От одного капитализма ко многим 18 страница

Бенджамин Франклин заметил, что великую империю, как большой торт, легче всего обрезать по краям. Насколько оправдана эта логика в отношении периферийных революций в Китае, во многом определяется двойственным характером реформы. Признание одновременного существования двух реформ позволяет проследить взаимосвязь между ними на протяжении длительного периода времени и изучить взаимодействие конкурирующих идей. Благодаря этому мы сможем проследить за эволюцией во взглядах китайского руководства – прежде всего за тем, как менялось его отношение к социализму, рынку и частному сектору. Как отмечалось выше, перемена во взглядах по большей части представляла собой адаптацию к стремительно меняющейся экономической реальности: неудача с реформой госпредприятий заставила власти пересмотреть свое отношение к реформе в частном секторе. В свою очередь это позволило расширить границы при проведении экономической реформы как в частном, так и в государственном секторе.

Четыре силы, находившиеся на обочине китайской экономики, – фермерские хозяйства, волостные и поселковые предприятия, частные предприниматели и особые экономические зоны – первыми встали на путь экономических реформ в Китае в 1980-х годах. Власти терпели инициированные снизу экономические эксперименты только потому, что те происходили на периферии социалистической экономики и не бросали вызов режиму. Эти маргинальные силы реформы считались слишком ничтожными и незначительными, чтобы угрожать социализму, а потому пользовались некоторой политической свободой. Как только крестьяне и безработные горожане получили возможность заняться частным предпринимательством, они сразу же развили такую активность, что оставили государственный сектор далеко позади и убедили прагматичных китайских вождей в благотворности таких экспериментов для социализма. Когда неортодоксальные методы работы получили официальное признание, они ослабили влияние идеологии и расширили границы политической мысли.

Напротив, перестройка государственных предприятий, включая экономическую программу Хуа Гофэна и начатую в 1978 году реформу госпредприятий, по большей части закончилась провалом. Любая реформа, затрагивавшая основы социализма, проходила под руководством и под строжайшим контролем государства. В обоих случаях китайское правительство не могло себе позволить пустить на самотек развитие сектора, от которого, по их мнению, зависело благополучие всей социалистической экономики и политическая стабильность в стране. Избранный властями жесткий подход указывает на то, что они были сильно ограничены социалистической идеологией; чаще всего их усилия приводили к неутешительным результатам. Такую цену заплатил Китай за приверженность социалистическим идеям.

К счастью, правительство предпочло избрать политику невмешательства по отношению к преобразованиям в частном секторе. Власти готовы были терпеть несовместимые с социализмом явления отчасти из-за убежденности в том, что они смогут сохранить социализм до тех пор, пока будут удерживать контроль над госпредприятиями. Не связанные идеологией и бюрократическими препонами, привыкшие работать в условиях конкуренции, маргинальные экономические силы, действующие на периферии социалистического государства, смогли обогнать государственный сектор.

О течением времени периферийные революции, возникшие на обочине социалистической экономики, не только завоевали поддержку народа и пережили политическое сопротивление, но и послужили катализатором перемен в идеологии. Они помогли отказаться от традиционного понимания социализма как антитезы рыночной экономики и приучили терпимо относиться к дальнейшим экономическим реформам. В результате проводимая государством реформа стала более открытой для рыночных сил, а ее сторонники перестали испытывать враждебность к частному сектору. Поскольку китайское правительство контролировало значительную долю экономических ресурсов и определяло курс экономической политики, его инициативы и реформы сохраняли свое значение, даже если не приводили к поставленной цели.

Например, в первые годы китайской экономической реформы в качестве главного принципа, которым руководствовалось правительство, была выбрана формулировка «плановая экономика– главный, а рыночная – вспомогательный элемент»: ее предложил Чэнь Юнь, который выработал свое понимание социализма еще в 1950-х годах после радикальных кампаний Мао и полной ликвидации рынка (см., например: Zhao Ziyang 2009: 119–124). По мере того как уровень жизни китайцев повышался вместе с развитием рынка и ростом частного сектора, правительство все больше склонялось к тому, чтобы смириться с «товарной экономикой», как было принято говорить в то время. Этот марксистский термин позволял избежать такого политически чувствительного определения, как «рыночная экономика», и в то же время смягчал противоречие между социалистической доктриной и растущей ролью рынка. К октябрю 1987 года – к XIII Всекитайскому съезду КПК – китайская экономика выросла вдвое по сравнению с уровнем 1978 года. Партия с гордостью подтвердила, что считает экономическое развитие одной из главных своих задач: она в очередной раз заявила о преданности идеям социализма и о своей руководящей роли, а также о приверженности политике открытости и экономической реформе. Позиция партии была удачно сформулирована как «один центр, два главных пункта» (Peng Shen, Ohen Li 2008: 280). Правительство одобрило развитие частного сектора, полагая, что он внесет свой вклад в дальнейший экономический рост Китая, и даже разрешило открыть фондовые рынки, хотя те воспринимались как символ капитализма. Шанхайская фондовая биржа заработала в 1990 году, Шэньчжэньская – спустя еще один год.

