Эволюция частной переписки ( XI — первая половина XIX в.)

Письмовники как своды эпистолярных образцов. Древнерусский человек знакомился с античной и византийской традицией эпис-толографии (так в Средние века называлось учение о написании писем) на примере апостольских посланий, включенных в Новый Завет. Книга «Апостол», в которую входят апостольские послания, переведена на старославянский язык одной из первых и была востребована в связи с принятием ею христианства. В начальной формуле апостольского послания читается имя его автора, указывается адресат, приводится приветствие. Таков, например, зачин «Послания апостола Павла ефесянам»: «Павел, золею Божиею Апостол Иисуса Христа, находящимся в Ефесе святым и верным во Христе Иисусе: благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа»¹.

В начале XV в. на Руси стали использоваться специальные своды эпистолярных образцов — так называемые письмовники. Они играли важную роль в распространении культуры написания писем, способствовали специализации эпистолярных текстов, закрепляя их наиболее характерные черты, предлагали разнообразные варианты эпистолярного этикета в зависимости от социаль-

¹ Еф. 1, 1-2.

ного положения адресаата, а также причин, заставивших автора взяться за перо.

Два самых ранних р русских списка письмовника, известных в настоящее время, датируются первой четвертью XV в. Архетип (т. е. предполагаемый списовк, от которого пошли все сохранившиеся списки) данного писычмовника был создан в третьей четверти XIV в. южнославянским ни книжниками, усвоившими византийскую традицию написания це^рковных посланий. При митрополитах «киевских и всея Руси» Кишприане (1381 — 1382, 1389 — 1406) или Фо-тии (1408 — 1431) один из южнославянских списков эпистолярного справочника попалл на Русь. В митрополичьей канцелярии и скриптории одного из монастырей Северо-Восточной Руси с него были сделаны копии. СОба списка включают тексты начальных и конечных формул послааний к митрополиту и епископу (приведено два варианта), «царкю или ко князю», «властелину», «властелю калугером» (калугер — нинок), «старцу велику». Зачины и заключения посланий содержагт витиеватые книжные обороты, библейские цитаты.

Фрагмент зачина «псосланья к святителю, митрополиту, епис-купу» демонстрирует юзвестный литературный стиль «плетения словес»: «Иже по божеественеи благодати облагодающему и изъ чрева материя освященььному и изъбранному от божественыя благодати и въ еже быти ьгластавнику и учителю, реку же и пастырю преславнаго и Богом псаокрываемаго града того имярекъ, въ еже проповедати евангелье i божие и въ еже благовестити нищимъ от добродетели и спасеньее и пленникомь, иже от бесовъ свобоже-нье, яко да сподобишисся и ты самъ паствы ради твоея услышати сладкаго гласа оного...»¹'. В то же время образец концовки данного послания предельно кр эаток: «Конецъ. Всеблагим иже въ благихъ бъ да створить молитвьлл святого ти владычества деиствены иже о насъ. Аминь».

Неслучайно древней хшие русские списки эпистолярия являются сводом образцов поссланий, предназначенных в основном для переписки в церковных с и монастырских кругах. Сохранение в период феодальной раздрообленности единого для всех русских епархий церковного руководителя в лице митрополита «киевского и всея Руси» способствов-зало росту письменных обращений к нему лав епархий, игуменов-з, светских властей. Сам факт использования эпистолярного спрэавочника в церковных кругах свидетельствовал о потребности i в определенной специализации и унификации переписки, возникавшей в тот период на территории ряда государств и адресован шой одному лицу. Послания становились

¹ Ту рилов А. А., Плигузов Ак.И. Древнейший южнославянский письмовник третьей четверти XIV в. // Руссккий феодальный архив XIV—первой трети XVI в. —., 1987.-С. 563.

154

155

способом разрешения многих вопросов церковной жизни, средством управления церковными структурами.

Помимо письмовников, которые включали образчики частных литературно украшенных писем, на Руси существовали так называемые формулярники — сборники образцов документов делового и официального характера. Как своды образцов двух самостоятельных групп переписки формулярники и письмовники появились примерно в одно и то же время. Размежевание письмовников и формулярников обусловлено, с одной стороны, усложнением государственного и церковного аппаратов, функционирование которых требовало упорядочения служебной переписки, а с другой — распространением практики обмена письменной информацией между частными лицами. Об интересе древнерусских людей к эпистолярным руководствам свидетельствует значительное количество выявленных к настоящему времени рукописных письмовников — около 170 текстов различных редакций.

