Куратор‑златодел и урок Амальгамы 2 страница

– Легенду о Девичьей башне слышали? – увлеченно спросил Ромка у Милы с Белкой. – Та самая башня… Судак. Генуэзская крепость. Жила там одна… То ли чья‑то дочь, то ли чья‑то невеста… Ну, вы знаете! Говорят, что она спрыгнула с башни. А когда мы там были, я отчетливо слышал, как кто‑то плачет. Родители, конечно, ничего не слышали, но они же не маги. В общем, это явно был призрак! – уверенно заявил Ромка. – А откуда взяться призраку в башне, если эта девица с нее сиганула? Короче, я думаю, она оттуда не прыгала, она там либо повесилась, либо отравилась. Прямо в башне…

Белка испуганно ахнула и прикрыла рот руками, но Ромка уже забыл о Генуэзском призраке, перескочив на рассказ о керченских курганах, в которых когда‑то хоронили боспорских и скифских царей.

– Вообще, древние захоронения – интересная штука, – поделился Ромка. – Древний народ, они ведь все свои тайны с собой в могилы тащили…

Он по очереди посмотрел на Милу, потом на Белку.

– Ну а вы как? Чем занимались?

Белка опустила глаза на свои колени и грустно вздохнула.

– Мы тоже… ходили к могилам.

У Ромки от удивления вытянулось лицо.

– К могилам? – переспросил он.

– Угу, – подтвердила Белка. – Мы были на Троллинбургском кладбище. С мамой, Берти и Фреди. Навещали папину могилу. – Белка шмыгнула носом, но быстро взяла себя в руки, чтобы не расплакаться. – И Мила с нами ходила.

Ромка повернулся к Миле с немым вопросом во взгляде.

– Надеялась найти могилу Асидоры, – пояснила Мила. – Но оказалось, что на Троллинбургском кладбище Асидору не хоронили.

Ромка хмыкнул.

– Такое бывает, – сказал он. – К примеру, когда маг относится к третьему поколению и его родственники хотят, чтоб он был похоронен ближе к ним – где‑нибудь во Внешнем мире.

Мила скептически покачала головой.

– Судя по тому, как моя бабушка относилась к своей матери‑волшебнице, сомневаюсь, что остальные родственники испытывали более теплые чувства к Асидоре. – Мила растерянно пожала плечами. – Хотя я вообще не представляю, кто такие эти остальные родственники.

– Н‑да, дела, – понимающе протянул Ромка и вдруг подскочил, словно его оса ужалила.

– Черт! Совсем забыл. У меня же… – Он вдруг запнулся и как‑то неловко закончил: – Дело одно… Срочное…

Стараясь не смотреть на Милу с Белкой, Ромка спрыгнул с кресла и чуть ли не бегом устремился к выходу из гостиной.

– До вечера! – бросил он на ходу и уже секунду спустя пулей вылетел из гостиной.

– Куда это он? – озадаченно спросила Мила у Белки, когда в прихожей раздался звук захлопнувшейся двери. – Ничего не сказал… У него что, секреты от нас появились?

Белка растерянно посмотрела на Милу.

– Э‑э‑э… А он тебе не говорил, да? – спросила она тонким голоском.

– Ты о чем, Белка? – еще больше озадачилась Мила. – Ты знаешь, куда он пошел?

Белка помялась.

– Ну… думаю, что знаю, – виновато сказала она. – Если я не ошибаюсь, то он пошел на свидание.

Мила потрясенно вытаращилась на Белку.

– Свидание?! С кем?!

Белка замялась еще сильнее.

– С девушкой.

Мила нахмурилась и бросила осуждающий взгляд на подругу.

– А я думала, с троллем, – сыронизировала она. – Белка, я и сама догадалась, что с девушкой… Хотя понятия не имела, что у него есть девушка… – Мила задумчиво уставилась на дверь, за которой минуту назад скрылся Лапшин. Она никак не могла понять, почему Ромка решил от нее это скрывать. – Я ее знаю?

