Материальные и людские потери

Страну, безусловно, возвышает одержанная победа, а воспитывает и закаляет – изнурительный путь к ней. Всегда интересно и проанализировать последствия важных исторических событий, и проследить их влияние на последующий ход истории. С этой точки зрения важно в первую очередь определить материальные издержки государства и людские потери, понесенные в войнах. Какова цена победы? Что принесла она стране?

Чтобы чрезмерно не обрушивать на читателей сухие цифры, ограничимся данными на 1812–1814 гг., хотя сразу оговоримся, видимо, и они не являются вполне точными. Слишком немногие историки отваживались на основе косвенных исчислений путем различных приблизительных оценок выдать какие-либо обобщающие показатели и количественно измерить «цену победы». Данные «плавают» у различных авторов. На это существуют объективные причины и трудности. Статистические подсчеты тогда почти не производились, поскольку эта наука (статистика) в России (да и в других странах тоже) в тот период находилась в почти зачаточном состоянии. Кроме того, военные действия не благоприятствовали ведению точного учета и статистики.

Тем не менее на 1811 г. можно примерно установить, что в России насчитывалось приблизительно 41–45 млн населения, в французской империи – 42 млн человек. В Российской империи некий набор цифр давали лишь периодически проводимые ревизии, носившие фискальный характер, поэтому относительно точные данные имелись лишь по податным сословиям и исчислялись они по количеству мужских душ [642]. Но по сути иностранное нашествие в 1812 г. являлось борьбой России с общеевропейской коалицией стран. Наполеоновская Великая армия по размерам и материальным издержкам превосходила все, что видела и знала Европа ранее – от 610 до 680 тыс. человек (по разным подсчетам). Поневоле Россия вынуждена была противопоставить этому иностранному вторжению максимум своих сил. Но опять же авторы в данном вопросе расходятся в цифрах. Называют совершенно разные данные русских сухопутных сил перед войной и во время войны: от 480 тыс. регулярных войск до 876 тыс. человек (или миллион с ополчением). В общем, цифры постоянно менялись, не становясь от этого точнее. Сплошное многообразие цифр и разброс мнений историков по данному вопросу. Не легче дело обстоит и с выкладками собранных сил ополчения. Укажем, что, по последним подсчетам, численность временных формирований всех трех округов ополчения в период войны составляла от 211,2 до 237,5 тыс. человек (не считая Украины, Дона и народов Поволжья) [643].

В своих воспоминаниях русский капитан И.Ф. Соловьев, перечисляя офицеров-однополчан Ревельского пехотного полка, погибших и раненных в Лейпцигском сражении, написал следующие строки: «Ах, война, война, какое ты ужасное чудовище, – славы» [644]. Но еще более сложный вопрос – потери, которые понесла российская армия в тех войнах. Так, сам Александр I в письме к австрийскому императору летом 1813 г., упоминая об огромных лишениях, понесенных Россией в 1812 г., писал без всякой конкретизации: «Провидение пожелало, чтобы 300 тыс. человек пали жертвой во искупление беспримерного нашествия» [645]. Да и российский император эту цифру, по-видимому, назвал приблизительно, на глазок. Военное министерство, насколько нам известно, никогда не подсчитывало потери в период Наполеоновских войн, а собирало в лучшем случае лишь данные о недокомплекте войск. Да и подавляющая часть авторов, не имея возможности найти достоверные источники, часто даже по отдельным сражениям, вообще предпочитала не писать об обобщающих потерях.

Некоторые суждения на этот счет можно сделать, используя лишь косвенные данные. Население России с конца ХVIII в. до 1805 г. увеличивалось в среднем на полмиллиона человек в год. Среди православного населения по приходам велись сведения по рождающимся, умершим и сочетавшимся браком. Сохранились сведения по годам, составленные на основе данных из метрических книг. Приведем лишь сведения, характеризующие разницу между родившимися и умершими [646].