Разнообразие образцов частной переписки людей, находившихся в деловых, дружеских или родственных отношениях, увеличилось в связи с переходом русской письменности на бумажную основу. Бумага стала использоваться на Руси с середины XIV в., а к концу XV в. она повсеместно вытеснила и пергамен, и бересту. Самый древний русский письмовник был создан в Новгородской боярской республике в 1475—1477 гг. Впоследствии он неоднократно переделывался, дополнялся новыми образцами посланий. В 1539—1541 гг. появился письмовник с заглавием «Послание начало, егда хощеши кому послати: к вельможам или ко властным людям, — кому ся ни есть имярек». В последней трети XVI в. была создана еще одна редакция письмовника — «Сказание начертанию епистолиям, предисловиям и посланиям ко всякому человеку». По сравнению с ранними сводами она содержала наибольшее число образцов — до 70 примеров. Это самый популярный древнерусский письмовник. Он переписывался представителями различных общественных слоев. Его особенностью было расположение посланий по алфавиту, независимо от социального положения адресатов. Отсюда второе название свода — «Азбучный письмовник». В него были включены образцы посланий, отражавших разные человеческие взаимоотношения. Например, помимо дружеских посланий, в нем приведены образцы ругательных писем: писем «недругу», «непостоянному другу с посмехом», «к другу преждебывшему», «к другу с лаею» и т.д. В конце XVII в. «Сказание начертанию епистолиям...» было переработано. В результате появился новый вариант письмовника — «Каким образом писати и х кому письма».

В XVIII —первой половине XIX в. потребность в эпистолярных шаблонах возросла. В этот период все большее число людей, принадлежавших к разным социальным категориям, включалось в

информационные потоки и становилось участниками письменной формы передачи информации.

Особенностью письмовников XVIII —первой половины XIX в. было то, что они существовали по преимуществу в печатном виде. В отличие от рукописного способа распространения книги, типографский способ позволял единовременно создавать книгу в большом количестве экземпляров. О повышенном интересе к эпистолярным справочникам и удовлетворении общественной потребности в них с помощью типографского станка свидетельствуют многократные переиздания письмовников. Например, «Кабинетский и купеческий секретарь, или Собрание наилучших и употребительных писем» Ивана Сокольского впервые был издан в 1788 г., а вторично — в 1795 г. Опубликованный в 1793 г. иждивением московского купца Семена Никифорова «Всеобщий секретарь, или Новый и полный письмовник, содержащий письма известитель-ные, совет подающие, обличительные, повелительные, просительные, рекомендательные, представляющие услугу, жалобу содержащие, выговорные, извинительные, содружественные, поздравительные, утешительные, благодарственные, издевочные, любовные, нравоучительные, коммерческие, с присовокуплением разных объявлений, контрактов, духовных завещаний, записей свидетельств, верющих (т.е. доверенностей. — Т.К.), формы векселей, росписок, пашпортов и просьб, принадлежащих до присутственных мест, состоящий в двух частях или пяти отделениях» в 1808 г. был издан в Петербурге в четвертый раз.

«Всеобщий секретарь...» имел черты и письмовника и форму-лярника, в него были включены образцы не только частной переписки, но также актов и некоторых разновидностей делопроизводственной документации. В XVIII —первой половине XIX в. по такому принципу строились многие издания подобного рода справочников, что говорит о разнообразии официальных и личных письменных контактов, осуществлявшихся частными лицами.

В XVIII в. письмо было фактом не только повседневной деловой и личной жизни. С середины столетия оно становится и фактом литературы. На письмо как литературный жанр обратили внимание ученые. В 1757 г. в сочинении «Предисловие о пользе книг церковных в российском языке» М.В.Ломоносов представил основанную на античной традиции теорию «трех штилей». Согласно этой теории, художественные произведения делятся на три стилистические группы — сочинения высокого, среднего и низкого стиля.

Прозаическое письмо отнесено к группе сочинений низкого стиля, поскольку для его создания, так же как и для создания комедии, эпиграммы и песни, должен использоваться живой разговорный русский язык. Это разделение литературных жанров с точки зрения их языка, безусловно, оказало влияние на стиль

156

157

повседневной частной переписки. В то же время в XVIII —первой половине XIX в. многие представители дворянства следовали западноевропейской эпистолярной практике и переписывались на французском языке. Некоторые из письмовников целиком основывались на западной традиции. Таковым было пособие Ивана Соколовского, которое внедряло в купеческую среду западные образцы писем.

Отечественная практика написания писем, сложившаяся к 20-м гг. XIX в., была обобщена писателем и журналистом Николаем Ивановичем Гречем (1787—1867). В 1819 г. вышло в свет его пособие «Учебная книга русской словесности, или Избранные места из русских сочинений и переводов в прозе», ставшее впоследствии очень популярным. Автор отводит большое место характеристике переписки как самостоятельного разряда словесности. Прежде всего Греч дал определение письма: «Письма (выделено авт. — Т. К.) в точном значении слова суть разговоры или беседы с отсутствующими. Они заступают место изустного разговора, но заключают в себе речи одного только лица»¹. Разнообразные варианты писем, существовавшие в начале XIX в., он разбил на две большие группы: а) «по предметам общежития» и б) литературные. В свою очередь письма «по предметам общежития», которые определены Гречем как собственно письма, делились на деловые письма; письма «по требованию благопристойности» (посвятительные, поздравительные, соболезновательные, благодарственные письма и т.д.); дружеские; забавные или шутливые, поучительные. От писем автор отделял записки, которые он причислял к самостоятельной группе текстов, возникающих в результате общения.

В пособии Греча не акцентировалось внимание на специфике переписки между людьми, находившимися на разных ступенях социальной лестницы, как это нередко делалось в древнерусских письмовниках. Согласно точке зрения исследователя, письма «к высшим, равным и низшим» особам должны различаться только общим тоном. Пособие рекомендовало ряд правил сочинения писем «по предметам общежития», которые должны строиться логично, по определенному плану.