Белка сдавленно кивнула.

– Угу, это Анфиса.

– Анфиса Лютик из Белого рога?! – еще больше удивилась Мила. – Погоди… Но ведь они, насколько я помню, не очень друг другу нравились.

– Ну да, – кивнула Белка. – Раньше не нравились. А этим летом случайно встретились на море – они там вместе с родителями отдыхали, – ну и… – Белка с неловкостью во взгляде пожала плечами, – понравились, наверное.

– Угу, – переваривая информацию, промычала Мила. – Понятно. Только не понятно, почему он секрет из этого сделал. Вернее, это для меня секрет – тебе‑то он сказал…

Мила была обижена на Ромку: Белке он рассказал, что у него появилась девушка, а ей, Миле, рассказывать не захотел. Вот тебе и друг.

– Вообще‑то, – ответила Белка, – он мне тоже ничего не говорил, я от Берти узнала. Вернее, случайно услышала, как они об этом говорили.

Белка покрылась румянцем. Если б Мила ее плохо знала, то решила бы, что Белка подслушивала разговор своего брата. Но ее подруга слишком уж неодобрительно относилась к подслушиваниям и, скорее всего, просто почувствовала себя неловко, испугавшись, что Мила именно так о ней и подумает.

– Белка, прекрати, – одернула ее Мила, – я верю, что ты услышала случайно.

Белка благодарно улыбнулась.

По правде сказать, Мила даже немного повеселела. Если Ромка и Белке ничего не говорил – это другое дело. В конце концов, может быть, он просто стеснялся сказать?

Ни Миле, ни Белке не хотелось обсуждать тот факт, что у Ромки появилась девушка. Но и возможности им такой не представилось, даже если бы было желание. Сначала в гостиную впорхнули Кристина с Анжелой, которые наконец перепробовали все самое вкусное, чем был заставлен стол в столовой Львиного зева, и принялись делиться с соседками по комнате своими впечатлениями от каникул. Потом послеобеденными дилижансами приехали Мишка Мокронос, Иларий Кроха и Костя Мамонт, а вместе с ними меченосцы со всех остальных курсов – и младшие, и старшие – и Львиный зев просто утонул в оживленном, шумном говоре.

Отсутствия Ромки в тот день ни Мила, ни Белка даже не заметили. А ближе к вечеру Мила решила повидаться со своей опекуншей и, покинув Львиный зев, направилась к Думгроту, где во флигеле, пристроенном к южному крылу замка, уже второй год жила Акулина.

 

* * *

 

Акулина и госпожа Мамми – знахарка из Дома Знахарей и по совместительству Главный Куратор трех факультетов Думгрота – самым банальным образом сплетничали, не обращая внимания на Милу. Ей оставалось только наблюдать, как они суетятся в гостиной флигеля, наводя порядок в пыльной, застоявшейся за лето комнате.

– А как профессор Лучезарный? Наверное, уже уехал из Троллинбурга? – спросила Акулина, легким взмахом руки стерев пыль со своего рабочего стола.

– Ничего подобного! – ответила госпожа Мамми.

Расхаживая от подоконника к подоконнику с лейкой в руках, она поливала засохшие за лето цветы. Мила, честно говоря, полагала, что этим желтым и вялым созданиям уже ничего не поможет, но у госпожи Мамми, по‑видимому, было иное мнение на этот счет.

– Поллукс Лучезарный, похоже, решил на какое‑то время осесть в городе. Ты же помнишь, в каком состоянии был его брат… – Госпожа Мамми осеклась и бросила осторожный взгляд на Милу. Мила в ответ только поморгала, делая вид, что ей вообще не интересно, о чем они говорят. – Э‑э‑э… Словом, его брат живет теперь вместе с ним. Чувствует он себя значительно лучше, об этом уж я позаботилась. Да и выглядит, надо сказать, как приличный господин, а не…

Госпожа Мамми опустила конец фразы, но Мила и без того поняла, о чем шла речь. Кастор, брат профессора Лучезарного, был болен и довольно долго прожил совсем один в чуждом ему мире волшебства. После смерти их с Лучезарным прадеда Кастор многие месяцы бесцельно слонялся по городу, как нищий бродяга. Для Милы до сих пор оставалось загадкой, как он смог выжить здесь без опеки – ведь его рассудок был травмирован еще в детстве и не мог быть ему помощником в повседневной жизни.

