издавший воинственный рык. Мила с Ромкой, переглянувшись, заулыбались. Видеть в зеркале красного льва всегда было очень приятно.

– Акинак Воин! – воскликнул тем временем сидящий за пианино профессор Лирохвост, нарядный и сияющий, как всегда в торжественных случаях, и, пробежавшись пальцами по клавишам, громко объявил: – Твой Дом – Львиный зев! Да послужит на славу твой львиный меч!

Счастливый Акинак спускался с лестницы под оглушительные аплодисменты меченосцев на поляне. Когда он подошел к Альбине, на лестницу неуверенно ступил последний новичок – племянник нового профессора Думгрота – Массимо Буффонади.

– Бледо Квит! – провозгласил профессор Лирохвост, и Бледо, услышав свое имя, вдруг споткнулся. Однако на ногах он все‑таки удержался и пошел дальше. Многие в толпе захихикали, и в ответ на это смуглый черноволосый господин со своего места среди других учителей Думгрота окинул поляну гневно сверкнувшим взглядом. Некоторые, заметив этот взгляд, тут же умолкли. Мила сразу догадалась, что этот господин и есть тот самый Массимо Буффонади, о котором говорила госпожа Мамми.

Глядя, как Бледо приближается к Зеркальному Мудрецу, Мила вспомнила, что племянник синьора Буффонади должен быть зачислен сразу на третий курс, так как у него за плечами уже было два года обучения в другой школе, где‑то в Италии. Она подумала, что если он будет зачислен в Львиный зев, то станет одним из них – третьекурсников‑меченосцев. Хотя по его запуганному виду нельзя было сказать, что он идеальный кандидат в меченосцы, но решения Зеркального Мудреца иногда были очень неожиданными. Два года назад Берти очень удивился, когда Мудрец зачислил в Львиный зев Белку. Правда, позже Белка доказала, что в нужный момент она может быть настоящим бойцом. А в прошлом году в Львиный зев был зачислен Фимка Берман. Удивились тогда все без исключения, и до сих пор так никто и не понял, почему Зеркальный Мудрец принял такое решение: Фимке Берману, судя по его характеру, гораздо больше подходил Золотой глаз. И сейчас Мила совсем не удивилась бы, стань Бледо Квит меченосцем.

Еще она вдруг подумала, что его фамилия ей почему‑то кажется знакомой, но до задворок памяти докопаться не удалось – Зеркальный Мудрец уже увидел перед собой новое лицо.

– О, вот так так! – воскликнул Мудрец и протяжно хмыкнул, вглядываясь в черты стоящего перед ним юноши. – Ты тянешь мрачный след из прошлого, твоя дорога будет непроста. И предо мной сейчас задача сложная: оставить все как есть иль дать начать тебе все с чистого листа? Но нет… Содеянное кто‑то должен исправлять. А мне дано одно – определять. Того, кто был спасен одним из пятерых, я объявляю путь!

Лицо Зеркального Мудреца исчезло, а в зазеркалье появился золотой грифон. Он заскрежетал когтями с внутренней стороны зеркала. Взгляд острых желтых глаз пронзительно сверкнул, и профессор Лирохвост объявил:

– Поздравляю! Твой Дом – Золотой глаз! Да хранит тебя могучий грифон!

Профессор Буффонади зааплодировал. Его поддержали другие учителя, в том числе и Амальгама, к которой теперь направлялся Бледо. Однако многие златоделы, включая Лютова и Алюмину, особой радости по поводу пополнения в их рядах не проявили. Лютов бросил хмурый взгляд на племянника синьора Буффонади, а Алюмина брезгливо скривила толстую физиономию.

К Миле и Ромке сквозь толпу протиснулась Белка.

– Кажется, златоделы не слишком счастливы, – нахмурив брови, сказала она, – вам не кажется? Я боюсь, они станут плохо к нему относиться.

Белка всегда за всех волновалась, и теперь для ее опасений, по‑видимому, имелись веские основания, но Милу сейчас заботило совсем другое. Выискивая в толпе сутулую фигуру Бледо, быстро затерявшегося среди златоделов, она озабоченно спросила:

– Белка, ты слышала, что сказал о нем Зеркальный Мудрец?

– О ком, о Бледо? – уточнила рассеянно Белка.