Частная переписка XI — XV вв. Древнейшие русские частные послания представлены новгородскими берестяными грамотами XI —XV вв. К настоящему времени корпус этих источников насчитывает около 1000 единиц, и значительная их доля относится к переписке. Авторы посланий информировали адресатов о раз-

¹ Греч Н. И. Учебная книга русской словесности или Избранные места из русских сочинений и переводов в стихах и прозе, с присовокуплением кратких правил риторики и пиитики и истории русской литературы. — СПб., 1830. — 2-е

ИЗД. т. х. К*. J4-.

158

личных происшествиях, направляли распоряжения, жалобы и отчеты, рассказывали о своих бедах, признавались в любви и т.д.

В качестве писчего материала береста использовалась жителями не только Новгорода, но и других древнерусских городов. Об этом говорят как единичные тексты, найденные археологами в ряде населенных пунктов, так и косвенные свидетельства — писала, которыми процарапывался текст на бересте. Писала были найдены также в тех населенных пунктах, в которых сами грамоты не обнаружены. Однако обнаруженного материала пока недостаточно для того, чтобы говорить о развитой переписке частных лиц в этих городах.

По мнению ученых, условия для существования интенсивного письменного обмена информацией были только в Новгородской республике. Возникновению большого объема новгородской частной переписки способствовала особая политическая ситуация, которая заключалась в том, что в Новгороде ежегодно проходили выборы магистратских органов управления. Новгородский боярин имел шанс получить как высокую государственную должность, так и стать главой республики — посадником. Это обстоятельство заставляло новгородского вотчинника постоянно находиться в центре политических событий. Оторванные от своих хозяйств землевладельцы вынуждены были руководить деятельностью приказчиков с помощью письменных распоряжений. По мнению Янина и Е. А. Рыбиной, это «разделение землевладельца и его землевладения и стало главной причиной активизации переписки, вызвав к жизни постоянную необходимость в берестяном письме»¹. Преобладавшая в период феодальной раздробленности княжеская форма государственности не способствовала созданию предпосылок для развития частной переписки, поскольку вассал, в отличие от новгородского боярина, стремился удалиться от своего сеньора и обрести самостоятельность в своем владении. Постоянное пребывание его в своем владении не вызывало необходимости как в деловой переписке с управляющим (все распоряжения передавались устно), так и в личной переписке.

Частная переписка на бересте возникла в то время, когда на Руси еще не знали письмовников, поэтому авторы посланий на бересте не испытывали влияния эпистолярных справочников. Формуляр писем XI —XV вв. и их стиль складывались постепенно, с учетом практической целесообразности и возможностей бересты.

В посланиях на бересте слабо развиты композиционные части текста: в зачине дана предельно краткая информация о корреспондентах, заключения, как правило, отсутствуют, использован минимум этикетных формул. Лаконичность изложения информа-

¹ Янин В. Л., Рыбина Е.А. Открытие древнего Новгорода // Путешествия в древность: сб. ст. - М, 1983. — С. 161.

159

ции обусловлена небольшими размерами площади для послания. Авторы писем стремились заполнять текстом только одну сторону бересты, но если места не хватало, послание продолжали на обороте.

В связи с плохой сохранностью большей части грамот нельзя утверждать, что для одного послания могли использоваться несколько кусков бересты. Во всяком случае, послание на нескольких кусках бересты порождало ряд неудобств при его пересылке и хранении, если последнее было необходимым. Небольшая площадь для текста была постоянным фактором, действовавшим на протяжении всего периода использования бересты как писчего материала, поэтому новгородцы выработали предельно лаконичный стиль эпистолярных текстов.

В то же время, несмотря на краткость повествования и фрагментарность большинства найденных грамот, отдельные стороны процесса специализации переписки и ее размежевания на деловую и личную удается установить. Этот длительный процесс обнаруживается в появлении устойчивых формул, закреплявшихся за определенными разновидностями переписки, и самоназваний текстов.

Большинство грамот XI —XIII вв. начиналось устойчивым начальным оборотом «От... к...». Подобный зачин сразу выделял послание от одного лица к другому из массы разнообразных текстов на бересте. Такую же краткую формулировку, обозначавшую лицо, от которого исходил документ, содержали свинцовые буллы (печати, подвешиваемые к документам) второй половины XI —начала XII в. с надписью: «От Ратибора». Ратибор — тмутараканский наместник, который затем стал киевским тысяцким. Как государственный деятель он известен по летописям, литературным сочинениям и законодательным источникам.

Начальная формула, называвшая только личные имена корреспондентов, не отражает ни сути послания, ни взаимоотношений корреспондентов, ни их социального положения.

Развитие начальной адресной формулы шло путем включения в нее слова «поклон». При встрече люди поклоном головы демонстрировали уважение друг к другу. В текстах берестяных грамот слово «поклон» первоначально передавало именно такое почтительное приветствие автора. Позднее оно стало этикетным. Со второй половины XIII в. многие послания на бересте начинались словами: «Поклон от... к...»: «Поклонъ от Онцифора к бабе к Маре-мьяне. Что есми, г(оспоже), тобе далъ полтину, дати биричю, а грамота взять. Ажь будешь грамоту взяла, дай Онтану. Или будешь грамо(ту не взяла)...» (грамота № 578, начало XV в.).

