Смута в Московском государстве 5 страница

в Москву грамоты и в них открыто поднимал чернь на высшие классы. Об этом мы

узнаем из грамот избранного при Шуйском патриарха Гермогена, который

говорит, что воры из Коломенского "пишут к Москве проклятые свои листы и

велят боярским холопам побивати своих бояр и жен их и вотчины и поместья им

сулят и шпыням и безыменником вором (т.е. черни) велят гостей и всех

торговых людей побивати и животы их грабити, и призывают их воров к себе и

хотят им давати боярство и воеводство и окольничество и дьячество".

Такое поведение и направление Болотникова и его шаек заставило

рязанских и тульских дворян отшатнуться от дальнейшего единения с ними и

перейти на сторону Шуйского, который был все-таки охранителем и

представителем государственного порядка, хотя, может быть, и несимпатичным.

Первые заводчики мятежа против Шуйского, Сунбулов и Ляпунов, первые же

явились к нему с повинной. За ними стали переходить и другие рязанские и

тульские дворяне. Тогда же на помощь Шуйскому подоспели дворянские ополчения

из Твери, из Смоленска; и дело Шуйского было выиграно. Он стал уговаривать

Болотникова "отстать от воровства", но Болотников бежал на юг, подошел к

Серпухову и, узнав, что там мало запасов на случай осады, ушел в Калугу, где

запасов было много. Оттуда он перешел в Тулу и засел в ней вместе с казачьим

самозванцем Петром, которого призвал к себе, не дождавшись Дмитрия. Этот

Петр был оригинальным самозванцем. Он явился при жизни Лжедмитрия среди

терских казаков и выдавал себя за сына царя Федора, родившегося будто бы в

1592 г. и в действительности никогда не существовавшего. Он начал свои

действия с того, что послал известить о себе царя Дмитрия, который желал

вызвать к себе поближе этого проходимца с его шайкой, чтобы лучше и вернее

его захватить. Но на дороге в Москву Лжепетр узнал о погибели Дмитрия,

обратился назад, сошелся с Шаховским и вместе с ним пошел к Болотникову в

Тулу. Таким образом Тула стала центром движения против Шуйского. Однако ни

Шаховской, ни Болотников не удовольствовались Лжепетром и, как прежде,

хлопотали о самозванце, способном заменить убитого Лжедмитрия. Такой наконец

явился, хотя и не успел соединиться с ними. Весной 1607 г. Шуйский решился

действовать энергично, осадить Тулу. Стоял под ней целое лето, устроил

плотину на р. Упе, затопил весь город и выморил мятежников голодом. В

октябре 1607 г. Тула сдалась царю Василию. Болотников был сослан в Каргополь

и утоплен, Шаховского сослали в пустыню на Кубенское озеро, а Лжепетра

повесили. Шуйский с торжеством вернулся в Москву, но недолго ему пришлось

праздновать победу.

   Появление второго самозванца. В то время, когда Шуйский запер

Болотникова в Туле, явился второй Дмитрий самозванец, прозвищем Вор. Кто он

был -- неизвестно. Толковали о нем разно: одни говорили, что это попов сын

из Северской стороны, другие называли его дьячком, третьи -- царским дьяком

и т. д. Впервые его след появился в Пропойске (порубежном литовском городе),

где он сидел в тюрьме. Чтобы выбраться оттуда, он объявил себя родней Нагих

и просил, чтобы его отпустили на Русь, в Стародуб. Добравшись до Стародуба,

он посылает оттуда какого-то своего приятеля по Северской стороне объявлять,

что Дмитрий жив и находится в Стародубе. Стародубцы уверовали в самозванца и

стали помогать ему деньгами и рассылать о нем грамоты другим городам. Вокруг

Вора скоро собралась дружина, но не земская: составилась она из польских

авантюристов, казачества и всяких проходимцев. Никто из этого сброда не

верил в действительность царя, которому служил. Поляки обращались с

самозванцем дурно, казаки тоже относились к нему так, как к своим

собственным самозванцам, которых они в то время научились фабриковать во

множестве: у них одновременно существовали десятками разные царевичи:

