Эванджелина сходит со сцены

 

Недельки две после этой окончательной размолвки положение оставалось без перемен. Было очевидно, что между м‑ром и м‑сс Тьюлер произошел разрыв, но, если не считать совершенно определенного желания как‑нибудь оскорбить партнера, ни он, ни она не имели ясного представления о том, каков должен быть следующий этап в развитии их конфликта. Эдвард‑Альберт отличался той характерной нерешительностью, которая составляет неизбежный результат обычного английского воспитания, а кроме того все еще смутно надеялся, что она передумает. Что же касается ее, то она уже выяснила окольным путем возможности возвращения на прежнюю службу и знала, что если пожелает, то может вернуться. Там ее отсутствие все время очень чувствовали. Но вернуться – это значит возобновить отношения, с которыми она, казалось, навсегда покончила. Ее самолюбие страдало при мысли о дальнейшей зависимости от мужа. Нет, она вернется к прежнему и выдержит испытание. Эдвард‑Альберт не единственный мужчина на свете. Уж во всяком случае…

В глубине души она понимала, что именно она сделала несчастным и его и себя. Она ненавидела в нем не только его самого, но еще и свою жестокую ошибку. Трудно приходилось ее самолюбию по ночам, когда ее грызла мысль, что она пострадала от собственной корысти. У нее не хватало духу обвинять во всем только его. Было бы проще, если б она могла свести свои счеты с ним и потом забыть о нем, забыть навсегда. Но как это теперь сделать? Она подавляла в себе всякие признаки естественной привязанности к ребенку, но было бы нехорошо совершенно пренебречь своими материнскими обязанностями. Она должна была знать, что кто‑то заботится о нем. И все ее мысли и надежды устремились к м‑сс Баттер.

Кризис наступил внезапно, в результате вспышки Эдварда‑Альберта. Однажды среди ночи весь дом был разбужен страшным шумом: он стучал и колотил в дверь к жене, требуя, чтобы она отперла.

– Пусти меня, сука! – кричал он. – Это – мое право.

На шум вышла м‑сс Баттер в красном фланелевом халате.

– Ступайте спать, мистер Тьюлер. Вы разбудите ребенка.

– Пошла прочь! – заорал Эдвард‑Альберт. – Я требую, своего.

– Я понимаю, – возразила м‑сс Баттер. – Но сейчас не время поднимать этот вопрос. Ведь уже час ночи. И ребенок проснется.

На него подействовало ее невозмутимое спокойствие.

– Что же это? Так, значит, и отказаться от своих прав? – спросил он.

– Все в свое время, – ответила м‑сс Баттер, стоя в ожидании.

– Ах ты черт! Но как же мне быть? – воскликнул он. – Как же быть в конце концов?

И всхлипнул.

– Ступайте в постель, – сказала м‑сс Баттер почти ласково.

Утренний завтрак прошел в полном молчании. Потом м‑р Тьюлер ушел из дому, хлопнув дверью. Эванджелина некоторое время что‑то делала у себя в комнате, потом вошла в детскую и стала молча смотреть, как м‑сс Баттер возится с ребенком.

– Так не может продолжаться, – вдруг промолвила она.

– Конечно, не может, – подтвердила м‑сс Баттер. – Шш… ладушки, ладушки…

– Что же делать?

– Надо исполнять свой долг, мэм: любить, почитать и повиноваться.

– Но я не могу.

– Вы ведь слышали, что было сказано в церкви, и ответили «да»!

– Не слишком ли вы ко мне суровы, миссис Баттер? Вы же видите, что происходит.

– Доля женщины – нелегкая доля, – ответила м‑сс Баттер. – Если я смею сказать, мне жалко вас, мэм. Жаль всех троих. Но, по‑моему, вы не имеете права уклоняться от того, что от вас требуют. Уж таковы мужчины.

– Не все мужчины такие, как он.

– Все равно, – настаивала м‑сс Баттер.

– Если я здесь еще останусь, мне кажется, я его убью. Я… ненавижу его.

– Надо думать о ребенке. Вот в чем ваша обязанность. Надо сохранять семью, а иначе чти ж это будет?

– Миссис Баттер, я не люблю это… это отродье. Чувствую к нему отвращение. Мне стыдно, что я его родила.

– Вы не должны говорить так, Мэм.

– Но если это правда?

– Это противно природе, мэм.

– Вы его любите?