Использовался и другой вариант данной формулы, в котором вместо просторечного слова «поклон» употреблялось книжное «поклоняние» («покланяние»). Оно чаще всего встречается в по-

160

сланиях чернецов. Так, формула «Покланяние от... к...» характерна для переписки монахинь новгородского монастыря святой Варвары (грамоты № 657 и № 682, вторая половина XII в.). Приведем текст одного из иноческих посланий на бересте (грамота № 605, вторая четверть XII в.):

«Покланяние от Ефрема къ братоу моемоу Исоухие. Не распра-шавъ, розгневася. Мене игоумене не поустиле, а я прашалъся; нъ посълалъ съ Асафъмь къ посадьникоу меду деля. А пришьла есве оли звонили. А чемоу ся гневаеши. А я вьсьгда оу тебе. А соромъ ми, оже ми лихо мълвляше: "И покланяю ти ся, братьче, мои". То си хотя мълви: "Ты еси мои, а я твои"». (Перевод: «Поклон от Ефрема к брату моему Исихию. Не расспросив, ты разгневался. Меня игумен не пустил, а я отпрашивался. Но он послал меня с Асафом к посаднику за медом. А вернулись мы, когда звонили. Зачем же ты гневаешься? Я ведь всегда твой. Для меня оскорбительно, что ты так плохо мне сказал: "И кланяюсь тебе, братец мой!" Ты бы хотя бы сказал: "Ты мой, а я — твой"»)¹.

Из приведенных выше двух грамот с зачинами, в которых использованы синонимы «поклон» и «покланяние», первая грамота может быть определена по содержанию как деловое письмо, поскольку она содержит распоряжение одного лица к другому, а вторая грамота — как личное письмо, автор которого высказывал адресату обиду, оправдывался в нарушении своего обещания и т.д.

В берестяных грамотах, адресованных близким людям, изредка встречаются заключительные формулы, подчеркивающие особые родственные, дружеские и побратимские отношения. В конце некоторых грамот, например, читается фраза: «И цьлоую тя» (грамота № 549, рубеж XII —XIII вв.).

В основной текст иногда включались формулы вежливости. Одна из них содержала оборот «добре (добро. — Т.К.) сотворя», который означает «пожалуйста»: «Покланянье от Мирслава ко Жи-рошьке. Сътворя добре възмя...» (грамота № 17 из Старой Руссы, первая половина XII в.). Другим этикетным словом был глагол «кланяться». Помещенный в определенный контекст он передавал формулу вежливости «пожалуйста», «прошу тебя»: «Покланяние от Ляха к Флареви. Исправил ли еси десять гривенъ на Руси-ле, с Микулою поели семо. Или еси не исправилъ, а исправи, и кланяюся, а дьцьскии приима» (грамота № 615, середина — 80-е гг. XIII в.).

Процесс размежевания личной и деловой переписки отражается в самоназваниях текстов. Особые наименования текстов по-

¹ Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок U 977— 1983 гг. - М., 1986. - С. 68-69.

В Голиков 161

являлись в первую очередь для обозначения разновидностей деловой переписки.

Так, ранняя формула «От... к...» расширялась путем добавления слова «приказ». Например, грамота конца XIV в. (№ 275 и № 266) начинается словами: «Приказ о(т) Сидора к Григории...». Аналогичную начальную формулу имеет грамота № 622, датируемая второй половиной XIV—началом XV в.: «Приказо от Матфея ко Марку и ко Саве...». Встречаются композиционные варианты формулы, что свидетельствует о неустойчивости этой части текста. Так, в начальной формуле могла быть изменена последовательность имен получателя грамоты и распорядителя: «Приказ ко Остафии от Сидора...» (грамота № 260, XIV в.).

В отличие от нейтрального «Поклон от... к...» зачин со словом «приказ» подчеркивал деловые отношения корреспондентов, а не родственные или дружеские. Послания с таким началом содержали распоряжения хозяина, которые был обязан выполнять адресат грамоты. Неравное положение корреспондентов отражает и стиль текста: используется повелительное наклонение глаголов.

Позднее на основе аналогичных материалов сформировалась одна из разновидностей поместно-вотчинной переписки.

В корпусе берестяных грамот есть тексты, которые можно считать прообразом позднейших челобитных — одной из разновидностей официального и частного поместно-вотчинного делопроизводства. Тексты этой группы грамот содержат фразеологизм «бьет (бьют) челом...», расположение которого не было строго закреплено. В грамоте № 248 конца XIV—начала XV в. этот оборот помещен в начале текста: «Беют челом...». В грамоте № 694 того же времени он встречается в конце: «...[господину, твои сироте бьют цолом». Текст грамоты № 610 (конец XIV в.) также завершается этим оборотом и именем автора: «А язъ тобе, г(осподи)не, цо-ломъ бию. Аминъ. Г(осподи), помилуй дьяка Вельского». В грамоте № 297 первой четверти XV в. содержится самоназвание такого документа: «Целобитье от Сергия з братье и из Рагуилово г(оспо-ди)ну Михаили Юрьевицу...».

