Новые издания поэтов XVIII века

                    

Выход в свет ряда изданий произведений поэтов XVIII

в. - событие, привлекающее внимание и специалистов-ли-

тературоведов, и рядовых читателей. В данном случае ин-

терес этот усугубляется тем, что на титульных листах

рецензируемых сборников2 стоят имена поэтов, чьи произ-

ведения или вообще впервые предстают перед современным

читателем, или предстают в значительно более полном,

чем в предыдущих изданиях, виде.                      

Характер сборников определен типом издания. "Библио-

тека поэта" была задумана А. М. Горьким как полный свод

произведений исторически значительных русских поэтов,

включающий наряду с проверенными критическими изданиями

текстов справочный аппарат, научный комментарий и всту-

питель-                                               

 

 1 Лермонтов М. Ю. Соч.: В 6 т. М.; Л., 1954. Т. 1.

С. 73.                                                

2 Кантемир А. Собр. стихотворении / Вступ. ст. Ф. Я.

Приймы, подгот. текста и примеч. 3. И. Гершковича. Л.,

1956 (Библиотека поэта. Большая серия); Сумароков А. П.

Избр. произведения / Вступ. ст., подгот. текста и при-

меч. П. Н. Беркова. Л., 1957 (Библиотека поэта. Большая

серия); Богданович И. Ф. Стихотворения и поэмы / Вступ.

ст., подгот. текста и примеч. И. 3. Сермана. Л., 1957

(Библиотека поэта. Большая серия). В дальнейшем ссылки

на эти издания даются в тексте.                       

 

ные статьи, содержащие историко-литературный анализ из-

даваемых произведений. Издание рассчитано на широкий

круг любителей русской литературы, имеющих уже элемен-

тарные сведения о ее развитии и желающих расширить и

углубить свои представления в этой области: литерато-

ров, студентов, учителей-словесников.                 

Рецензируемые сборники имеют бесспорное значение для

ознакомления читателя с богатым наследием русской поэ-

зии XVIII в. Читатель получает возможность ознакомиться

в полном объеме с поэтическим наследием Кантемира -

литератора, который, по характеристике В. Г. Белинско-

го, "первый на Руси свел поэзию с жизнью", - и рядом

трагедий Сумарокова. Творчество Богдановича вообще

впервые после длительного перерыва становится доступным

широкому кругу читателей. Комментарий, давая необходи-

мые справки элементарного характера, в ряде случаев

представляет самостоятельный научный интерес.         

Предпосланные сборникам вступительные статьи, помимо

общих сведений о жизни и творчестве Кантемира, Сумаро-

кова и Богдановича, содержат ряд новых положений, одна

часть которых бесспорно войдет в исследовательскую ли-

тературу как доказанная, другая, видимо, сделается

предметом научных обсуждений.                         

Обширная статья Ф. Я. Приймы "Антиох Дмитриевич Кан-

темир" дает широкую картину творческого пути первого

русского поэта-сатирика. Интересно проанализирован

творческий метод писателя. Свежи и убедительны сообра-

жения о том, что в парижский период жизни произошло не

"понижение уровня" "политической мысли" Кантемира, как

это принято было считать, а дальнейшее ее идейное соз-

ревание. Вместе с тем некоторые положения автора не мо-

гут быть приняты безоговорочно.                       

Наиболее спорным представляется вопрос об общем оп-

ределении природы мировоззрения Кантемира. Почти через

всю статью исследователь настойчиво проводит определе-

ние Кантемира как русского просветителя XVIII в. По

мнению автора статьи, Кантемир "критикует "благородс-

тво" происхождения с точки зрения просветительской тео-

рии "естественного права"" (с. 13). Задачи литературы

он понимает "в духе просветительской идеологии XVIII

века" (с. 17). "Писателем-просветителем" назван Канте-

мир на с. 31 и в ряде других мест статьи. Тезис этот,

однако, совсем не столь бесспорен.                    

Необходимо отметить, что в исследовательской литера-

туре последних лет наметилась тенденция весьма расшири-

тельно пользоваться этим термином. Его применяют к дея-

телям, верившим в разум и отрицательно относившимся к

церковной догматике, к сторонникам распространения гра-

мотности в народе, к людям, осуждавшим жестокие дейс-

твия помещиков, и т. д. и т. п. Создается угроза утраты

этим термином его исторически конкретного содержания. 