На протяжении всего периода реформ экономическая политика государства находилась под влиянием политической идеологии. Экономические инициативы, которые рождались в ходе реформ в частном секторе, не знали строгих идеологических ограничений. Пекин часто брал на вооружение успешные инициативы частного сектора и приспосабливал их под нужды государственного. Совершенно случайно «двухрельсовый» характер реформ снабдил Пекин эффективным и гибким институциональным механизмом – навигатором, с помощью которого можно было вести Китай по пути к рынку. Вначале этот механизм служил политическим буфером для Пекина, снижая риски, связанные с политической реформой. На ранней стадии реформы, когда партия продолжала исповедовать социализм, а рыночные силы и частный бизнес по-прежнему считались опасными с политической точки зрения, Пекин мог снисходительно относиться к капиталистическим экспериментам на периферии, не видя в них угрозы своим социалистическим убеждениям. Действительно, Пекин позволил реформе пойти по «вторым рельсам», когда еще не освободился из-под власти социалистической доктрины. Более того, экономические реформы всегда сопряжены с политическими рисками. Политические лидеры могут расстаться с занимаемыми постами в случае провала начатых ими реформ. Наличие «вторых рельсов» давало Пекину пространство для маневра при определении дальнейшего курса реформ, поскольку правительство не ассоциировалось с переменами на местах. Благодаря этой структуре политическая система осталась под контролем одной партии, но приобрела эластичность, восприимчивость и способность приспосабливаться к экономическим изменениям.

Двойная структура реформы и стоящая за ней децентрализованная политическая система содействовали коллективному обучению на протяжении всего периода рыночных преобразований. Рыночные реформы в Китае столкнулись с двумя препятствиями: первое было идеологического характера, второе – практического. До 1984 года, когда Пекин впервые согласился на «товарную экономику», идеологическая враждебность по отношению к рынку и частному сектору сильно мешала реформам. Кроме того, практические проблемы, связанные с реформированием социалистической экономики, вселяли в правительство страх, как показывают две неудачные попытки реформы ценообразования в 1980-х годах. Когда идеологическое сопротивление рыночным реформам ослабло и рынок постепенно завоевал позиции, обнаружилась новая проблема – непонимание того, что рыночная экономика работает как живая, развивающаяся система с множеством взаимосвязанных подсистем и что переход экономики к рынку связан с большой долей неопределенности. «Двухрельсовая» реформа позволила Пекину использовать знания и энтузиазм властей провинциального и субпровинциального уровней. Пекин тщательно изучал местные инициативы, давшие хорошие результаты, прежде чем включить их в национальную программу развития экономики. Это наглядно демонстрируют такие примеры, как приватизация в уезде Чжучэн или реструктуризация государственных предприятий в городах Шанхай и Чанша. Иногда Пекин предпочитал более активную роль: сначала экспериментировал с инициативами на местном уровне, затем вводил их по всей стране. В качестве примера можно привести произошедшее в 1984 году расширение особых экономических зон до целых областей, включающих несколько прибрежных городов, а вслед за этим – создание промышленных парков и налоговую реформу 1994 года.

Мало кто усомнится в верности предположения Стивена Чунга о том, что в результате перехода от социализма к капитализму эффективность производства возрастает. Осознание этих возможностей породило в Китае тягу к переменам. Но жажда перемен – это одно, а процесс обновления – другое. Для китайского руководства перемены означали необходимость действовать, не имея полной информации и не подозревая о возможных последствиях. Двойная структура реформ уменьшила политические риски и снизила издержки претворения новых идей в жизнь, что значительно облегчило переход экономики к рынку. Предсказание Стивена Чунга о том, что Китай придет к капитализму, сбылось благодаря «двухрельсовой» структуре экономики.