– Это что же, – раздался озадаченный голос Акулины (в этот момент она стояла над ведром возле большого настенного зеркала, потускневшего от осевшей пыли и, похоже, намеревалась отмыть его до блеска), – Лучезарный решил на время оставить свою карьеру?

С этими словами Акулина прищелкнула пальцами, и из ведра вылетела мокрая губка. С сочным звуком губка шмякнулась о зеркало и принялась энергично по нему перемещаться, издавая скрипящий и стонущий звук трения, который порядком раздражал уши.

– Насколько мне известно, нет, – ответила госпожа Мамми, поливая из лейки очередное чахлое растеньице. – Он, кажется, упоминал, что на осень у него запланированы два выступления во Внешнем мире, в Европе. Троллинбург в этом году не увидит знаменитых метаморфоз Лучезарного. Да и… – Госпожа Мамми на секунду отвлеклась от цветов и с таинственным видом повернулась к Акулине: – В этом сезоне Поллукс Лучезарный вряд ли мог бы рассчитывать на то внимание публики, что было год назад.

– Почему? – удивилась Акулина (она снова щелкнула пальцами, и губка послушно прыгнула обратно в ведро).

– Конкуренция, милочка, конкуренция, – тоном знатока прищелкнула языком госпожа Мамми.

– Конкуренция?! – еще больше удивилась Акулина. – Я бы хотела посмотреть на того, кто рискнет составить конкуренцию неподражаемому Поллуксу Лучезарному. – И категорично добавила: – Его метаморфозы превзойти не сможет никто! В этом я абсолютно уверена.

– Не спорю, – миролюбиво согласилась госпожа Мамми. Отставив в сторону лейку, она закатила рукава и с охотничьим прищуром во взгляде стала выискивать в углах на потолке и других укромных местах белые кружева паутины. – Но Массимо Буффонади, который, как я слышала, уже прибыл в Троллинбург, и не нужно никого превосходить, поскольку в своей области он тоже не имеет себе равных.

– Массимо Буффонади? – недоуменно переспросила Акулина. – Я о нем не слышала. Он тоже артист? И в какой же области?

– Он не артист, – покачала головой госпожа Мамми. Мановением руки она заставляла паутину отрываться от поверхности потолка и стен. Паутина съеживалась, образуя маленькие клубочки паучьей шерсти, и почти беззвучно падала на пол. – Его у нас знают не многие. В Троллинбурге он еще никогда прежде не давал представления.

– Ну вот – «представление»! – воскликнула Акулина. – А вы говорите – «не артист»!

– И повторю снова – он не артист, – настаивала госпожа Мамми. – Он… – Она на мгновение задумалась и, театрально округлив глаза, нагнетающим голосом, как профессиональный конферансье, объявила: – Он творец кошмаров! Создатель ужасающих чудовищ и монстров! Отец самых жутких и отвратительных творений!

У Милы отвалилась челюсть, а Акулина выронила из рук ведро, которое с лязгом грохнулось на пол, разбрызгав воду, но при этом удачно стало на донышко.

– Ох, прости, милочка! Я немного увлеклась, – с виноватой улыбкой пожала плечами госпожа Мамми. Тут она увидела раскрытый рот Милы и распахнутые на пол‑лица глаза и, снова охнув, приложила руку к груди. – О, Боже… Деточка, спрячь это выражение лица в карман и никогда никому не показывай – оно тебе решительно не идет.

Мила моргнула и, обиженно насупившись, захлопнула рот.