– Ну да! – воскликнула Мила. – «Того, кто был спасен одним из пятерых», Белка! Ты понимаешь, что это значит?

Белка озадаченно посмотрела на Милу, начиная соображать.

– Ты предполагаешь, что…

– Да ничего я не предполагаю! – отрезала Мила. – Мудрец прямо сказал о Бледо, что он был спасен одним из пятерых… Что тут предполагать?! Бледо – один из «пяти спасенных»!

– Ух, ничего себе! – восхитился молча слушавший их до этого Ромка.

– Но тогда… – Белка сделала круглые глаза. – Тогда он один из нас, Мила.

После этих слов Ромка удивленно уставился сначала на Белку, потом, повернув лицо к Миле, требовательно и подозрительно воззрился на нее.

– Не понял, – коротко сказал он.

Мила ответила на Ромкин взгляд и прокашлялась.

– Ромка, понимаешь… Мы с Белкой тоже из «пяти спасенных», как и Бледо. И еще… Иларий.

Ромка очень нехорошо нахмурился. Кажется, он всерьез был настроен обидеться.

– Вы мне об этом никогда не говорили.

Мила виновато пожала плечами.

– Ну‑у‑у… знаешь… Мы как‑то вообще об этом не говорили. Даже друг с другом. Мы это выяснили еще два года назад, а потом просто забыли об этом и все.

– Забыли? – недоверчиво переспросил Ромка. – Да, звучит убедительно.

– Ну правда забыли! – воскликнула Мила. – Я и не вспоминала об этом до сегодняшнего дня! Да и зачем?

Ромка недовольно насупился и раздраженно дунул на челку.

– Могли бы и сказать мне. Хотя бы просто так. Для информации. – Он несколько секунд с видом насмерть обиженного косил глаза куда‑то в сторону, потом озадаченно хмыкнул: – Иларий тоже ничего не сказал об этом. Сосед, называется… Приятель, блин… Кстати! А кто пятый?

Мила с Белкой переглянулись и дружно пожали плечами.

– Мы не знаем, – ответила Белка.

– А откуда вы друг о друге узнали?

– К нам тогда в «Перевернутой ступе» подошел Иларий и сказал, что он, как и мы, из пяти спасенных.

– Так и сказал: «Мы трое из пяти спасенных», – уточнила Мила. – А еще добавил, что на всякий случай нам друг о друге лучше знать. И все.

– И вы у него даже не спросили, кто были еще двое спасенных? – удивился Ромка.

– Почему‑то даже в голову не пришло, – честно призналась Мила. – Но если Иларий подошел только к нам и больше ни о ком не сказал, то, наверное, он и сам ничего не знал о других.

– Не факт, – возразил Ромка. – Он, может, знал всех пятерых, но на тот момент в Троллинбурге было только трое. Надо пойти и спросить у него. Неужели вам самим не интересно, кто пятый?

– Други мои! – вдруг раздался зычный голос над их головами, и, повернув лицо, Мила увидела Берти с двумя блюдцами в руках: на одном из них лежал кусок торта, а на другом – огромная вишневого цвета зефирина. – Поведайте, о чем можно говорить с такими постными, озабоченными минами, когда над головами летает сладкое?

Мила не смогла сдержать улыбки перед жизнерадостным натиском Берти.

– Держи, сестрица. – Берти протянул Белке блюдце с тортом. – А это тебе, Рудик, – вручил он Миле второе блюдечко. – Выглядишь бледной, скушай зефирчик – вмиг порозовеешь.

Ромка с деланно‑угрюмым видом покосился на вишневый зефир и голосом записного зануды проворчал:

– От такого зефирчика она порозовеет так крепко, что станет похожа на поросенка, которому очень, очень, о‑о‑очень стыдно.

Берти захохотал и сквозь смех дружески хлопнул Ромку по плечу.

– Что ж это ты нудный такой, Лапшин? Тебя что, сладким некому угостить?

– Не‑а, – живо отозвался Ромка.

Берти, прищурив один глаз, поднял голову кверху, словно прицеливаясь, и спустя десять секунд вручил Ромке тарелку с куском шоколадного рулета.

– Держи, дружище, – покровительственно улыбнулся Берти. – Может, к следующему году подрастешь и сам будешь в состоянии поймать тарелочку с тортиком.