 

5

 

Непредусмотренное существование двух параллельных путей развития экономики во многом облегчило возвращение Китая к рынку, пока Пекин продолжал хранить верность социализму. В начале 1980-х годов правительство страны приняло ряд мер, направленных на преобразование экономики: внедрило систему подрядной ответственности руководителей госпредприятий, двойную систему ценообразования и систему разделения налогов между центральными и местными властями. Все эти нововведения оказались успешными, хотя и в различной степени. Однако они привели к фрагментации национальной экономики и созданию хаотической ценовой конъюнктуры – как для государственных предприятий, так и для частных компаний, – что осложнило конкуренцию на рынке и помешало становлению рыночной экономики.

В начале 1980-х годов была введена система подрядной ответственности руководителей, призванная формально закрепить независимость государственных предприятий и определить их отношения с контролирующими государственными органами. Но использование подрядов в реформе предприятий открыло ящик Пандоры. Каждое государственное предприятие устанавливало свои собственные, специфические ограничения, заключая с приставленным к нему государственным контролирующим органом договор в индивидуальном порядке, обговаривая с ним цены на закупаемые производственные ресурсы, их количество, а также налоговые ставки. Каждое госпредприятие устанавливало свои собственные правила в сотрудничестве с государственными контролирующими органами.

В то же время китайское правительство расширило область применения системы двойных цен – вместо того чтобы провести реформу ценообразования. Система двойных цен возникла еще в конце 1970-х годов, когда китайское правительство позволило государственным нефтяным компаниям после выполнения государственных квот продавать свою продукцию на рынке по более высокой цене. В результате государственные предприятия, даже не будучи приватизированы, узнали, что значит подчиняться рыночной дисциплине и действовать в соответствии с сигналами рынка. Одновременно с этим двойная система цен позволяла негосударственным компаниям получить доступ к подконтрольным государству ресурсам и дала им возможность конкурировать с госпредприятиями. Производственные ресурсы часто обходились негосударственным предприятиям дороже, чем государственным, однако у частных компаний было больше свободы в управлении бизнесом, включая кадровую политику; кроме того, они функционировали в условиях более жесткой рыночной дисциплины. В результате к началу 1990-х годов на долю волостных и поселковых предприятий приходилось 40 % промышленного роста Китая и 40 % китайского экспорта (Lin Justin, Tao Tang 2001). Однако широкое распространение двойных цен породило хаос в китайской экономике. Разрыв между государственными и рыночными ценами (последние могли быть в несколько раз выше) создало серую зону спотовых цен. Из-за того что фирмы платили за производственные ресурсы по-разному невозможно было сравнивать их производительность и экономическую эффективность даже в том случае, если они конкурировали на рынке товаров. Кроме того, система двойных цен создала условия для высокодоходных арбитражных сделок, которые не только привели к неправильному распределению ресурсов, но и породили недовольство и неприятие экономических реформ в обществе.

Вдобавок к ценовым искажениям на уровне предприятий возникли искажения на макроэкономическом уровне; вместе эти факторы создали хаотическую ценовую конъюнктуру, подорвав рыночную дисциплину на госпредприятиях. На протяжении 1980-х китайское правительство использовало контрактную систему для сбора налогов с провинций. Эта система была введена в 1980 году, чтобы укрепить бюджетную дисциплину и стимулировать местные органы власти. В рамках этого режима каждая провинция в индивидуальном порядке договаривалась с Пекином о своей налоговой нагрузке. В результате все регионы платили разные налоги, что еще больше усложнило и без того хаотическое ценообразование, обусловленное введением системы подрядной ответственности руководителей и двойными ценами.

Главное различие между капитализмом и социализмом состоит в том, что при капитализме существует рыночный механизм ценообразования, а при социализме его заменяет централизованное планирование. В учебниках по экономике пишут, что рынок – то есть уравновешивание спроса и предложения посредством изменения цен – является действенным способом распределения ресурсов. Но рынок также является механизмом коллективного обучения. Он дает всем экономическим акторам возможность учиться методом проб и ошибок, позволяя им исследовать существующие возможности и создавать новые.

Чтобы этот процесс коллективного обучения был эффективным, необходимо выполнение одного условия. У всех экономических акторов должна быть свобода действовать и нести ответственность за свои действия. Возможно, именно по этой причине рыночную экономику часто называют «экономикой свободного предпринимательства» – в противоположность командной экономике. Это означает, что в рыночной экономике все акторы в равной степени подчиняются общему набору ограничений – покупают на конкурентном рынке факторов производства и продают на конкурентном рынке реализации продукции. Грамотные или удачливые ученики получают в награду доступ к новым ресурсам, а потому могут расширить бизнес и обслужить большее количество потребителей; нерадивые или неудачливые ученики несут наказание: они бывают вынуждены отказаться от своего бизнеса, чтобы начать новое дело.