– Ну не все так страшно на самом деле, – поспешила успокоить Акулину и Милу госпожа Мамми. – Есть маленький нюанс: все эти чудовища и монстры, которых рождает воображение Массимо Буффонади, – всего лишь иллюзии.

– Иллюзии? Это еще как? – оторопела Акулина, уставившись на свою старшую помощницу.

– Вот так, – лаконично ответила госпожа Мамми и уже более детально объяснила: – Для людей они выглядят как настоящие, и поговаривают – сама не видела, – они настолько жуткие, что сознание теряют даже опытные маги, не говоря уже о незрелых юнцах. Но при этом они не существуют на самом деле, а только кажутся. Массимо Буффонади имеет уникальную способность создавать самые жуткие иллюзии.

Акулина неодобрительно фыркнула и, скрестив руки на груди, скептически пожала плечами.

– На мой непритязательный вкус – довольно неприятная способность, – сказала она.

– Ну, милочка… – развела руками госпожа Мамми. – Талант есть талант. Его не выбирают. Талант нам дается свыше и… уж какой дается. К слову сказать, даже такой талант может пригодиться. При верном подходе к делу.

– Насколько я поняла, Массимо Буффонади пока свой талант использует только в качестве циркового амплуа. – Защитная речь госпожи Мамми явно не произвела впечатления на Акулину. – Кстати, он что, в Троллинбург прибыл только затем, чтобы попугать нас разок своими чудовищными иллюзиями?

– Нет, что ты, – невозмутимо ответила госпожа Мамми. – Мне, конечно, неизвестны все цели его визита, но точно тебе могу сказать одно: этот господин вскоре станет твоим коллегой, милочка.

Мила даже хихикнула, когда увидела, как у Акулины теперь отпала челюсть и глаза сделались на пол‑лица.

– Он будет преподавать какой‑то предмет в Думгроте, – продолжала госпожа Мамми. – Какой именно – сказать не могу, но сведения точные – от самого Владыки Велемира.

Она посмотрела на выражение лица Акулины и снова приложила руку к груди, впечатленная увиденным.

– Спрятать в карман и никому не показывать, – хихикнув, подсказала ей Мила.

– Умница, девочка!

Лицо госпожи Мамми расцвело в жизнерадостной улыбке. Акулина вернула глазам обычные размеры, закрыла рот и обиженно хмыкнула.

– Да, кстати! – воскликнула госпожа Мамми, обращаясь к Акулине. – Кроме нового коллеги у тебя еще появится новый ученик на третьем курсе.

Акулина вопросительно подняла брови.

– Этот господин приехал из Италии вместе со своим племянником. Мальчик два года учился в одной из тамошних школ. Подробностей не знаю. Знаю только, что зачислен он будет сразу на третий курс.

– Нелегко ему придется, этому мальчику, – отметила Акулина. – Педагогу легче адаптироваться в иноязычной среде, чем ребенку.

Госпожа Мамми несогласно качнула головой.

– У меня иное мнение на этот счет, но в данном случае это не имеет никакого значения. Мальчику вообще не придется адаптироваться в языковом плане. Со слов Владыки я поняла, что русский язык для мальчика родной, потому что родом он из этих мест.

– Мальчик родился здесь, а дядя у него итальянец? – удивилась Акулина.

Госпожа Мамми пожала плечами.

– Смешанные браки случаются даже среди волшебников, что в этом такого?

После секундного колебания Акулина лицом выразила согласие.

Госпожа Мамми тем временем оглядела гостиную флигеля и с торжествующим видом сообщила:

– Ну вот! Чистота и порядок!

Когда госпожа Мамми вышла во двор, чтобы полить клумбы возле флигеля, Акулина, шумно выдохнув, словно уборка ее утомила, присела на диван рядом с Милой.

– Ну? – с вопросительной интонацией в голосе начала она. – Как ты сходила с госпожой Векшей на кладбище? Навестила могилу своей прабабушки?