Остановимся на том, какое содержание вкладывали в

этот термин классики марксизма. Многократно обращаясь к

истории общественного сознания                        

 

 Издание 1867-1868 гг. под ред. П. А. Ефремова дав-

но уже стало библиографической редкостью и массовому

читателю практически недоступно.                      

 

XVIII в., К. Маркс и Ф. Энгельс неизменно пользовались

термином "просветительство" для определения той боевой,

буржуазной по своему классовому содержанию идеологии,

которая, возникнув в предреволюционную эпоху, являлась

непосредственной теоретической основой следующего, уже

революционного этапа общественного развития. Просвети-

тели могли не быть (и часто не были) революционными де-

ятелями, но теоретически их воззрения подразумевали

осуждение феодального порядка и идеологически подготав-

ливали революцию. В письме Ф. Энгельсу от 25 марта 1868

г. К. Маркс писал о реакции "на французскую революцию и

связанное с нею Просвещение (курсив мой. - Ю../7.)".

Ф. Энгельс в "Развитии социализма от утопии к науке"

назвал просветителей "великими людьми", "которые во

Франции просвещали головы для приближавшейся револю-

ции"2. Просветители - философы, "подготовлявшие револю-

цию"3. В. И. Ленин, говоря о "просветителях", также

имел в виду идеологов боевых антифеодальных классов, а

в России - "с соответственным преломлением через

призму русских условий" - крепостного крестьянства.

Ввиду особой важности этой ленинской формулировки при-

ведем ее полностью. В. И. Ленин писал: "По характеру

воззрений Скалдина можно назвать буржуа-просветителем.

Его взгляды чрезвычайно напоминают взгляды экономистов

XVIII века (разумеется, с соответственным преломлением

их через призму русских условий), и общий "просвети-

тельный" характер "наследства" 60-х годов выражен им

достаточно ярко. Как и просветители западноевропейские,

как и большинство литературных представителей 60-х го-

дов, Скалдин одушевлен горячей враждой к крепостному

праву и всем его порождениям в экономической, социаль-

ной и юридической области. Это первая характерная черта

"просветителя". Вторая характерная черта, общая всем

русским просветителям, - горячая защита просвещения,

самоуправления, свободы, европейских форм жизни и вооб-

ще всесторонней европеизации России. Наконец, третья

характерная черта "просветителя" это - отстаивание ин-

тересов народных масс, главным образом крестьян (кото-

рые еще не были вполне освобождены или только освобож-

дались в эпоху просветителей), искренняя вера в то, что

отмена крепостного права и его остатков принесет с со-

бой общее благосостояние, и искреннее желание содейс-

твовать этому"4.                                      

Просветительская идеология могла возникнуть лишь в

определенных исторических условиях, в период кризиса

феодально-крепостнического строя (для России - не ранее

второй половины XVIII в.). Просветительская идеология

обладала рядом присущих ей характерных черт: верой в

природное равенство людей, в право людей на земное, ма-

териальное счастье, верой в благородство "естественных"

склонностей человека. "Просветители" считали, что мо-

раль должна строиться на основе личной пользы; утверж-

дая, что среда воспитывает человека, они вплотную под-

ходили к идее справедливого переустройства общества.

Угнетение человека казалось им противоестественным,   

 

 1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М., 1964. Т. 32. С. 44.

2 Там же. Т. 19. С. 189.                           

3 Там же. С. 192.                              

4 Ленин В. И. Полн. собр. соч. М., 1958. Т. 2. С.

519.                                                  

 

При всем обилии философских оттенков - от прямого ате-

изма до деизма - философски они стояли на почве матери-

ализма.                                               

Их гносеологии были обычно свойственны сенсуалисти-

ческие черты. Вера "просветителя" в господство разума

означала совсем не мысль о том, что просвещение разума

людей само по себе решит все социальные вопросы. Даже

мирный, мыслящий не революционно "просветитель" пола-

гал, что устранение ложных понятий в голове человека -

лишь первый шаг к уничтожению ложных социальных инсти-

тутов. В качестве же этих "ложных" институтов мыслилось

все,  что связано с политическим, сословным неравенс-

твом, крепостным правом и его порождениями. Энгельс,

цитируя слова Гегеля о том, что в эпоху "просвещения"

"мир был поставлен на голову", показывает, что это по-

нятие неотъемлемо включало и то, что "человеческая го-

лова и те положения, которые она открыла посредством

своего мышления, выступили с требованием, чтоб их приз-

нали основой всех человеческих действий и общественных

отношений", и то, что "действительность, противоречив-

шая этим положениям, была фактически перевернута сверху

донизу". "Просветители" были рационалистами, однако

наличие одной рационалистической веры в познающую мощь

разума недостаточно для возникновения качества "просве-

тительства".                                      