Мила с Белкой, наблюдая за этой сценой, но при этом не забывая опустошать свои тарелки, прыснули от смеха. Ромка же для вида пообижался и тут же, с ненасытностью человека, много месяцев не видевшего сладкого, набросился на шоколадный рулет.

 

* * *

 

Поздно вечером, когда все в комнате уже спали, Мила забралась на подоконник и, по привычке подтянув колени к себе, обняла их обеими руками.

Ей было о чем подумать. Прежде всего ее беспокоило утреннее видение. Допустим, это случилось с ней далеко не впервые. И тот факт, что Северное око показало ей Многолика, тоже не слишком удивлял. После событий, произошедших в Долине Забвения прошлой весной, Мила ни на секунду не поверила в гибель Многолика. Она интуитивно чувствовала, что он выжил. То же подсказывала ей и логика: человек, сумевший выжить в огне, превратившись в саламандру, не мог не выбраться из камнепада.

Милу беспокоило другое. Утреннее видение странным образом перекликалось с ночным кошмаром. Во сне она видела Многолика в зеркалах. Видение показало ей тот же образ. И если видение она могла объяснить, хотя и знала наверняка, что, сформулированное четко и ясно, это объяснение ей совсем не понравится, то приснившийся прямо перед этим сон она понять не могла. Ее Северное око никогда раньше не проявляло себя во сне. Это случилось впервые. Это было странно. И это пугало ее.

Кроме этого, неожиданное появление в Троллинбурге еще одного из «спасенных» по неясной причине настораживало ее. Если раньше Мила знала о том, что она, Белка и Иларий из «пяти спасенных» – пяти детей, которые пятнадцать лет назад были похищены Гильдией и вскоре вызволены магами Таврики, но всерьез об этом никогда не размышляла, то появление в Троллинбурге четвертого из них впервые заставило ее задуматься о том, почему именно они тогда были похищены. Она не понимала, почему никогда не задавала себе этого вопроса раньше. Но теперь тревожные мысли навязчиво копошились в ее сознании. Мила, Белка, Иларий и Бледо были не единственными детьми‑магами, рожденными в тот год. Но похитили именно их. Почему?

Ответа на этот вопрос у нее не было.

Тяжело вздохнув, Мила посмотрела на ночное небо над Троллинбургом. Вдали, похоже, над Главной площадью, где даже в этот час бдительно сторожили покой троллинбургцев памятники Трем Чародеям и огромный каменный тролль, пролетели друг за другом две ступы. Только счастливые и беззаботные люди могут вот так вот, не таясь, прямо над центром города, да еще в шаге от полуночи, совершать летные прогулки, подумала Мила и даже немного позавидовала им.

Размышления над загадками, которые задал ей сегодняшний день, вновь вселили в нее знакомую тревогу, которая за каникулы немного улеглась.

Это лето было, пожалуй самым лучшим за всю ее жизнь. Она часто виделась с Белкой и ее братьями. Сейчас ей даже казалось, что после окончания прошлого учебного года они не расставались. Прозор и Акулина регулярно посвящали ее в подробности своей работы. Ситуации, в которые они попадали, были иногда таинственными и опасными, а иногда комичными. Акулина же, ко всему прочему, была отличной рассказчицей, так что Миле не раз приходилось то замирать от волнения и трепета, то умирать от хохота, когда ее опекунша рассказывала очередную историю из их с Прозором таинственной деятельности. К тому же трижды, хоть и ненадолго, в гости к Акулине приезжал Коротышка Барбарис. Мила была бесконечно рада его побывкам, поскольку в прошлом учебном году они ни разу не виделись и она ужасно по нему скучала. Этим летом в доме N 13 так часто звучали фирменные фразочки Барбариса: «Гарпию ему в печень!», «Ущипни меня химера!», «Двенадцать голов гидры на дыбу!», что Миле начало казаться, словно этой годичной разлуки и не было. Когда Барбарис приезжал в последний раз, он обещал писать ей, поскольку из‑за работы Акулины в Троллинбурге ему опять придется проторчать всю весну, зиму и осень во Внешнем мире – Прозор никак не справится со всеми заботами в одиночку.