Мила почувствовала, что ее хорошее настроение опять падает в темную, сырую яму и, устало вздохнув, ответила:

– Нет, не навестила. Ее там нет. Могилы Асидоры на Троллинбургском кладбище нет.

Губы Акулины сочувственно сложились буквой «о», а брови жалостливо вытянулись.

– Ох, я была уверена, что Асидора похоронена на главном кладбище Троллинбурга, – виноватым тоном сказала она. – Извини, Мила, это ведь была моя идея, чтобы ты сходила туда вместе с госпожой Векшей и ее детьми. Не нужно было отправлять тебя с ними – ты только зря расстроилась.

Мила слегка улыбнулась.

– Ты не виновата, – возразила она. – Когда‑нибудь я сама надумала бы поискать там могилу Асидоры. Какая разница, раньше или позже?

– Ты не расстраивайся. – Акулина ласково погладила Милу по плечу. – Наверное, Асидора похоронена во Внешнем мире.

Мила кивнула.

– Да, и Ромка так говорит.

Испытывая некую неловкость, Акулина все же посоветовала:

– Можно было бы спросить об этом у твоей бабушки…

Мила в ужасе вскинула на нее глаза, и Акулина, запнувшись, не стала договаривать.

– Сама знаю, – тяжело вздохнула она и виновато пожала плечами. – Плохая идея.

Вдруг Акулина оживилась.

– Послушай, я могла бы спросить об этом у Владыки Велемира! – воскликнула она. – Владыка должен знать и, думаю, не откажется помочь тебе. Все‑таки это твоя прабабушка, и хотя бы место, где она похоронена, тебе положено знать.

Мила с надеждой посмотрела на Акулину.

– Это было бы замечательно, – нерешительно улыбнулась она.

– Значит, так и сделаем, – оптимистично заверила ее Акулина и без всякого перехода с игривым блеском в карих глазах спросила: – Ну что, к новому учебному году готова?

Мила пожала плечами и с картинной тревогой на лице произнесла:

– Ну, не знаю… Если этот Буффонади заселит весь Думгрот всякими чудовищами и монстрами, лично я сидеть с ними за одной партой не собираюсь.

Акулина рассмеялась, и Мила с удовольствием ее поддержала. Они так увлеченно смеялись, что даже не заметили, как с улицы вернулась госпожа Мамми. Она замерла на пороге флигеля и с интересом наблюдала за маленькой веселящейся компанией. С носика лейки, которую знахарка держала в руках, прямо на половик падали капли воды.

– И что это вас так развеселило, милочки?

 

* * *

 

Ей снился сон. Странный – потому что она очень хорошо понимала, что это сон. Пугающий – потому что он был удивительно похож на реальность.

Она стояла в начале очень‑очень длинного коридора. Было так тихо, будто мир умер. Насовсем. Остались только она и этот коридор.

Откуда‑то сбоку послышалось отчетливое хихиканье. Мила повернула голову и увидела рядом девочку, которая с улыбкой смотрела прямо на нее. У девочки были длинные, сильно вьющиеся рыжие волосы, тонкая шея на узких плечах и серого цвета глаза. Она показалась Миле очень знакомой.

– Привет, – поздоровалась девочка.

Мила протянула к ней руку, но где‑то на середине пути пальцы наткнулись на холодное гладкое препятствие.

«Зеркало», – сразу догадалась Мила.

– Ты мое отражение? – спросила она у девочки.

Та отрицательно покачала головой.

– Нет. Я не могу быть твоим отражением. Сама подумай.

Мила немного подумала и кивнула.

– Действительно. Если бы ты была моим отражением, мы говорили бы одно и то же и одновременно.

Девочка удовлетворенно хмыкнула и улыбнулась.

– Вот именно. – Потом она посмотрела вперед, куда уходил длинный коридор, и предложила: – Пойдем?

– Пойдем, – согласилась Мила.