Савелий, Еремка, Мартынка, Гаврилка и др. Для казачества и для польских

выходцев самозванцы были простым предлогом для прикрытия их личных видов на

незаконную поживу, "на воровство", говоря языком времени. Служа самозванцу,

они и не думали ни о каких политических или династических целях. В лице

стародубского вора явился поэтому не представитель династии или известного

государственного порядка, а простой вожак хищных шаек двух национальностей,

русской и польской, -- шаек, которых манила к себе Русь своей политической

слабостью и шаткостью русского общества. Поэтому-то второй Лжедмитрий, как

продукт общественного недуга того времени, получил меткое прозвище Вора.

Русский народ этим прозвищем резко различал двух Лжедмитриев, и,

действительно, первый из них, несмотря на всю свою легкомысленность и

неустойчивость, был гораздо серьезнее, выше и даже симпатичнее второго.

Первый восстановлял династию, а второй ничего не восстановлял, он просто

"воровал".

Набрав достаточно народа, Вор выступил в поход на Русь; при Болхове

разбил царское войско, подошел к самой Москве и в подмосковном селе Тушине

основал свой укрепленный стан. Его успех привлекал к нему новые силы: одна

за другой приходили к нему казацкие шайки, один за другим приводили польские

шляхтичи свои дружины, несмотря на запрещение короля. Охотно шли к

Лжедмитрию всякие искатели приключений, и во главе их всех по дерзости и

бесцеремонности нельзя не поставить князя Рожинского, Лисовского и Яна Петра

Сапегу.

Тревожно было положение Москвы и всего Московского государства; народ

решительно не знал, верить ли новому самозванцу, которого признала даже

Марина Мнишек, или же остаться при Шуйском, которого не за что было любить.

У самого Шуйского было мало средств и людей для борьбы. Южная часть

государства была уже разорена, в ней хозяйничали враги его; в северной они

хотя еще не укрепились, но уже бродили и имели на нее виды. Но северные

области могли помочь Шуйскому, Шуйский должен их был защищать, а на это у

него не было сил. Эти области государства были лучшей частью государства. По

словам Соловьева, они были сравнительно с южными в цветущем состоянии: здесь

мирные промыслы не были прерываемы татарскими нашествиями, здесь

сосредоточивалась торговая деятельность, особенно с тех пор, когда открылся

Беломорский торговый путь, одним словом, северные области были самые

богатые, в их населении преобладали земские люди, преданные мирным занятиям,

желающие охранить свой труд и его плоды, желающие порядка и спокойствия.

В Тушине, где над политическими преобладали задачи хищнические, отлично

понимали, что на лучшую добычу можно рассчитывать именно на севере, и делали

туда от Москвы постоянные рекогносцировки. Шуйский думал преградить им путь,

но брат его Иван был разбит Сапегой и дорога на север стала открытой. Там

оставался пункт, имевший большое стратегическое значение, взять который для

тушинцев было необходимо уже потому, что, Не овладев им, невозможно было

овладеть другими городами на севере; этот пункт был Троицкий монастырь

(Троице-Сергиева лавра). Тушинцы и обратились прежде всего на него.

Положение монастыря было тогда небезопасно, потому что защитников у него

имелось мало и опорой ему служили лишь крепкие стены да личная храбрость

гарнизона. Число защитников состояло всего из 15 000 человек, считая в этом

числе и способных к бою монахов. Этому отряду сборного войска пришлось

бороться с целой армией Сапеги и Лисовского, которые осад ил и монастырь в

сентябре 1608 г. и имели у себя до 20, даже до 30 тыс. человек. Первые

приступы тушинцев были отбиты, тогда они решились на осаду обители, но

монастырь мог сопротивляться очень долго, в нем были большие запасы

продовольствия, и осада Троицкого монастыря, продлившись почти полтора года

(с сентября 1608 до начала 1610г.), окончилась ничем: изнемогший от голода и

болезней гарнизон все-таки не сдался и своим сопротивлением задержал очень

много тушинских сил.

