Смута в Московском государстве 12 страница

имуществ, при которой не обращается внимания на благосостояние

плательщиков.]; 2) при переписи земель допускаются постоянные

злоупотребления дозорщиков и писцов; 3) бывают постоянные злоупотребления и

со стороны тяглых людей, которые массами или закладывались за кого-нибудь

(т.е. входили в особого рода долговую зависимость и тем самым освобождались

от тягла и выходили из общины), или просто убегали из своей общины,

предоставляя ей, в силу круговой поруки, платить за выбывших членов; 4)

кроме этих податных злоупотреблений многие просят от "сильных людей их

оборонить", ибо сильные люди (т.е. администрация, влиятельное боярство и т.

д.) "чинят им насильства и обиды". Вот об этих-то злоупотреблениях государь

и говорил на соборе "как бы то исправить и землю устроить". Собор постановил

следующее: I) произвести снова перепись в местностях неразоренных, писцов и

дозорщиков выбрать из надежных людей, привести их к присяге, взяв обещание

писать без взяток и работать "вправду"; 2) тяглых людей, выбежавших и

"заложившихся" за бояр и монастыри, сыскать и возвратить назад в обшины, а

на тех, кто их держал, наложить штрафы; 3) составить роспись государственных

расходов и доходов: сколько "по окладам" (т.е. по частным росписям) числится

тех и других, сколько убыло доходов от разорения, сколько поступает денег,

куда их расходовали, сколько их осталось и куда они предназначаются; 4)

относительно жалоб на сильных людей состоялся царский указ, соборный

приговор: боярам кн. Черкасскому и Мезецкому поручить сыскивать про обиды

"сильных людей" в особом сыскном приказе; наконец, 5) решили обновить состав

Земского собора, заменив выборных людей новыми.

В этом приговоре собора резко выделяются две черты:

прямо рисуется неудовлетворительное экономическое положение податных

классов и уклонение от податей, а затем не удовлетворительное же состояние

администрации с ее злоупотреблениями, о которых свидетельствовали столь

частые челобитные про "обиды сильных людей". Все последующие внутренние

распоряжения правительства Михаила Федоровича и клонились именно к тому,

чтобы 1) улучшить администрацию и 2) поднять платежные и служебные силы

страны.

1. Что касается до администрации, то, пользуясь слабостью надзора

сверху, для которого у правительства просто не было средств, и отсутствием

крепких местных союзов внизу, в областях, воеводы и приказные дельцы

позволяли себе ряд насилий и беззаконий. До смуты местное управление не

имело однообразного типа. При царе Иване IV, как мы видели, желая ограничить

злоупотребления областных правителей - наместников и волостелей, --

правительство разрешило городским и сельским общинам самим выбирать себе

судей и правителей, причем новые выборные власти получали название губных

старост, излюбленных голов, земских судей и пр. Но это самоуправление на

деле было введено не везде: в некоторых местностях наряду с выборными, или

даже и исключительно, управляли наместники. Во время смуты самоуправление

как-то повсюду исчезает; смута, как военное время, выдвигает и военную

власть -- воевод в роли областных правителей; в их руках в начале XVII в.

сосредоточиваются все отрасли управления и суда; пользуясь этим, они

обращали управление и суд в дело личной выгоды. По словам одной царской

грамоты, "в городах воеводы и приказные люди (их помощники) всякия дела

делают не по нашему (царскому) указу, монастырям, служилым, посадским,

уездным, проезжим всяким людям чинят насильства, убытки всякие; посулы,

поминки и кормы берут многие". Стоит только просмотреть ряд челобитий того

времени, в которых ярко описываются все "насильства и убытки", чтобы

заключить о силе злоупотреблений местной администрации. Для примера упомянем

о действиях мангазейских (в Сибири) воевод Григория Кокорева и Андрея

Палицына. Палицын доносил на Кокорева, что этот последний, когда самоеды

привозят ясак (подать), спаивал их, и таким путем и ясак, и деньги

переходили в руки ловкого воеводы. Затем он часто устраивал пиры, на которых

яства должно было приносить население, а в случае, если кто-либо мало

приносил, приношение бросалось в лицо приносителю и его прогоняли толчками.

Если кто из богатых людей не угождал воеводе, его неожиданно посылали на

службу в тундры, и только дав за себя выкуп, можно было избегнуть такого

рода ссылки. Мало того, Кокорев часто разыгрывал из себя невинность и ни за

что не хотел брать взятки. Но тут на помощь являлся кто-нибудь из приятелей

воеводы и предлагал просителю обратиться "ко всемирной заступнице" (так

называл он жену Кокорева); последняя улаживала дело и принимала взятку.