– Бедный малыш, такой беспомощный! Да, я люблю его, мэм. Может, это вам покажется странным, но этот ребенок очень много для меня значит. Он приносит мне много радости. Словно моя бедная убитая детка вернулась. И тянется ко мне своими ручонками. Теперь есть кто‑то, кому я нужна. Я ведь была просто живым мертвецом… Я, старалась вам помочь, мэм… но если вы все разрушите, я вам не прощу… Подумайте только, что получится.

Обе женщины поглядели друг на друга, волнуемые одной и той же мыслью, которую ни та, ни другая не могли бы сразу выразить.

– И вы говорите, что не знаете, что такое страсть? – сказала Эванджелина.

– Я не знаю, о чем вы говорите.

– Ну страсть.

– Может быть, есть чувства, которых я не испытывала.

– Конечно, есть, – настаивала Эванджелина. – Они есть.

– Как у мужчин?

– Послушайте, миссис Баттер. Есть один человек… Я хочу его всей душой и всем телом. Вас это возмущает? Я этого и ждала. А меня возмущает необходимость жить с вашим хозяином. Это проституция. Но теперь кончено. Я решила уйти. Я все равно уйду. Меня одно удерживает. Вот это. Но если вы обещаете мне остаться при этом несчастном существе… Не знаю, как поступит он, но если он прогонит вас, я вам найду место. Вы меня понимаете? Я отдаю этого ребенка вам…

– Вы нехорошо поступаете, – ответила м‑сс Баттер, но ее осуждение не было суровым.

– Для тех, кто любит, есть только один закон, миссис Баттер: поступай, как тебе велит чувство. И я поступлю так. Мой властелин и повелитель ушел не в духе. Вряд ли мы увидим его раньше часу. Иду укладываться. Я уже начала. Вы мне поможете?

– И что я должна ему сказать, когда он вернется?

– Скажите что вам вздумается, дорогая. Что вам будет угодно. А теперь помогите мне. Там, наверху, два новых чемодана, которые я брала в Торкей. И потом еще старый, с французскими ярлыками.

М‑сс Баттер больше не возражала. Она тотчас принялась хлопотать. Но тут ей пришло в голову одно осложняющее обстоятельство.

– А что мы скажем Дженет?

– Скажите ей, что меня неожиданно вызвали по делу.

Миссис Баттер принесла чемоданы в спальню. Эванджелина уже складывала платья. Упаковка шла быстро. Когда Генри Тьюлер потребовал присутствия м‑сс Баттер, помочь хозяйке пришла восхищенная Дженет.

– О‑о‑о! Вы, значит, надолго уезжаете! – воскликнула она. – Почти все берете с собой.

– Я приеду, может быть, только через несколько месяцев, – ответила Эванджелина. – Трудно сказать.

– Да уж раз такое дело, – согласилась Дженет и замолчала. – А белье, которое в стирке? – вдруг вспомнила она.

– Его можно прислать потом. Я все это устрою.

– Значит, вы не за границу едете?

– Нет, не за границу. Насколько могу предвидеть.

– Вы точно не знаете?

– Точно не знаю. Пока. Меня вызвали неожиданно.

Укладка продолжалась ускоренным темпом, сопровождаемая осторожными вопросами одной стороны и неопределенными ответами другой. Эванджелина ничего не забыла. Она оставила м‑сс Баттер адрес м‑сс Филипп Чезер, потом пошла проститься с сыном. Он спал спокойным сном. Она стала на колени у кроватки, но не обнаружила особого волнения.

– Прощай, – сказала она. – Дитя de la Mere Inconue[43].

И глубоко задумалась.

– Как знать, может быть, когда‑нибудь встретимся. Как в море корабли.

Дженет пошла за такси.

Эванджелина в последний раз поглядела на м‑сс Баттер.

– В конце концов для него то, что я сейчас делаю, самое лучшее, – заметила она.

– Может быть, вы и правы.

– Вы сдержите слово?

– Я прекрасно понимаю, какую ответственность взяла на себя.

Дженет ждала со шляпной картонкой в руке. Остальной багаж был уже в такси.

Наступило некоторое замешательство. Эванджелине хотелось поцеловаться с м‑сс Баттер, но что‑то в лице последней удерживало ее.

– Все письма или если что понадобится посылайте по этому адресу. Меня там не будет, но мне перешлют.

– Понимаю, – ответила м‑сс Баттер.

Больше говорить было не о чем.