В ходе рыночных преобразований в Китае процесс рыночного обучения полностью остановился даже после того, как частным фирмам разрешили вести бизнес, и виной тому были два фактора. Во-первых, когда народное хозяйство настолько фрагментировано, что экономика каждого региона закрыта для внешнего мира, конкуренция не может оказывать дисциплинарное воздействие на фирмы; в свою очередь фирмы утрачивают механизм обратной связи, столь необходимый для их деятельности. В такой крайней ситуации между фирмами, расположенными в разных районах, практически нет прямой конкуренции. Неэффективные фирмы не стоят перед выбором, улучшить ли им показатели или закрыться, и это ведет к статической неэффективности в распределении ресурсов. Более того, хорошие бизнес-практики, позволяющие экономическим акторам удовлетворять запросы потребителей и совершенствовать свою деятельность на рынке, остаются незамеченными и не берутся на вооружение в других регионах, что ведет к динамической неэффективности в процессе коллективного обучения. Чем крупнее национальная экономика, чем лучше она интегрирована, тем больше фирм и человеческих талантов участвуют в коллективном обучении и тем быстрее они обучаются. В результате улучшаются как статическая, так и динамическая эффективность фирмы. При наличии общего национального рынка все фирмы, независимо от их места в экономике, являются частью коллективного процесса опытного обучения.

Во-вторых, если фирмы не будут в одинаковой мере подчиняться общим рыночным ограничениям, то даже при наличии конкуренции между ними рыночная дисциплина будет подорвана, а процесс опытного обучения серьезно пострадает. В рыночной экономике фирмы приучаются к дисциплине: конкуренция отсеивает слабых игроков, оставляя сильных. Эксперименты, в которых участвуют фирмы, пытаясь угадать, какие товары и по какой цене предложить потребителям, сопряжены с высокой степенью неопределенности, проистекающей из недостатка информации о потребительских предпочтениях, планах конкурентов, ценах на производственные факторы и государственных регулирующих правилах. Рыночная дисциплина срабатывает, когда фирмы выживают только за счет предложения тех товаров, которые захотят купить потребители; на вырученные от продаж деньги они обеспечивают поступление новых факторов производства. Система рушится, если фирмы выживают за счет других факторов, например за счет благосклонности власть имущих.

Наиболее разрушительное последствие хаотического ценообразования не было связано с множественностью цен на производственные ресурсы. Несмотря на закон единой цены, разные фирмы часто закупали одинаковые ресурсы по разным спотовым ценам из-за недостатка информации и других дополнительных издержек, связанных с использованием рыночного механизма. Но не меньшую проблему представляли собой повторные и дублирующие инвестиции в регионы Китая. Отсутствие общего национального рынка серьезно ослабляло рыночную дисциплину – крайне важный механизм обратной связи, без которого не будет работать рыночная конкуренция. Это создало проблему, не связанную со слабыми бюджетными ограничениями: хронические недостатки государственных предприятий были следствием правительственного субсидирования по политическим мотивам[223]. Ограничения (и не только бюджетные) для государственных предприятий были не просто слабыми, а, что гораздо хуже, индивидуальными и устанавливались в договорном порядке для каждой фирмы отдельно. Не существовало никакого дисциплинарного механизма, чтобы отделить успешно действующие фирмы от неуспешных. В итоге сторонние лица практически не имели возможности узнать реальные результаты экономической деятельности госпредприятий. Кроме того, отсутствие рынка искажало систему стимулирования госпредприятий: руководителям было выгоднее договориться с государственным чиновником, чем повышать производительность труда на предприятии или завоевывать преданность покупателей. Неизбежным следствием была массовая неэффективность распределения ресурсов. Столь же разрушительные последствия имел эффект массового перераспределения, когда правительственные чиновники и директора госпредприятий заключали арбитражные сделки, пользуясь теми возможностями, что предоставляла хаотическая система ценообразования.