1805 г. – 542 068 человек

1806 г. – 500 652 – – – –

1807 г. – 468 508 – – – –

1808 г. – 442 478 – – – –

1809 г. – 472 258 – – – –

1810 г. – 470 923 – – – –

1811 г. – 374 767 – – – –

1812 г. – 291 234 – – – –

1813 г. – – 2 749 – – – –

1814 г. – 390 255 – – – –

1815 г. – 442 209 – – – –

1816 г. – 661 835 – – – –

Очень интересные данные, хотя они не учитывают армейские потери за этот период. Но они дают наглядное понимание динамики роста населения (не только православного) за эти годы. Правда, не очень понятно, почему в 1813 г. (а не в 1812 г.) население достигло минусовых показателей (-2749 человек), хотя можно предположить, что новорожденных было мало, а убыль велика. Возможно, что среди других конфессий положение было не столь катастрофическим. По всей вероятности, сведения на 1812–1813 гг. не совсем точны, так как правильное ведение метрических книг тогда было редкостью, затруднено и нельзя было своевременно получать известия о смерти многих жителей (особенно в Смоленской, Московской и Калужской губерниях).

С этими данными необходимо сравнить сведения о рекрутских наборах. В начале ХIХ в., по исчислениям лучшего в середине ХIХ в. специалиста по статистике Д.П. Журавского, за тринадцать лет (1802–1815 гг.) в рекруты попало 2 158 594 человека, что составляло примерно третью часть всего мужского населения от 15 до 35 лет [647]. Этому несколько противоречат цифры, приводимые составителями «Столетия Военного министерства», – по их данным, в царствование Александра I (18 наборов) рекрутами стали 1 933 608 человека [648]. А.А. Керсновский полагал, что за десять лет «было поставлено не менее 800 000 рекрут, не считая 300 000 ополчения Двенадцатого Года», а все находившиеся на военной службе составляли «4 процента 40-миллионного населения страны» [649]. По мнению Д. Ливена, за время своего правления Александр I «поставил под ружье два миллиона человек» [650]. В любом случае все названные исследователями цифры огромны. Как бы то ни было, эти люди должны были находиться в войсках или выбыли за этот период из строя: погибли в боевых действиях, дезертировали, умерли от болезней или воинских тягот. Причем в то время смерть от болезней, лишений или дезертирство в численном отношении всегда превышали боевые потери. Это было характерно не только для России, но и для других государств.

Вероятно, на данные о рождаемости впрямую повлияло длительное отсутствие среди гражданского населения достаточного количества мужчин в самом дееспособном возрасте (в среднем численность армии и флота составляла постоянную величину где-то примерно 600 тыс. человек). А также само состояние войны, резкое ухудшение условий экономической жизни, да и сама атмосфера нестабильности мало способствовали увеличению рождаемости. По данным только Московской, Калужской, Смоленской, Минской, Могилевской и Витебской губерний, после окончания военных действий было сожжено более 430 тыс. человеческих и 230 тыс. скотских трупов [651]. Почти невозможно и подсчитать гибель людей среди местного населения в результате эпидемий, затронувших губернии, занятые неприятелем в 1812 г. А.А. Корнилов привел свои исчисления, основанные на сличении ревизий 1811 и 1815 гг. По его данным, в 1811 г. население мужского пола равнялось 18 740 тысячам душ мужского пола, а в 1815 г. – 17 880 тыс. душ мужского пола; т. е. за четыре года уменьшилось на 860 тыс. человек (это без учета армии и флота). А при нормальных условиях прирост должен был составить 1–1,25 млн человек. Отсюда было сделано заключение, что «действительная убыль людей от войны и связанных с нею бедствий и эпидемий была около 2 миллионов душ одного только мужского пола» [652]. Нам представляется эта цифра явно завышенной. Условно говоря, такая цифра была бы возможной, если предположительно не брать в учет демографические последствия войн. Но этого не произошло, так как условия были не «нормальны». Нельзя автоматически прибавлять неродившихся (из-за войны и отсутствия мужчин) к умершим. Кроме того, естественно, что во время войны больше погибло мужчин, женщин – значительно меньше. Тем более что современный историк статистики В.М. Кабузан привел совершенно иные данные на период 1811–1815 гг. Он сделал вывод, что население России не только не сократилось, но даже и выросло с 42, 7 до 43,9 млн человек за этот период [653]. Уже в советское время Л.С. Каминский и С.А. Новосельский определяли количество выбывших воинов из строя в 1812 г. в 200 тыс. человек [654]. Б.Ц. Урланис, а вслед за ним П.А. Жилин, установили потери русской армии в Наполеоновских войнах в 360 тыс., а в Отечественной войне 1812 г. – в 111 тыс. человек [655]. Историк-эмигрант А.А. Керсновский полагал число погибших в войнах Александра I не менее 800 000 человек, а «одна война с Наполеоном 1812–1814 годов обошлась России в 600 000 жизней» [656]. На наш взгляд, людские потери России в 1812–1814 гг. можно оценить в приблизительном диапазоне до 1 млн человек, но никак не больше. Но и это надо признать слишком огромной цифрой, хотя это все предположительные данные. С достаточной долей достоверности сегодня никто не сможет точно сказать, сколько людей в России сражалось против наполеоновской армии и сколько из них погибло. Этим делом, видимо, займутся лишь будущие поколения историков, если они будут располагать новой и надежной методикой подсчетов.