Словом, лето было таким замечательным, что все тревоги и тяжелые мысли Милы, не оставлявшие ее в конце прошлой весны, как бы напрочь стерлись из ее памяти. Но теперь они вернулись. Вернулись самым коварным путем – через ее сны.

Именно поэтому, когда Мила слезла с подоконника и, вернувшись в постель, забралась под одеяло, она была уверена, что долго не сможет уснуть. Однако не успела она закрыть глаза, как ее сморил глубокий, крепкий сон, не принесший ей ни единого сновидения.

 

* * *

 

В четверг, ближе к полудню, в гостиной Львиного зева полным ходом шел разбор новых оценок. Каждый год в Думгроте менялась система оценивания знаний, и студенты уже привыкли к таким новшествам и даже воспринимали их как развлечение.

Мила не принимала участия в оживленной беседе, главными героями которой уже не впервые были Фреди и Берти. Она молча сидела в кресле, листая один из новых учебников – «Мировой Бестиарий. Том I». Новым он был не только для их курса, но и для всего Думгрота, поскольку его предназначением было ознакомить студентов с введенным в школьную программу только в этом году предметом с многообещающим названием «Монстроведение».

– Загадывать загадки (по сути – задавать вопросы) и отвечать на них – это, собственно, и есть основной принцип учебного процесса. То есть знание, по крайней мере теоретическое знание, передается по принципу вопрос‑ответ. Именно поэтому Сфинкс является высшей оценкой на этот учебный год, – объяснял Фреди. – Значение – «образцовый уровень знаний».

– То есть, если сформулировать иными словами, то Сфинкс, по этому принципу, – наглядное олицетворение учебного процесса? – с важным видом полюбопытствовал Берти.

– Можно сказать и так, – согласился Фреди, покосившись на брата в ожидании подвоха.

Берти не подвел:

– Как же нам повезло, что наши ребята‑профессора не перенимают опыт древних греков! А то лежать бы сейчас большинству из нас под стенами Думгрота. Сфинксы, они ведь, помнится, не ответивших на вопрос со скал сбрасывали? У нас бы из окон вылетал каждый второй, если не каждый первый.

Гостиная наполнилась смехом.

– Очень остроумно, Берти, – похвалил старший брат. – Но наши профессора, полагаю, куда практичнее, чем ты думаешь. Если бы они выбрасывали из окон всякого, кто не смог ответить на вопрос, они довольно скоро остались бы без работы. К тому же ты плохо помнишь греческий цикл: сфинксы не сбрасывали со скал своих жертв, они их либо пожирали, либо разрывали на части. Прыгать со скалы приходилось им самим, если загадка была разгадана.

Берти весело хмыкнул.

– Н‑да, об угрозе безработицы для наших профессоров я как‑то и не подумал. – И, с наигранным восхищением поглядев на брата, добавил: – Все‑то ты знаешь, Фреди! И как только твоя голова удерживает столько важной информации?

Фреди вздохнул и благоразумно промолчал.

– В Троллинбурге есть, как минимум, один сфинкс, который за неправильный ответ никого не рвет на части, – вставила Анжела.

– Он египетский, – шепотом подсказала ей Кристина, – а не греческий.

– А, ну да, – смущенно порозовела Анжела.

– Давайте дальше, а? – предложил Костя Мамонт. – Следующая оценка Дракон – «сильные знания».

– Применен тот же принцип, по которому Дракон был наивысшей оценкой два года назад: три головы – гипотетически высокий уровень знаний, – пояснил Фреди.

– Дальше: Ехидна – «есть потенциал».

– Речь идет о потенциале, поскольку та самая Ехидна, упоминающаяся в греческой мифологии, породила трех наиболее опасных монстров из всех, которых изучает монстроведение: Сфинкса, Цербера и Химеру, а также Лернейскую гидру, Немейского льва, Кроммионскую свинью, двуглавого пса Орфа, орла Зевса, который клевал печень у Прометея, и других чудовищ. – Пока Фреди с невозмутимым видом перечислял чудовищ, лица его друзей страдальчески вытянулись: запомнить список, видимо, было никому не под силу. – Но Ехидна – также синоним хитрости. Хитрость часто используется в учебе, но в большинстве случаев она приносит больше вреда, чем пользы, в процессе овладения знаниями, поэтому Ехидна не может быть достаточно высокой оценкой.