Они медленно пошли по коридору: неторопливо, время от времени с любопытством поглядывая друг на друга. Шаги отзывались гулким эхом. Мила закинула голову вверх: потолок был разделен на черные и белые квадраты. Это ей смутно о чем‑то напомнило. Она посмотрела вниз: ноги ступали по квадратным черным и белым плитам. Мила нахмурилась, вспоминая, но сон словно отгородил ее этим коридором не только от мертвого внешнего мира, но даже от ее собственных воспоминаний.

– Почему здесь только мы с тобой? – на ходу спросила у девочки Мила. – Где остальные?

Ее близнец удивленно вскинул брови:

– А разве нам нужен еще кто‑то?

Мила не ответила, украдкой снова окинув взглядом клетчатый потолок и пол. Нет, она никак не могла вспомнить, что напоминает ей этот коридор.

– Нам больше никто не нужен, – категорично заявила девочка по ту сторону зеркала, нахмурив рыжеватые брови, и улыбнулась. – Мы теперь будем всегда вдвоем. Мы станем друзьями.

– Друзьями? – переспросила Мила. Похожая на нее как две капли воды девочка почему‑то начинала ей сильно не нравиться. Мила только не могла понять, по какой причине.

Девочка тем временем остановилась и повернулась к Миле. Она подошла очень близко к зеркалу с другой стороны и, глядя на Милу широко распахнутыми глазами, таинственным шепотом произнесла:

– Да, друзьями. Потому что мы с тобой похожи, понимаешь? Мы одинаковые. Просто одно лицо.

Она положила раскрытые ладони на зеркало со своей стороны, как бы предлагая Миле сделать то же самое. Мила помедлила, но ее близнец поощряюще улыбнулся ей, и Мила обеими руками прикоснулась к холодной зеркальной поверхности. Если бы не зеркало, то их ладони идеально соприкасались бы.

Но вдруг пальцы зазеркальной девочки стали опускаться, проходя сквозь стекло, как сквозь серебристое желе. Уже в следующее мгновение обе руки Милы оказались словно схваченными в замки из чужих пальцев. Девочка по ту сторону зеркала потянула Милу к себе. Ее руки были такими сильными, что Мила не могла даже сопротивляться. Она испуганно вскрикнула перед тем, как прошла сквозь зеркало и очутилась в кромешной темноте зазеркалья. Крепко держащие Милу руки резко потянули ее на себя, и Мила обмерла от страха. Прямо перед ней было уже не лицо ее зеркального двойника – перед ней было красивое, со сверкающими холодным блеском серыми глазами лицо Многолика. Он навис над ней, когда она задрожала от ужаса, и безжалостно прошептал:

– Одно лицо, Мила. Одно на двоих. Твое лицо – это мое лицо!

Мила судорожно втянула в легкие воздух, зажмурилась, чтобы не видеть его, и закричала:

– Не хочу! Я не хочу! Не хочу! НЕ ХОЧУ!!! НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Мила подскочила на постели, продолжая безумным голосом шептать:

– Не хочу… я не хочу…

Она тяжело дышала, ухватившись руками за край одеяла, и только оглядевшись вокруг, поняла, что находится в своей кровати, а рядом посапывают три ее соседки по комнате в Львином зеве. Какое‑то время она вглядывалась в легкий сумрак спальни, словно хотела убедиться, что увиденное несколько мгновений назад было лишь сном.

Белка, не просыпаясь, что‑то неразборчиво пробормотала взволнованным голосом – видно, ее сны, как и сны Милы, были тревожными и неприятными. Однако бормотание больше не повторялось: лицо Белки расслабилось, дыхание стало спокойным и ровным. Она крепко спала.

Мила откинулась на подушку, натягивая одеяло до самого подбородка. Она была вся в холодном поту, и ее начинало знобить, несмотря на тепло августовской ночи. Скосив глаза к окну, Мила обнаружила, что на улице светает. Решив, что больше не уснет, она какое‑то время лежала с открытыми глазами и прислушивалась к своему дыханию, но через каких‑то пару минут сознание незаметно начало проваливаться в сон, ускользая от приближавшегося рассвета.