Вернувшись в час дня, Эдвард‑Альберт застал в передней Дженет, которая поджидала его, приятно взволнованная.

– Она уехала, сэр. Уложила все свои вещи и уехала. Совсем, сэр.

– Кто уехал? – спросил Эдвард‑Альберт, хотя сразу понял, о чем идет речь.

– Миссис Тьюлер, сэр. Уложила все свои вещи и уехала на такси.

– Куда? – спросил он, по‑прежнему сохраняя внешнее спокойствие.

– Я хотела послушать, куда она скажет, но она заметила и велела шоферу ехать сперва просто по Гоуэр‑стрит.

Лицо девушки сияло от восторга и любопытства. Она была охвачена свойственной каждому человеческому существу Жаждой осуждать, травить, улюлюкать, преследовать.

– Вы не заметили номера такси?

– Я догадалась, когда уже было поздно, сэр.

М‑р Тьюлер пошел к м‑сс Баттер.

– Как же вы позволили этой женщине уехать?

– Вы хотите сказать, вашей жене, сэр? Я ведь не сторож ей, сэр.

– Ну ладно, уехала так уехала. Больше она не переступит этого пирога. Сказала она, куда?

– Она оставила вот этот адрес. Но сказала, что ее там не будет. Это только для писем…

М‑р Тьюлер вошел в комнату жены и в глубоком молчании окинул взглядом выпотрошенный гардероб, пустой туалетный столик, комод с выдвинутыми ящиками. По полу были разбросаны обрывки папиросной бумаги. Он подумал, не оставила ли она ему письма, но никакого письма не было. А должно было быть. Так же молча пошел он взглянуть на сына. Потом промолвил:

– Надо чего‑нибудь поесть.

Он принимал неизбежное как‑неожиданность. После завтрака он долго сидел в гостиной в каком‑то оцепенении. Выпив чаю, он немного пришел в себя.

«Надо что‑то сделать, – подумал он. – Что я должен сделать? Конечно, будет развод… Уличная девка!»

Он рисовал себе картину скандала, обвинений, ответных упреков, раскаяния, обнаруженной измены, побега, преследования, развода, но не представлял себе, чтобы Эванджелина могла просто раствориться в небытии. Он всячески старался скрыть свою полную растерянность.

Наконец он решил отправиться к Чезерам и попросить совета у Пипа.

 

Развод

 

М‑р Филипп Чезер подробно узнал у Эдварда‑Альберта о его подлинном отношении к свершившемуся. Он выведал у него обо всем постепенно, вставляя со своей стороны очень мало замечаний. Он был только что принят в члены «Клуба молодых консерваторов» на Уайтхолл‑плэйс и не без известной доли тщеславия повел Эдварда‑Альберта туда. Оба считали, что это гораздо более подходящее место для обсуждения возникшей перед ними важной проблемы, чем дом, где была хозяйкой Милли Чезер. Они сели в спокойном уголке огромной курительной комнаты, и м‑р Филипп стал предлагать вопросы, словно приступающий к новому делу адвокат.

Выслушав все, он подвел итог. Издав более громкое и протяжное ржание, чем обычно, так что какие‑то заговорщики, шептавшиеся в отдалении, замолчали и испуганно оглянулись, он произнес следующее:

– Это обойдется вам недешево. Вы полагаете, что вам должны возместить убытки, – огромные убытки, как вы говорите? Но кто будет вам возмещать их и – и‑го‑го – о каких, собственно, убытках идет речь? Что она сделала? Уложила чемоданы и уехала – только и всего. Это не повод для развода. Конечно, вы можете добиться вида на раздельное жительство, но, насколько мне известно, от этого никому не легче. Никогда – и‑го‑го – в жизни не встречал я живущих раздельно мужа или жену. Абсолютно не представляю – ну, аб‑со‑лютно, – куда они деваются, как живут и устраивают свои дела. Ну да, вы думаете, что вам удастся подослать к ней сыщиков и выследить ее. Но вы ведь не знаете, где она… Нет, я не скажу. Я – и‑го‑го – дал слово. Вам надо будет узнать, где она живет и куда ходит, и поймать ее – и‑го‑го – как это называется?.. Flagrante delicto[44]. Долгая и скучная история. А закон требует, чтобы вы вели в это время безупречный образ жизни, – абсолютно безупречный. Вы недостаточно богаты, чтобы содержать кого‑нибудь на стороне и наладить – и‑го‑го – незаметную связь. Между тем имеется такое великолепное должностное лицо, как королевский проктор, располагающий некоторой суммой – и‑го‑го – для того, чтобы следить, действительно ли вы безупречны. Чуть не целый год, мистер Тэдди. В интересах правосудия, религии и общественного порядка, понятное дело. Она может резвиться, сколько ей угодно, а вам придется только выслушивать сообщения своих частных агентов. Сообщения эти – и‑го‑го – будут возмутительны, просто возмутительны… Вы этого не выдержите. Так ведь? И что же вы станете делать?