Однако это не могло помешать другим тушинским шайкам наводнить север.

Более двадцати северных городов должны были признать власть Вора и в том

числе Суздаль, Владимир, Ярославль, Вологда; но тут-то и сказался весь

характер этой воровской власти. На севере, в том крае, где менее всего

отзывались события смуты, где еще не знали, что за человек был Вор, где

доверия и особой любви к Шуйскому не питали, там на Вора смотрели не как на

разбойника, а как на человека, ищущего престола, быть может, и настоящего

царевича. Часто его признавали при первом появлении его шаек, но тотчас же

убеждались, что эти шайки не царево войско, а разбойничий сброд. Слушая

одновременно увещательные грамоты Шуйского и воззвания Вора, не зная, кто из

них имеет более законных прав на престол, русские люди о том и другом могли

судить только по поведению их приверженцев. Воеводы Шуйского были

охранителями порядка в том смысле, как тогда понимали порядок, а Вор, много

обещая, ничего не исполнял и не держал порядка. От него исходили только

требования денег, его люди грабили и бесчинствовали, к тому же они были

поляки. Земцы видели, что "тушинцы, которые города возьмут за щитом (т.е.

силой) или хотя эти города и волей крест поцелуют (самозванцу), то все

города отдают панам на жалованье и вотчины, как прежде уделы бывали". Это в

глазах русских не было порядком, и вот северные города один за другим

восстают против тушинцев не по симпатии к Шуйскому и не по уверенности, что

тушинский Дмитрий самозванец и вор (этот вопрос они решают так: "не спешите

креста целовать, не угадать, на чем свершится"... "еще до нас далеко, успеем

с повинною послать"), -- восстают они за порядок против нарушителей его.

Это движение городов началось, кажется, с Устюга, который вступил в

переписку с Вологдой, убеждая ее не целовать креста Вору. Города

пересылались между собой, посылали друг другу свои дружины, вместе били

тушинцев. Во главе восстания становились или находившиеся на севере воеводы

Шуйского или выборные предводители. Участвовали в этом движении и известные

Строгановы. Выгнав тушинцев от себя, города спешили на помощь другим городам

или Москве. Таким образом, против Тушина восстали Нижний Новгород, Владимир,

Галич, Вологда, -- словом, почти все города по средней Волге и на север от

нее.

Эти города находили достаточно силы, чтобы избавиться от врагов, но

этой силы не хватило у Шуйского и у Москвы. Во взаимной борьбе ни Москва, ни

Тушино пересилить друг друга не могли: у Тушина было мало сил, еще меньше

дисциплины, да и в Москве положение дел было не лучше. Как все государство

мало слушало Шуйского и мало о нем заботилось, так и в Москве он не был

хозяином. В Москве, благодаря Тушину, все сословия дошли до глубокого

политического разврата.

Москвичи служили и тому, и другому государю: и царю Василию, и Вору.

Они то ходили в Тушино за разными подачками, чинами и "деревнишками", то

возвращались в Москву и, сохраняя тушинское жалованье, ждали награды от

Шуйского за то, что возвратились, "отстали от измены". Они открыто торговали

с Тушином, смотрели на него не как на вражий стан, а как на очень удобное

подспорье для служебной карьеры и денежных дел. Так относились к Тушину не

отдельные лица, а массы лиц в московском обществе, и при таком положении дел

власть Шуйского, конечно, не могла быть крепка и сильна: но и Вор не мог

извлечь много пользы для своих конечных целей, так как не возбуждал

искренней симпатии народа. Оба соперника были слабы, не могли победить друг

друга, но своим совместным существованием влияли растлевающим образом на

народ, развращали его.