Изначально выражение «бить челом» было этикетным и передавало приветствие, благожелательство. В дальнейшем оно дало наименование сначала частному деловому посланию, а позднее — официальному документу, поступавшему от частного лица в государственные учреждения и содержавшему какое-либо прошение. В то же время фразеологизм «бить челом» сохранился в личной переписке последующих столетий, причем он имел много семантических значений в зависимости от контекста.

Постепенное размежевание переписки протекало на фоне использования для обозначения разнообразных посланий на бересте слова «грамота»: «От Иванока ко Хотеславоку грамота...» (гра-

мота № 654, 50-е гг. XII —начало 10-х гг. XIII в.). В текстах некоторых берестяных грамот встречается такое же наименование письменных сообщений других людей. Слово «грамота» обозначало любой текст и не передавало специфику конкретного содержания послания.

Частная переписка XVI — XVII вв. Возможность дальнейшего развития частная переписка получила благодаря повсеместному распространению в конце XV в. удобного писчего материала — бумаги. Неслучайно письмовники и формулярники появились именно в тот период, когда произошла смена писчего материала. Предлагаемые письмовниками образцы могли быть внедрены в практику только писцами, работавшими на бумаге. Бумага позволяла писать пространные многотемные послания, расширять начальные и конечные формулы за счет включения новой конкретной информации, церковно-славянских книжных оборотов и разнообразных этикетных формул.

Однако для увеличения объема частной переписки были необходимы и другие важные предпосылки: складывание крупных вотчинных и поместных хозяйств, развитие торговли, высокая подвижность населения, наличие стабильных и надежных каналов передачи письменных посланий, высокий уровень грамотности в обществе и т.д.

В XVI в. частная переписка еще не стала повсеместно распространенной. Сегодня она представлена единичными текстами, дошедшими до нас в копиях. Уникальным для первой половины XVI в. является письмо 1536/1537 г., написанное Авдотьей Нетре-буевой игумену Троице-Сергиева монастыря Иоасафу. Оно сохранилось в составе монастырской копийной книги, где названо посыльной грамотой. На самом деле этот текст по начальной формуле и содержанию является частным деловым письмом. В нем отсутствуют книжная торжественность, витиеватость, церковно-сла-вянские обороты, хотя адресовано оно главе монастыря. Стиль Послания отличается деловитостью, минимумом эпистолярного тикета.

Образцом личного письма второй половины XVI в. служит посла
ние инокини Марины своему сыну Евфимию Туркову — сначала
онаху, а потом игумену Иосифо-Волоколамского монастыря. Сам
лресат назвал его «последним благословением». Действительно,
исьмо представляет собой не юридическое, а своего рода духов
ое завещание умирающей матери. Оно проникнуто печалью,
юбовью к сыну и заботой о нем: «Пожалуй, Еуфимьюшка, отпи-
и ко мне о своем здоровье, как тебя пречистая Богородица ми-
ует»¹. Далее старица Марина пишет о своих болезнях и, предчув-
■ ____________________________________________________________

¹ Зимин А. А. Рукописи Евфимия Туркова и письмо Марины Турковой //Линг-стическое источниковедение. — М., 1963. — С. 138. — Сноска 18.

162

163

ствуя скорую смерть, просит сына не забывать мать: «А яз здесь грехом своим добре больна. Ныне на Страстной неделе во вторник причастили... и посхимили... и ты сам не забудь мене... поминай душу мою...»¹. Как было принято в эпистолярной практике предыдущего периода, это письмо не имело даты. Его можно датировать временем пребывания Евфимия Туркова в монастыре — между июлем 1551 г. и 1587 г.

От XVII в., особенно его второй половины, сохранилось большее число писем. Комплекс частных писем начала XVII в. представлен перехваченными поляками письмами из осажденных Смоленска и Троице-Сергиева монастыря. Другие комплексы обнаружены в составе делопроизводственной документации государственных учреждений: это письма подьячего тотемской приказной избы Арефы Малевинского, купца Климентия Прокофьевича Калмыкова и др.

Частные письма XVII в. хранились в семейных архивах, формирование которых относится к более позднему времени — XVIII — первой половине XIX в. Адресатами этих писем были мелкопоместные дворяне, вотчинники, служилые люди, представители духовенства: И.С. и Т.С.Ларионовы, А.Н. и П.А.Квашнины-Самарины, Д.И., Ф.Д. и И. А. Масловы, С. И.Пазухин, Ф.М.Чели-щев, И. И. Киреевский и др. В фамильных архивах ответы на полученные послания, как правило, не сохранились. Около 600 частных писем конца XVII — начала XVIII в. обнаружено в Государственном историческом музее, Российской государственной библиотеке, Российском государственном архиве древних актов, Российской национальной библиотеке.

В совокупности выявленных к настоящему времени частных писем XVI —XVII вв. прослеживается несколько групп посланий, различающихся степенью развитости их композиционных частей.