Кокорев, в свою очередь, писал доносы на товарища, что тот держит корчму и

спаивает всех водкой. Мало-помалу распря воевод разгорелась чуть ли не в

целую войну: между представителями администрации произошла прямая стычка, в

которой было убито несколько человек посадских. Не имея сил избегнуть такого

рода явлений, прекратить общий произвол, завещанный смутой, правительство,

карая отдельных лиц, в то же время Облегчало возможность челобитья на

администрацию, учреждая в 1619 г. для того Сыскной приказ, а в 1621 г.

обращаясь ко всей земле с грамотой, в которой оно запрещало общинам давать

воеводам взятки, на них работать и вообще исполнять их незаконные

требования. В случае же неисполнения вышеуказанного правительство грозило

земским людям наказанием. Но последующая практика показала

недействительность такого рода оригинального обращения к земле. Воеводы

продолжали злоупотреблять властью, и земские люди говорят на соборе 1642 г.,

стало быть, спустя лет двадцать после указанных мер: "В городах всякие люди

обнищали и оскудели до конца от твоих государевых воевод". Воеводы слишком

близко стояли к народу; неудовольствие воеводы слишком ощутительно

отзывалось на городском человеке и невольно заставляло его давать взятку и

работать на воеводу, а управы на него искать было все-таки трудно: за

управой необходимо было ехать в Москву.

В 1627 г. правительство пришло к мысли восстановить повсеместно губных

старост, предписывая выбирать их из лучших дворян, т.е. из более

состоятельных. Эта мера ограничивала круг влияния воевод; многие города

воспользовались ею и просили, чтобы у них не было воевод, а были только

губные старосты, и это разрешалось. Таким образом, губной старост

сосредоточивал в своих руках не одни уголовные дела, а во областное

управление, становился и земским судьей. Но другой стороны, города иногда

оставались недовольны губными старостами и просили назначить им воевод; так,

город Дмитров, просивший в 1639 г. губного старосту, в 1644 г. уж хлопочет о

назначении ему воеводы. Город Кашин в 1644 I также просил себе воеводу (и

даже указывал на Дементия Ла зарева, как на лицо, желаемое для этой

должности), потом что кашинский губной староста "срамен и увечен", а прежде

Кашине были воеводы, а такого "воровства не было". И другие города

поступаются точно так же губным правом из-за непригодности известной

личности. Очевидно, что губной институт, это по-нашему -- "право", тогда не

мыслился таковым: в уездах было очень мало людей, годных для дела, ибо все

такие люди правительством "выволочены на службу". Некоторые общины, однако,

сохранили и в то время полное самоуправление: это было большей частью в так

называемых черных землях, преимущественно на севере.

Таково было при Михаиле Федоровиче положение местного управления,

носившего, следовательно, смешанный характер.

Что касается до центрального управления при Михаиле Федоровиче, то оно

восстановлялось в Москве по старым образцам, завещанным XVI веком в форме

старых приказов, и только потребностями времени вызывались к жизни новые

приказы. Их было много учреждено при Михаиле, но устраивались они опять-таки

по старым досмутным образцам, специализируя одну какую-нибудь отрасль

владения какого-нибудь старого приказа. В центре всего управления

по-прежнему стояла и всем руководила государева Боярская дума.

2. Кроме забот об администрации в Москве очень заботились о поднятии

после смуты общего благосостояния, стремление к которому было, конечно,

присуще и XVI веку; благосостояние земли было необходимо правительству и для

хорошего устройства службы и тягот. В эту именно рамку отливались все заботы

правительства, которые мы назвали заботами о благосостоянии. Благосостояние

народа смешивалось тогда с благоустройством государственных повинностей.