Шуйский хорошо сознал спою слабость и стал искать средств для борьбы с

Вором во внешней помощи, хотя, преувеличивая свои собственные силы, он

сначала не допускал и мысли о ней. В 1608 г. он посылает своего племянника

князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского для переговоров со шведами о

союзе. В феврале 1609 г. переговоры эти закончились; с королем Карлом IX был

заключен союз на следующих условиях: король должен был послать русским

помощь из трех тысяч конницы и трех тысяч пехоты, взамен этого Шуйский

отказывался от всяких притязаний на Ливонию, уступал шведам город Корелу с

уездом и обязался вечным союзом против Польши, -- условия тяжелые для

Московского государства.

Шведы выполнили свое обещание и дали М. В. Скопину-Шуйскому

вспомогательный отряд под начальством Делагарди. Скопин со шведами в 1609 г.

двинулся от Новгорода к Москве, очищая северо-запад Руси от тушинских шаек.

Под Тверью встретил он значительные силы Вора, разбил их и заставил тушинцев

снять осаду Троицкого монастыря. Успех сопровождал его всюду, несмотря на то

что шведы, не получая обусловленного содержания, часто отказывались ему

помогать.

Посылая за помощью к шведам, Шуйский в то же время старался собрать

против Вора все свои войска, какими мог располагать. В 1608 г. вызывает он

из Астрахани к Москве Ф. И. Шереметева, где тот подавлял мятеж. Шереметев,

двинувшись вверх по Волге, шел по необходимости медленно, очищая край от

воров, иногда терпел от них поражения, но в конце концов успел приблизиться

к Москве и соединиться осенью 1609 г. со Скопиным в знаменитой

Александровской слободе. Соединенные силы шведов и Русских были бы в

состоянии разгромить Тушино, если бы оно уцелело до их прихода под Москву,

но Тушино уже исчезло: временный воровской городок, образовавшийся в Тушине,

был оставлен Вором и сожжен до появления Скопина в Москве. Не одни опасения

движения Скопина и Делагарди заставили Тушино исчезнуть: опаснее для него

оказался другой поход -- поход на Русь Сигизмунда, короля польского.

Поход этот был ответом на союз Шуйского со шведами. Как известно,

Сигизмунд Польский, происходивший из дома Вазы и наследовавший шведский

престол после своего отца Иоанна, был свергнут с этого престола. Шведы

избрали королем его дядю Карла IX, но Сигизмунд не мог с этим помириться и

объявил Швеции войну. Когда же Карл заключил против него союз с Шуйским, то

Сигизмунд и Шуйского стал считать врагом. Убедив сенат и сейм, что война с

Москвой необходима в интересах Польши и что он, Сигизмунд, этой войной будет

преследовать только пользы государства, а не личные, король выступил в поход

и в сентябре 1609 г. осадил Смоленск. Сигизмунд отовсюду получал вести, что

в Московском государстве он не встретит серьезного сопротивления, что

москвичи с радостью заменят непопулярного царя Василия королевичем

Владиславом, что Смоленск готов сдаться и т. п. Но все это оказалось ложью:

Смоленск, первоклассная крепость того времени, надолго удержал Сигизмунда, а

Шуйский продолжал царствовать, даже тушинский Вор был популярнее на Руси,

чем королевич Владислав.