Письма одной группы лаконичностью своих начальных формул напоминали берестяные грамоты. В упомянутых выше частных письмах XVI в. сохранялась основа начальной адресной формулы берестяных грамот: «Государю игумену Иасафу Сергиева монастыря Овдотья Дмитриевская жена Нетребуева челом бию»²; «В пречестную обитель пречистыа Богородица честнаго и славнаго ея успениа от старицы Марины сыну моему Еуфимию поклон»³. В XVII в. зачины, лишенные торжественной книжной лексики, часто встречались в личной переписке супругов, родителей и детей, друзей и т.д.: «От Михаила Панфил(ь)евича жене моей Ав-

¹ Зимин А.А. Рукописи Евфимия Туркова и письмо Марины Турковой... —
С. 138.— Сноска 18.

² Каштанов СМ. Частное письмо 1536/37 г. //Лингвистическое источникове
дение. — М., 1963. — С. 141.

³ Зимин А.А. Рукописи Евфимия Туркова и письмо Марины Турковой... —
С. 138. -Сноска 18. '

рт(ь)е от меня тебе з дет(ь)ми поклон...»¹; «Г(о)с(у)д(а)рк> моему Степану Корнил(ь)евичю женишко твоя Ул(ь)ка челом бьет...»²; «Приятелю моему Федору Васил(ь)евичу Афонка Зыков челом бью...»³ и др.

В другую группу писем входят эпистолярные тексты, зачины которых под влиянием письмовников сильно отличались от традиционных. Вступления таких писем становятся намного пространнее, чем в берестяных грамотах. Они включают новую информацию: автор письма мог сообщить о своем местопребывании в момент написания письма, указать день, когда письмо создавалось (заметим, что ни в одной берестяной грамоте нет...аты написания текста). В зачинах полнее передавались ссбствен-ные имена корреспондентов (обязательно указывались иия и отчество, нередко — прозвище), более отчетливо обозначалась взаимосвязи корреспондентов: «Г(о)с(у)д(а)рю Клементью Проко-ф(ь)евичю из Нижнег(о) раб Петрушка Окулов челом бьет многодетно г(о)с(у)д(а)рь здравстуи со всем своимъ праведном домом м(и)л(о)стию своею изволиш(ь) о мне рабе своемъ напаме-товат(ь) и моему окаянству еще вл(а)д(ы)ко терпить марга по 18 де(нь)»⁴.

Под влиянием книжной фразеологии, заимствованной из различных редакций письмовников, этикетные формулы становятся более разнообразными. Очень часто особое уважение к адресату облекалось в сложные книжные обороты, витиевато построенные фразы. Приведем в качестве примера подобного письма послание Федора Зиновьева Ф.Т. Вындомскому, написанное 23 ноября 1697 г.: «Г(о)с(у)д(а)рю моему ко мне мнсгом(и)-л(о)стивому приятелю Федоту Тихановичю искатель твсего ми-лостиваго к себе приятства и докучник твоего приятнаго жалованья Фетька Зинов(ь)ев челом бьеть. Здравствуй приятель мои о Христе на веки и з детками своими и со всеми любящими тя елом бью...»⁵. Письмо Федора Зиновьева интересно и "ем, что автор указал не только число и месяц, что было распросгранено в эпистолярной практике XVII в., но и год. Завершено письмо концовкой и развернутой датой: «...по сем тебе приятетю премножеством челом бью и брату Григор(ь)ю Богдановичю з женилкою и з детишками премного челом бью. Писана 206-г(о) 1697 г.) ноября 23 день»⁶.

В целом последние строки писем включали, как правило, менее ространное челобитье, чем зачин: «...по том тебе г(о)с(у)д(а)рю

М., 1969. - С. 6. - № 99.

¹ Грамотки XVII —начала XVIII в

² Там же. — С. 65. — №111.

³ Там же. -С. 25. -№21.

⁴ Там же.-С. 181.-№340.

⁵ Там же. -С. 99—100.-№ 173.

⁶ Там же. — С. 100.

164

165

челом бью до лица земнаго»¹; «...по сем Алешка Салтыков челом бьет июня во вторыи на десят(ь) ден(ь)»²; «...писавы Ивашка Шо-куров стократно рабски челомъ б(ь)етъ до лица земъли»³ и т.д.

Адресат иногда оставлял на письме подробную помету о том, когда и каким образом оно было получено. Например, Ф.Т. Вын-домский на послании Федора Зиновьева записал: «206-г(о) году декабря въ 3 де(нь) отдал мне Федоту сю грамотку и в грамотки челобитна и списокъ з зговорнои записи митрополичь страпчеи Богдан Нееловъ а пришла через почту»³.

В XVI — XVII вв. от частной переписки постепенно отпочковывается и становится самостоятельной разновидностью поместно-вотчинного делопроизводства хозяйственная переписка, с одной стороны, вотчинника (помещика), а с другой стороны — управляющих вотчинами (поместьями). Сохранившиеся крупные комплексы поместно-вотчинного делопроизводства свидетельствуют, что эта переписка по номенклатуре названий текстов, их формулярам и стилю была ориентирована на систему документов общего государственного делопроизводства. Отказ от тональности частных писем и их этикета, выработанного в XVI — XVII вв., объясняется социальной пропастью между корреспондентами: приказчики в вотчинах и поместьях происходили, как правило, из среды зависимых людей и крепостных крестьян, поэтому землевладелец в своих письменных посланиях к управляющему не мог использовать, например, фразеологизм «бить челом», который в зависимости от контекста означал приветствие, просьбу или благопожелание.