Это приводит нас к вопросу об устройстве сословий при Михаиле

Федоровиче, так как государственные повинности в Московском государстве

носили сословный характер. Начнем со служилого сословия. Заботы

правительства о нем были двоякого рода: 1) заботы об обеспечении служилых

людей землями, или иначе -- вопрос поместный -- и 2) заботы об отношении

служилых людей к крестьянству, или иначе -- вопрос крестьянский. Как уже

известно, главным средством содержания военного дворянского класса была

земля, а на земле -- крестьянский труд. Смута должна была, конечно,

поколебать и замутить правильность поместного землевладения: масса дворян

была согнана с поместий, масса поместных земель пустовала и вместе с тем

множество дворцовых и черных земель перешло в поместья. Наряду с

беспоместными помещиками были такие, которым поместья попали незаконно или

неизвестно как. Ни наличного числа дворян, годных к службе, ни степени

обеспеченности их правительство в первые годы не знало. В горячее время

первых войн оно старалось кое-как привести в известность все это, отбирало

незаконно захваченные казенные земли [* О редукции есть два мнения: одни

совершенно отрицают ее существование и говорят, что московское правительство

укрепило землю за тем, за кем она находилась в момент ревизии

(Бестужев-Рюмин); другие допускают редукцию, как в Швеции, где, когда борьба

правительства с дворянами окончилась победой абсолютизма, она проводилась с

неумолимой суровостью. Хотя такой редакции у нас не было, однако нельзя

согласиться и с первым мнением, так как мы находим ясные и несомненные

признаки ее.], разбирало и "испомещало" служилых людей и, не прибегая к

строгой поверке прав на землю того или другого помещика, давало разоренным

денежное жалованье, а для увеличения служилого класса верстало в службу

казаков, "которые от воровства отстали". Словом, оно приводило в ясность

свой служилый класс и в поместных делах руководилось старыми обычаями,

издавало при случае частные указы о поместных делах и, наконец, в 1636 г.

составило целый свод из этих указов -- "поместное уложение". Но эта

лихорадочная деятельность не могла сразу привести к полному благоустройству.

Положение служилых фактически было чрезвычайно тяжело. Вследствие этого

многие из них "воровали", "оставались в нетях", т.е. не являлись по призыву

на службу, и это сходило с рук по слабости надзора. Другие же добросовестно

служили, а служить им между тем, как тогда говорили, было "не с чего". И вот

в 1633 г. московские дворяне, т.е. высший разряд дворянства [* Назначенные в

поход против поляков с князьями Черкасским и Пожарским.], били челом, что на

войну идти не могут; у одних нет земель, а у других и есть, да пусты, --

крестьян нет, а если и есть, то 3, 4, 5 или 6 душ всего, а это для службы

слишком мало. Правительство велело разобрать их челобитья, причем признало,

что служить помещик может только с 15-ти крестьян. Любопытно, что на соборе

1642 г. это число самими дворянами определяется не 15-ю, а 50-ю. Но если

положение лучшего дворянства было таково, то еще хуже было положение низших

его слоев, это мы видим из многих документов того времени и, между прочим,

из челобитья, которое в 1641 г. дворяне разных городов, бывшие на Москве,

подали об улучшении их быта. Они, описывая свое печальное положение, между

прочим, указывали на то, что много дворян "не хотят с ними государевы службы

служити и бедности терпети и -- идут в холопство". Уже Судебник 1550 г.

запрещает находящимся на службе, "верстаным" дворянам идти в холопы, а

теперь, в 1642 г., в ответе на челобитье правительство запретило это всем

дворянам вообще. Переход дворян в холопы, предпочтение зависимого холопьего

состояния свободному состоянию землевладельца, конечно, резкий признак

тяжелого экономического положения. Сами дворяне склонны были видеть причины

своего расстройства в тяжести службы и злоупотреблениях по службе, именно в

неравномерном распределении служебных тягот между дворянами (на что они

указывали на соборе 1642 г.), а затем в малой устойчивости крестьянского

труда, которым они только и могли держаться. О таком-то положении

крестьянского труда говорит замечательное челобитье 1646 г.; оно в

значительной степени посвящено незаконному переходу и переводу крестьян и

кабальных людей. Та борьба за крестьянина, которая шла в XVI в.,

продолжается и в XVII в.