Даже беглого ознакомления с мировоззрением великих

представителей русской общественной мысли начала и пер-

вой половины XVIII в. - Посошкова, Прокоповича, Татище-

ва, Кантемира, Ломоносова, Тредиаковского - достаточно,

чтобы убедиться в том, что в их позиции еще не созрели

(а исторически и не могли созреть!) основные принципы

"просветительной" идеологии. Не рассматривая, по сооб-

ражениям места, этот вопрос во всей полноте, остановим-

ся на аргументах, приводимых Ф. Приймой в пользу "прос-

ветительства" Кантемира.                              

Ф. Прийма совершенно прав, когда указывает, что Кан-

темир был "противником клерикализма и религиозного дог-

матизма" и отрицательно относился к монахам, которых

"весьма гнушался" (с. 36). Однако необходимо иметь в

виду, что на такой же позиции стояли многие обществен-

ные деятели тех лет, говорить о которых как о "просве-

тителях" (не в житейском, а в научно-терминологическом

смысле этого слова) нет оснований. Таковы, например,

Татищев и Петр I, который монахов именовал "долгими бо-

родами, кои по тунеядству своему ныне не в авантаже об-

ретаются", а к их смертным грехам считал необходимым

прибавить еще один - "лицемерие и ханжество". Даже Ф.

Прокопович, сам видный церковный деятель, был свободен

от средневекового преклонения перед догматикой. В связи

с изуверской кампанией, развернутой Стефаном Яворским

вокруг дела Тверитинова и его единомышленников, Проко-

пович, отражая официальную правительственную линию, в

специальном "Слове" требовал, "дабы тщалися пастырие

учити народ правильному святых икон почитанию и отво-

дить его всячески от боготворения"2.                  

  

1 Маркс К.. Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 190.         

2 Прокопович Ф. Слова и речи. СПб., 1870. Ч. 1. С.

93.                                                   

 

Приводимые Ф. Приймой аргументы в пользу наличия "мате-

риалистических элементов в философском сознании А. Кан-

темира" (с. 36-37) требуют подкрепления - в таком виде

они не обладают безоговорочной убедительностью. Факт

прямых выступлений Кантемира против Эпикура не может

быть снят лишь тем, что в библиотеке поэта имелось три

издания Лукреция, а в одном из его писем содержится

беглое упоминание о том, что критика философии Лукреция

представляет для него такой же интерес, как и сама эта

философия (с. 36).                                    

Ни "пропаганда гелиоцентрической системы Коперника",

ни стремление "к исследованию "причин действий и ве-

щей"" не говорят еще о связи Кантемира с той специфи-

ческой формой материализма, которая составляла элемент

просветительской идеологии и характеризовалась сенсуа-

лизмом в гносеологии и этике. Да и сам автор на с. 35

совершенно верно связывает Кантемира с картезианским

рационализмом. Развитие этого тезиса, видимо, было бы

более плодотворным, чем искусственное сближение Канте-

мира с тем историческим этапом, для возникновения кото-

рого в России еще не было оснований.                  

Ссылка на упоминание Кантемиром "оснований права ес-

тественного", "естественного закона" и Пуффендорфа так-

же не обладает достаточной убедительностью. Просветите-

ли были сторонниками теории "естественного права" и до-

говорного происхождения государства, однако сами по се-

бе эти теории возникли задолго до XVIII в. и имели ши-

рокое хождение в политических доктринах допросветитель-

ского периода. Теории "светской", "земной" природы го-

сударства широко использовались и идеологами дворянско-

го абсолютизма. В России мысль о политической, а не

церковной природе государства встречается уже у И. Пе-

ресветова и Ермолая-Еразма, позже у С. Полоцкого и

старца Авраамия. Именно в теории естественного права

видел Ф. Прокопович обоснование идеи сильной самодер-

жавной власти: "Зри же, аще не в числе естественных за-

конов есть и сие, еже быти властем предержащим в наро-

дех?" ("Слово о власти и чести царской")'. Следует не

забывать, что пропаганда сочинений Пуффендорфа и Гуго

Гроция была официально санкционирована правительством

Петра I и воспринималась как защита идей абсолютизма. 

Для решения вопроса о природе воззрений Кантемира

особое значение имеет отношение его к положению русско-

го крестьянина. Собранные здесь Ф. Приймой факты свежи

и интересны, однако их недостаточно для того, чтобы

увидеть в позиции Кантемира "отстаивание интересов на-

родных масс" и "вражду к крепостному праву" (Ленин).