Что касается деловой переписки купца и его торговых приказчиков, то ей присущи черты личной переписки близких людей. Об этом свидетельствует, например, сохранившаяся переписка конца XVII —начала XVIII в. купца К. П. Калмыкова с приказчиками. В этом комплексе писем представлены одно послание купца приказчику Мирону Галактионову сыну Селиверстову от 1699 г. и около 80 писем главного приказчика Петра Окулова к Калмыкову, в которых сообщалось о положении дел и содержались просьбы о присылке разнообразных инструкций.

Рассмотрим, как купец использовал общепринятые этикетные формулы в послании к своему приказчику. В единственном сохранившемся письме Калмыков информировал Мирона Галактио-нова сына Селиверстова об отправке лык, закупленных на Нижегородской Макарьевской ярмарке, и давал подробное распоряжение о том, как поступить с товаром после его доставки на место. Начало письма идентично зачину многих берестяных грамот и

С. 53.

' Грамотки XVII —начала XVIII в.

² Там же. — С. 54. — № 83.

³ Там же. - С. 49. — № 68.
⁴Тамже.-С. 100. -№ 173.

166

ных посланий на бумаге: «Мирону Галахтионову с Макарьевской ярмонки от Клима Калмыкова челобитье». В конце дважды повторено пожелание здоровья: первое — «За сим здравствуйте о Христе во веки», а после приписки о товаре второе — «О сем здравствуйте». Патриархальные отношения, отраженные в переписке купцов и их приказчиков, связаны с тем, что последние были, как правило, вольнонаемными людьми и имели перспективу стать предпринимателями. Эти обстоятельства сближали торговых приказчиков с хозяевами и делали их почти членами купеческой семьи.

Частная переписка XVIII —первой половины XIX в. Результаты государственных, политических и культурных преобразований начала XVIII в. дали мощный импульс для роста объема частной переписки и ее качественного развития. Петровские реформы изменили образ жизни человека, сделали более разнообразными его интересы и потребности, а также способы их удовлетворения. Человек стал более мобильным, расширилось пространство для его деятельности. В стране увеличилось количество грамотных людей. В силу своей деятельности и личных обстоятельств многие люди были заинтересованы в расширении информационного пространства и ускорении перемещения информации. Этим запросам отве-■ чала созданная во второй половине XVII в. специальная почтовая служба. К концу XVIII в. вся территория Российской империи была покрыта сетью почтовых учреждений. К середине XIX в. в России i почтовая связь была налажена между более чем 700 населенными [пунктами. С самого начала функционирования почтовой службы государство гарантировало сохранность корреспонденции, кон-' фиденциальность ее содержания, быстроту доставки. Появление почты способствовало увеличению не только деловой, но и частной переписки.

Письма информативного содержания, истоки которых лежат в глубокой древности, составляли значительную долю частной переписки. Они создавались в XVIII в. представителями разных сословий. В это время складываются и новые группы частной переписки, появление которых стало следствием дальнейшего углубления общественного разделения труда в России. В XVIII в. специализация труда привела к появлению конкретных видов деятельности, многие из которых были связаны прежде всего с интеллектуальным трудом. К ним можно отнести науку, литературу и [Искусство. Новые виды деятельности находили отражение в пере-I писке людей, объединенных интересом к предмету изучения, творческому процессу и его результатам.

Письменный обмен профессиональной информацией обогащал тематику писем и способствовал созданию новых групп частной переписки (переписка ученых, писателей, поэтов, художников т.д.). Теперь переписка одного человека выходила за пределы

167

хозяйственных и семейных интересов, круг адресатов значитель-.--но расширялся.

Например, видный сановник, археограф, коллекционер и вла- --делец рукописного сборника, в который входило «Слово о полку;зу Игореве», А. И. Мусин-Пушкин (1744—1817) вел не только де- -ловую и личную (семейную, дружескую) переписку, но и состо- — ял в профессиональной переписке с разными лицами, занимав- -шимися изучением отечественной истории. Среди его корреспон- — дентов были К.Ф.Калайдович, А.Н.Оленин, В.С.Попов и др.ю». В своих письмах Мусин-Пушкин размышлял о происхожденииa~i

древнерусских слов, сообщал о находках замечательных рукопи--

сей, делился мнением о новых исторических исследованиях и т.д.д:.

В целом можно сказать, что его письма и ответы на них формиру-

ют новое по содержанию информационное поле, отражающеееез состояние исторической науки на одном из этапов ее развития.

Профессиональной по содержанию можно назвать переписку^

А. С. Пушкина и П. А. Вяземского. Она отражала литературные ин

тересы обоих корреспондентов. В ней давалась оценка творчествам отдельных писателей и их произведений, обсуждались замыслы».!

сочинений, планы на будущую совместную деятельность в облас-

ти журналистики и т.д.