В нашей беседе о крестьянстве XVI в. мы пришли к тому выводу, что под

так называемым прикреплением крестьян в конце XVI в. нельзя разуметь общей

государственной меры, закреплявшей целое сословие, а нужно видеть только

ограничение перехода некоторой части крестьянства и ограничение территории

для перехода (указы Бориса Годунова). В XVII в. крестьяне переходят от

одного землевладельца к другому и заключают с ними такие же порядные, как в

XVI в., но рядом с этим есть разряд крестьян, которые переходить по закону

уже не могут, а бегут и вывозятся беззаконно. Трудно объяснить, что за

разница была между двумя разрядами крестьян в XVII в., на чем одни из них

основывали свое право свободного выхода и на каком основании другие были

лишены этого права. В положении крестьян времени Михаила Федоровича для нас

еще очень много неясного, но вероятнее всего, что в основе такого деления

крестьянства лежали экономические обстоятельства, денежные их отношения к

землевладельцам. Беглым крестьянином становится тот, кто должен был уйти с

расчетом, а ушел без него. Таких искали и возвращали к старым

землевладельцам в XVI в. без срока, потом -- в течение 5 лет после побега

(по указу 1597 г.), после чего бежавший был свободен. Но так как дворяне

желали и просили увеличения этого срока, то Михаил Федорович в 1615 и 1637

гг. в виде частных льгот для некоторых землевладельцев изменяет эту давность

на десятилетнюю. А в 1642 г. благодаря дворянскому челобитью 1641 г., в

котором дворяне просили решительной отмены срока, десятилетний срок

становится уже общим правилом для беглых крестьян, а пятнадцатилетний -- для

крестьян, вывезенных насильно другим землевладельцем. Это увеличение сроков

шло, конечно, в пользу помещиков для лучшего их обеспечения, в виде лучшего

исполнения ими службы. Здесь интересы крестьян принесены в жертву интересам

служилого сословия.

В XVII в. встречаются уже уступка и продажа крестьян без земель. Это

делалось, например, так: если крестьянин одного помещика был убит

крестьянином другого, то второй владелец вознаграждал потерпевшего одним из

своих крестьян. А бывали и прямые уступки крестьян по гласным сделкам между

землевладельцами. Отсюда видно, что помещики владели крестьянами крепко.

Однако не все крестьяне были прикреплены к земле. Те, которые не были

вписаны в писцовые книги, а жили при своих родных, могли еще переходить с

одной земли на другую и заключать порядные. Но мы видим, что такой порядок

продолжается недолго, ибо, переходя, крестьяне заключают свои новые договоры

на вечные времена, а не на сроки. Вот то средство, которым помещики и

остальную часть крестьянства закрепили за собой.

Перейдем теперь к посадским людям. В первой половине XVII в. между

крестьянином, пахавшим в уезде, и посадским человеком, сидевшим на посаде,

не было никаких почти различий по праву: посадский мог перейти в уезд на

пашню, а крестьянин -- сесть в посаде и торговать или промышлять. Разница

была только в том, что крестьянин платил подать с земли, а посадский -- с

"двора". Руководясь этим только признаком, мы не можем говорить об особом

классе посадских людей. Малочисленность этих последних была просто

поразительна. Во многих городах в XVII в. совсем не было посадских людей: в

Алексине, напр., около 1650 г. "был посадский человек", пишет воевода, "и

тот умер". "На Крапивне", пишет другой воевода, "посадских людей только три

человека и те худы" (т.е. бедны). В самой Москве число посадских после смуты

стало втрое меньше, чем было до нее. Малочисленность торгового и

промышленного класса указывает на слабое развитие промышленности и торговли

в Московском государстве в XVII в. Упадок торговли и промышленности в XVI в.

мы уже имели случай отметить в своем месте. Что же обусловливало продолжение

этого упадка и теперь, в первой половине XVII в.? Конечно, смута и печальные

последствия этой эпохи -- всеобщее разорение, далее -- тяжелые подати, сборы

пятой и десятой деньги, насилия администрации; затем сюда надо присоединить

монополии казны, откупа, наконец, отсутствие частных капиталов (исключение

составляли только знаменитые северные промышленники Строгановы). Далее не

последним фактом, мешавшим поднятию русской торговли, была конкуренция

иностранцев: англичан, которые в самом начале царствования Михаила

Федоровича получили право беспошлинной торговли внутри государства, и

голландцев, которым с 1614 г. дозволено было также торговать внутри страны с

половинной пошлиной. И вот с 1613 и до 1649 г. мы видим ряд челобитий

русских торговых людей об отнятии торговых  льгот у иностранцев. Жалуясь на

плохое состояние своих дел, они во всем винят иностранную конкуренцию. Хотя

и не одна эта конкуренция вызывала упадок русской торговли, однако

действительно в XVII в. русские рынки попали в иностранные руки, и это

отзывалось плохо на оборотах русского торгового класса. Почему в льготном

положении иностранных купцов правительство видело пользу страны -- решить

трудно.