После южного турне Дэн Сяопина в 1992 году Китай принял ряд мер по консолидации рыночной экономики. Реформа ценообразования 1992-го и налоговая реформа 1994-го во многом устранили ценовые искажения и способствовали становлению общенационального рынка. Систему двойного ценообразования к середине 1990-х годов постепенно упразднили. В результате рынок превратился в значимый дисциплинарный механизм в китайской экономике. Фирмы были вынуждены совершенствовать свою продукцию для привлечения потребителей, вместо того чтобы работать над своим «гуаньси» («связи»), добиваясь благосклонности местных чиновников или органов государственного контроля. Явным признаком усилившейся рыночной конкуренции в китайской экономике стал растущий коэффициент отношения убытков к прибыли у государственных предприятий. В период 1981–1985 годов этот показатель в среднем составлял 5 %, в 1986–1990 годах – 28,2 %, в 1990-1995-м – уже 74,6 %, а в 1996-м почти достиг 200 % (Zhang Wenkui, Dongming Yuan 2008: 89).

Еще одним событием в области экономических преобразований в Китае стала приватизация государственных предприятий. Через 10 лет после начала реформы правительство страны наконец осознало, что «передача прав и прибыли» не привела к независимости и самостоятельности госпредприятий. По мере того как все большее число государственных предприятий оказывались нерентабельными и превращались в финансовую обузу для местных властей, экономическая логика начинала перевешивать идеологические соображения. Местные органы власти пересмотрели свою идеологическую приверженность государственной форме собственности; приватизации больше ничего не мешало. В то же время подъем в частном секторе экономики после 1992 года и его дальнейшая консолидация все больше привлекали специалистов из государственного сектора. Развитие рынка жилья в городах, пенсионная реформа и система страхования здоровья постепенно свели на нет зависимость госслужащих от работодателей. Все эти факторы облегчили процесс приватизации и сделали его политически приемлемым.

Как только стартовала приватизация, большинство уездных правительств распростились со всеми своими госпредприятиями. Число государственных предприятий, принадлежащих или подконтрольных центральному правительству, а также провинциальным и муниципальным властям, также значительно сократилось. Поскольку госпредприятия сохранили монополию лишь в нескольких отраслях, местные власти больше не могли рассчитывать на госсектор как на основу местной экономики или главный источник налоговых поступлений. Вместо этого они должны были предоставлять общественные блага и формировать хорошую бизнес-среду для привлечения инвестиций, что создало основу для региональной конкуренции.

 

6

 

Региональная конкуренция оживилась в 1990-х годах – после возникновения общенационального рынка и приватизации государственных предприятий. В предыдущее десятилетие протекционизм на местах и различные барьеры во внутренней торговле в значительной степени фрагментировали национальную экономику. Китайская экономика была децентрализована, но развитие региональной конкуренции сдерживалось. По мере того как все большее число госпредприятий превращались в 1990-х годах в финансовую обузу для местных властей, последние стали склоняться в пользу неидеологического подхода к частному сектору, который вскоре был признан основой региональной экономики. Что касается региональных бюджетов, после налоговой реформы 1994 года главными источниками дохода для местных властей был налог на добавочную стоимость и земельная рента. Оба источника были тесно связаны с ростом местной экономики. В то же время развитие общенационального рынка означало, что региональная конкуренция должна была подчиняться строгой рыночной дисциплине. В результате региональная конкуренция в 1990-х и в последующие годы являлась мощнейшим двигателем рыночных преобразований в Китае.

Исследователи уделяют особое внимание тесной взаимосвязи между децентрализованной политической системой Китая и острой региональной конкуренцией[224]. Поскольку местные чиновники назначаются Пекином, который в своей кадровой политике исходит из региональных экономических показателей, местные власти во многом управляют вверенной им территорией – провинцией, городом, уездом, волостью или поселком – как бизнес-корпорацией (ОІ1992; Walder 1995; см. также: Nee 1992). Существует определенное сходство между ролью, которую играло китайское правительство, и функциями руководства корпорацией. Кроме того, Пекин до сих пор контролирует многие важные экономические ресурсы, в первую очередь банковские кредиты и доступ к секторам, в которых сохранилась монополия государства. Неудивительно, что китайское правительство по праву считается критически важной силой рыночных реформ.

Сохраняющееся доминирование государства в процессе строительства рыночной экономики Китая проистекает из уникальной природы китайских реформ. В предыдущих главах мы подробно останавливались на том, что экономическая реформа в Китае не следовала какому-то плану, а осуществлялась благодаря «народным» инициативам, а также экспериментам, проводившимся под руководством государства. Подъем рыночной экономики в Китае не был заранее расписан экономистами – специалистами в области имущественных прав. Однако нельзя сказать, что китайский опыт рыночных преобразований ставит под сомнение надежные, четко сформулированные права собственности в качестве правовой базы рыночной экономики. Успех волостных и поселковых предприятий не отрицает крайнюю важность прав на частную собственность, так как многие из этих предприятий в действительности были частными. Даже те волостные и поселковые предприятия, которые принадлежали местным властям, имели более четкую структуру собственности, чем госпредприятия. Но по-настоящему значимым было то обстоятельство, что волостные и поселковые предприятия подчинялись рыночной дисциплине, а государственные – нет. Структура собственности волостных и поселковых предприятий не заслуживает того внимания, которое ей принято уделять.