Жалоба крестьянина в V сатире действительно написана

сильно и выразительно. Можно согласиться с Ф. Приймой,

что Кантемир "открывает крестьянскую тему в русской ли-

тературе" (с. 18). Однако нельзя забывать того, что не-

довольство крестьянина поэт объясняет его "неразумием",

тем, что люди никогда не бывают довольны своим положе-

нием: люди - "бессчетных страстей рабы". Кстати, вслед

за стихами 699-712 V сатиры, содержащими жалобу кресть-

янина и приведен-                                     

  

1 Прокопович Ф. Слова и речи. Ч. 1.                

 

ными во вступительной статье, в тексте сатиры идет из-

вестное место, рисующее жизнь крестьянина совершенно

иначе, в духе "златой посредственности" Горация:      

  

 Заплачу подушное, оброк - господину           

А там, о чем бы тужить, не знаю причину:     

Щей горшок, да сам большой, хозяин я дома,    

Хлеба у меня чрез год, а скотам - солома.       

  

Рационалистическое мировоззрение, возникшее в пери-

од, когда дворянский абсолютизм боролся в России со

средневековыми формами общественной жизни и обществен-

ного сознания, предшествовало "просветительству". Оно

имело с ним общие черты - веру в разум, отрицание суе-

верия, догматизма, оно расчищало дорогу "просветите-

лям", но представляло собой явление, качественно сво-

еобразное и наполненное иным социальным содержанием.

Напомним, что К. Маркс настойчиво отделял рационалистов

XVII в. от "просветителей". Он указывал, что, "поражен-

ная французским просвещением, и в особенности французс-

ким материализмом, метафизика XVII столетия праздновала

свою победоносную, полную содержания реставрацию в лице

немецкой философии"1.                                 

Все основные черты мировоззрения Кантемира вытекают,

как это указывает и Ф. Прийма (см. с. 5), из идеологии

и политики Петровской эпохи. Но станет ли кто-нибудь

утверждать, что петровская государственность осущест-

вляла социально-политическую программу "просветителей"?

Интересная статья Ф. Приймы поднимает широкий круг

вопросов и весьма плодотворна для изучения и обсуждения

творчества А. Кантемира. В эпоху, когда развертывалась

литературная деятельность Кантемира, верность принци-

пам, декларировавшимся в эпоху петровских преобразова-

ний, уже сама по себе означала определенное движение

вперед. Создание "регулярного" государства, отвечая в

первую очередь интересам русского дворянства, не могло

быть осуществлено руками одних дворян - оно требовало

привлечения к историческому созиданию гораздо более ши-

роких общественных кругов. Иллюзия общенародного харак-

тера программы правительства Петра I поддерживалась у

современников еще и тем, что реформы начала XVIII в.

действительно одновременно решали и ряд задач общенаци-

онального характера, отвечавших не только классово-ко-

рыстным интересам дворянства, но и имевшим действитель-

но прогрессивный смысл. В этих условиях пафос общесос-

ловного, национального дела, идеи патриотического труда

всех граждан на благо России соответствовали правитель-

ственному идеологическому курсу. Они были предельно

четко сформулированы, например, в таких программных до-

кументах, как приказ Петра перед Полтавским боем и речь

Ф. Прокоповича по случаю мира со Швецией. Реальный ис-

торический смысл собственных действий был порой скрыт

от передовой части деятелей начала XVIII в. Люди, кото-

рые ценой невероятных усилий и жертв на полях Полтавы,

в морских сражениях, на строительстве новых заводов

создавали новую                                       

  

 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 154.          

 

Россию, искренне верили, что "стал вдруг народ уже но-

вый" (Кантемир), что великие жертвы нужны для торжества

над невежеством и стариной, во имя разума, науки и об-

щего блага. Цель нового государства - всенародная поль-

за. Но когда, ценой великих общенародных усилий, Рос-

сия, по словам Пушкина, "въехала в Европу как боевой

корабль - при стуке топора и громе пушек", когда новое

государство было построено, перед глазами самих его

творцов открылось не здание просвещенной России "для

всех", а фасад дворянской монархии, крепостнического и

бюрократического государства, разъедаемого коррупцией и

возглавляемого быстро сменяющимися невежественными, но

полновластными временщиками. В этих условиях верность

вчерашним лозунгам "народного блага", патриотизма,

мысль о том, что любой гражданин, независимо от сослов-

ной принадлежности, - сын отечества, и мечта о ца-

ре-труженике приобретали новый смысл. Не только для

Кантемира, но и для писателей типа Ломоносова действи-

тельность, с которой они сталкивались на каждом шагу,

мыслилась еще как большое количество случайностей, за-

висящих от злой воли отдельных лиц, повинных в наруше-

нии заветов Петра. В этих условиях идеализация Петра I

могла выступать как первый шаг к критике современности.