1609 год, таким образом, ознаменовался иноземным вмешательством в

московские дела. Шведов Москва позвала сама и этим навлекла на себя войну с

Польшей. Вмешательство иноземцев явилось новым и очень существенным

элементом смуты: его влияние не замедлило отозваться на общем ходе дела, и

прежде всего оно отозвалось на Тушине, как это ни кажется странным на первый

взгляд. Осада Смоленска затянулась надолго. Со времен глубокой древности

Смоленск был стратегическим "ключом к Днепровской Руси". И Москва, и Литва

отлично понимали всю важность обладания этим городом и целые века за него

боролись. В 1596 г., чтобы прочнее владеть Смоленском, московское

правительство укрепило его каменными стенами. Кроме сильного гарнизона и

крепости стен искусство смоленского воеводы Шеина создавало много трудностей

Сигизмунду, и осада с самого начала потребовала много военных сил, а у

Сигизмунла их не хватало. И вот Сигизмунд отправляет в Тушино посольство

сказать тушинским полякам. что им приличнее служить своему королю, чем

самозванцу. Но тушинцы не все сочувствен но отнеслись к этому: тушинские

паны привыкли уже смотреть на Московское государство как на свою законную,

кровью освященную добычу, и один слух о походе короля возмутил их. Они

говорили еще в то время, как только услыхали о походе Сигизмунда под

Смоленск, что король идет в Москву загребать жар чужими, т.е. их, руками, и

были не согласны идти "а соединение с королем. Но Сапега, осаждавший

Троицкий монастырь, и простые поляки, бывшие в Тушине, склонялись на сторону

короля -- последние потому, что надеялись от него получить жалованье,

которого давно не видали в Тушине. В Тушине, таким образом, произошел

раскол. Авторитет Вора совсем упал, над ним смеялись и его поносили в глаза

и за глаза, особенно влиятельный в Тушине пан, гетман Рожинский. При таких

обстоятельствах Вор с 400 донских казаков пробовал уйти из Тушина, чтобы

избавиться от унизительного положения, но Рожинский воротил его и стал

держать, как пленника, под надзором. Вор, однако, убежал (в конце 1609 г.) и

переодетый отправился в Калугу, где вокруг него стало собираться казачество;

к нему пришел Шаховской с казаками, хотя и не любивший Тушина, но

сохранивший верность самозванцу.

С удалением Вора Тушино стало разлагаться на свои составные части.

Этому способствовал и Вор, озлобленный на поляков: он старался перессорить

оставшихся в Тушине и успел в этом. Поляки частью отправились к королю,

частью составили шайки, никому не служившие и только грабившие. Казаки

переходили к Вору; земские русские люди, бывшие при Ворс, шли в Калугу или

ехали с

повинной к царю Василию. Очень многие, впрочем, из таких русских

избрали особый выход -- обратились к королю Сигизмунду. Изверившись в Вора,

не желая обращаться к Шуйскому, они решают вступить в переговоры с королем о

том, чтобы он дал им в цари своего сына Владислава. Не владея ни Москвой, ни

страной, они избирают царя государству, Кто же были эти русские по своему

общественному положению?

Собравшись вместе на думу в Тушине, эти лица, духовные и светские,

отправляют к королю от себя посольство просить на царство Владислава. В

число послов попадают, конечно, люди известные, имевшие в Тушине вес и

значение, понимавшие дело. И вот среди них мы не видим ни особенно

родовитого боярства (которого и не было у Вора), ни представителей той

черни, которая сообщила Тушину разбойничью физиономию. Во главе посольства

стоят Салтыковы, князья Масальский и Хворостинин, Плещеев, Вельяминов, т.е.

все "добрые дворяне"; в посольстве участвовали дьяки Грамотин и другие;

рядом с ними были и люди низкого происхождения: Федор Андронов, Молчанов и

т. д., но это не "голытьба", не гулящие люди. Таким образом, представителями

русских тушинцев являются люди среднего состояния и разных классов. Они

обращаются к королю, желая достичь осуществления своих надежд, уже не с

помощью тушинского царька, который их обманул, а посредством избрания

Владислава и договора с ним.

Этот договор, заключенный 4 февраля 1610г. под Смоленском, чрезвычайно

любопытен. Им и следует пользоваться для того, чтобы определить, кто за ним

стоял, какие русские люди его создали и выразили в нем свои надежды и

желания. Хотя первым очень метко оценил этот договор С. М. Соловьев в своей

"Истории России", но никто из исследователей не останавливался на нем так

внимательно, не комментировал его так обстоятельно, как В. О. Ключевский.