– Ага, – выдавил из себя Костя, помутневшим взглядом пялясь на Фреди: монстры, порожденные Ехидной, судя по выражению его лица, произвели на него неизгладимое впечатление. – Ладно… Что там дальше? А, ну да… Оборотень – «с переменным успехом».

– Так как оборотень – это периодически человек, а периодически животное, имеющее довольно низкий уровень интеллекта либо вовсе не обладающее интеллектом, то определение «с переменным успехом» – абсолютно верное, – не задумавшись ни на секунду, ответил Фреди, словно читая по писанному.

Костя, а вместе с ним Мишка, Белка и Анжела с Кристиной взирали на Фреди с немым уважением.

– Так и есть, – протянул Берти, с ухмылкой окинув лица ребят. – Этот потрясающий тип может объяснить буквально все. Нет такого вопроса, на который он не дал бы вам ответ. Одно слово – гений!

Все заулыбались, и только Белка, нахмурившись, покосилась на Берти, по опыту улавливая в словах брата иронию.

– Иногда, Берти, с тобой проще согласиться, чем возмущаться твоим остротам, – на удивление миролюбиво сказал Фреди.

Его брат рассмеялся и, подняв вверх большой палец, сообщил:

– Достойный ответ. Я начинаю сомневаться, что с тобой можно состязаться в чувстве юмора.

Мила невольно улыбнулась, разглядывая на одной из иллюстраций «Бестиария» изображение Медузы Горгоны. В облике горгоны не было ничего смешного, просто ответ Фреди ей тоже показался достойным. Главное – остроумным.

– Дальше у нас Минотавр, – продолжал тем временем Костя, – «невразумительно».

– Во‑первых, это был человек‑бык, опять‑таки, обращаясь к греческой мифологии, – мгновенно вернулся к теме Фреди. – Мычание всегда выглядит невразумительно…

– А во‑вторых, – вставил Берти, – он плохо кончил. Некий афинский герой по имени Тесей отправил в мир иной бедолагу в его же родном лабиринте, буквально, можно сказать, в отчем доме… Да молчу я! Молчу!

Фреди критически нахмурился, но больше для вида, поскольку злиться на Берти по‑настоящему уже не мог.

– И самая низкая оценка – Йети, – сообщил Костя, после чего сделал паузу, словно не был уверен, что ему не мерещится написанное на пергаменте, и все‑таки неуверенным голосом произнес: – «Ошибка эволюции».

– Есть версия, что йети – это существо, вовсе не обладающее интеллектом, – ответил Фреди. – Исследователи‑волшебники, изучавшие йети много десятилетий подряд, выяснили, что это отшельник, не обладающий ни способностями вербального общения, ни коммуникабельностью как таковой…

– А потому решили, что эволюция в его случае отдыхает, – не удержался Берти, вставив очередной комментарий.

Но в этот раз Фреди даже не стал бросать на брата хмурые взгляды.

– Да, примерно такие выводы и были сделаны, – невозмутимо подытожил он.

– Что‑то у меня не получается разгадать скрытое в оценках слово, – нахмурился Мишка Мокронос. – Хоть с конца в начало, хоть с начала в конец – все равно чушь какая‑то выходит.

– Задача усложняется, – спокойно прокомментировал Фреди. – Это анаграмма. Попробуйте сами сложить слово.

Последовало оживленное обсуждение возможных вариантов.

– СЕДЬМОЙ.

– А где мягкий знак?

– Выбросили. Кому он нужен?

– СОЙДЁМ…

– Там «е», а не «ё», и вообще… ты куда сходить собираешься?

– Не сходить, а сойти!

– С ума мы все можем сойти от этой абракадабры!

– Ты это слово лучше лишний раз не произноси, а то всякое бывает…

Это подал голос Яшка Берман, который, видимо, до сих пор не мог забыть, как на первом курсе, сказав «Абракадабра», превратил шишку в фейерверк.

– ДЕЙМОС, – огласил свой вариант Ромка. – Слово знакомое. Это название какое‑то, что ли?