Теоретики этого типа не могли еще противопоставить идее

сословного дворянского строя мысль о народной республи-

ке без дворян, но их утопический идеал общесословного

государства - огромной мастерской, в которой люди раз-

личаются родом занятий, но едины в патриотическом рве-

нии,  содержал уже в зародыше возможность отрицания

принципа сословности. Путь Кантемира к V сатире, содер-

жащей горькое сомнение в преобразовательной силе отвле-

ченного разума, Ломоносова - к последним одам, в кото-

рых Петр является гневным судьей современных царей,

Тредиаковского - к "Тилемахиде" подготавливал те исход-

ные позиции, из которых в дальнейшем развилось русское

"просветительство".                                   

Вступительная статья П. Н. Беркова "Жизненный и ли-

тературный путь А. П. Сумарокова", по существу, предс-

тавляет собой исследование творческого пути одного из

виднейших деятелей русского классицизма. Основы истол-

кования творчества Сумарокова в отечественной истори-

ко-литературной науке были заложены Г. А. Гуковским,

неоднократно возвращавшимся в своей исследовательской

работе к творчеству этого писателя. Данный Г. Гуковским

анализ художественного метода Сумарокова широко вошел в

исследовательскую литературу и в основном сохраняет на-

учный кредит и в настоящее время. Статья П. Беркова не

ограничивается, однако, суммированием уже вошедших в

научный оборот фактов и мнений - она дает во многом но-

вую концепцию творчества поэта. Целый ряд ее положений,

бесспорно, будет учитываться теми, кто в дальнейшем об-

ратится к изучению русского классицизма.              

Если до сих пор в научной литературе при объяснении

политической и эстетической позиций Сумарокова указыва-

лось на рационалистическую - в картезианском духе -

природу его мировоззрения, то, по мнению П. Беркова,

"по своим философским воззрениям Сумароков был очень

близок к сенсуалистам. В статье "О разумении человечес-

ком по мнению Локка" он сочувственно излагает доводы

английского философа против учения о врожденных идеях"

(с. 11). Далее П. Берков считает, что "на основе эклек-

тического соединения во взглядах Сумарокова элементов

сенсуализма и рационализма формулировались его полити-

ческие и социальные убеждения" (с. 13). Мысль эта

представляется весьма плодотворной. Хотелось бы, одна-

ко, найти в статье ее развитие применительно к эстети-

ческой позиции Сумарокова. Интересно было найти в

статье и объяснение таких философских статей Сумароко-

ва, как "К худу или к добру человек родится". Творчест-

во Сумарокова подробно раскрыто в статье П. Беркова. Во

многих отношениях писатель предстает перед нами в новом

свете.                                                

Известные возражения может вызвать лишь определение

в статье смысла идейной эволюции Сумарокова. Справедли-

во отметив, что в творчестве Сумарокова быстро "растут

черты критицизма по отношению к придворному дворянскому

кругу, к заносчивому и наглому "вельможеству"" (с. 20),

П. Берков делает вывод, что Сумароков сначала "был поэ-

тическим выразителем всего "дворянского корпуса" в це-

лом, был литературным идеологом всего правящего класса"

(с. 19), а "кончает Сумароков как поэт хотя и дворянс-

кий, но при всех внешних выражениях своей верноподдан-

ности явно враждебно настроенный по отношению к Екате-

рине II" (с. 20).                                     

Вопрос этот, как нам кажется, нуждается в уточнении.

Середина XVIII в. в России дает необычайно яркую карти-

ну переплетения различных группировок господствующего

класса, отражавшего и столкновение политических тече-

ний, и просто беспринципную борьбу за власть. Успешно

роль дворянской идеологии могла выполнить лишь такая

система теоретических представлений, которая бы наибо-

лее последовательно, гибко и умело могла представить

господство дворянства как класса в "очищенном", облаго-

роженном облике. Такая система идей, хотя и возникала в

среде одной группы - передового, либерального дворянс-

тва, являлась идеологией класса в целом, ибо только она

могла теоретически оправдать практическое господство

помещиков. Однако такое соотношение теории и практики

отнюдь не означало безоговорочного оправдания послед-

ней. Для того чтобы оправдать господство дворянства,

теоретик должен был осудить, подвергнуть критике все

протекавшие перед его глазами насилия и беззакония,

объявить их не следствием принципов, лежащих в основе

самого строя, а лишь результатом случайностей, злой во-

ли людей. Сама действительность воспринималась идеоло-

гом дворянства лишь как частичное, изуродованное, "заг-

рязненное" воплощение дорогих его сердцу принципов.