А где‑то на границе между сном и явью раздавался знакомый зловещий шепот: «Твое лицо – это мое лицо».

 

* * *

 

Когда Мила проснулась, в комнате уже никого не было. Все ушли завтракать. Белка, разумеется, не захотела ее будить, полагая, что раз человек спит, то значит ему это нужно.

Судя по тому, что солнце еще не успело подняться слишком высоко и в воздухе висела оранжевая дымка рассвета, Мила после своего недавнего пробуждения спала недолго. Сейчас было где‑то около восьми утра. Вообще‑то, сегодня можно было позволить себе поспать подольше – Распределение Наследников начиналось только в десять часов. Но, нечаянно вспомнив сон, разбудивший ее на рассвете, Мила окончательно вынырнула из уютных объятий дремы.

Поднявшись с постели, она сняла пижаму и оделась в парадную форму Львиного зева, предназначенную для торжественных случаев. А что может быть торжественнее для Думгрота, чем Распределение Наследников?

Уже одевшись, Мила вспомнила, что забыла почистить зубы и умыться. Свою несобранность она объяснила своим жутким сном, от которого утром проснулась в холодном поту.

Махнув на все рукой, Мила направилась в ванную прямо в форме, решив, что если испачкает одежду, то, по крайней мере, развеселит Берти – на Распределении Наследников ему будет кого сделать объектом для шуток.

Мила подошла к умывальнику и открыла кран. Под звонкое журчание воды она открутила крышку тюбика и выдавила пасту на зубную щетку. Отложив тюбик в сторону, Мила подняла глаза на свое отражение в зеркале, висящем прямо над умывальником, и уже поднесла руку с зубной щеткой ко рту, когда…

Ее отражение в зеркале вдруг затуманилось и очень быстро стало исчезать. Зеркальная поверхность покрылась толстыми трещинами и тут же стала похожа на огромный кусок льда. Но лед спустя еще мгновение разгладился, вновь превратившись в зеркало.

Вот только в этом зеркале теперь отражалось совсем другое лицо – то, что она видела сегодня во сне. Прямо перед Милой, словно ее собственное отражение, в зеркале стоял Лукой Многолик. Он презрительно усмехался, глядя на нее из‑под красиво изогнутых рыжеватых бровей.

Мила ни на секунду не заподозрила, что Лукой Многолик стоит у нее за спиной, поэтому не стала даже оборачиваться. То, что происходило, даже не удивило ее, так как было слишком хорошо ей знакомо.

И, словно в подтверждение ее мыслей, лицо Многолика в зеркале заволокло туманом. Туман сменился льдом. И снова перед Милой было самое обычное зеркало, из которого на нее расширенными от волнения глазами смотрело ее собственное отражение.

Видение Аримаспу исчезло.

Мила потрясенно пялилась на зеркальную копию самой себя, не в силах понять, что может означать увиденное. Она была настолько погружена в свое странное заторможенное состояние, что даже не вздрогнула и не испугалась, когда в зазеркалье открылась дверь в ванную и сквозь дверной проем на Милу глянуло озабоченное лицо Белки.

– О, вот ты где! – сначала радостно воскликнула она, а потом, округлив глаза, ужаснулась: – Ты что, собралась чистить зубы в таком виде?!

Белка была возмущена до глубины души.

– Ты же можешь испачкать парадную форму! – на вдохе выдала она.

Мила заставила себя закрыть рот, непроизвольно открывшийся, когда перед глазами у нее появилось видение, и громко сглотнула. Секунд пять она не моргая пялилась на Белку. Потом глубоко вдохнула, смыла зубную пасту со щетки, так и не донеся ее до рта, и, отложив на полку возле зеркала щетку вместе с тюбиком, решительно заявила Белке:

– Точно. Вообще не буду чистить зубы. Ну его на фиг! Что, я давно зубы не чистила? Вчера только вечером чистила.