Прежде всего надо заметить, что договор этот отличается вообще

национально-консервативным направлением. Он стремится охранить московскую

жизнь от всяких воздействий со стороны польско-литовского правительства и

общества, обязывая Владислава блюсти неизменно православие, прежний

административный порядок и сословный строй Москвы. Договор состоит из 18

статей;

главнейшие его постановления таковы: 1) Владислав венчается на царство

от русского патриарха. 2) Православие в Московском государстве должно быть

почитаемо и оберегаемо по-прежнему. 3) Имущество и права как духовенства,

так и светских чинов пребудут неприкосновенными. 4) Суд должен совершаться

по старине, изменения в законах не зависят от воли одного только Владислава:

"то вольно будет боярам и всей земле". Таким образом, в законодательстве

участвует не одна дума боярская, но и земский собор. 5) Владислав никого не

может казнить без ведома думы и без суда и следствия, родню виновных лиц он

не должен лишать имущества. 6) Великих чинов людей Владислав обязан не

понижать невинно, а меньших должен повышать по заслугам. Для науки будет

дозволен свободный выезд в христианские земли. 7) Подати собираются "по

старине", назначение новых податей не может произойти без согласия боярской

думы. Крестьяне не могут переходить ни в пределах Московского государства,

ни из Руси в Литву и Польшу. Этот пункт нельзя еще считать доказательством

того, что в 1610г. переходы крестьянские были в Москве уже уничтожены. В

этом требовании могло выразиться только желание договаривавшихся уничтожить

переход, а не отмечался совершившийся факт. 8) Холопы должны оставаться в

прежнем состоянии, и вольности им король давать не будет.

Остальные статьи договора устанавливают внешний союз и внутреннюю

независимость и автономию Московского и Польского государств. В своем

изложении этот договор представляется договором с русскими не Владислава, а

Сигизмунда; личность Сигизмунда совершенно заслоняет в нем личность

Владислава, тогда как по-настоящему договор своей сущностью почти совсем и

не касается короля, а имеет в виду королевича.

Рассматривая договор 4 февраля по отношению к выразившимся в нем

стремлениям русских людей, мы замечаем прежде всего, что это не "воровской"

договор. Он очень далек от преобладающих в Тушине противогосударственных

вкусов и воззрений. На качество договор смотрит как на нечто постороннее, не

свое. Интересы религии и национальности охраняются в нем очень определенно и

искренне. Говорят, что Салтыков плакал, когда просил короля о защите веры и

церкви в Москве. Далее договор имеет в виду интересы не одного класса, а

общегосударственные; он заботится о людях всех чинов Московского

государства, всем предоставляет большие или меньшие обеспечения их состояния

и прав, хотя в нем, как и в самом Московском государстве, выше всех стоят

интересы служилых людей. На это указывают статьи о крестьянах, холопах и

казаках. Устанавливая государственный порядок, договор 4 февраля очень

недалеко отходит в своих положениях от существовавшего тогда в Москве

порядка. Он не предполагает никаких реформ, не знакомых московской жизни и

не вошедших в сознание московских людей. Ограничение единоличной власти

Владислава думой и судом бояр и советом "всея земли" вытекало в договоре не

из какой-либо политической теории, а из обстоятельств минуты, приводивших на

московский престол иноземного и иноверного государя Это ограничение имело

целью не перестройку прежнего политического порядка, а, напротив, охрану и

укрепление "обычаев всех давних добрых" от возможных нарушений со стороны

непривычной к московским отношениям власти.

Действительно новинкой, хотя и малозаметной на первый взгляд, является

в договоре мысль о повышении "меньших людей" сообразно их выслуге,

"заслугам" и требование свободы выезда за границу для науки. О последнем

требовании Соловьев говорит, что оно внесено приверженцами первого

Лжедмитрия, который, как известно, хотел дозволить русским выезд за границу.