Быть выразителем дворянства как класса, конечно, не

значило стоять на уровне - нравственном и культурном -

этого класса, и Сумароков, резко критиковавший совре-

менного ему дворянина, вельможу, чиновника и даже дес-

пота-царя, стремился "возвысить" реальный порядок кре-

постнической монархии до уровня идеально-разумного сос-

ловного государства. Для Сумарокова действительность,

уже в силу своего грубо-материального характера, не

могла полностью выразить теоретические идеалы и подле-

жала критике.                                         

Необходимо отметить, что эта субъективно направлен-

ная на укрепление дворянского господства критика исто-

рически сыграла двойственную роль:                    

создавая традицию обличения действительности, она

способствовала и идейному воспитанию демократической

интеллигенции. Сатирики второй половины XVIII в. охотно

подчеркивали свою связь с сумароковской традицией.    

Статья И. 3. Сермана "И. Ф. Богданович" является но-

вым словом в изучении этого интересного и значительного

поэта, которому советское литературоведение до сих пор

уделяло минимальное внимание. В статье убедительно

раскрыта как несостоятельность карамзинской легенды о

Богдановиче, так и исторические предпосылки возникнове-

ния этой легенды. Тонко и интересно выполнен анализ

"Душеньки" - автор раскрывает отличие поэмы и от тра-

вестийной поэмы классицизма, и от того пути преодоления

классицизма, на который встал В. Майков в "Елисее". И.

3. Серман считает, что "в основном Богданович должен

был действовать самостоятельно, не опираясь ни на какую

традицию" (с. 36). Убедительно раскрыто в статье отли-

чие творческого метода Богдановича от Лафонтена1. И. 3.

Серман приходит к выводу о том, что "Душенька" "стала

одним из первых явлений русской предромантической поэ-

зии" (с. 41).                                         

В целом статьи Ф. Приймы, П. Беркова и И. Сермана

представляют бесспорный  вклад в изучение литературы

XVIII в. Рецензируемые сборники отличаются удачным под-

бором и высоким качеством подготовки текстов, а также

полнотой и точностью комментариев. "Библиотека поэта"

призвана дать полную картину истории русской поэзии -

читатель ждет новых выпусков, в том числе посвященных и

поэтам XVIII в.                                       

  

1959                                          

  

Книга о поэзии Лермонтова

                          

Появление книги о творчестве Лермонтова2 представля-

ет интерес не только для профессионалов-литературове-

дов, но также для широкого круга читателей - любителей

русской поэзии. Несмотря на очевидные успехи советской

науки о Лермонтове, творчество поэта все еще остается

значительно менее исследованным, чем, например, насле-

дие Пушкина, Гоголя или Толстого. Все еще возможен спор

не по частным вопросам истолкования того или иного про-

изведения Лермонтова, а по самым коренным проблемам его

мировоззрения, идейной эволюции, творческого метода.

Если к этому прибавить то бесспорное обстоятельство,

что даже на фоне неоскудевающего интереса современного

советского читателя к вечно живой традиции русской и

мировой классической литературы Лермонтов выделяется

особенной "мо-                                        

  

1 Хотелось бы лишь, чтобы вопрос о традиции не толь-

ко русской, но и западноевропейской литературы был пос-

тавлен в статье более широко. Любопытно было бы сопос-

тавить "Душеньку" не только с "Любовью Амура и Психеи"

Лафонтена - сравнение напрашивается в силу сюжетной

близости поэм, - но и, например, с "Обероном" Виланда.

2 Максимов Д. Поэзия Лермонтова. Л., 1959.         

 

лодостью" (факт, хорошо знакомый каждому, кто наблюдал

за читательскими интересами молодежи), станет понятно,

с каким вниманием встречается каждая новая книга о

творчестве писателя.                                  

Книга Д. Максимова называется "Поэзия Лермонтова".

Однако фактически она значительно шире своего заглавия.