Особенность китайской реформы состоит в том, что Пекин начал не со спецификации имущественных прав и не с уточнения относящихся к данному вопросу институциональных правил, чтобы затем позволить рыночным силам передать право на собственность тому, кто предложит самую высокую цену. Вместо этого права, которые разрешалось иметь экономическим акторам (например, дискреционные права крестьян на сельскохозяйственные угодья или остаточные права у руководителей государственных предприятий), а также институциональные ограничения, с которыми те сталкивались при осуществлении своих прав, оговаривались, когда государство передало право контроля частным экономическим акторам. Определение прав и их передача субъектам экономики произошли одновременно. В течение первых 20 лет реформ, пока Китай хранил верность идеям социализма и не допускал откровенной приватизации государственных активов, все права, которые частные акторы получали от государства, были предметом индивидуальных переговоров. Основным преимуществом одновременной спецификации прав и их передачи было то, что правительству удалось ускорить проникновение рыночных сил в экономику. Если бы все, кто собирался открыть свой бизнес, ждали, пока государство определит их права, для государства это стало бы проверкой на мудрость (определять права пришлось бы до того, как выявится их экономическая стоимость в процессе конкуренции между предпринимателями), а для предпринимателей – проверкой на терпение (им пришлось бы дожидаться, пока государство определит все права). Тест на мудрость потребовал бы от государства принять первоначальное решение о спецификации прав, не располагая достаточной информацией об их рыночной стоимости. Эта задача было настолько сложна сама по себе, что она могла задержать, если не пустить под откос, китайскую экономическую реформу.

Такой подход к реформе противоречит традиционному представлению о роли государства в экономике. Как принято считать, прежде всего государство должно специфицировать имущественные права, а затем самоустраниться из экономики, чтобы частные акторы получили возможность свободно договариваться между собой. Государство должно держаться на почтительном расстоянии от экономики, если только требования прав не вступят в конфликт, который надо будет разрешить[225]. Поскольку в случае Китая спецификация и передача прав произошли одновременно, решения о том, какие права важны, а потому заслуживают спецификации, принимались в процессе переговоров между экономическими акторами и государством. Многие из прав, переданных государством, изначально не подлежали передаче. Например, система подрядной ответственности крестьянских хозяйств не разрешала крестьянам передавать права на землепользование; не могли передавать свои права и руководители государственных предприятий. В результате всякий раз при переходе прав приходилось звать за стол переговоров государство. Более того, поскольку экономические условия со временем менялись, некоторые права, которые изначально не были учтены при заключении договора, становились экономически значимыми. Даже включенные в первоначальный контракт права могли настолько изменить смысл, что требовали его пересмотра. Поэтому государство часто призывали на помощь, чтобы оно пересмотрело и заново определило структуру прав. Кроме того, поскольку исходные контракты пора было обновить (срок действия некоторых контрактов доходил до 75 лет, например в области землепользования; другие были рассчитаны на 5-10 лет, например договоры между руководителями государственных предприятий и контролирующими органами, а также между фирмами и промышленными парками), государство просили начать переговоры для заключения нового договора, что требовало повторного определения прав. Неудивительно, что государство оставалось важным актором китайской экономики[226].

Но предположение о том, что китайская экономическая реформа – это триумф государственного вмешательства в экономику и победа над рыночными силами, ведет к неверному толкованию. На самом деле местные органы власти активно участвовали в развитии региональной экономики. В большинстве случаев они конкурировали между собой, мобилизуя факторы производства, чтобы создать лучшую модель экономического развития для местных условий. Этот вид деятельности Альфред Маршалл как раз и называл организацией – четвертым независимым фактором производства. Когда местные власти открывают новый промышленный парк и завлекают туда возможных инвесторов, они расчищают пространство и создают предпосылки для возникновения и развития частных фирм. Местные органы власти, возможно, участвуют в разработке сюжетов и подборе акторов, но шоу ставят сами предприниматели. А судьбу промышленного парка – смогут ли обосновавшиеся там фирмы выжить и вырасти – решают отнюдь не власти, а рыночная конкуренция.