Гораздо понятнее и правильнее поступало московское правительство,

призывая на льготных условиях промышленников-иностранцев: оно руководилось

стремлением привить в России разные промыслы, до тех пор неизвестные. Среди

промышленных иностранцев на Руси мы встречаем прежде всего так называемых

"рудознатцев" -- оружейников и литейщиков. Так, в 1640 г. англичанин

Картрейт взялся искать в окрест[ност]ях Москвы золотую и серебряную руду,

но, конечно, ничего не нашел и должен был заплатить по своему обязательству

все издержки, сделанные по этому поиску. Через два года Борис Репнин с

рудознатцами ездил в Тверь для отыскания золотой руды, но его предприятие

тоже не увенчалось успехом. Отыскивая руды, правительство заботилось тоже об

оружейном и литейном деле -- еще с XVI в. Тула была известна выделкой

оружия, а в 1632 г. голландский купец Виниус получил позволение построить

там завод для литья пушек, ядер и т. п.;

в товарищество к нему впоследствии вступил Марселис. Затем, несколько

позже, были посланы за границу переводчик Захар Николаев и золотых дел

мастер Павел Эльрендоф для найма мастеров, знающих литейное дело. Торговые

льготы и вообще гостеприимное отношение к иностранцам московского

правительства, ожидавшего от них экономической пользы для страны, привлекало

в страну много иноземцев. По отзыву бывшего в Москве при Михаиле Федоровиче

гольштинца Олеария, до 1000 протестантских семейств жили тогда в Москве (с

протестантами наши предки уживались как-то легче, чем с католиками). К

иностранцам-промышленникам русские люди относились гораздо лучше, чем к

иностранцам-купцам, находили, что у них есть чему поучиться.

Вот краткий обзор того, чем думало правительство Михаила Федоровича

достигнуть поднятия экономического быта государства и улучшения своих

финансов.

Итак, повторяем, в правительственной деятельности времени Михаила

Федоровича главной целью было успокоение взволнованного смутой государства,

и этой цели правительство думало достигнуть двумя путями: 1) истреблением

адинистративных злоупотреблений и 2) мерами, направленными к поднятию общего

благосостояния.

Надо заметить, что при этом московскими правительственными людьми

руководил, может быть, сознательно, а может быть, и бессознательно, один

принцип: все должно быть по старине -- так, как было при прежних царях.

Руководясь этим, они ничего не хотели реформировать и вновь учреждать:

восстановляя государство после смуты, они шли к старым образцам и

действовали старыми средствами.

Но московское правительство ни целей своих не достигло вполне, ни

принципа своего не провело строго. Возвращаясь к старине, восстановляя весь

старый механизм управления, московские люди не думали что-либо менять и

вместе с тем изменили многое. Такого рода перемены произошли, например, в

областном управлении, где правительство более или менее систематически

вводило воевод, так что воеводская власть из власти временной становится

постоянной и вместе с тем гражданской властью. Далее, держась по-старому

поместной системы, торопясь привести в порядок поместные дела, упорядочить

службу, правительство все более и более прикрепляет крестьян, "чего при

старых великих государях не было". С другой стороны, давая первенствующее

значение служилому классу, все более и более обеспечивая его положение,

мало-помалу приходят к сознанию неудобства и несостоятельности дворянских

ополчений, ввиду чего и заводится иноземный ратный строй, солдатские и

рейтарские полки. В войске Шеина в 1632 г. под Смоленском было уже 15 000

регулярного войска, устроенного по иноземному образцу. Этих примеров

совершенно достаточно для доказательства того, что деятельность

правительства Михаила Федоровича, будучи по идее консервативной, на деле, по

своим результатам, была, если только уместно это слово, реформационной.

Таким образом, результаты противоречили намерениям; случилось же это потому,

что смута внесла в общественную жизнь и ее отношения много таких перемен,

которые делали невозможным поворот к старому, хотя это, может быть, и не

сознавалось современниками. Так, смута создала для русского общества совсем

исключительное положение в государственных делах: Земский собор при Михаиле

Федоровиче признавался существенным элементом государственного управления, а

в этом факте никак нельзя усмотреть консервативной тенденции, ибо в XVI в.

верховная власть не могла так смотреть на соборы, как смотрел на них Михаил

Федорович. И никто не противоречил этому факту общественного участия в делах

государства, пока новые условия жизни не упразднили его. С 1613 г. во все

время царствования Михаила Федоровича власть государя стояла наряду с

властью Русской земли; все важные государственные дела решались по царскому

указу и соборному приговору, о чем постоянно свидетельствуют окружные

грамоты, посылаемые от имени собора.