Строя свое исследование как серию научных очерков, час-

тично посвященных общим вопросам художественного разви-

тия поэта ("Поэзия Лермонтова"), частично освещающих

некоторые важные аспекты его творчества ("Тема простого

человека в лирике Лермонтова"), вопросы лермонтовской

традиции ("Лермонтов и Блок") или представляющих моног-

рафический анализ отдельного произведения ("Мцыри"),

автор не ставит перед собой задачи исчерпывающего изу-

чения всех сторон многогранного наследия Лермонтова-по-

эта. Но круг рассматриваемых им вопросов настолько ши-

рок и настолько связан с самыми существенными проблема-

ми творчества писателя, что у читателя остается в памя-

ти не ряд частных разысканий, объединенных лишь общ-

ностью имени изучаемого писателя, а единый, многогран-

ный и в значительной степени по-новому увиденный образ

великого поэта. Это единство книге придает стремление

автора раскрыть в творчестве Лермонтова самое основное

- его идейно-художественное своеобразие. Исключение

здесь, пожалуй, составляет лишь заключительный очерк

"Лермонтов и Блок", который стоит несколько особняком,

лишь намечая, но не исчерпывая собой темы о Лермонтове

и последующей традиции русской поэзии.                

В результате отказа автора от монографического расс-

мотрения всего поэтического наследия Лермонтова книга

приобрела, на первый взгляд, известную неполноту. Одна-

ко та же особенность построения имеет бесспорные поло-

жительные стороны: она позволила автору не повторять

того, что сделано его предшественниками, а сосредото-

чить свое внимание на малоизученных, спорных, а часто и

совершенно новых, еще не поднимавшихся в исследователь-

ской литературе вопросах. Этим определяется и общее

впечатление новизны, свежести аналитической мысли, ко-

торое оставляет книга. Ощущение это поддерживается ши-

роким и свободным привлечением богатого историко-лите-

ратурного материала.                                  

Центральное место в работе занимает обширный обзор

поэтического наследия Лермонтова. Анализируя стихотвор-

ные циклы, поэмы, широко привлекая материал драматургии

и прозы Лермонтова, Д. Максимов раскрывает природу осо-

бого "лермонтовского" взгляда на жизнь. В книге цент-

ральное место занимает "лермонтовский человек" - тот

гневный, протестующий, героический и трагический образ,

который возникает из лирики поэта. Исследователь вскры-

вает неразрывную связь и единство разрушительных и со-

зидательных тенденций в поэзии Лермонтова, ее лиризма и

обличения. "Грозная сила стиха и затаенная в нем горя-

чая и трепетная интонация неотделимы здесь друг от дру-

га. Сочетание этих двух лирических начал является одной

из самых примечательных особенностей Лермонтова, выде-

ляющей его на фоне русской поэзии" (с. 19).           

Бесспорное сочувствие вызывает стремление автора ре-

абилитировать значение романтизма как прогрессивного

художественного метода, во многом определившего своеоб-

разие поэтического сознания Лермонтова. "Пора отказать-

ся, - пишет он, - от недооценки романтизма, от нежела-

ния видеть в нем - в первую очередь в творчестве левых

романтиков - великое прогрессивное явление литературы"

(с. 13). Эволюция Лермонтова в сторону реализма не дает

права рассматривать его романтическую поэзию как худо-

жественно неполноценную, своеобразный "грех юности",

избавление от которого составляет смысл творческого

развития поэта.                                       

Как показывает Д. Максимов, сам переход Лермонтова к

реализму (в отличие, например, от Пушкина) не означал

отказа от коренных принципов романтизма. "Особенностью

этого процесса является то, что он не снимает романти-

ческого лиризма Лермонтова и вполне уживается с поэти-

зацией мятежного духа лермонтовских героев, а - в из-

вестной мере - объективирует эту романтическую стихию"

(с. 65).                                              

Совершенно новую, не замеченную другими исследовате-

лями сторону творчества Лермонтова освещает глава "Тема

простого человека в лирике Лермонтова". Вопрос этот

имеет особо важное значение для понимания всего твор-

чества Лермонтова. Образ "простого человека", сопровож-

дающий Лермонтова на всех этапах его поэтической жизни,

имеет сложную судьбу, не учитывая которой нельзя понять

взаимоотношений романтического героя и народа в произ-

ведениях поэта. Глава раскрывает конкретно-историческое

содержание народности поэзии Лермонтова. Свежо и инте-

ресно написаны страницы, посвященные рассмотрению связи

мотивов "дружбы" и "товарищества" с организационными

формами развития русского освободительного движения

после восстания декабристов. Хотелось бы лишь, чтобы

само понятие "простого человека" было определено более

четко, чтобы автор отграничил его содержание от возник-

ших позже в литературе 40-60-х гг. XIX в. понятий "ма-

ленький человек" и "человек из народа".               