Не лучшим образом дело обстоит и с выкладками материальных издержек на ведение войны. «Роспись доходов и расходов по государству» дает следующие показатели бюджетных расходов только по военному министерству: на 1812 г – 153,6 млн рублей, на 1813 г. – 152 млн рублей, на 1814 г. – 154,4 млн. рублей [657]. Но если взять данные Я.И. Печерина за эти годы, они будут совсем другими. Так, по его мнению, в 1812 г. по военному министерству по росписи расходов было потрачено 153 611 800 рублей, а сверх того – 29 757 400, всего же – 183 369 200 рублей; в 1813 г. по росписи – 130 024 200, сверх – 101 169 500, всего – 231 193 700 рублей; в 1814 г. по росписи 154 391 800, сверх – 90 484 500, а всего 244 876 300 рублей. Всего на военное министерство в 1812–1814 гг. израсходовали 659 429 200 рублей, а на морское ведомство еще 62 195 100 рублей [658]. Разнобой в цифрах можно увидеть и в работах советских авторов. А.П. Погребинский, вслед за Я.И. Печериным, суммировав военные затраты ведомств, получил итоговую цифру в 722 млн рублей [659]. Другой советский исследователь, П.А. Хромов, определил военные траты за войны 1812–1814 гг. в 900 млн. рублей [660]. Наш современник А.Г. Бесов, основываясь на итоговых архивных материалах комиссии, осуществлявшей ревизию счетов русской армии за 1812–1816 гг. (просмотрела с 1822 по 1827 г. более 200 тыс. документов и 3700 книг полевого интендантского управления), установил расходы по Действующей армии примерно в 495 млн. рублей, кроме сумм, израсходованных на Резервную и Польскую армии, Оккупационный корпус во Франции и расчетов за продовольственные реквизиции у населения по квитанциям [661]. Как мы видим, цифры исследователями приводились совсем разные, и объем точных прямых расходов на войну так и не был установлен.

Необходимо указать, что уже 31 марта 1812 г. был создан секретный комитет финансов, через который и шло все основное финансирование военных действий до 1815 г. Расходы средств на действующую армию на этот период времени по отчету генерал-интенданта Е.Ф. Канкрина (составлен после войны) были определены в 157,5 млн рублей, включая суммы, полученные от Англии на военные субсидии [662]. На эти данные, как правило, ссылаются авторы обобщающих монографий и учебных пособий. Но последняя цифра не выдерживает никакой критики, так как в лучшем случае в этом документе указывались только финансовые средства, прошедшие через армейские структуры управления во время военных действий. Хорошо известно, что главнокомандующий во время войны наделялся почти неограниченным правом в расходовании финансовых средств любых учреждений, находившихся на театре военных действий, а также и то, что в 1812–1814 гг. на военные нужды использовались денежные средства как Военного и Морского министерств, так и других ведомств. Причем это приблизительная и относительная сумма, не считая затрат на постойную, почтовую, подводную повинность, строительные работы, заготовку продовольствия, армейские реквизиции (расчет по полученным квитанциям начался после 1816 г. и в царствование Александра I так и не был закончен) и другие траты. При этом не брались во внимание расходы на ополчение, которые частично легли на плечи помещиков и губернских властей. Сюда необходимо добавить общую сумму пожертвований от населения (часто и полуофициально собирались в добровольно-принудительном порядке), которая составила около 100 млн рублей [663], а по подсчетам министра финансов Д.А. Гурьева – около 200 млн рублей [664]. Эта цифра сопоставима с годовым государственным бюджетом на военное ведомство и благодаря этим пожертвованиям армия (в частности, в большей степени ополчение) могла как-то финансироваться во время военных действий. К этому необходимо прибавить, что в 1812 г. недоимки (несобранные подати) достигли рекордной суммы – 120 млн рублей, что свидетельствовало о кризисном состоянии финансов и государственного бюджета [665]. Да и в последующие годы положение оставалось не лучшим, правительство лишь было вынуждено списывать недоимки. Д.П. Журавский, который почти по горячим следам событий попытался сделать пробный подсчет военных средств, пришел к следующим неутешительным выводам: «что могло стоить содержание этих огромных военных сил, определить весьма трудно, без положительных данных, которых, вероятно, даже и не существует, по чрезвычайной запутанности счетов того времени, вследствие беспрестанной убыли людей и множества военных случайностей» [666].