Проговорив все это нелепой скороговоркой, Мила даже не удивилась, когда глаза Белки округлились еще сильнее. Она посторонилась, давая Миле выйти из ванной, и, проследив за ней подозрительно‑растерянным взглядом, тихонько согласилась:

– Как скажешь. Тебе виднее…

 

Глава 3

Четвертый «спасенный»

 

Ромка встретил их внизу, возле двери гостиной, и, бросив на Милу оценивающий взгляд, тут же безапелляционным тоном заявил, что вид у нее такой кислый, словно пока она спала, кто‑то затолкал ей в рот штуки три лимона и даже поленился добавить немного сахару.

– Так не пойдет, – энергично выталкивая Милу с Белкой из Львиного зева, сообщил он. – Сейчас по дороге завернем в «Слепую курицу» – возьмем по мороженому, а потом с ленцой, как положено бывалым думовцам – третьекурсники как‑никак, – поплетемся к замку. Такую кислую физиономию, как у Милы, всегда надо заедать мороженым.

– Я бы предпочла шоколад, – сказала Мила, выходя за калитку первой. – Но раз уж тебе хочется мороженого…

– Мне очень хочется мо… – начал Ромка и тут же осекся.

Мила с Белкой засмеялись. Ромка, не долго думая, присоединился.

– Белка, учись дипломатии у Лапшина, – деловым тоном заявила Мила. – Когда ему хочется мороженого, он делает вид, что больше всего на свете его заботит моя кислая физиономия.

Ребята снова засмеялись, включая Ромку, который не слишком смутился оттого, что его маленькую хитрость разгадали, и не спеша направились к «Слепой курице».

 

* * *

 

К тому времени, когда ребята подошли к Думгротскому холму, мороженое не успела доесть только Мила.

– Давайте здесь подождем, пока Мила доест, – назидательным тоном заявила Белка. – Лучше не соваться в толпу с мороженым – можно кому‑нибудь случайно испачкать парадную форму.

Ребята остановились у подъема на холм. Спешить было некуда – до Распределения Наследников еще было достаточно времени.

Мимо них то и дело сновали небольшие группки студентов в формах своих факультетов: оранжево‑черные златоделы, бело‑зеленые белорогие, красно‑синие меченосцы. В потоке толпы то и дело звучал смех и приветствия:

– Как лето, котята?

– Нормально, козлята!

– Эй, зоопарк, дайте пройти нормальным магам!

– Ой, можно подумать! Видали, с каким апломбом теперь ходят эти общипанные курицы?

– Да пусть идут, петух с ними!

Смешанная компания из меченосцев и белорогих из Старшего Дума взорвалась смехом. Мила уже давно привыкла к таким эпитетам: из‑за животных, изображенных на гербах факультетов, ученики имели не только своего рода официальные названия – меченосцы, белорогие и златоделы, – но и шутливые прозвища. Котятами, чаще всего облезлыми, называли меченосцев. Козлятами, обыкновенно – скачущими, звали белорогих. Ну а златоделов именовали то цыплятами, то петухами, то курицами, но непременно общипанными.

Не спеша доедая подтаявшее мороженое, Мила проводила взглядом проходящих в этот момент златоделов с четвертого курса. На ходу один из них грубо оттолкнул белобрысого мальчишку – тот был такой неуклюжий, все время путался у кого‑то под ногами.

– С дороги уйди, придурок!

Мальчишка, словно резиновый мячик, отлетел в сторону и упал бы, не окажись у него на пути Милы. Он буквально врезался в нее, да так неудачно, что Мила выронила мороженое, и то, падая, дважды коснулось ее юбки, оставив на синей ткани две жирные светлые отметины.

– Ой, извини, я не хотел! – испуганно воскликнул белобрысый, глядя на Милу затравленным взглядом. – Я случайно.

– Смотреть надо, куда несешься, – хмуро ответил ему Ромка.