Что же касается повышения "меньших людей", то в этой статье Соловьев видит

влияние дьяков и неродовитых людей, выхваченных бурями смутного времени

снизу наверх; их в Тушине было много, и они хотят долее удержать свое

выслуженное положение. Сильнее и полнее толкует эту статью Ключевский;

она-то и помогает ему вскрыть общественное положение людей, стоявших за

договором. Сопоставляя эту статью с рядом других своих наблюдений над высшим

слоем московских служилых людей в начале XVII в. и с общественным положением

тушинских послов (Салтыков и другие), выработавших этот договор вместе с

польскими сенаторами, Ключевский приходит к тому выводу, что договор 4

февраля был выражением стремлений "довольно посредственной знати и

выслужившихся дельцов". Среди таких людей Ключевский замечает еще в XVI в.

стремление подняться до боярства, достигнуть высшего положения в

государстве. Но боярство занимало высшие места благодаря своей "высокой

породе", чего не было за этими сравнительно незнатными людьми. Они могли

подниматься по службе, благодаря только своим личным заслугам. Им хотелось

этими заслугами, "выслугой", заменить то аристократическое начало, на

котором созидало свое положение знатное боярство. Они иногда и высказывали,

что "велик и мал живет государевым жалованьем", т.е., что без "государева

жалованья", благоволения, одной породой человек жить и держаться не может, а

государь может жаловать и знатного и незнатного. Стремясь к высшему

положению, эти люди думали достичь его службой первому самозванцу, а когда в

Москве образовалось боярское правительство Шуйского, ушли в Тушино достигать

высшего положения там. Обманутые Вором, они не возвратились в Москву к

боярам, а обратились к Сигизмунду. Ими-то, по мнению Ключевского, и был

создан договор 4 февраля, -- догадка остроумная, которую нельзя не принять.

Действительно, не боярство первое обратилось к Владиславу, а обратились к

нему люди низших родов, но люди не совсем простые.

Падение тушинского и московского правительств. Несмотря на обращение

тушинцев к королю, в Тушине продолжались смуты. Оно пустело, ему грозили и

войска Скопина-Шуйского, подошедшие тогда к Москве, и Вор из I Калуги.

Наконец Рожинский, не имея возможности держаться в Тушине, ушел к

Волоколамску и сжег знаменитый тушинский стан, а его шайка скоро распалась,

так как сам он умер в Волоколамске.

Тушино уничтожилось, в Москву пришли войска, приехал Скопин-Шуйский;

эти события хорошо повлияли на -москвичей: они ликовали. Их радости не

мешало то, что один сильный враг был у Смоленска, другой сидел в Калуге, что

общее положение было так же сложно и серьезно, как и раньше. Шуйский

праздновал падение Тушина, народ -- прибытие Скопина. Молодой, блестящий

воевода (Скопину было тогда 24 года), Михаил Васильевич Скопин-Шуйский

пользовался замечательной любовью народа. По замечанию Соловьева, он был

единственной связью, соединявшей русских с В. И. Шуйским. В Скопине народ

видел преемника царю Василию; он терпел дядю ради племянника, надеясь видеть

этого племянника своим царем. Есть слухи, что Ляпунов еще при жизни царя

Василия предлагал престол Скопину, когда тот был в Александровской слободе,

и что это способствовало будто бы охлаждению Шуйского к Скопину, хотя Скопин

и отказался от этого предложения. Восстановить личность Скопина-Шуйского и

определить мотивы народной любви к нему мы не можем, потому что мало

сохранилось известий об этом человеке и личность его оставила после себя

мало следов. Говорят, что это был очень умный, зрелый не по летам человек,

осторожный полководец, ловкий дипломат. Но эту замечательную личность рано

унесла смерь, и судьба таким образом очень скоро разрушила связь Шуйского с

народом. Скопин умер в апреле 1610 г., и народная молва приписала вину в

этом Шуйским, хотя, может быть, и несправедливо.

  Над войском Скопина-Шуйского стал после его смерти воеводой брат царя

Василия, Дмитрий Шуйский, надменный, неспособный, пустой и мелочный человек,

изнеженный щеголь. Он двинулся на освобождение Смоленска, встретился у

деревеньки Клушина с шедшим к нему навстречу искусным и талантливым польским