В XVIII —первой половине XIX в. частные письма испытывают пг

влияние политики, поскольку интенсивно развивалась обществен--

ная мысль, формировались идейно-политические течения, в пер---

вую очередь в среде дворянства. Все эти процессы не могли неэез найти отражения в частных письмах.

В условиях формирования общественного мнения государство из

стремилось контролировать переписку частных лиц и не допус----

кать распространения не благоприятной для верхов информации.:.-. Неслучайно поэтому в государственном почтовом ведомствен XVIII —первой половины XIX в. была введена перлюстрация, т.е. =.. проверка почтовыми служащими содержания писем на предмет пг

политической благонадежности корреспондентов. Письма, содер--

жание которых казалось почтовым чиновникам подозрительным,.,

изымались и переписывались. Их копии затем направлялись вы----

шестоящему начальству для принятия окончательного решения о zd судьбе конкретного послания. Письма, подвергнутые перлюстра- — ции, могли не дойти до адресатов. Такой была судьба личного ^э

письма, отправленного 22 октября 1813 г. из Олива (под Данци----

гом) участником Петербургского ополчения в войне с Наполео----

ном, будущим декабристом Владимиром Ивановичем Штейнге----

лем экзекутору Департамента государственного хозяйства и пуб---

личных зданий Министерства внутренних дел Федору Васильеви--

чу Мошкову. В послании сообщалось о военных и политических -*х
событиях и слухах, которые распространялись в военной среде...
Подозрение чиновников вызвало, скорее всего, критическое опи---

сание экипировки русской армии: «Не стану Вам описывать положение наших воинов. Взгляните на погоду и вспомните, что они без сапог и без одежды, день и ночь почти в ружье; да, правда, немного уже и осталось их. Ниспошли, господи, мир! вот единственная всех нас молитва»¹. Изъятое письмо Штейнгеля прошло несколько ведомственных инстанций, и, наконец, его участь решил император. Перлюстрационная копия письма имеет несколько помет: «Великое герцог[ство] Баденское. Гор. Фрейбург. 12 декабря 1813 г. Г|енерал] Аракчеев»; «Оставлено до повеления». Резолюция Александра I была окончательной: «Истребить». Таким образом, оригинал был уничтожен, а копия личного письма сохранилась в делопроизводстве почтового ведомства.

Перлюстрация влияла на содержание писем и форму изложения информации. Авторы писем старались быть более осторожными в отборе информации, выражались иносказательно. Известно, что многие письма Пушкина, в том числе и к жене, подвергались перлюстрации, что вызывало негодование поэта и его друзей. Поэт не доверял почте и в некоторых случаях стремился найти иные способы передачи писем. Например, 20 декабря 1823 г. поэт писал Вяземскому: «Я бы хотел узнать, нельзя ли в переписке нашей избегнуть как-нибудь почты — я бы тебе переслал кой-что слишком для нее тяжелое. Сходнее нам в Азии писать по оказии»².

На основе частного письма возникло письмо как литературный жанр, получивший признание и распространение в связи с формированием в 60-е гг. XVIII в. сентиментализма. В спорах и полемике с классицизмом в 90-е гг. XVIII в. родилась эстетическая теория, по-новому рассматривавшая жизнь и человека. Сентиментализм провозглашал ценность каждого человека, независимо от сословия, воспитывал в индивидууме чувство достоинства и уважение к своим силам, способностям и таланту. Содержанием произведений искусства и объектом изображения стало «наслаждающее размышление самого себя». Это кредо сентиментализма оказало влияние га содержание личной переписки. Авторы многих писем обращаются к собственному «Я», сделав более явственным личностно-субъективное начало в этой группе переписки.

Личносгно-субъективное начало характерно для так называемых дружеских писем, появившихся в конце XVIII в. Эта группа писем разнообразна по содержанию, но в каждом письме его многотемность объединена индивидуальностью автора, личностным осмыслением действительности.

Несмотря на выраженную индивидуальность писем, их авторы старались следовать принятому эпистолярному этикету. Об этом свидетельствуют, например, некоторые замечания Ф.И.Тютчева

¹ Штейнгель Л Й. Сочинения и письма: в 2 т. — Иркутск, 1985. — Т. 1. — С. 184.

² Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: в 10 т. — 3-е изд. — М., 1966. — Т. 10. — С. 77.

168

в письмах к жене — Эрнестине Федоровне. После ухода поэта из семьи, он уже не мог писать жене письма в том ключе, в котором к ней обращался ранее. Новые отношения между бывшими супругами требовали изменения стиля и этикетных формул писем, и поэт четко осознавал это. «Не могу привыкнуть пользоваться в отношении тебя оборотами, принятыми в постоянной установившейся переписке...», — писал Тютчев в письме 14 августа 1851 г.¹. В другом письме Тютчевой 5 июня 1858 г. он назвал причину несоблюдения общепринятого этикета: «P. S. Замечаю, что я не то чтобы забыл, но, вернее, упустил сообщить тебе тысячу важных эпистолярных вещей. Но это потому, что, когда я пишу, я никогда не говорю ни того, что хотел бы, ни так, как хотел бы, — вот это-то и внушает мне безмерное отвращение к писанию»².