С большим интересом читается глава о "Мцыри", в ко-

торой исследователь свежо и убедительно раскрывает фи-

лософскую и художественную природу поэмы.             

Вместе с тем не все в этой содержательной, богатой

мыслями книге представляется бесспорным.              

Присоединяясь к часто высказываемому мнению, автор

делит зрелые поэмы Лермонтова на романтические и реа-

листические. Критерием является то, что поэмы первой

группы объединены "образами высоких героев", а в реа-

листических поэмах герои "снижены или психологизирова-

ны, смыкаются с бытом или даже растворяются в нем" (с.

71-72).                                               

Подобное деление не лишено научных оснований и не

вызвало бы возражений, если бы одинаковое определение

поэм "Мцыри" и "Демон" как романтических не скрадывало

глубокого различия в художественном методе этих произ-

ведений. Выдающаяся личность, как она представлена в

"Демоне", - это фигура не только протестующая, но и

эгоистическая. Формула юношеского стихотворения Лермон-

това: "Собранье зол его стихия" - остается действитель-

ной для образа Демона на всех этапах создания поэмы.

Как справедливо отмечает Д. Максимов, "Демон переносит

свое презрение на весь человеческий род" (с. 79). Ему

чужда и природа, которую он окидывает "презрительным

оком". Иначе строится образ Мцыри: в основе его лежит

вера в прекрасную, гармоническую, рожденную для счастья

человеческую личность. Причем счастье ее состоит не в

индивидуалистическом погружении в сокровенные тайны

своего духа, не в забвении реального мира (к чему при-

зывает Демон Тамару), а в приобщении к этому миру, ко

всей полноте существования, которую он может дать чело-

веческой личности, - в счастье любви, борьбе и единстве

с природой. Природа, этот антипод созданной людьми

"тюрьмы" - общественному порядку, - предстает как царс-

тво безусловного добра.                               

Трудно согласиться с утверждением автора, что "силы

природы" выступают в Мцыри как "этически нейтральные"

(с. 249) только потому, что на воле Мцыри ждет и борь-

ба, и страдания. Природа в "Мцыри" - не буколический

пейзаж; давая свободному человеку счастье деятельности,

братства и любви, она дает ему и счастье борьбы, ра-

дость героизма. Без борьбы невозможна деятельность, а

Мцыри жаждет именно ее. В этом смысле барс, разрывающий

грудь юноши когтями, милосерднее к герою, чем монахи,

чьи заботы и уход Мцыри должен покупать ценой отказа от

борьбы и активности. Борьба с барсом - не столкновение

Арбенина со светской интригой: здесь сила честно борет-

ся против силы, и в этом смысле противники равны. Барс

- противник Мцыри в борьбе - принадлежит к миру, проти-

вопоставленному монастырской тюрьме - философскому

обобщению социального зла.                            

Трагический разрыв между Мцыри и природой, который

ощутим в конце странствования героя, связан не с нали-

чием зла в самом естественном порядке жизни, а с тем,

что именно в этот момент обнаруживается вторая сторона

характера Мцыри - "печать тюрьмы", связь с воспитавшей

его средой, внутренняя невозможность найти силы для

свободной жизни.                                      

Вызывают также сомнения некоторые частные положения.

Вряд ли стоит, например, связывать, даже косвенно, с

темой простого человека образ Тараса Бульбы (с. 112).

Можно было бы назвать и другие мелкие упущения, но не

они определяют лицо исследования. "Поэзия Лермонтова" -

книга, ведущая читателя вперед, порой спорная, но всег-

да будящая мысль, наталкивающая на размышления.       

  

1960                                          

 

                                                  

ПРИЛОЖЕНИЕ

                                         

В раздел "Приложение" вошли фрагменты "Книги для.

учителя" (Лотман Ю. М., Невердинова В. Н. Книга для

учителя. Методические материалы к учебнику-хрестоматии

для DC класса. Таллин, 1984). Представлены методические

разработки уроков по русской поэзии XIX в., автором ко-

торых является Ю. М. Лотман. Незначительные купюры,

сделанные в тексте, коснулись в основном специфических

указании, отсылающих учеников эстонских школ к предназ-

наченному для них учебнику-хрестоматии (1982).