– Название одного из спутников планеты Марс, – подтвердил Фреди. – А еще в греческой мифологии так звали сына бога войны Ареса и богини любви – Афродиты. С твоими способностями быть таким невнимательным к элементарным знаниям, как минимум, неуважение к самому себе. – Фреди кинул быстрый неодобрительный взгляд на внезапно стушевавшегося Ромку и продолжил как ни в чем не бывало: – Но ты угадал. Зашифровано в оценках именно это слово. С древнегреческого Деймос переводится как «ужас».

– При чем здесь ужас? – удивился Мишка.

– При том, что первым, кто драпанет, закричав от ужаса, при виде какого‑нибудь монстра, будешь ты, Мишка, – заявил Ромка с ехидной ухмылкой.

Все в гостиной засмеялись. Даже Мокронос улыбнулся:

– Конечно, драпану, – согласился он. – Не сражаться же мне с ними, с монстрами этими!? – И почти любовно протянул: – Для этого, Лапшин, у нас ты есть.

В гостиной засмеялись еще громче, а когда смех затих, Фреди сказал:

– Совершенно верно. Принцип простейший: монстры всегда нагоняли на людей ужас. А система оценок в этом году посвящена новому предмету, который до сих пор в Думгроте в виде самостоятельной дисциплины не преподавали, – монстроведению.

– Ну да, – вдруг задумчиво изрек помалкивавший до этого Тимур, как заметила Мила, изучавший такой же том «Бестиария», как и у нее, – такое ощущение, что монстроведение ввели специально для профессора Буффонади. До приезда итальянца в Троллинбург мы как‑то обходились и без монстроведения.

– Ну и что? – пожал плечами Ромка.

– Да странный он какой‑то, Буффонади этот, – сказал Тимур, скривив рот. – И племянничек его, Бледо, тоже паренек со странностями. Просто… не понимаю, почему Думгрот такое гостеприимство редкостное проявил? Новую должность не для каждого приезжего иностранца вводят.

– Н‑да, странно, – согласился Берти.

– У него еще выступление будет в Театре Привидений, – сказала Мила, подняв глаза от иллюстрации, где был изображен Соловей‑разбойник – лесное чудище, пугающее случайных путников.

Все взоры обратились к ней. Мила в ответ смущенно пожала плечами:

– Я слышала разговор Акулины, то есть… профессора Вариводы с госпожой Мамми. Буффонади… он как бы иллюзионист.

– Как Лучезарный наш, что ли? – нахмурившись, озадаченно произнес Ромка.

– Нет, – покачала головой Мила. – Лучезарный меняет облики, его иллюзии касаются только его собственной внешности, а Буффонади, он…

Мила запнулась, пытаясь объяснить словами то, что она поняла из разговора Акулины и госпожи Мамми о Массимо Буффонади.

Все в гостиной нетерпеливо ждали ее объяснений.

– Словом, есть волшебники с каким‑то особым даром – вот как способность перевоплощаться у Лучезарного или…

– Или способность к ясновидению, – сказала вдруг Белка, заставив Милу испуганно вытаращить на нее глаза (все‑таки о ее способностях, кроме Белки, Ромки и Альбины, в Львином зеве никто не знал, и Милу это вполне устраивало). Ромка тут же ткнул Белку в бок книгой, которую держал в руках. Белка ойкнула и под красноречивым взглядом Ромки неубедительно промямлила: – Как у… Славянина.

Мила поспешно продолжила:

– Так вот, у Буффонади тоже есть такой особый магический талант – создавать наваждения.

– Наваждения? – испуганно переспросила Анжела.

– Ну… как я поняла… он умеет создавать чудовищ и монстров, – наконец сказала Мила, – но не настоящих, они – иллюзии, но выглядят при этом совсем как настоящие.

– Ничего себе талантик, – хмыкнул Берти.

– Вот и я говорю, – согласился Тимур, – интересные гости пожаловали в Троллинбург.

 

* * *

 

Вечером Ромка неожиданно напомнил Миле о том, что у нее уже напрочь успело вылететь из головы.

– Так как ты относишься к тому, чтобы спросить у Илария насчет пятого спасенного? Ты не ответила.

Мила пожала плечами:

– Ну, в общем‑то, спросить можно. Если он сам два года назад заговорил с нами об этом, значит, эта тема для него не табу.

– Ой, не знаю, – сказала Белка. – С тех пор много времени прошло. Может быть, у Илария изменилось отношение к этому и он уже не горит желанием все это обсуждать.