Еще труднее или почти невозможно подсчитать убытки, понесенные населением в результате боевых действий в губерниях, затронутых войной, от пожаров, разрушений, опустошений и разграблений в Москве, Смоленске, Полоцке, Риге, Малоярославце, Боровске и в других местах. Материальный ущерб был просто огромным и не поддавался исчислению. А.А. Корнилов, например, считал, что общая стоимость «всех материальных убытков и пожертвований населения за время войн 1812–1814 гг. не может быть определена с точностью, но она должна быть оценена по самым умеренным расчетам, конечно, не менее как в миллиард рублей, – сумма для того времени прямо колоссальная» [667]. На наш взгляд, эта цифра явно занижена и должна быть поднята на порядок, составив, таким образом, несколько миллиардов.

Необходимо учесть и резкое увеличение в эти годы прямых и косвенных налогов. Дефицит платежного баланса страны резко вырос, недостаток денег покрывался чрезмерным выпуском ассигнаций. За три года, по данным Я.И. Печерина и К.В. Сивкова, – свыше 191 млн рублей [668]. Министр финансов Д.А. Гурьев по этому поводу в откровенно мрачных тонах писал А.А. Аракчееву 10 сентября 1814 г.: «Мы касаемся до столь трудной развязки финансовых оборотов, что нельзя без ужаса подумать о последних месяцах сего года и чем они кончатся» [669].

Война оказала огромное воздействие и на хозяйственную жизнь России, следы которой исчезли не скоро. В результате неприятельского нашествия в 1812 г. были уничтожены центры сосредоточия фабричной промышленности в Москве и вокруг нее. Многие фабричные заведения хотя напрямую и не пострадали, но оказались разоренными. Поэтому после 1812 г. стали возникать, наряду со старыми центрами, новые, – например, бумажное ткачество в районе г. Иванова. 1812 год, считал М.И. Туган-Барановский, «ускорил ту промышленную эволюцию, которая определялась общими условиями русского хозяйственного развития, – эволюцию, выражавшуюся в росте кустарной промышленности за счет фабричной, что было характерно для России первой половины прошлого века» [670]. Значительное время после войны наблюдался застой в торговле, что было связано с падением числа владельцев купеческого капитала. В 1810-х г. произошло сокращение оборотов русских ярмарок. Если говорить о разорении центральных губерний, то необходимо констатировать, что в первой половине ХIХ столетия больше всего пострадала русская деревня, вынесшая на своих плечах помимо всего прочего голод, эпидемии, тяжесть рекрутчины, реквизиции, рост налогового бремени, а также мародерство воюющих армий. Вследствие этого резко возросло нищенство в городах. Естественно, в крепостной деревне упадок и обнищание разоренных крестьянских хозяйств сказался и на благополучии русских помещиков, что способствовало росту прогрессивной задолженности дворянских имений. Война заставила многих помещиков раньше выходить в отставку, возвращаться в свои поместья и самим заниматься хозяйством – раньше это был удел специально назначаемых управляющих [671]. В какой-то степени этот факт в своих известных мемуарах засвидетельствовал А.И. Герцен, когда вспоминал: «Отец мой провел лет двенадцать за границей, брат его – еще дольше; они хотели устроить какую-то жизнь на иностранный манер без больших трат и с сохранением всех русских удобств. Жизнь не устраивалась, оттого ли, что они не умели сладить, оттого ли, что помещичья натура брала верх иностранными привычками? Хозяйство было общее, именье нераздельное, огромная дворня заселяла нижний этаж, все условия беспорядка, стало быть, были налицо» [672].