Итоги царствования. Итак, правительству Михаила Федоровича не удалось

быть верным старине, не удалось ему добиться своей цели, т.е. исправить

администрацию и устроить благосостояние. Несмотря на это, оно сделало много,

даже чрезвычайно много; внешние недруги Руси, Польша и Швеция, снова стали

видеть в Москве сильного врага; казачество смирилось.

Московские государи решились даже возобновить войну с Речью Посполитой

за Смоленск. Поводом послужила смерть короля Сигизмунда (1632) и наступившее

в Польше "бескоролевье": до избрания нового короля поляки и литовцы не могли

воевать. Московское войско, состоявшее из новых полков иноземного строя и из

старых дворянских ополчений численностью всего в 32000 человек, пошло к

Смоленску, взяло много мелких городов на границе и осадило Смоленск. Так как

Смоленск был чрезвычайно сильной крепостью, то осада затянулась надолго,

несмотря даже на то, что во главе московских войск стоял тот самый боярин

Шеин, который в смутное время был воеводой в Смоленске, геройски защищал его

от короля Сигизмунда и знал хорошо как город, так и его окрестности. Через

восемь месяцев осады на помощь Смоленску успел явиться вновь избранный

король польский Владислав Сигизмундович. Он не только отбил русских от

крепости, но окружил их самих в их лагере. Утомленные долгой войной

московские войска не могли выдержать натиска свежих войск Владислава, и Шеин

вступил в переговоры с королем. Он согласился отдать полякам все свои пушки

и обоз и уйти в Москву (1634). За это бесславное отступление он был в Москве

казнен как изменник вместе со своим товарищем, вторым воеводой Измайловым.

Война продолжалась, но без всякого нового успеха для Владислава. Поэтому

летом 1634 г. он начал переговоры о мире. На пограничной речке Поляновке

съехались московские и польские послы и заключили "вечный мир". Смоленск и

прочие города, захваченные Сигизмундом в смуту, остались за Речью

Посполитой. Но Владислав отказался от всяких прав на московский престол и

признал Михаила Федоровича царем всея Руси. Это было очень важно.

Но утомленное войной и еще не забывшее смутных потрясений Московское

государство экономически было так расшатано, что и в конце царствования

Михаила Федоровича на Земских соборах в 1632--1634 гг. (по поводу польской

войны) и 1637 г. (о турецких делах) обсуждался недостаток средств и даже

людей у правительства. В 1632--1633 гг. по земскому приговору снова

собирается пятая, или "пятинная", деньга (такого рода сбор производится уже

третий раз при Михаиле Федоровиче), и она дает в сумме менее, чем давала

прежде. На соборе же 1642 г. (по поводу азовского вопроса) перед

правительством очень ясно вскрылись нужды и желания сословий. До нас дошли

письменные мнения, или "сказки", представителей этого собора относительно

азовского дела. Особенно интересны "сказки" низших служилых и тяглых людей.

Первые в своих сказках обнаружили замечательный, по тому времени,

политический смысл и представляли целые военные и финансовые проекты. Собору

было предложено два вопроса по поводу Азова: 1) принять ли Азов от донских

казаков? 2) если принять, то какими средствами держать его? На первый вопрос

духовенство и меньшинство выборных не дало своего определенного мнения,

предоставляя решение воле государя. "А в приемке города Азова, в том его

государева воля", -- говорят они. Остальное же большинство выборных прямо

высказалось за принятие Азова и, следовательно, за разрыв с турецким

султаном. Второй вопрос был разработан членами собора, особенно мелким

дворянством, очень обстоятельно. Но в данную минуту для нас всего интереснее

те  мнения выборных, которые, наряду с проектами защиты Азова, указывают

правительству на всеобщую разоренность и на злоупотребления администрации,

единого класса, которому жилось хорошо в те тяжелые времена. Вот что

говорят, между прочим, городские дворяне о дьяках: "Твои государевы дьяки и

подьячие пожалованы твоим денежным жалованьем, поместьями и вотчинами, а

будучи беспрестанно у твоих дел и обогатели многим богатством неправедным от

своего мздоимства, покупили многие вотчины и дома свои построили многие,

палаты каменныя такия, что неудобь сказаемыя: блаженной памяти не бывало,

кому было достойно в таких домах жить". Далее вот как рисуется положение

торгового класса: "Мы холопи твои, гостишки и гостинной и суконной сотни

торговые людишки городовые, питаемся на городах от своих промыслишков, а