Успокаивающим жестом он положил руку на плечо Эдварда‑Альберта.

– Слушайте. Единственно, кто может сделать так, чтобы все устроить дешево и гладко, – это ваша жена. Предположим, у нее уже кто‑то есть. Если вы будете настаивать на том, чтобы выкачать из него возмещение убытков, она будет из кожи лезть, чтобы ему не пришлось платить. Это же естественно. Особенно, если он женатый, как я подозреваю. Но если она отправится в какую‑нибудь деревенскую гостиницу и пришлет вам оттуда откровенное признание с приложением счета и заявит, что не имеет ни малейшего намерения сообщать фамилию соучастника, то вот вам и законный повод. Ваш частный агент позаботится об остальном. И ваше дело в шляпе.

– Но мне придется ждать еще восемь или десять месяцев.

– Жалуйтесь на закон. На церковь. На законы о разводе. Пишите своему члену парламента. Апостол – и‑го‑го – Павел где‑то говорит: «Лучше вступить в брак, чем разжигаться»; но тут вы можете оказаться и женатым и обреченным разжигаться. Я здесь ни при чем, Тэдди. Я не отвечаю за такое – и‑го‑го – устройство.

– Вы устроили бы лучше.

– И‑го‑го! Я же не могу все устроить. К сожалению.

– Гм, – сказал Эдвард‑Альберт. – Дурак я, дурак. Испортил себе жизнь.

– Я бы даже не так сказал. А может, не вы – и‑го‑го – дурак, а мир, в котором мы живем, – дурацкий мир. Может, это он портит нам жизнь, как мы ни изворачиваемся и ни приспособляемся.

– Этого я не понимаю.

– Да если подумать хорошенько – и‑го‑го, – так я и сам не понимаю. Подумайте как следует, Тэдди… А я и Милли поговорим по душам с противной стороной, так, что ли?

Эдвард‑Альберт мрачно кивнул.

– А я должен крепиться… целый год. Пока она… Нет, не могу, Пип.

– Ну, так не попадайтесь. Пусть ваша левая рука не знает о том, что делает правая.

– В один прекрасный день я сойду с ума и убью ее.

– Даже револьвера не купите.

– Покончу с собой.

– Всех нас – и‑го‑го – переживете.

– Так что же вы советуете?

– Про‑о‑о… (тут опять вырвалось ржание) …ститутка – вот предохранительный клапан в добропорядочном христианском обществе. Это все, что я могу вам сказать. Анонимность, скромность и тайна. Вероятно, королевский проктор пошлет к вашей жене своего уполномоченного узнать, что ей известно о вас. Если вы не испортите с ней отношений…

– Будь она проклята!

– Вот именно. Если вы не испортите с ней отношений – будь она проклята! – то он уйдет ни с чем. А ваше дело в шляпе.

– И она же еще будет издеваться надо мной!

– Она скорей придет в чувствительное настроение, после того как все будет кончено, и она добьется своего, в чем бы ее цель ни заключалась. И‑го‑го – не терзайте себя, Тэдди. Такие полюбовные разводы обычно – пустая формальность. Они привлекают так же мало внимания, как хроника рождений, браков и смертей в провинциальной газетке. В них нет ничего пикантного, что могло бы заинтересовать газеты. Вот когда интерес подогрет доказательством неверности – что видела горничная в замочную скважину и так далее – или когда происходит острый перекрестный допрос, вокруг такого дела, конечно, поднимается шум. Но – и‑го‑го – я думаю, что ни вам, ни ей не придется появляться в суде. Кажется, это не обязательно, хотя тут я, может быть, ошибаюсь. Во всяком случае, рассмотрение не займет и десяти минут.

Всеведущий представитель похоронного бюро оказался прав. Королевский проктор не стал напоминать о своем существовании. И в положенный срок было вынесено желательное решение. Но для Эдварда‑Альберта в это время началась уже новая, более счастливая полоса жизни.